Текст книги "Презумпция любви"
Автор книги: Наташа Колесникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Глава 24
И тогда была поздняя осень, холодный ветер срывал с деревьев последние листья, и они ползли, тихо шурша, по асфальту, пока ни упирались в препятствие или лужу, и замирали. Поневоле приходило на ум сравнение со старостью и смертью, ибо летом Москва напоминала дородную красавицу в пышных одеждах аллей и парков, не юную, но еще ого-го какую женщину (это Саня придумал такое сравнение). Но вот прохудилась ее одежда, разлетелась истлевшими клочками по ветру, и обнажилось дряхлое тело столицы – стены домов обшарпаны, увядшие газоны замусорены пивными банками и пластиковыми пакетами… Старуха!
* * *
– Ну вот скажи мне, чудак-человек, а как ты дальше собираешься жить? Весь век в охранниках сидеть? В следующем году тебе восемнадцать стукнет, в армию заберут!
– Я готов. Между прочим, приписан к ВДВ.
– А я не готова!
– Хорошо, тогда поступлю в институт.
– Интересно, в какой же? – ехидно поинтересовалась она. – Уж не в МГУ ли?
– Нет, туда сложновато будет. В какой-нибудь педагогический.
Они сидели в обнимку на лавочке на Гоголевском бульваре, она собралась проводить его до работы, но Саня отказался. После того как услышал ее разговор с Полевиком, не хотел, чтобы она провожала его. Наверное, Полевик зачастит в этот магазин, он мужчина самоуверенный, отказов не терпит, и Саня не хочет конфликтовать с хозяином. Время до начала его ночной смены еще есть, можно и на лавочке посидеть.
– Хочешь стать педагогом?
– Нет, журналистом. У отца есть связи в газетах, на радио и на телевидении тоже. Буду учиться и подрабатывать. Получу диплом, с работой проблем не будет. Может, какой-нибудь звездой стану к тому времени. Шоу на телеканале буду вести. От поклонниц отбоя не будет.
– Я тебе дам поклонниц!
– Ага, испугалась?
– Да ничуть! Ты просто балабол, Саня!
– А я тебе докажу обратное. Представь себе, иду по улице, а вдоль дороги стоят несчастная, брошенная мужем Шарон Стоун, издерганная Деми Мур, на которую Брюс Уиллис не обращает внимания, неудовлетворенная Наоми Кемпбелл, ну что можно ждать от пацана Макалея Калкина? Ким Бессинджер, замученная очередным братом Болдуином, от которого не знает, куда деться. И Король Буке, и Брук Шилдс, и наши всякие там… Стоят и говорят: «Шоумен Малышев, обрати на нас внимание! А ты вся трясешься от страха – вдруг да и обращу? А я важно так говорю: «Успокойтесь, девочки, у меня есть Светланка, она лучше всех вас, вместе взятых».
– Трепло ты, Малышев!
– Почему трепло? Что, я выгляжу хуже Якубовича или какого-то Шендеровича? А остальное докажу на деле.
– Сань, а мне почему-то страшно бывает иногда. Как подумаю – сейчас мы вместе, все хорошо, а что дальше?
– Будет еще лучше. Крепкая российская семья, здоровые дети, прогресс по всем направлениям.
– Ты в это веришь?
Он тяжело вздохнул, крепче обнял ее, поцеловал в щеку. А она теснее прижалась к нему, так и сидели на холодном осеннем ветру и молчали.
– Знаешь, Светланка, это и хорошо, что все у нас так запутанно и неопределенно, – сказал Саня минут через пять. – В смысле конкретных бытовых деталей. Мы все решим, главное – у меня есть ты, и ради тебя я готов на все. Хоть грызть гранит науки, хоть… зарабатывать большие деньги для тебя. Способ я найду, да его и не надо искать.
– Я боюсь тебя потерять, Саня…
– Как ты себе представляешь это?
