Текст книги "Презумпция любви"
Автор книги: Наташа Колесникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
– Что ты делал на заводах своего отца? Много у него заводов? – спросила она.
– Света, выпей до дна, а то как-то несерьезно получается. Я приехал к тебе в гости и пью сам.
– Думаешь, надо?
– Почему нет? Я три тыщи отдал за бутылку, для тебя ничего не жалко, да и шоколадок смотри сколько всяких приволок. И не думай, что он вроде как наш, сейчас это самое то, если настоящий.
Коньяк и вправду был отличный – мягкий, ароматный, но выпить сразу весь бокал она отказалась.
– Я понемножку, буду растягивать удовольствие. Слушай, а это здорово – глоток коньяка и кусочек шоколадки. Ну так сколько заводов у твоего отца?
– В Москве два и в Красногорске один. На всех побывал, даже в Красногорск ездили.
– Зачем?
– Отец решил, что параллельно с теорией нужно и практического опыта набираться, и назначил меня помощником менеджера. Ну и для начала просто показал производство, чтобы я хоть какое-то понятие имел. А потом познакомил с менеджером, у которого я числюсь теперь помощником. Прикинь – парню лет двадцать пять, чуть постарше нас с тобой, а уже менеджер. В общем, нормальный парень, не стал грузить меня всякими инструкциями, кое-что объяснил на пальцах, я понял. Буду раз в неделю заходить к нему на пару часов, смотреть, как он заключает сделки, просчитывает вероятную прибыль, составляет бизнес-план. Может, и помогу в чем-то.
– Значит, ты не помощник, а ученик.
– Отец сказал – это вроде как подмастерье у сапожника. Он же и помощник, и ученик. Отец так и приказал менеджеру, Виталику, – обращайся с ним, то есть со мной, как с подмастерьем. Поручай любую черную работу, он за это деньги получает.
– Суровый у тебя папаша. И большая зарплата у помощника менеджера?
– Пятьсот долларов в месяц.
– А у менеджера?
– Двадцать процентов от прибыли.
– Двадцать процентов… это сколько?
– По-разному бывает. Заключит сделку на миллион прибыли в год – двести тыщ его. Баксов, понятное дело.
Светлана усмехнулась:
– Но тебе он платит негусто, Степа.
– А зачем больше? Все это и так мое. На следующий год сам стану менеджером, под присмотром Виталика, а пока что буду смотреть и впитывать.
Багрянов говорил неторопливо, обстоятельно, наблюдая за бокалом девушки, из которого она отхлебывала коньяк, заедая шоколадом. Понимал, что это даже лучше, чем если бы она выпила залпом. На вкус-то он мягкий, как ликер, только не сладкий, а крепость – дай Боже!
– Выпьем за нас, Света? – сказал Багрянов, поднимая свой бокал.
– Что ты имеешь в виду? – кокетливо спросила Светлана.
– Сама знаешь. Бабки у меня есть, сделаю для тебя все, что захочешь. Выходи за меня замуж, и все дела. Отец и тебя возьмет помощником менеджера на пятьсот баксов пока что, делать особо ничего не надо, и от учебы не отрывает. А когда дипломы получим, солидные должности гарантированы, и опыт уже будет. Станешь бизнес-леди, все лучшее в Москве и мире – к твоим услугам.
Багрянов наполнил ее бокал, Светлана чокнулась с ним и отпила солидный глоток. Что-то подобное она и раньше себе представляла и – не хотела. А теперь что же… Помечтать не вредно, тем более что Саня вряд ли сможет предложить ей такое.
Багрянов тоже сделал только глоток, поставил бокал на стол, судорожно облизнул и без того влажные губы, придвинулся к Светлане, обнял ее.
– Света…
– Что, Степа?
– Света… ты такая… самая лучшая!
Он впился губами в ее губы, она хотела оттолкнуть его, но не смогла. Коньяк, все эти проблемы… Господи, как же она устала от них! А Багрянов жадно целовал ее и суетливо расстегивал молнию на ее джинсах, расстегнул, приспустил их и широко раскрытыми глазами уставился на ее голубые трусики.
Светлана зажмурила глаза и вдруг подумала – интересно было бы проверить, что она почувствует с этим толстяком, ведь, кроме Сани, у нее не было других мужчин. Может, если выключить свет, это не так уж отвратительно?
– Ты такая красивая, Света… – пробормотал он, просунув пальцы под резинку трусиков и стаскивая их вниз.
