Текст книги "Угол падения"

Автор книги: Наталья Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

– А Лилия высказывалась враждебно в адрес Серебрякова?

– Ругала самыми последними словами. Дня не проходило, чтоб не помянула недобрым словом. В основном нецензурным, но, когда выпьешь, чего только не скажешь. Лиля – девочка хорошая, не злая. Просто у нее очень строгая мама, и девочке приходится отчитываться за каждый шаг, проведенный вне дома.

Уж очень Лилечке хотелось выйти замуж или найти обеспеченного человека, который помог бы решить ее проблемы. Девушка она красивая и вполне может на это рассчитывать. Но постоянные неудачи приводили Лилю буквально в бешенство.

– Неужели не находилось достойного покровителя у такой привлекательной, как вы утверждаете, особы?

– Да, к сожалению. Не могу это ничем объяснить. Мне кажется, мужчины должны за ней косяками ходить. Такая яркая девушка! За ней, конечно, многие ухаживали, но быстро остывали. Смотришь – прошел месяц-другой, а у Лили опять новый мальчик, хотя она без ума была от предыдущего. Потом, конечно, Лиля начин. ала рассказывать, что это она сама его бросила, что он подлец и ничего собой не представляет и что она в очередной раз жестоко ошиблась. А Анечка, напротив, говорила, что это Лилю всегда бросали. Если смотреть на случай с Александром Сергеевичем, то оно, скорее всего, так и было.

– Анна Гладышева – близкая подруга Лилии?

– Да. Они вместе учились в одном институте и, кажется, жили в одной комнате. Но они такие разные девочки, вы себе не представляете! Анечка, несомненно, лучше меня в курсе всех дел Лили, они постоянно секретничали, постоянно были вместе. Да, Анечка знает правду про все Лилины подвиги, – с уверенностью заявила Лариса Никольская.

– Что ж, придется поговорить с ней… А кто еще из бывших коллег вызывает ваши опасения?

– Да упаси меня боже кого-нибудь подозревать. Я не умею видеть в людях плохое, вы уж меня простите.

Леонидов чуть не засмеялся при этих словах.

– Это вы меня простите за следующий вопрос, Лариса Михайловна. Сами вы где провели вечер двадцать девятого августа? – спросил Алексей и сам застеснялся: ну грех у такого человека еще и алиби спрашивать на момент убийства.

– Знаете, Алексей Алексеевич, у меня подружка тяжело заболела, двадцать шестого августа ей сделали операцию, а она, бедная девочка, совсем одна. Я неделю в больнице дежурила, мне там раскладушку в палате поставили.

– А как сейчас здоровье вашей подруги?

– Поправляться начала, мое присутствие ночью уже не требуется, вот хотела вплотную заняться поисками работы.

– Так вы месяц уже не работаете?

– У меня были небольшие сбережения. Я сама неплохо шью, а ем очень мало, не смотрите, что такая пышка. Врачи говорят, что это просто от неправильного обмена веществ.

– Неужели никто из многочисленных знакомых не может помочь вам с работой?

– Сейчас всем тяжело. Многие друзья сами остались без работы, у меня хоть семьи нет, а у кого дети? И к тому же квартира своя, маленькая, но своя. А работа меня любая устроит: могу и полы помыть, если больше ничего не найдется, могу и за больными ухаживать. На хлеб хватит, а остальное все есть.

– Ах, милая Лариса Михайловна, если бы все были столь нетребовательны к себе! Вы удивительная женщина! – не сдержался Леонидов.

– Да это очень просто: надо всегда помнить о тех, кому сейчас еще хуже, чем вам. Телевизор чаще смотрите, Алексей Алексеевич, хоть программу «Новости». У меня, например, сразу аппетит пропадает, как послушаю, что где-то люди живут и без света, и без воды. Мы-то здесь, в Москве, как у Христа за пазухой. Думайте о том, что вы еще не потеряли, и потерянного не жалейте, вот и все. Когда мне совсем себя жалко становится, я начинаю заглядывать в глаза бездомным животным.

– Спасибо, Лариса Михайловна, я это запомню. Большое спасибо.