– Вдруг тебя не станет рядом, и я… не смогу выдержать, вот чего я боюсь, понимаешь?
– Куда же я денусь? Уйду в армию? И ты не дождешься?
– Армия тут ни при чем, что-то другое… Ну вот боюсь, и все, понимаешь?
Он снова поцеловал ее.
– Глупая ты, Светланка… Всегда страшно, если все очень хорошо. Потому что потом возникнут сложности, таков закон жизни. Но мы их переживем, потому что любим друг друга, и все дела.
– Ты думаешь?
– Уверен.
– Ох, Саня, мне бы твою уверенность.
Год прошел, и все ее опасения сбылись. Его нет рядом, есть другой, и она… просто не знает, что делать. Вчера еле отбилась от Багрянова, а сегодня днем он был сама любезность, рассказывал, какая у него замечательная дача в Жуковке, как они могут провести там вечер у камина или устроить шашлыки на лужайке перед домом. Ни словом не обмолвился о вчерашней сцене, просто пригласил, она сказала, что подумает.
Вчера она и сама себя не понимала – то позволила ему лапать себя, то вдруг почувствовала отвращение, стыд. А потом, ночью, думала, что ничего особо страшного и не произошло. Сегодня днем Степа не казался ей таким уж отвратительным, нормальный парень, вон Варвара, так сразу впилась в него, да только ничего не получилось. Роскошная дача, камин… шашлык на зеленой лужайке (они там и сейчас зеленые), что в этом плохого? А потом – солидная должность, большие деньги, спокойная, уверенная жизнь…
Она не хотела этого, не стремилась такой ценой обеспечить себе будущее! Но если рядом никого нет – Саня далеко, мать даже о покушении на свою жизнь не говорит и вообще не приходит домой ночью, Владимир Сергеевич занят своими статьями… Никого нет рядом!
Только Багрянов…
И это только начало! Саня еще год будет далеко, потом еще один год и несколько месяцев… И все это время она будет одна, будет размышлять: стоит или не стоит встречаться с парнем, которого в общем-то не любит, но который все время рядом?
Не выдержит. Значит, не стоит и пытаться. Она предаст Саню? Да это он ее предал сам! Избил Полевика, видно, тот что-то сказал не то, а он и распустил свои кулаки! И чего добился? Мамаша только этого и ждала!
А она тут одна сидит… И думает, ехать завтра на дачу к Багрянову или нет. Если не поедет – придется, как и сегодня, тупо сидеть дома в своей комнате, стараясь не встретиться с матерью на кухне. Прямо идиотизм какой-то!
А ведь она может поехать на дачу Багрянова и ничего не позволить ему. Не станет же он ее насиловать? Отлично проведет время, отдохнет, свежим воздухом подышит… Что ж тут плохого? Да и мамаше отомстит за то, что вчера не пришла домой ночевать и даже не позвонила. Теперь она уедет на всю ночь, пусть подергается! Просто поедет в гости…
Но ведь это означает – не просто! Багрянов хочет видеть на даче своего отца не почетную гостью, а любовницу! Рано или поздно он своего добьется. Раз поедет, два поедет, и все…
А Саня?
Звонок в дверь оторвал ее от грустных мыслей. Открывать она не собиралась, напротив, хотела уйти из кухни, чтобы не встречаться с матерью, но не успела. Та вошла в квартиру, что-то сказала мужику, похоже, телохранителю, и прямиком двинулась на кухню.
– Привет, дочка, как дела?
– Нормально.
– У меня есть приятные новости для тебя.
– Приятные?! Да вали ты со своими новостями куда подальше! Достала уже! На тебя покушение было, а ты даже не сказала мне об этом! Тоже мне мамаша!
– А ты помнишь, где была, когда меня пытались убить?
– Не твое дело!
Светлана встала со стула.
– Сидеть! – крикнула Воронина.
Светлана машинально опустилась на стул. Такой свою мать она никогда не видела.