А она ужаснулась своим мыслям, ибо это было не просто отвратительно, а мерзко – чувствовать его липкие пальцы на своем теле! Что же такое она делает? А тут еще перед мысленным взором возникли грустные глаза Сани, какими он смотрел на нее во время их последнего свидания! Она резко отстранилась, схватилась рукой за резинку трусиков, потянула их вверх.
– Нет, Степа, нет!
– Почему, Света? Почему нет? Я сделаю все, что ты хочешь, только скажи, у меня есть бабки…
– Нет, я сказала! Ты понял?!
В ее голосе было столько злости, что Багрянов машинально отстранился, опасаясь, что она ударит его.
– Да, но почему?
Багрянов с тяжелым вздохом выпрямился на диванчике, потом взял свой бокал, залпом осушил его, налил себе еще. Светлана торопливо натянула джинсы, застегнула молнию.
– Потому, что мать в любую минуту может вернуться домой. Представляешь, что она подумает?
Багрянов поперхнулся, закашлялся.
– Ты же… сказала… что она сегодня… не вернется? – сквозь мучительный кашель выговорил он.
– Я сказала, что задержится, ты неправильно понял. И вообще, Степа, ты приехал, чтобы напоить меня и трахнуть, да?
– Да что ты, Света! Я просто… просто не могу на тебя спокойно смотреть, ты же такая красивая, обалдеть можно.
Светлана довольно усмехнулась. Приятно было видеть его смущение, чувствовать себя победительницей. Сказала – и он тут же отвязался! Она хлебнула коньяка, отправила в рот очередной квадратик горького шоколада – хорошо!
– Тебе пора домой, Степа. Провожать не стану, доберешься. Спасибо за коньяк и шоколад, – решительно сказала она.
– Ты уверена, что мамаша вернется?
– Я не хочу подвергать тебя опасности, понял?
– Ну да… какие дела? Я все понял, – согласно кивнул Багрянов.
Малышев протяжно застонал, хрипло крикнул: «Света!» – и проснулся, рывком сел на скрипучей железной кровати, глядя по сторонам широко раскрытыми глазами.
– Я помогу тебе, Света, – скрипнув зубами, сказал он и спрыгнул с кровати. – Я буду с тобой рядом, я буду…
Диван тоже проснулся, недоуменно смотрел, как Малышев, в трусах и майке, шагает к двери, а потом побежал следом, обнял кореша за плечи, торопливо забормотал:
– Санек, ты чё? Кончай придуриваться, ты увидишь ее, скоро увидишь, но не сейчас. Не в трусах же…
Малышев оттолкнул его, тряхнул головой, увидел, что стоит в темной палате у двери, мрачно усмехнулся и вернулся в койку.
– Гони ты этого козла, Малыш, – сказал Ильяс, тоже проснулся. – Если будешь думать плохо о ней – свихнешься.
– Сам ты козел! – крикнул Диван.
– Погоди, выйдем – я из тебя настоящий диван сделаю!
– Заткнитесь, – сказал Малышев, скрипнув зубами.
Вытянулся на скрипучей железной кровати, закрыл глаза. Он видел ее, видел во сне, но сейчас никак не мог представить себе свою Светланку. Как будто хочет включить телевизор, а тот сломался.
Глава 22
Она открыла глаза и ужаснулась – чужая комната, чужой диван, лежит на нем, укрытая одеялом, голова на подушке, но простыни нет… Боже правый, где это она?
И тут же вспомнила – квартира Малышева, ужин, водка, горькое осознание несуразной глупости, которую она совершила, слезы, снова водка… Хоть и закусывала, а все равно быстро опьянела, весь день на нервах, а вечером оказалось, что сбылись ее самые худшие предположения. И лежала сейчас, в юбке и колготках, на чужом диване… Да оно и хорошо, что в юбке и колготках…
Ну и что теперь делать? Уйти потихоньку домой? Но это будет совсем уж позорное бегство. Она торопливо ощупала себя – все в порядке. Этот Малышев очень порядочный мужчина, не воспользовался ее временной слабостью, отвел в комнату сына, уложил на диван, укрыл одеялом…
Да она и не сомневалась в этом. Потому, наверное, и расслабилась впервые за последние десять лет, позволила себе то, чего даже в своей комнате, одна, не могла позволить.