– Я пойду?

– Да, конечно, до свидания.

Маленькая женщина неслышно исчезла в дверях.

Когда Лариса ушла, Леонидова охватило странное оцепенение. Он по-прежнему сидел за столом и чувствовал, как лучшая его половина отделяется от бренного тела и устремляется к потолку, словно шарик, наполненный гелием. Тот, шариковый, полый Леонидов парил над кипой бумаг, настольной лампой и скрипучим стулом, заглядывая в пыльные углы. И так ему было хорошо и пусто, что пустоту эту начали заполнять чужие, ставшие вдруг значительными фразы: «…Покой – это и есть состояние счастья…» «…Бывает такая болезнь: «аллергия на людей» называется…»

«…Я – личность, противодействующая угнетению…» «…Я начинаю заглядывать в глаза бездомным животным…»

Алексей вдруг стал представлять себя попеременно то одним, то другим действующим персонажем разыгравшейся на его глазах драмы, и, когда внезапный телефонный звонок прервал его свободное парение, он очнулся и неожиданно почувствовал себя очень счастливым человеком.

Ближе к вечеру Леонидов дозвонился наконец в квартиру на Фрунзенской набережной, где Лилия Мильто должна была проживать со своими родителями, но почему-то уже не проживала.

– Здравствуйте. Я вас уже недавно беспокоил, моя фамилия Леонидов, я из Московского уголовного розыска. Леонидов Алексей Алексеевич, капитан, – , добавил он для пущей убедительности.

– Я так и знала, что моя дочь – испорченная женщина. Что она совершила, раз ею заинтересовались соответствующие органы?

– Без суда ничья вина еще не доказана, уважаемая госпожа Мильто. Простите, к сожалению, не знаю вашего отчества.

– Мое имя-отчество Лидия Евгеньевна, молодой человек, и мне не нужны доказательства: я родила и вырастила чудовище. Но за поступки дочери отвечать не собираюсь. Она, слава богу, теперь совершеннолетняя. И я воспитывала дочь как человека высокоморального, потому что сама бывший партийный работник, к вашему сведению.

– Я это учту. Мне очень хочется узнать, где сейчас находится Лилия и когда ее можно застать дома. Не поможете мне?

– Лилия ушла из моего дома две недели назад, сообщив, что скоро собирается замуж, хотя не представляю, кто на ней захочет жениться. К мужу порядочные девушки уходят после свадьбы.

– Она вам не звонила, Лидия Евгеньевна, не сообщала свой новый адрес или телефон?

– Она звонила, чтобы сообщить мне, что собирается зайти и забрать оставшиеся вещи.

– Когда?

– Это меня мало интересует. Я хотела бы получить обратно ключ от своей квартиры, поэтому намерена дождаться, когда Лилия объявится.

– Лидия Евгеньевна, уважаемая, запишите, пожалуйста, мой номер телефона и попросите вашу дочь позвонить.

– А в чем, собственно, дело? В чем ее обвиняют?

– Это просто необходимая формальность. Убит человек, которого она хорошо знала, и мне хотелось бы об этом с ней поговорить.

– Я знаю, о ком вы говорите, молодой человек. Это тот отвратительный человек, ее бывший начальник, Серебряков.

– Откуда вы знаете? Лилия что-нибудь рассказывала?

– Телевизор я смотрю регулярно. Я бывший партийный работник и привыкла быть в курсе всего.

– Тогда вы должны понимать, как важно покарать преступника, и ваш долг – помочь правосудию. – Леонидов даже захлебнулся собственным пафосом.

– Я все понимаю. Я буду настаивать, чтобы Лилия к вам пришла, а если она откажется, не пущу на порог своего дома.

– Не смею настаивать на столь суровых мерах, Лидия Евгеньевна. Просто передайте ей мой телефон и попросите позвонить. Всего вам хорошего.