– Ты предала не только свою мать, но своего парня, Сашу Малышева, дура!
– С каких это пор он стал для тебя Сашей? – изумленно спросила Светлана.
– С тех самых, дорогая доченька, когда узнала, почему парень избил Полевика и двух телохранителей. Просто фантастика, что этот парень сумел намять бока трем здоровым мужикам!
– Ну и что… ты узнала?
– Он не только боец, но и очень порядочный парень! В отличие от тебя, дорогая!
Мать говорила так резко, напористо, как никогда раньше. Светлана заплакала.
– Что?.. – всхлипывая, спросила она.
– На магазин, где работал Малышев, было совершено нападение. Чтобы компенсировать убыток, Полевик потребовал от Малышева привести к нему тебя… на одну ночь.
Светлана все поняла. И это странное молчание Сани на суде, и недоумение судьи. А он молчал. «Господи, Саня…»
– Ты сама хотела посадить его! – со слезами в голосе выкрикнула Светлана.
– Хотела. Но я не знала, что там было на самом деле, он же молчал. Я хотела наказать зарвавшегося наглеца, который черной неблагодарностью отплатил хозяину фирмы, принявшему его, молокососа, на работу. Но все оказалось совсем иначе. На днях Мосгорсуд рассмотрит апелляцию адвоката Сашки, его оправдают, я об этом позабочусь.
– Оправдают? И он будет на свободе?
– Да.
– Мама!.. – Светлана, всхлипывая, обняла мать.
Воронина поцеловала ее в щеку и лишь потом смахнула слезу, катившуюся по щеке.
– Мам, я тебе ужин приготовила, хочешь поесть?
– Спасибо, Светочка, спасибо, моя девочка, но это еще не все.
– Не все?..
– Я сейчас ухожу, меня ждет не менее замечательный ужин. Знаешь, кто в этом городе может хорошо готовить?
– Да многие, но если поблизости…
– Именно поблизости!
– Мам, ты с ума сошла? Неужели это Владимир Сергеевич?
– Ну да. Слушай, а пойдем вместе? Он обещал сегодня устроить замечательный ужин!
– Мамка!.. Ты просто… удивительная дура! У тебя с ним что-то было? Ну признайся?
– Я тебе скажу главное – я говорила с твоим покойным папой, как бы странно это ни казалось, и он впервые одобрил мой выбор, сказал, что не возражает.
– А раньше возражал?
– Да, и очень серьезно. А теперь вдруг сказал, что этот мужчина просто создан для меня.
– Ну ты дура, мамка! Могла бы меня спросить, я-то давно не сомневалась в этом, только…
– Мы идем? Володя ждет нас, я предупредила его по мобильнику, что могу заявиться с дочерью, если снова найду ее.
– Нашла, мама, нашла… Господи, я так люблю тебя, ну какая же ты была дура, что твердила: «Саня – бандит, его отец – пьяница!»
Воронина тяжело вздохнула:
– Это верно, дочка, была дурой.
Трудно было даже представить себе, что бы могло подвигнуть ее на такое признание еще пару дней назад? Но теперь, после сладкой ночи в постели Малышева, она сильно изменилась.
Светлана почувствовала это.
– Мам, правда, Саня выйдет на свободу скоро?
– Да, Света, очень скоро. Я все сделала для этого.
– Если ты переберешься жить к Владимиру Сергеевичу…
– То ты останешься в этой квартире.
– Но не одна, мама!
– Разумеется, дочка.
– Ой, мам, как я люблю тебя!
Воронина усмехнулась, думая о чем-то своем, а потом не совсем уверенно спросила:
– Света, а у тебя есть какая-то косметика? Ну там губы подкрасить, ресницы… По правде сказать, я теперь не очень разбираюсь, много всего нового появилось…
– Ну конечно! – радостно ответила Светлана. – Иди в ванную, я возьму косметичку и приду. Сделаю из тебя настоящую красавицу!