Он не только порядочный, но еще и умный, заботливый, да и симпатичный мужчина. Пьет, правда, много, но после того, что ему довелось пережить, кто же упрекнет его в этом? Упрекать, презирать легко, попробуй сам выдержать такой удар! Вот так, да, именно так.
Интересно, а как он относится к ней на самом деле? Кажется, говорил, что очень волновался после покушения, да, точно говорил. И они… были уже на ты, она называла его Володей… А он ее – Любой.
Только Хлопов мог позволить себе такое, а больше никто. Но черт побери, приятно было слышать, когда тебе говорит симпатичный мужчина просто Люба.
А что же дальше-то делать? Днем – ясно, а сейчас, ночью, или дело к утру идет? Лежать как дура на чужом диване и ждать рассвета, чтобы уйти достойно, или… Она мысленно обратилась к покойному мужу: «Игорь, тебя давно уже нет, а я устала от одиночества. Жизнь-то проходит, а что я вижу? Преступники, бандиты, говнюки всякие. Вернешься домой – а там Светка, которая и поговорить с матерью не желает… Я, конечно, виновата перед ней, я исправлюсь, ну а сейчас? Тебя же нет, Игорь…»
И показалось, что Игорь ответил ей. Он сказал, что был жестким и резким, а она – мягкой и ласковой красавицей, поэтому у них была прекрасная семья. А теперь она стала жесткой и резкой генеральшей, а мужик… не мягкий, но добрый и заботливый, интеллигентный – именно такой ей и нужен. Он с иронией отнесется к ее жесткости, промолчит, услышав резкое суждение, и она сама поймет, что была не права. Игорь не возражал против того, чтобы она жила с этим мужчиной.
Это была не мистика. Она нередко говорила с покойным мужем о мужчинах, которые появлялись в ее жизни. Игорь всегда был против. То ли и вправду покойный муж подсказывал, то ли она сама чисто психологически просчитывала варианты, но, думая, что говорит с покойным мужем, она понимала – с этим мужчиной ей не светит семейное счастье. Что бы там ни было, но как-то Игорь помогал ей. Никогда бы не осмелилась сказать об этом вслух, но в глубине души верила – помогал.
И вот теперь он одобрял ее решение. Осталось только решиться… А если Малышев не поймет ее? Это мягко сказано – не поймет. Что тогда?
Да то, что было, и останется.
И тут впервые за много лет она вдруг подумала, что выглядит, мягко говоря, непрезентабельно. По-русски – неподарочно. Костюм помятый, лицо, наверное, тоже, зубы на ночь не чистила, значит, перегаром несет… Не помылась вечером… Хоть бы духи какие были в сумочке, так духов она не признавала, считала, что главное – чистота тела. Теперь вот ни чистоты, ни духов… Что поделаешь?
Она встала с дивана, пошла в соседнюю комнату, благо квартира была такая же, как и ее, ориентировалась в темноте довольно уверенно. Вошла, подошла к дивану, на котором спал Малышев, остановилась. Глаза немного привыкли к темноте, она видела его спокойное лицо, слышала его мерное дыхание и… не знала, что делать. Тронула за плечо. Малышев открыл глаза:
– Люба? Ты нормально себя чувствуешь?
– Да, Володя. – Она присела на кровать, положила руку ему на грудь. – Я проснулась и подумала…
Он торопливо вскочил, сел на постели, а она испуганно отдернула руку.
– Может, чего-то надо, Люба?
– Я просто пришла к тебе.
– Зачем?
– Ты идиот, Володя! – раздраженно сказала она. – Зачем женщина приходит к мужчине?! Все, хватит, я ухожу домой!
Она решительно встала с дивана.
– Нет-нет-нет, Люба! – сказал Малышев, успел схватить ее за руку и усадить на диван.
– Да что – нет? Я подумала, что между нами… Извини, ошиблась.
– Нет, ты не ошиблась, просто… Ну пожалуйста, пойми меня, я… все же это не так просто, понимаешь. Я не мог даже надеяться.
– Что же ты за мужик, Володя? Мне что, самой все нужно решать, да?
– Это говорит генерал в юбке, – с улыбкой сказал Малышев. – Товарищ генерал, иди ты к черту! А женщина пусть останется, она красивая и очень мне нравится.