Леонидов со вздохом положил трубку. Общение с бывшим партийным работником повергло его в тоску. Если дочка не отличалась высокими моральными принципами, то обстановочка в доме была еще та! Целая пионерская организация на дому: подъем по сигналу горна, завтрак, обед и ужин по свистку, а отбой после программы «Спокойной ночи, малыши!» вплоть до самого шестнадцатилетия. Не удивительно, что самой заветной мечтой ребенка было смыться подальше и дать волю тщательно подавляемым инстинктам. Но где же все-таки теперь Лилия Мильто?

Спустя несколько минут, посвященных мучительным раздумьям о судьбе девушки, Леонидов набрал номер. Анны Гладышевой, которая не далее как двадцать седьмого августа вышла замуж и переменила фамилию и свой социальный статус.

Трубку долго не брали, наконец нежный женский голос произнес долгожданное «алло».

– Анна Васильевна Гладышева?

– Уже не Гладышева, а Барышева, – задорно ответил веселый женский голос, и Леонидов понял, что с этой девушкой общаться будет не только легко, но и приятно.

– Извините, что беспокою вас в медовый месяц…

– Нет, не извиню. Мне сейчас очень хорошо, и я не хочу никаких беспокойств. Может человек побыть хоть немножечко безумно счастливым, как вы считаете, таинственный незнакомец?

– Может. Я рад за вас, честное слово. Но, к сожалению, я не таинственный незнакомец. Я следователь уголовного розыска, веду следствие по делу убитого недавно Александра Серебрякова. И мне просто необходимо задать вам несколько вопросов о вашей близкой подруге Лилии Мильто.

– О Лиле? Она-то тут при чем?

– Мне тоже хочется это узнать. Можно, я к вам сегодня подъеду, Анна Сергеевна? Не прогоняйте меня, я хороший.

– Ну, попробуйте, если вы старый и не боитесь моего мужа: он страшно ревнив и имеет разряд по боксу.

– Я не старый, но очень некрасивый и безобидный. Хотите, я загримируюсь под Квазимодо, чтобы не получить апперкот в солнечное сплетение? Вашего Отелло устроит Квазимодо?

– Вполне. Записывайте адрес. Как в Строгино ехать, знаете? От метро «Щукинская» любой автобус, номер которого начинается на цифру шесть…

Молодожены Барышевы снимали однокомнатную квартиру в районе Строгино. Обстановка сего счастливого приюта для новобрачных была скромная и явно не своя. Похоже, у новорожденной семьи не было даже пылесоса, потому что в углу прихожей, опираясь на пластмассовый совок, гордо топорщился новенький веник.

Дверной проем почти целиком занимал молодой человек с отлично развитой мускулатурой. Алексей подумал, что такому роскошному человеческому экземпляру хорошо бы подошла работа массажиста или тренера по бодибилдингу, чтобы все желающие могли без труда разглядеть давно потерянные на собственном теле дельтовидные и широчайшие мышцы. Довольно ловко пнув скопившуюся у порога стайку тапок и отодвинув легким жестом пару тяжеленных коробок, он добродушно втащил Леонидова в недавно обретенное жилище. При ярком свете еще не прикрытой плафоном одинокой лампочки Алексей увидел, что лицо у человека, заявленного на роль Отелло, вовсе не грозное, а очень даже приятное и улыбающееся. Как большинство физически сильных и больших людей, он немного стеснялся своих габаритов и кулаков.

– Проходите, пожалуйста.

Судя по тому, что его даже не спросили о том, кто он такой, Алексей сделал вывод, что воров здесь не боятся. Воры могли бы и сами напугаться.

– Анечка, к тебе, наверное, – позвал молодой человек.

Из кухни тут же выпорхнула хрупкая светленькая Анечка в голубом фартуке с трогательными оборками.

– Я вам звонил недавно, Анна Васильевна. Леонидов Алексей Алексеевич. Из милиции, – представился гость.

– Сережа, я тебе говорила…

– Ну-ка быстро, Анечка, прибери там все и чайку нам.

Глянув вслед тут же упорхнувшей супруге, он протянул Леонидову могучую руку:

– Барышев. Сергей.

Алексею осталось только отдаться на милость Бога, уповая на то, что пожатие могучего парня не расплющит его небольшую ладонь.

– Вы в комнату пока проходите.

В комнате Леонидов прежде всего обратил внимание на камуфляжную военную форму, висевшую на одном из стульев.