– Только, пожалуйста, не очень ярко, неброско, и вообще я не должна выглядеть вульгарной женщиной! – крикнула ей вслед Воронина.
– Мам, ты видела меня хоть раз вульгарно накрашенной?
– Нет, но ты учти мой возраст.
– Обязательно учту!
Воронина вошла в ванную, внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале. В общем-то ничего еще, для своего возраста – вполне симпатичная блондинка. Стройная, подтянутая, лишнего жира ни грамма. Только морщинки в уголках глаз и рта портили вид, да седину в волосах неплохо было бы закрасить… И брови привести в порядок, и ногти накрасить… Нет, ногти – это уж слишком. А вот прическу изменить нужно, эта ей совсем не идет. Тяжело вздохнула, ну что ж, у нее есть Светка, всегда может посоветовать, стоит лишь захотеть заняться своей внешностью. Уже хотелось. Потому что у нее есть дочка! Господи, как же это хорошо!
Глава 25
Малышев лежал на кровати, смотрел в потолок и напряженно размышлял, стоит ли делать то, на чем настаивал Диван. Сегодня днем тот расписал предстоящий побег в деталях, получалось вроде бы толково. С его физическими возможностями и с кусачками, которые прихватил с собой Диван, может получиться. А дальше что? Ну увидит Светланку, попрощается с ней… Потом ведь все равно поймают. И тогда уж прокурорша точно уничтожит его.
Но жить и чувствовать, что теряет свою любимую, без которой жизни себе представить невозможно, чувствовать и ничего не делать – это разве лучше? Пусть загнется в зоне строгого режима, да хоть в душе будет жить ощущение, что сделал все возможное.
Ну раз уж так получилось, видимо, не дано жить долго и счастливо. Одному ему такое предначертано? Да нет, понятно, ну и что ж тут огорчаться?
Светланка сама не раз говорила ему, что не выдержит долгой разлуки, не хотела даже, чтобы он в армию уходил, надеялась упросить мать, чтобы та оставила его служить в охране Генпрокуратуры. Он даже слышать об этом не хотел. Во-первых, не следует просить ни о чем ее мать, которая просто враг им, во-вторых, внутренние войска не для него. Два года подождет, и он вернется, и сделает для нее все, что может.
Но то армия, а тут колония, не два, а три года, и вернется не героем-десантником, а бывшим зэком. На работу потом трудно будет устроиться, разве что идти к Вадиму. Но с его делами на свободе долго не протянешь. И нужно ей, красавице студентке, ждать три года такого парня, когда другие…
Каждую неделю… колбасный король… Да они ж не дремлют, падлы! Мало им певичек всяких, звездопопок убогих, на улицах высматривают симпатичных девчонок и пытаются затащить в свои навороченные тачки. Про Берию такое говорят, так он один был такой любитель женщин, а теперь их чертова прорва!
Вспомнилось…
Тихий летний вечер, Светланка сдавала вступительные экзамены в институт, договорились встретиться в девять на Гоголевском бульваре, чтобы мамаша ее злобная не засекла. Он сидел на лавочке и ждал ее. В трех фирмах побывал, но устроиться на работу не смог, даже разговаривать не хотели, когда узнавали, что он вчерашний школьник. А он и не очень-то огорчался. Устроиться расклейщиком объявлений или разносчиком рекламных прокламаций по почтовым ящикам всегда можно было. Фирм в Москве до черта, глядишь, где-то и повезет найти более приличную должность.
Он сидел на бульваре, а она шагала по тротуару, такая красивая и веселая, что невольно залюбовался своей девчонкой. Понял, сдала на «отлично», и уже радовался за нее. Их разделяло метров пятьдесят, и он не хотел кричать, махать рукой или бежать ей навстречу, приятно было просто смотреть, как она идет… идет к нему. Неожиданно рядом со Светланкой затормозил черный «мерс», дверца распахнулась. Светланка покачала головой и пошла дальше, машина покатилась рядом с ней, дверца не закрывалась. Он вскочил со своей скамейки и помчался к ней.