Он притянул к себе Воронину, прижался губами к ее губам. Они были сухими и жесткими. Но Малышев так неистово целовал их, что вдруг эти губы расцвели красивым страстным цветком, настолько страстным, что он даже удивился. А тело генеральши под серым костюмом – юбка помята, жакет тоже – вдруг превратилось в красивое женское тело, отзывчивое на ласки, гибкое и чуткое к любому прикосновению, страстно изгибающееся. К черту эту юбку, этот жакет… Она тоже так думала.
Через пять минут они оба застонали и замерли на постели.
– Я не сказала Светке, что… не приду домой…
– Я позвонил ей, сказал, что ты на задании.
– Какой ты умница, Володя…
– Извини, все так быстро произошло… У меня давно не было женщины…
– Я успела… У меня уже десять лет… Я не помылась и зубы не почистила, наверное, это ужасно…
– Я ничего такого не заметил, это было прекрасно.
– Правда? Не ври.
– Не вру. Света очень похожа на тебя, только ты…
– Мужик в юбке?
– Да нет, просто… нужно быть женщиной, и все. Я тебя отведу в косметический салон, у меня же гонорары приличные…
– Только попробуй – убью! – Она толкнула его локтем в бок. – Я сама знаю, что к чему, только не хотела…
– А теперь?
– Хочу. Ох, я же не предохранялась…
– Ну, родишь мне девочку.
– У меня уже есть девочка, я хочу парня.
– А у меня уже есть парень, хочу девочку, похожую на тебя.
– Перебьешься! Кого хочу, того и рожу.
Малышев засмеялся, она, глядя на него, тоже захихикала. Потом обняла его крепко, прижалась всем своим горячим телом, сказала-выдохнула:
– Володя, ты хоть понимаешь, что случилось?
– Вернее, с кем случилось, ты хочешь сказать? Теперь шаг вправо, шаг влево, прыжок вверх – выстрелят без предупреждения?
– Нет. Я десять лет не давала повода никому…
– Люба, ты мне очень нравишься, именно как женщина, а не как доблестный прокурор.
– Правда, Володя? Знаешь, я уже никому и ничему не верю.
– Правда, Люба. На часах половина пятого, мы еще можем… Но вначале помчались в ванную, чтобы у тебя не было никаких комплексов?
– Вот прямо так и помчались? Голыми?
– Нет, можешь костюм надеть и в нем помыться. Что-то в этом есть авангардистское.
А ведь Игорь говорил ей именно об этом. Или она подсознательно чувствовала, но не могла признаться, что это ее соображения? Она шлепнула ладонью по его груди, встала с постели и направилась к двери.
– Стой! – закричал Малышев.
Она остановилась, обернулась.
– Какая же ты красивая, Люба… – с восхищением сказал он.
Она довольно усмехнулась:
– Потому, что темно. Ты идешь, Володя?
– Я теперь думаю, не следует ли мне надеть костюм, дабы не смущать красавицу своими убогими мышцами…
– Идиот! А ну-ка бегом!
– Слушаюсь, товарищ генерал!
Часы показывали половину десятого. Воронина в хорошо выглаженном костюме сидела на кухне, пила кофе.
Полчаса назад она проснулась, так не хотелось выбираться из-под одеяла, так сладки были воспоминания этой ночи – и душ в ванной, и потом… Если бы Володя предложил, осталась бы весь день в этой теплой, уютной постели, рядом с ним. Но его уже не было, и она, завернувшись в одеяло, пошла на кухню. А там увидела свою юбку и жакет, выглаженные, висящие на спинке кухонного диванчика, и ужаснулась.
– Володя… ты погладил?! Но ведь это женское дело!
– Дура ты, Любка, – добродушно сказал Малышев. – Нет женских или мужских дел, вернее, есть, но в другой области, а в быту – нет. Я проснулся раньше, я могу это сделать, я сделал.
– Но гладить… мою юбку…
– Извини, что посмел это сделать. Наверное, было бы лучше, если б я проснулся и лежал в ожидании завтрака, который обязана приготовить моя любимая женщина, а еще погладить свою юбку, привести себя в порядок…
– Ты сумасшедший, – сказала она, целуя его в губы. – Просто фантастика, а не мужик.
Пока принимала душ, он сделал омлет и кофе сварил.
– Володя, сейчас мы должны встретиться с Андреем Вадимовичем Бородинским, помнишь такого?
– Да, он был адвокатом Сашки.
– Он подал апелляцию в Мосгорсуд, но они еще не приступали к слушанию.
– Твои старания?