– Ваша, Сергей?

– Да. Я работаю во вневедомственной охране.

– Почти коллега.

– Ну, мы больше мускулами, чем мозгами.

– Право на ношение оружия имеете?

– А как же.

– А само оружие?

– Дома не держу.

– Стреляете хорошо?

– Не жалуюсь. Не мастер спорта, конечно, но разряд по стрельбе имею.

– Завидую. У меня со сдачей этого норматива вечная проблема. – Леонидов врал, стрелял он прилично, просто прощупывал Барышева на предмет владения оружием.

– Хотите, посоветую хорошего тренера, быстро руку поставит?

– Хочу. Спасибо, Сергей. – Леонидов записал координаты человека, с которым, возможно, придется побеседовать.

Тут в комнату впорхнула Анечка:

– Мужчины, сейчас чайник закипит. Прошу к столу.

Они прошли в небольшую аккуратную кухоньку с голубыми, под цвет Аниных Глаз и фартука, занавесками. Эфирное создание быстренько выставляло на стол печенье, конфеты, джем в вазочке и домашние пирожки. Муж получил огромный бокал размером с тарелку супа, Леонидов нечто красно-полосатое средних габаритов, а себе хозяйка поставила хрупкую фарфоровую чашку с голубыми цветочками.

– Посудой не разжились еще, – извинилась она. – Собрали по родителям да друзьям. Кому что? Чай, кофе?

– Мне чай, – подставил Сергей свою посудину.

– Кофе, если можно, – попросил Леонидов.

– Можно. А можно, Сергей с нами посидит? Он все-все про меня знает, и с Лилей они хорошо знакомы.

– Да я вас не допрашивать собираюсь. Просто побеседуем, расскажете мне, как жили, как работали. Меня интересует все, связанное с «Алексером».

– Честно говоря, не хочется вспоминать, – вздохнула милая Анечка. – Я иногда даже радуюсь, что оттуда ушла, хотя на одну зарплату сейчас прожить трудно, да еще мы квартиру снимаем. Сейчас у Сережи отпуск, а я ему компанию составляю, потом придется искать работу. Но хуже, чем в «Алексере», нигде не будет, это уж точно.

– Сколько же вы там проработали, что успели сделать такие печальные для себя выводы, Аня?

– Один год как раз и проработала. Мы пришли туда вместе с Лилей, сразу после института. Познакомились с ней на первом курсе и сразу подружились. Со второго курса стали жить вместе, Лиля даже перевелась в мою группу. Так привыкли друг к другу, что не хотелось расставаться, после того как закончили институт. Без стажа всегда трудно работу найти, да еще и вместе. Повезло. Год назад все проще было, новые магазины открывались, торговля шла вовсю, никто ж не знал, что кризис будет.

Мы с Лилей хорошо вместе смотрелись: я беленькая, она рыженькая, фигуры почти одинаковые, она, правда, немного пониже ростом. И еще Лилька здорово красится и дурацкие вещи на себя надевает. Она говорит, что стильно, а мне кажется, очень вульгарно и бестолково: то футболку наденет оранжевую с дурацкой надписью, то блестящие босоножки на огромной платформе, а пряжки на них – как у Кота в сапогах из мультика. И юбки все время только короткие. Правда, у Лильки потрясающие ноги, тут уж Боженька расстарался. Но это же неудобно – все время носить такие юбки, и холодно. Правда, Сережа?

– Не знаю, не пробовал. И не переживай, у тебя ноги не хуже. Главное, что мы с тобой об этом знаем, а всем показывать вовсе не обязательно. Ох уж эти женщины: вечно им нужно признание их достоинств, – вздохнул Сергей.

– Анечка, а что у Лили были за проблемы с мужчинами?

– Вы с кем-то уже разговаривали? Кто вам об этом сказал? Лариса?

– Да, Лариса Никольская об этом упоминала, но послала она меня к вам, как к самой близкой Лилиной подруге.

– Ох уж эта «мамочка»! Да мы с Лилей в последнее время перестали друг другу секреты доверять. Дело в том, что ей не понравился Сережа, и она пыталась даже нас развести.