Было еще светло, по тротуару шли люди, но никто и не подумал вступиться за девушку. А из машины уже выбрался лысый амбал, встал на пути Светланки.
– Что вам надо? – испуганно крикнула она.
– Босс хочет потолковать с тобой. Просто потолковать, и все дела. Кончай дуру из себя строить, не с каждой телкой он разговаривает, тебе повезло, крошка.
– Отстаньте от меня!
Он резко остановился рядом с ней:
– Все нормально, Светланка?
– Да вот… привязались какие-то дураки!
– Ты кто такой, корешок? – спросил амбал, злобно прищуриваясь. – Ты куда лезешь?
– Попроси своего босса выйти из машины, встать на колени и попросить прощения у моей девушки, – тихо сказал он.
– Чего-о?! – Похоже, амбал давно уже не слышал ничего подобного.
– Саня, давай лучше уйдем!
Удар ногой в голову отбросил амбала на машину, но он выпрямился, оттолкнувшись от блестящего бока иномарки, встал в боксерскую стойку. Три удара по корпусу заставили на время согнуться и потерять ориентацию. Еще один ногой в голову превратил амбала в ходячее пугало, он еще стоял на ногах, но уже сильно шатался и плохо соображал, откуда грозит опасность. Последний удар свалил его рядом с машиной, которая все еще стояла на месте, видимо, босс не решался бросить своего верного пса.
Он ударил кулаком в тонированное стекло передней дверцы, разбил его.
– Выходи, сука!
– Перестань, Саня! Пошли отсюда! Пожалуйста, я прошу тебя. – Она вцепилась ему в локоть и тянула в сторону.
Он не стал противиться, обнял Светланку, и они зашагали в сторону Нового Арбата.
– Господи… Саня, ну зачем ты… я бы и сама… Да только сказала бы ему, кто моя мамаша, отпустил бы, еще и извинился б…
– А наказание? За все нужно платить, Светланка. Ты сдала экзамен?
– Да. Получила «отлично». А ты, неуч, нашел работу?
– Ищу. Да найду, какие проблемы? У меня есть пятьсот рублей, можем перекусить где-нибудь на Арбате.
– Саня, обещай мне, что больше…
– Нет, Светланка, и не надейся. Тех, кто будет хамить тебе, я буду бить всегда. Долго и жестоко.
– Ну и дурак!
– Наверное…
Потом они пошли есть хот-доги и пить пиво на Арбате. И все было просто замечательно в тот вечер…
Малышев тяжело вздохнул. Многое бы отдал за то, чтобы снова оказаться вечером на Арбате со Светланкой, пусть не летним, а осенним, зимним, каким угодно, лишь бы с ней вдвоем. Так хорошо им было там, смеялись, дурачились, целовались…
Диван задремал на своей кровати, а Ильяс лежал, подняв вверх сломанную руку, и смотрел на Малышева.
– Что, Ильяс? – спросил тот.
– Не делай этого, Малыш. Я все понял, не слушай Дивана, он гнилой чувак.
– Чего я не должен делать?
– Сам знаешь. Дивану некуда деваться, ему тут жизни нет. Бадя – серьезный чувак, из серьезной бригады, он Дивана изничтожит тут. Ему нужно сдергивать, пусть больший срок получить, но в другой зоне. Из-за тебя Бадя раздухарился, Диван это знает, потому и подбивает тебя.
В словах Ильяса была своя правда, видно было, что этот невысокий, жилистый мужик лет сорока искренне переживал за него. Да ведь он не знал истинную причину его замысла, не знал, кто его злейший враг на воле. А попасть сюда прямо из карцера – не странно? Все время приходится думать, что это значит, а ответа нет и нет. И каждая ночь напряженнее дня, а следующий день напряженнее ночи. Так и свихнуться недолго.