– В Мосгорсуде и других, более важных, дел навалом. И вообще, не дави мне на психику, я ведь покаялась, теперь срочно буду исправлять ошибки.
– А что должен сделать Бородинский?
– Ничего. Я просто объясню ему свою позицию. И попрошу, чтобы дело рассмотрели немедленно. Завтра или хотя бы послезавтра!
– Но… что изменится?
– Показания потерпевшего. Он снимет все свои претензии, я об этом позабочусь. Нет, мы не поедем вместе, ты останешься дома, чтобы не мешать. Я вызову машину с телохранителем, сама все сделаю.
– Но, Люба… я должен быть…
– Я не хочу, Володя, понимаешь?
– Понимаю.
– Что ты понимаешь, черт возьми?!
– Ты не хочешь, чтобы я видел тебя в суровой генеральской ипостаси.
– Да? Правильно. Да и толку от тебя там никакого. Пиши свои «партийные» статьи и жди меня.
– Ты вернешься?
– А ты хочешь этого?
– Да.
Она снова обняла его, прижалась губами к его губам, а потом отстранилась, тихо сказала:
– Как с тобой все просто и понятно, Володя… Я очень хочу поскорее вернуться сюда, правда.
– Я буду ждать тебя, Люба. Не знаю, что смогу написать за это время, скорее всего ничего, но буду ждать.
– Вот ведь как бывает… Воистину не знаешь, где потеряешь, а где найдешь, – тихо сказала Воронина.
Теперь уже он обнял ее, и снова их губы соединились.
Глава 23
Воронина вышла из своей машины и в сопровождении Виктора с автоматом под рукой направилась к двери офиса компании, возглавляемой Игнатом Полевиком.
Охранники почтительно расступились, узнав, что перед ними ведущий сотрудник Генеральной прокуратуры, секретарша испуганно охнула, вскочила с кресла, но тут же села в него. Воронина махнула Виктору, чтобы остался в «предбаннике», решительно толкнула дверь кабинета генерального директора фирмы. Полевик изучал какие-то документы, увидев непрошеную гостью, встал из-за стола, но, поняв, кто к нему пожаловал, тихо опустился в кресло.
Они ни разу не встречались, но Воронина ничуть не сомневалась, что перед ней тот самый Полевик, именно таким она его и представляла себе: лощеный, смазливый говнюк, привыкший к вниманию женщин и не понимающий, как ему можно отказать.
– Я Воронина из Генпрокуратуры. Нужно поговорить с вами, Игнат Васильевич.
– Понял уже… Слушаю вас.
Видел по телевизору вчера, запомнил.
– По делу Александра Малышева.
– Ну а по какому еще делу вы стали бы врываться в мой офис? Что скажете, Любовь Георгиевна?
– Скажу вам, Игнат Васильевич, что послезавтра Мосгорсуд рассмотрит апелляцию адвоката Бородинского на приговор межрайонного суда.
– Ну и что они могут решить?
– Многое, Игнат Васильевич, многое.
Она еле сдерживала себя. Немало повидала на своем веку, с какими только извергами не сталкивала работа, но то были преступники, а этот отвратительный мерзопакостник. Воспользовавшись бедственным положением парня, приказал ему – самому! – привести на ночь его девушку! Как такое возможно? И не просто девушку, а ее родную, единственную дочь!
Знала, что возможно, понимала, что сама во всем виновата. И от этого злость в душе становилась еще сильнее. Она ведь хотела, чтобы парня просто выгнали с работы, чтобы он оказался на мели, а получилось – чуть не опозорила свою собственную дочь, едва не испоганила ей жизнь! Что бы с ней было, если б встречалась не с Александром Малышевым, а с обычным парнем?! Да все, что угодно, могла бы от безысходности руки на себя наложить!
А он сидит в своем офисе, в дорогом костюме, наодеколоненный, руководит фирмой, в то время как Малышев страдает на зоне! Как она ненавидела этого говнюка с фамилией Полевик!
– Я вас не понимаю. Решат – ну и пусть решают, мне-то какое дело?
– Вас это касается самым серьезным образом.
– А конкретно?
– На ваш магазин, где в то время дежурил Малышев, было совершено нападение. Но вы отказались от помощи милиции, сказали, что это просто недоразумение, сами разберетесь. Уголовное дело по факту нападения на магазин не было возбуждено, согласно вашему желанию. Так?
– Так, ну и что?