– Между прочим, твоя Лиля мне тоже сразу не понравилась, – встрял с обидой Барышев. – Если бы она не была бабой, я бы ей рожу набил, честное слово.

– За что?

– А пусть Анюта сама скажет.

– Да ладно тебе. Лиля просто пыталась навязать мне свое понимание событий. Говорила гадкие вещи: мол, зачем тебе этот мент, никакой шикарной жизни, никаких перспектив. Предлагала даже найти богатого мужика и вдвоем его обслуживать. У Лильки всегда были какие-то бредовые идеи о том, как получше устроиться в жизни. Она не сразу такой, стала, честное слово. Лиля же неглупая девчонка, в институт сама поступила, зарабатывать своим трудом добиралась. А потом вбила себе эту дурацкую мысль, что карьеру можно сделать только с помощью покровителя. Но ей не везло с мужчинами.

– А почему?

– Сережа говорит, что на таких не женятся. Но Лилька и без замужества была на все согласна, лишь бы мужик был богатый.

Сергей Барышев придвинул к себе огромную кружку:

– Понимаете, Алексей, на таких не только не женятся, но и в качестве любовниц долго не держат. Я Лильку терпел только как самую близкую Анькину подругу. Кстати, она и меня пыталась соблазнить, но уж больно пошло это смотрелось: пеньюары, мартини, травянистые какие-то духи. Короче, как в дешевом кино.

Леонидов мысленно покраснел до самых пяток. Отвернувшись к горячей плите, он нашел в себе силы выдавить:

– Интересно, зачем ей это было надо?

– С Анькой поссорить. У Лильки на мою будущую жену свои виды были. – Сергей положил свою могучую руку на тонкие пальцы Ани и слегка их сжал.

– Ты-то хоть понимаешь, жена, что твоя дражайшая подруга использовала тебя как приманку?

– Если я и ходила с Лилей куда-нибудь, где мы могли познакомиться с мужчинами, то ради нее. Она так уговаривала, просила: мол, ей одной неудобно.

– Ну да, просто на свежачка лучше клюют, чем на такую потасканную красотку, как твоя подружка. А ты, дурочка, и рада.

– Вовсе нет. Мне в ресторанах и не нравится вовсе, если без тебя. А когда я узнала, что Лилька пыталась моего Сережку соблазнить, решила после свадьбы с ней вообще не встречаться. Пусть другую компаньонку ищет, раз она такая змея. Только не подумай, Сереженька, что это из ревности. Я тебе верю, дорогой. – Она подмигнула мужу.

– Аня, мне очень хочется услышать эту историю о романе вашей подруги с Александром Серебряковым. Лилия наверняка с вами делилась всеми подробностями?

– Да уж. Это даже тоску иногда наводило. Знаете, первое время Лилька вообще ни о чем другом говорить не могла. Она всегда зацикливалась на чем-то одном, ничего вокруг не замечая, даже того, что другим вовсе не интересно слушать всякие подробности.

Глаз она на Серебрякова положила сразу, как только мы устроились в магазин. Мне-то что: директор – он и есть директор, к тому же женатый. Хотя Серебряков был мужик интересный, не красавец, конечно, но что-то в нем было. Он умел брать. Не каждая женщина устоять сможет. Серебряков умел быть хозяином жизни. К тому же Лилька сразу сказала, что шеф не дурак до красивых девочек, глаз у нее на это наметанный. И стала моя подружка около начальства вертеться. Юбки такие надевала, что даже из-под пиджака не видно. А ноги у нее действительно точеные, это первое, на что мужики внимание обращали, выше смотреть было уже не обязательно, да и не на что особо. Лицо только за счет килограммовой косметики еще ничего, но уж слишком много она курит. Ей всего только двадцать три, а без краски дашь все тридцать: много пьет, поздно ложится, сигареты опять же через каждые пять минут.