– Заткни пасть, татарин хренов! – сказал Диван, он уже проснулся, приподняв голову, уставился на Ильяса.
– Не слушай его, – продолжал Ильяс. – Куда ты пойдешь, пацан, у тебя нет ни корешей надежных, ни хаты.
Все так, как он говорит, понятно, хочет помочь, уберечь глупого пацана от ошибки.
– Да заткнешься ты, сучара, или нет? – заорал Диван.
– Он из-за тебя должен получить второй срок, поэтому хочет тебе организовать то же самое, Малыш.
– Ну ты, падла татарская! Сам изувечил соседа!.. – крикнул Диван.
– Изувечил, он на мою жену плохо смотрел. А ты поганец, Диван, понял, да?
– Спокойно, – сказал Малышев. – Кончайте дергаться, надзиратели припрутся, всем хреново будет.
– Он хочет, чтобы ты оказался в его власти, понимаешь, Малыш? – продолжал Ильяс. – Что ты сможешь на воле? Ничего, он будет дирижировать тобой. А потом подставит тебя при первой возможности.
– Ах ты коз-зел! – заорал Диван, встал с кровати и подошел к Ильясу, вытащив из ботинка кусачки.
– А ну угомонись, Диван! – крикнул Малышев.
Но Дивана уже понесло, видимо, Ильяс попал в самую точку, разозлил кореша не на шутку.
Ильяс успел сесть на кровати, отбил первый удар здоровой рукой, сломанную подставить не решился. Малышев вскочил, бросился к ним, но Диван уже спел ударить второй раз кусачками, попал по голове Ильяса, тот замычал, страшно заскрежетал зубами и повалился на кровать.
Малышев отшвырнул Дивана в сторону. Но тот, падая, бросил кусачки на постель Малышева. В палату ворвались два надзирателя, скрутили обоих. Ильяс что-то мычал, струйка крови стекала из уголка его рта, глаза были закрыты.
– Это он, он ударил его, он приволок кусачки, падла! – истошно вопил Диван, злобно глядя на Малышева.
А тот молчал. Не мог он возражать откровенному подонку, вообще не хотел с ним разговаривать. Прибежал дежурный врач, склонился над Ильясом, а Малышева повели снова в карцер, как и Дивана, бетонных клеток на всех хватало в этом богоугодном заведении.
– Я-то тут при чем? Я хотел помешать! – вопил Диван.
Малышев только мрачно усмехался, слушая это. Он уже понял, что все данные будут не в его пользу. С таким-то врагом на воле! Вот теперь понятно, для чего его поместили в лазарет вместе с Диваном. О побеге знало начальство колонии, ждало его, а Дивана использовали как провокатора. Что-то пообещали ему, скорее всего скрыть факт побега и перевести в другой отряд, подальше от Бади, он и согласился. Понятно, как смог пронести с собой кусачки из цеха! Ну а когда предполагаемый начальством побег стал срываться, обычно трусливый Диван дал волю своим чувствам, видимо, знал, что ему эту выходку простят и, быть может, выполнят свое обещание. Жив Ильяс или нет, Малышев не знал. Но чувствовал, что все в этом новом деле будет против него. И свидетели, и судьи…
Вот и понятно стало, для чего его перевели вдруг из карцера в лазарет. Чтобы подставить. И подставили. Подставила…
Да она же все может!
Они остановились на лестничной площадке, посмотрели друг на друга. Воронина сделала глубокий вдох, Светлана переложила пакет с продуктами в другую руку.
– Думаешь, он удивится, увидев нас вместе? – шепотом спросила Светлана.
– Откуда я знаю? – так же шепотом ответила мать. – Я не очень вульгарно выгляжу, Света?
– Ну, мам!.. Тыщу раз уже спрашивала.
– Ладно… Пошли!
Воронина решительно нажала кнопку звонка, отошла в сторону, пропуская вперед дочь.