– На суде вы не сказали об этом и о том, что, воспользовавшись ситуацией, домогались девушки Александра Малышева, за что, собственно, и пострадали. Так?
– Не сказал, мы с ним договорились по-хорошему. Он молчит об этом, я молчу о нападении на магазин и огромных убытках.
– А если бы сказали, судьи бы дали ему максимум год условно, да и то вряд ли. И что же мы имеем? На магазин было совершено нападение, которое вы не стали афишировать. Малышев в этом не виноват, но если не заводить уголовное дело, можно его шантажировать. Не вы ли сами организовали это нападение, а? Чтобы прибрать к рукам девушку Малышева?
– Я? Да ничего подобного! – возмутился Полевик.
Но в глазах его затаился страх. Он прекрасно понимал, с кем разговаривает. Президент прислал ей телеграмму, вся страна возмущена покушением, Генпрокуратура на ушах стоит, разыскивая преступников, и уже кого-то нашли!
– А факты свидетельствуют о другом. В УВД есть данные о нападении на магазин. Малышев поступил очень благородно и по отношению к своей девушке, и по отношению к вам – он ничего не сказал. Пора бы вам отплатить той же монетой.
Бульдозер, да просто танк с полным вооружением против него… Раздавит, сровняет с землей, разорвет на части – и не заметит! Ну и что тут делать?
– Хорошо, Любовь Георгиевна, я виноват, я готов… Что нужно сделать?
– Написать заявление, что не имеете претензий к Малышеву Александру Владимировичу.
– А как я объясню его поведение? Он же избил меня!
– И правильно сделал. Между нами – если бы я раньше узнала об этом, вас бы не просто избили за такие дела! Придумайте что-нибудь. Упали с лестницы, попали в автокатастрофу и решили подставить сотрудника, которого недолюбливали на излишнюю самостоятельность.
– И меня посадят? За то, что организовал…
– Малышев не будет требовать компенсации. А нет заявления – нет и дела.
– Вы гарантируете?
– Я бы посадила вас с большим удовольствием, есть на то причина. Организация нападения на собственный магазин, с тем чтобы принудить девушку к сожительству, – это уже серьезная статья. Ну да черт с вами. Сделаете все, как надо, останетесь на свободе. Гарантирую. Знаете почему? Не хочу позорить имя своей дочери.
Полевик криво усмехнулся. Имя дочери! А имя его жены, если дело приобретет огласку, как будет выглядеть? Да при чем тут имя? Что она ему скажет, когда узнает обо всем этом?!
– Хорошо, я согласен. Прямо сейчас писать заявление?
– Прямо сейчас. Я отвезу его адвокату Бородинскому.
– А что… писать?
– А то и пишите, Игнат Васильевич.
– Но… я просто откажусь от своих претензий, а потом, на суде, если спросят, обосную их. Каким-то образом… придумаю.
– Попробуйте только не придумать!
– Ладно…
Полевик достал из ящика стола листок бумаги, принялся писать. Воронина внимательно смотрела на него. Он размашисто подписался, придвинул листок Ворониной. Она внимательно прочитала его заявление, удовлетворительно кивнула и встала со стула.
– Не пытайтесь перехитрить меня. Я сделаю то, что сказала, слово свое держу. Но если возникнут проблемы – не обижайтесь, Игнат Васильевич.
Полевик согласно кивнул, он и сам прекрасно понимал это. Воронина сунула листок в сумочку и, не прощаясь, пошла к двери.
В машине она позвонила адвокату Бородинскому, тот готов был встретиться с ней прямо сейчас. Вот к нему она и поехала, чего же откладывать важные дела на потом? А более важного дела, чем освободить сына Малышева, для нее сейчас не было. Глядя из окна «Волги» на сырые, угрюмые московские дома, она улыбалась, вспоминая минувшую ночь. И утро. Это ж надо – погладил ее юбку и жакет, и кофе сварил, и завтрак приготовил! И все было так естественно, как бы само собой разумеющееся. Да и правильно! Ей на службу, она устала, а он дома сидит – нормальный расклад. А если ему нужно будет на службу или еще куда идти – она вскочит, погладит ему все, что нужно, и завтрак приготовит! Именно так она и представляла себе семейную жизнь, все делать вместе, нет мужских и женских обязанностей, кто что может, тот и делает!
Правда, она совсем не умела готовить, а Володя в этом деле преуспел, Светка же говорила, да и сама уже знала, что готовит он отлично. Что же, мужик будет стоять у плиты? Да это не обязательно, он может руководить процессом, а она ему помогать станет – картошку почистить, зелень порубить, пусть только командует. Вот и никому не обидно.