Но на ее ножки Серебряков клюнул. Смотрю, зачастил в торговый зал, раньше, как сыч, все сидел в своем кабинете. Ухаживал он, конечно, своеобразно: никакого заигрывания, намеков, все открытым текстом, сразу видно, человек деловой и времени терять не хочет. Короче, на одной из вечеринок – кажется, это был Новый год – мы все здорово выпили. Серебряков по таким великим праздникам снисходил до коллектива, принял на грудь порядочно, хотя вообще-то пил редко, с женщинами со всеми танцевать начал. Иными словами, стал всем демонстрировать, что ничто человеческое ему не чуждо. А когда Серебряков Лильку пригласил, она на нем так и повисла, при всех за задницу хватать стала. Правда, все были настолько пьяные, кроме Ларисы, конечно, что никто внимания обращать не стал, там все друг о друга терлись. Я просто устала очень, поэтому сидела в уголке, тоже, конечно, навеселе, но все видела и, как ни странно, почти все помню. Немного погодя Серебряков с Лилькой куда-то исчезли. У нее были мои сигареты. Сейчас-то я бросила, да и тогда курила только так, из-за баловства и за компанию. А сигареты у меня были слабенькие, знаете, такие дамские, «Вог» с ментолом. Я вспомнила, что Маринка тоже такие курит и у нее в приемной всегда есть пачка в столе, ну и пошла туда. Прихожу – они в серебряковском кабинете, даже дверь не закрыли, Лилька на столе, и шеф возле нее – трахаются. Я, конечно, сразу из приемной выбежала. Лилька мне и так бы на следующий день все рассказала, она любит своими подвигами похваляться, а тут все в натуре, своими глазами…

Я сдуру подумала, что Серебряков меня уволит, но он сделал вид, что меня тогда не заметил. Впрочем, ему это особо и не требовалось: делать вид. Он с сотрудниками даже здоровался только по великим праздникам, да и то случайно. Короче, все обошлось.

Вечеринка эта тридцатого была, а на следующий день, тридцать первого то есть, прилетает ко мне Лилька с глазами по пять копеек, старыми, разумеется. С ходу объявила, что Серебряков велел ей подыскать квартирку для их свиданий, что она теперь в фирме на особом положении и скоро всех приберет к рукам. Сидела у меня в комнатенке, размечталась, как будет свои порядки в магазине устанавливать, кого уволит, кого в должности повысит. Все кричала: «Я все помню, кто мне палки в колеса вставлял, кто считает, что я дура и проститутка. Все получат». Даже в лицах изображала, как будет народ увольнять. Мне противно было смотреть, так она разошлась, а под конец даже заявила, что Серебряков с нового года собирается вводить должность управляющего, так она, Лилия Мильт. о, намерена предложить свою кандидатуру. Представляете? Лилька в управляющих!

В общем, разошлась подруга. Это было шоу! Лилька была уверена, что после стольких неудач ей наконец по-настоящему повезло. Два месяца от нее никому покоя на фирме не было, народом даже чемоданное настроение овладело. И правда, кому охота работать в месте, где всем управляет вздорная девчонка, которая сама не знает толком, чего хочет. Хоть она мне и близкая подруга, но я тоже такое вряд ли согласилась бы терпеть.

К счастью для нас, уже весной все кончилось. Серебрякову немного времени понадобилось, чтобы ее; раскусить. Как только Лилька захотела в управляющие и выдала все свои бредовые идеи насчет реорганизации работы на фирме, шеф ее сразу бросил. Любви-то у него, понятно, никакой и не было, а терпеть убытки из-за минутной прихоти слишком для него было накладно. Лилька, конечно, боролась отчаянно. Чего только она на Серебрякове не пробовала! Причем я все эти гадости выслушивала, представляете?! Но потом начинала реветь, что шефа ничем не проймешь. В постели-то он ее использовал на полную катушку, только потом платил, как проститутке, а как на человека просто внимания не обращал. Потом заявил однажды, что на постельные услуги положенный тариф есть и таких девочек он может найти сколько угодно, а она, если будет доставать, пойдет искать другую работу. Причем Серебряков пригрозил, что даст ей такие рекомендации, что ни одна уважающая себя фирма на работу не возьмет. Они же там все друг друга знают, все повязаны, понимаете?