Малышев открыл дверь, улыбнулся, широким жестом пригласил дам проследовать в квартиру.
– Очень рад, что вы пришли вместе… да… – Он запнулся, внимательно глядя на Воронину.
– Что-нибудь не так, Владимир Сергеевич? – испуганно спросила она.
– Разумеется… то есть я хотел сказать… – Малышев запер дверь, повернулся к Ворониной: – Вы такая красавица, Любовь Георгиевна, прямо-таки фотомодель.
– Я – фотомодель? – Воронина сурово посмотрела на дочь. – Издеваетесь, Владимир Сергеевич?
– Да что вы, Любовь Георгиевна! Великолепно выглядите, честное слово!
– Мам, тебе мужчина говорит комплимент, что в этом странного? Привыкай. И на службе рты разинут, когда увидят тебя такой, можешь не сомневаться.
– Нет, на службу я – нет! – решительно заявила Воронина.
– Действительно, – поддержал ее Малышев, – на службу не надо. Там слишком много мужиков, все будут говорить комплименты, думать, куда бы пригласить такую начальницу, а работать когда же?
Они посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись. Светлана фыркнула и пошла на кухню.
– И перестаньте называть друг друга по имени-отчеству, это же глупо, – не оборачиваясь сказала она.
Малышев обнял Воронину, поцеловал в щеку, потом развел руки в стороны, показывая, что слов нет выразить свое восхищение. Она смущенно опустила глаза, сама неловко чмокнула его в щеку. Видели бы сотрудники Генпрокуратуры такой свою суровую Воронину – глазам своим не поверили бы!
Они пошли на кухню, где Светлана уже выложила из пакета продукты – всякие мясные и рыбные нарезки, торт и бутылку водки.
– А вы отлично смотритесь вместе, – сказала Светлана.
– Не говори глупостей! – строго сказала Воронина.
– А почему это глупости? – спросил Малышев.
– Ох, Владимир Сергеевич, натерпитесь вы с этой дамой, – сказала Светлана. – Она же прямо-таки Тарзаниха, от цивильного мира отвыкла, живет в другом мире, где только преступники и только прокуроры и главное – кто кого.
– У Любы очень серьезная работа, и мы должны все помогать ей. Ну какая она Тарзаниха, посмотри сама, Света. Красивая, современная женщина и многого добилась в жизни. Это следует уважать.
– Все, хватит вгонять меня в краску. Я, кажется, проголодалась, ты покормишь нас, Володя?
– Разумеется! Я приготовил для вас…
Он вынул из холодильника миску с салатом «Оливье», попросил Светлану заправить его майонезом, что она и принялась делать, а Малышев достал из духовки противень с цыплятами табака, собственно, это была одна курица, разделенная на две части и зажаренная по всем правилам грузинского кулинарного искусства. Одну половину Малышев разрезал, часть положил Светлане, часть себе, вторую целиком положил на тарелку Ворониной. Светлана понимающе кивнула, добавила салат «Оливье» на тарелки.
– Ой, и с солеными огурчиками, просто классный салат у вас получился, Владимир Сергеевич.
– Ну, старался, зная, что в гости пожалуют две прекрасные дамы.
– Не врите, пожалуйста, цыплят-то всего две порции, значит, ждали только одну даму.
– Света! Веди себя прилично! – возмутилась Воронина.
– Все нормально, Люба, – успокоил ее Малышев. – Света права, ждал только одну даму, но очень рад, что пришли две. Думаю, вторая не останется голодной. Так, Света?
– Так, Владимир Сергеевич. С вами куда проще разговаривать, чем с мамой, но думаю, она тоже скоро пообтешется и станет нормальной.
Воронина хотела было цыкнуть на дочь, чтобы не болтала чего не следует, но сдержала себя. Цыпленок табака был таким ароматным, с поджаристой корочкой, что уже хотелось впиться зубами в сочную, шпигованную чесноком мякоть под ней.