А как здорово! И даже самой интересно стало что-то приготовить под руководством Володи. Да и Светка может участвовать в этом, и его сын, когда вернется… И сядут они потом за стол дружной семьей… Это же просто идиллия!
Господи, не дай разрушиться этому союзу! Столько ведь трудностей пережила и пришла к простому и понятному выводу – хорошо готовить под командованием того, с кем… хорошо. Еще вчера днем она, генерал Генпрокуратуры, и подумать не могла об этом. А сегодня… хотелось!
– Андрей Вадимович, я к вам с деловым предложением.
– Во-первых, позвольте выразить мое сочувствие в связи с покушением, и глубокое удовлетворение, что вы не пострадали. Соперник вы, конечно, серьезный, более того – страшный, но я насилие не приемлю ни в какой форме.
Офис на Гоголевском бульваре был более чем скромным: двухкомнатная квартира, в одной комнате был собственно офис с компьютером и базой данных, в другой Бородинский жил с женой и двумя детьми. Он был честным и довольно-таки умным адвокатом, а звезд с неба не хватал и большие гонорары не срывал, как дурак Игнашкин. Потому что не светился на телеэкране, не стоял с тупой ухмылкой в толпе «знатоков», не сидел в качестве эксперта в женских телешоу. Он работал и добивался результата. Если бы Мурад нанял именно его, она бы занервничала.
– Спасибо, Андрей Вадимович. Но я пришла к вам как друг, более того, союзник по делу Малышева.
– Союзник? Извините, Любовь Георгиевна, но дело Малышева затянулось до невозможности. И я подозреваю, что в этом тягучем процессе ваша роль не последняя. Они три раза откладывали слушание, мотивируя тем, что суд перегружен более важными делами.
– Посмотрите вот это. – Воронина протянула ему листок бумаги с показаниями Полевика. – Может, теперь поверите, что мы союзники.
Бородинский взял бумагу, щурясь, прочитал ее, бросил на стол.
– Ну вы всю мою работу свели на нет, уважаемая Любовь Георгиевна. Что ж тут говорить, если состава преступления нет?
– Я говорила с коллегами из Мосгорсуда, послезавтра назначены слушания.
– Может, объясните мне, что же случилось?
– Это останется между нами?
– Разумеется!
– На магазин, который охранял Малышев, был совершен налет. Полевик не стал возбуждать уголовное дело, он потребовал от Малышева в качестве компенсации убытка привести к нему его девушку на ночь.
– Вашу дочь?
– Все-то вы знаете, Андрей Вадимович.
– Знаете, я что-то такое подразумевал, да. Но не могу понять, почему Малышев молчал на суде? Если бы он сказал об этом – избежал бы столь сурового наказания.
– Парень – дворянин в десятом поколении и не хотел позорить имя девушки.
– То есть вашей дочери? Дурак. Поверьте мне – истинный дурак, каким бы дворянином он ни был. Ну а теперь что же… С этой бумагой мне и в суд ходить не надо, все и так понятно. Неинтересно, Любовь Георгиевна. Я-то собирался выиграть это дело в честной схватке.
– В этом деле замешана моя дочь. Андрей Вадимович, вам следует быть аккуратным, готовьтесь к этому.
Бородинский согласно кивнул, внимательно глядя на Воронину.
– Считайте, что это моя просьба. И я ваша должница. Кстати, вы хороший адвокат, Андрей Вадимович, достойный противник, нужно будет – помогу.
– От этого никак не могу отказаться, уважаемая Любовь Георгиевна. Я согласен, буду готовиться к заседанию Мосгорсуда.
Воронина удовлетворенно кивнула. Все сошлось, все она решила правильно. С судьями еще побеседует, но чуть позже.
– Я довольна, что все проблемы решены. Спасибо вам, Андрей Вадимович.
– Да и вам спасибо, Любовь Георгиевна.
– Вы отличный адвокат и достойны лучшей участи.
– Я защищаю людей, которые попали в беду, и о выгоде не думаю.
– Получите солидный процесс и выиграете его. Укрепите свой имидж. Всего вам доброго.
– И вам того же, уважаемая Любовь Георгиевна.
Воронина вышла из квартиры-офиса, вполне довольная собой. Все получалось так, как она и задумала.