Для Лильки это, конечно, был удар! Квартиру ей Серебряков снять успел, но оплатил только за те два месяца, что они любовь крутили. Пришлось моей подруге пилить обратно к матери. А там вообще начался ад. Мамаша у Лильки строгих правил, после Серебрякова иначе как проституткой вообще не называла. Лилька все это с трудом терпела. Она вообще впала в жуткую депрессию, месяц бродила как тень, ничего не ела, похудела страшно. Впрочем, это ей даже шло, талия-то у Лильки давно поплыла. Я с ней пыталась поговорить, успокаивала, но бесполезно.

И вдруг по фирме прошел слух, что у Серебрякова новая любовница. Притом постоянная и на полном пансионе. Я подумала, что Лилька от злости теперь на людей будет кидаться или этого самого Серебрякова задушит голыми руками, но она повела себя очень странно: успокоилась, повеселела, стала почти такой, как раньше. А про Серебрякова говорила странно, что, мол, недолго ему осталось.

Аня устала от такой длинной речи и потянулась за чайником.

Алексей Леонидов, боясь поверить в то, что дело начинает наконец проясняться, осторожненько спросил:

– Еще раз вспомните, пожалуйста, Аня, что ваша подруга говорила про Серебрякова?

– Да что-то вроде: «Пусть нагуляется напоследок, кобель, недолго ему осталось», и еще эту странную фразу: «Мне отмщение, и аз воздам».

– Так, еще одна несостоявшаяся Анна Каренина, – вздохнул Леонидов.

– Но Лилька никогда «Анну Каренину» не читала, она не любила литературу, тем более классику. Это ей явно кто-то сказал, потому что Лилька буквально зациклилась на этой фразе. Знаете, как это у нее бывало?

Лилия Мильто действительно зациклилась. Даже в самую темную душу забредает иногда любовь. Лилия всегда относилась к мужчинам как к средству для исполнения самых заветных своих желаний. Желания у Лили, конечно, были самые примитивные, из тех, что составляют предмет зависти отброшенных за черту бедности и не евших досыта людей. Им почему-то кажется, что долгожданное счастье состоит в дорогущей норковой шубе, которую ни за что не сможет купить сосед, в экзотической еде вроде ананасов, привычной скорее для папуасов, чем для жителей сурового северного климата, в ежегодных вояжах на престижный курорт, где умирают со скуки толпы пресыщенных бездельников.

Серебряков казался весьма подходящим средством: владелец большой фирмы, хорошей машины, приличных денег и нелюбимой жены. В мыслях Лиля уже представляла, как Сашенька объявляет о своей безграничной любви, о разводе и, наконец (о, счастливый финал!), они едут венчаться на белом лимузине, и новоиспеченная мадам Серебрякова вступает во владение империей. Лиля страстно хотела перво-наперво купить себе блестящую красную машину. Непременно красную, чтобы все видели, что это едет она, Лилия Мильто, добившаяся в жизни ошеломляющего успеха. Потом, конечно, самые дорогие меха и непременно бриллианты. Бриллианты, бриллианты, бриллианты! Счастливые грезы бедных женщин. Да, Лиля мечтала блистать на светских тусовках и приемах, покупать дорогие экзотические наряды и однажды, разомлев в постели от выпитого шампанского и обильных ласк, выдала все это ничего не подозревавшему Серебрякову.

Тот выслушал молча. Подбадриваемая ничего не значащими «ну-ну», Лиля дошла до того, что осмелилась развить свою мысль дальше и выложить грандиозные планы по увольнению неугодных ей сотрудников. Бесстрастное лицо Серебрякова не дрогнуло даже в самый важный момент ее фантастических грез, когда Лиля вообразила, как прекрасно она будет смотреться в торговом зале в должности управляющего. Но после этой лебединой песни шеф недвусмысленно дал понять, что между ними все кончено. Так же молча встал, оделся и ушел, бросив на прощание: «Девушка, я знал, что вы дура, но что такая…»

Лилю, конечно, бросали не в первый раз. Обычно она переживала неделю, ну, максимум две в особо тяжелых случаях. Еще неделю она бегала потом по подругам, поливая грязью подло бросившего ее мужика, затем переключалась на другой объект. Но так обидно ее еще не бросали никогда. Обычно клиент поначалу просто начинал увиливать, потом избегать и обидных слов не говорил. Серебряков же сразу как отрезал.