– А мне, значит, двойную порцию? – сказала она.
– Штрафная, – засмеялась Светлана.
Малышев поставил на стол бутылку красного вина.
– Вообще-то под цыпленка положено вино красное, но если вы принесли «Гжелку»… Какие будут предложения?
– Мы будем пить водку, а ребенок вино, – распорядилась Воронина.
– Диктаторша, – сказала Светлана.
– Мама права, Света.
– А что пьет твой сын, Володя?
– Ничего, – ответила за Малышева Светлана. – Саня пьет только соки и йогурт.
– Он спортсмен, ему нужно держать себя в форме, – пояснил Малышев.
Они говорили о нем так, будто тот работал в своем магазине и утром должен был вернуться домой, отметила про себя Воронина. Малышев налил вино в бокал Светланы, наполнил водкой две рюмки, поднял свою.
– За возвращение! – провозгласил он.
Воронина хотела спросить: за возвращение его сына или за возвращение ее самой к нормальной жизни? Не спросила, и за то, и за другое стоило выпить, что она и сделала. А каким вкусным оказался чесночный цыпленок, Господи, давно такого не пробовала! И салат… Это ж надо, какой мужик – и картошка тут вареная, значит, сварил ее сам и нарезал, и мясо, и колбаса, соленые и свежие огурцы, яйца, мелко покрошенные, зелени много, ну просто объедение получилось!
Когда-то давно, муж был еще жив, устраивали что-то похожее, может, и не такое вкусное, но все же ничего. Игорь управлял кулинарным процессом, шашлыки получались замечательными. А она делала салат из овощей… Все-таки мужики лучше умеют готовить, чем бабы, это она давно знала. Не все, правда, и не всегда, но Володя просто молодец.
Они выпили еще по рюмке водки, а Светлана смаковала свое вино. Воронина быстро управилась со своим салатом, положила себе еще и с упоением доедала цыпленка. Хоть и была у нее двойная порция, но исчезала она быстрее, чем у других, – вкусно!
– Мама сказала, Саню скоро освободят. Нужно бы навестить его, Владимир Сергеевич.
– Не нужно, – резко сказала Воронина. – Ты учись и жди. Завтра поедем с Володей в колонию, сама посмотрю, что там и как. Проконтролирую его отправку в Москву на процесс.
– Я тоже хочу!
– Учись, дочка. У тебя главное сейчас – учеба. Лишние сантименты там ни к чему. Вернется домой, все и решите. Мы едем заниматься делом.
– Я полагаюсь на тебя, Люба, – сказал Малышев.
Светлана доела то, что было на тарелке, допила вино и встала из-за стола.
– Пойду, спасибо, Владимир Сергеевич, все было очень вкусно, просто обалденно.
– Я тогда тоже, – сказала Воронина.
– Мам, ну перестань ты демонстрировать свои пещерные инстинкты. У вас получается чудесный ужин, куда ты намылилась?
– Я намылилась? Хорошо сказано… Я куда? Я никуда…
– Я провожу Свету, – сказал Малышев.
– Спасибо, Владимир Сергеевич, сама доберусь. Я вам позвоню, когда приду домой, договорились?
– Непременно позвони! – приказала Воронина.
Они проводили Светлану до лифта и вернулись в квартиру. Остановились в прихожей, Малышев обнял Любу за плечи, она потянулась к нему губами.
– Ох, Володя, от меня ведь чесноком несет…
– От меня тоже.
После долгого, страстного поцелуя она спросила:
– Я сегодня показалась тебе красивой, а раньше? Ты врал мне, да?
– Нет. Ты для меня всегда красивая, а когда и для всего мира красивая, я могу только радоваться этому. Понимаешь?
– Ни черта я не понимаю… Свяжись с вами, журналистами, задурят голову…
Он подхватил Воронину на руки и понес в свою комнату. Именно этого она и хотела.
