Текст книги "Кен"

Автор книги: Наталья Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

30: 15

Сначала она хотела тут же кому-нибудь о найденных письмах рассказать. Но потом вдруг вспомнила слова следователя: «Надо было уточнить одну маленькую деталь…» И без нее, дурехи, все давно уже стало известно.

Кто еще об этом знал?

Когда вечером следующего дня позвонил Анатолий Воробьев, Ксения даже растерялась.

– Т-ты заходила? – услышала она и съязвила:

– Откуда звонишь? Из Италии?

– Т-только что п-приехал.

– Как отдохнул?

– Н-нам бы п-поговорить. Есть о чем. – Он замолчал, собираясь с мыслями или готовясь побороть очередную непокорную согласную. И у него это неплохо получилось: – Знаешь, да?

– Что тебе от меня надо?

– Д-давай п-по-хорошему… Не п-по телефону.

– Я больше не хочу видеть твоего придурка соседа. Понял?

– Т-тогда к т-тебе?..

Она насторожилась. Кто знает тайну этих внезапных сердечных приступов? Голубого залива рядом нет, но зато внизу целых десять этажей. Тоже неплохо.

– Б-боишься?

– Я позвоню своему другу и предупрежу. Если со мной что-то случится…

– Не п-переживай.

– Я дома весь вечер. Никуда не собираюсь.

Анатолий ничего не сказал, но Ксения поняла, что он вышел из общежития сразу же после того, как повесил трубку. Если звонил уже не из ближайшего метро. На всякий случай она решила выполнить свою угрозу. И позвонила Герману. Телефон не отвечал.

– Да что ж это такое? – вслух сказала Ксения. – Когда он мне нужен, его обязательно нет! И такие новости!

По странному совпадению она опять-таки дозвонилась только Генке.

– Сердишься?

– Послушай, если бы моя жена не была ангелом…

– Ты бы на ней никогда не женился.

– Черри, я жалею, что у меня нет другого выхода. Но…

– У нас проблемы. С деньгами.

– Какие? – сразу насторожился он.

– Есть прямой наследник и он будет оспаривать завещание.

– Кто? Синьора Ламанчини?

– Она умерла.

– Что, так внезапно? Какая неожиданная радость! Откровенно говоря, я ее терпеть не мог.

– Генка, ты, конечно, не приедешь?

– Конечно нет. Очередной маньяк уже ломится в твои двери?

– Это не смешно!

– Надеюсь, его тоже найдут в твоем подъезде с ножом в спине.

– Так ты…

– Я два раза подряд на грабли не наступаю. А что, ты уже позвонила очередному маньяку и сообщила о своих планах на вечер?

– Он сам позвонил. И едет. Между прочим, это с ним проблема.

– Вот как?

– Ты можешь вообще ничего не получить!

– С ума сошла?! Я уже взял денег в долг и вчера выкупил эту разбитую тачку. За тридцать штук. Надеюсь, что ее можно еще отремонтировать и продать. Но на это опять-таки нужны большие деньги. Дорогая машина. Но красивая. Была, – кисло добавил он.

– Как Лидуша? – деликатно поинтересовалась Ксения.

– Думаешь, это так быстро проходит? Есть люди, которые себя плохо чувствуют, имея долги.

– Ей нельзя волноваться.

– Спасибо. Вот и не навязывай мне своих маньяков.

– Но я просто хотела, чтоб ты знал. На всякий случай… Спокойной ночи.

На Генку Ксения не злилась, просто по-прежнему немного ревновала его к жене. Если бы в ее бывшем была хоть капля Генкиной порядочности! И черт с ним, пусть был бы рыжим…

30: 15

Он позвонил в дверь примерно через полчаса. Видимо, и на самом деле разговаривал по телефону уже из метро. Ксения открыла верхний замок и минуты две стояла, придерживая цепочку.

– Кто?

– Анатолий.

И пришлось открыть дверь.

Он давно уже не был в этой квартире. Но до сих пор вспоминал тот страшный день, когда первый раз вошел в темную прихожую, и только утром понял, что это могло быть только злой шуткой. Но зато теперь он получил свой шанс. И прошел прямо в гостиную.

Ксения тоже остановилась перед портретом Элеоноры Станиславовны. А он, почти не заикаясь, нараспев сказал:

– В семье Козельских все женщины были удивительно х-хороши.

– И твоя мать тоже?

– М-между прочим, я н-не нашел ни одной ее фотографии в этом д-доме. Это с-с-справедливо?

И Ксения стало стыдно за те нераспечатанные письма, что она нашла в одном из ящиков секретера. Хорошо, что он этого никогда не узнает. Она, Ксения, письма прочла. Все. И поняла: Анатолию Воробьеву было на что обижаться.

…Жили-были две сестры: Антонина Козельская и Элеонора Козельская. Обе удивительные красавицы. Из рода обрусевших поляков. Одна вышла замуж по любви, другая по расчету. Одна всю жизнь жила в нищете, работая по чужим людям, и умерла от инфаркта два года назад. Другая достигла вершин богатства, похоронив первого мужа, вышла замуж за миллионера-иностранца, и утонула в голубом заливе, недалеко от собственной виллы. И случилось это два дня назад.