Она кинулась изливать горе своим подругам. Больше всех досталось, конечно, Ане Гладышевой. Выплескивая день за днем отрицательные эмоции, Лиля надеялась, что скоро появится новый подходящий объект и все забудется. Объект появился, но боль, против ожидания, не прошла. Впервые у нее не было азарта, захват вражеских позиций велся без энтузиазма, и, как ни странно, впервые же довольно успешно. Лиля не переставала постоянно думать о Серебрякове. Ей становилось все обиднее и обиднее. Она начинала вспоминать о том, что Саша хвоста перед ней никогда не распушал, ерунды не болтал, рассказами о работе не изводил. Никогда не торговался, если вещь ему действительно нравилась, не раздражался по пустякам. Безразличие бедная девушка начала принимать за порядочность. Серебряков постепенно приобретал и другие «не», обрастая ими, как грязный остов затонувшего корабля красивыми ракушками, и становился в воспоминаниях Лили все благороднее и благороднее. Лиля не переставала о нем постоянно думать.

Наконец все плохое забылось, осталась только светлая мечта, обретшая вполне реальные контуры. У Лили теперь был конкретный объект для грез. С ней начало происходить что-то странное.

Бывает, что иногда в холодных от природы женщинах просыпается странное чувство к мужчине, который им никогда не будет принадлежать. Назвать это чувство любовью трудно, ибо в основе его заложена ненависть к вызвавшему его предмету, а не назвать – тоже как-то язык не поворачивается. Предмету страсти в таких случаях посылаются всевозможные кары, он видит-. ся охотнее в геенне огненной, чем в собственной постели, а когда появляется рядом, то на бедную женщину' находит оцепенение. Она начинает подмечать любые знаки внимания предмета своей страсти к другим особам женского пола, мысленно примеряя их на себя и убеждаясь, что в данном случае она сама ответила бы гораздо лучше. Но на деле слова не идут с языка, получается вовсе уж не хорошо, а самая полнейшая чушь. Такие женщины обычно идут изливать свое горе к знахаркам и заклинательницам, заниматься привораживанием объекта, зашиванием ему в одежду тряпочек с собственной кровью, а в подушку – своих волос и прочими глупостями. Чувства изливаются не прямо, а косвенно, то есть через кого-то.

Нечто подобное нашло и на Лилю. Ежедневно встречаясь с Серебряковым, она не могла выдавить из себя ни звука, чтобы как-то помириться, оправдаться, поведать о том, что с ней творится, хотя мысленно готовила и произносила пламенные речи об охватившей ее страсти. Лиля даже не избежала печальной участи всех бездарных влюбленных – написания бездарных стихов. Все это напоминало поджаривание на медленном огне. Бедный Серебряков и не подозревал о просыпающемся вулкане. Он спокойно спал, не терял отменного аппетита и не вспоминал о коротком любовном приключении, каких в его жизни случалось предостаточно.

Лиля же ночами в бесконечных снах бродила по огромной пустой квартире, по анфиладе комнат без мебели и людей, и чего-то искала. Душа ее не могла найти покоя и не давала даже ночью снимать напряжение. Лиля просыпалась с больной головой, невыспавшаяся и злая. Такой сон бывает обычно накануне экзамена, когда несколько дней читаешь учебники и конспекты, а, закрывая глаза, вместо глубокого сна все повторяешь, повторяешь, повторяешь.

Когда у Лили совсем пропал аппетит и она начала вместо еды курить сигарету за сигаретой, девушка почувствовала, что надо что-то делать, иначе можно или в ящик сыграть, или в психушку угодить. Если желанный предмет нельзя получить, то его надо уничтожить, что-*бы ликвидировать постоянный источник раздражения. И тут Лиле повезло: нашелся человек, который помог ей принять решение…

– Значит, ваша подруга грезила об отмщении? – переспросил Леонидов.