Старшая сестра не раз писала к младшей. Она не могла поверить в то, что можно раз и навсегда отрезать себя от родной семьи. Что можно не приезжать в город, где прошло детство, отделываться денежными переводами от матери с отцом, и даже не приехать на их похороны. Что можно передать через сторожиху родному племяннику ключи от дачи и укатить с дочерью и мужем за границу, на очередной теннисный турнир. А появись бедный племянник в доме хоть раз, он не обнаружил бы в большой комнате портрет знакомой по фотографиям красавицы тетки и не понял бы, что женщина, с которой он только что провел ночь, его первая в жизни женщина, – его же собственная двоюродная сестра.

А Евгения, узнав об этом, только рассмеялась и сказала:

– Это забавно получилось.

Но Анатолий думал совсем иначе. Свою двоюродную сестру, богатую и балованную девочку, он возненавидел еще заочно: у нее было все, чего у него самого не было. Теперь поводов для ненависти стало еще больше.

Тем не менее Анатолий прожил с Женей Князевой почти год. Пока окончательно не надоел той своей бессловесной покорностью. И никак не мог понять, почему же не уходит сам? Он боялся признаться себе в том, что так же, как и бессердечная тетка, больше всего на свете любит деньги. Но даже не за то, что за них можно купить любые вещи, но и внимание к себе людей. Застенчивый зайка мечтал, чтобы его заметили. Он любой-ценой хотел вернуться в тот мир, в который его сначала не пустили, а пустив, спустя год незаслуженно выгнали…

…Ксения протянула ему аккуратно перевязанные ленточкой письма:

– Вот. Если нужны.

– С-спасибо. – Он замялся.

– Значит, ты и есть теперь самый близкий Женин родственник? И что ты хочешь?

– С-съезжай отсюда.

– А ты переедешь, да? В ее квартиру. Один или с соседом?

– Н-не зря же я с-старался.

– Так это ты ее зарезал?

– Д-докажи.

– А в Италию зачем ездил?

– Не т-т-т… – Он так и не смог выговорить, до того разволновался.

– А я тебя еще пожалела!

– С-суд будет. С-съезжай.

– Ладно, Толя. Не утруждайся. Ты так много сделал для того, чтобы переселиться наконец из своей вонючей общаги в эти хоромы. Пользуйся.

– Н-ничего я не с-сделал.

– Ты ее утопил. Элеонору Станиславовну.

– Она с-сама. Мы п-плыли. Ей стало п-плохо.

Он вспомнил ненавистное теткино лицо. Спокойное, расслабленное. Она все хотела от него спрятаться. Тогда, на кладбище, обещала обязательно поговорить и тут же сбежала в Италию. Всю жизнь он был для тетки чем-то тягостным – плебеем. А когда Евгения приехала на турнир со своим новым бой-френдом и представила его матери: «А это Толик. Мой двоюродный брат. С Урала, помнишь, мама?» – ее красивое лицо исказила презрительная гримаса: «Как ты могла?»

Он очень хорошо помнил их первую встречу. Теперь, добравшись наконец до ее виллы, он сказал:

– Теперь вам п-придется меня п-принять, Элеонора Станиславовна.

Ее длинное и невероятно сложное имя он выговаривал старательно и почти не заикаясь. Учился этому долго, а был он упрям. Тетка сидела на веранде, необыкновенно красивой веранде, освещенной ярким солнцем, и старательно смотрела мимо. Так и не поймав теткиного взгляда, он решил: «Я ее убью». Слишком долго он этого хотел. За себя, за Женю, за счастье, которое продлилось только до утра. За то, что у них с двоюродной сестрой не могло быть ничего – ни будущего, ни общих детей.

40: 15

– Ах, у меня столько дел! И я ужасно устала! Когда у тебя самолет?

– Я м-могу задержаться.

– Не стоит.

– О Ж-жене…

– Ах, только не сейчас! И не о делах, умоляю! Я хотела пойти на пляж.

Он взял со столика полотенце и крем для загара. А потом они с теткой плыли. Вместе. Она слишком уж старалась его не замечать. И уплыть подальше. Как это глупо и неосмотрительно для пятидесятилетней женщины, не слезающей с диет. А он говорил, говорил, говорил… Заикаясь, и оттого многие вещи казались еще неприятнее. Здоровый, сильный мужчина, для которого плыть рядом с ней было так же легко, как толкать перед собой надувной матрас. Хоть километр, хоть два – никакой усталости. И губы у нее посинели.

И вот тогда он почувствовал дикий восторг. Наконец-то! Его заметили!

– Помогите! – прохрипела она.

– Сейчас.

И рукой он слегка утопил в воде теткину голову так, чтобы она захлебнулась. Проплывавшая мимо яхта подняла Элеонору Станиславовну на борт уже мертвой. Ее племянник, находившийся рядом, изо всех сил помогал испуганному яхтсмену делать женщине искусственное дыхание. Но он-то знал, что они оба пытаются оживить труп. У Элеоноры Станиславовны в нужный момент все-таки нашлось сердце, чтобы остановиться.

40: 30

– Что ты ей сказал?

– П-правду. О с-себе, о т-тебе.

– А право у тебя есть правду говорить? И что ты вообще про меня знаешь?!

– О ваших от-т-т…

– Замолчи! – И потом очень устало: – Сволочь ты. Убогих вообще-то жалеть надо. Но ты сволочь.

Ксения подумала, что он ударит. Но Анатолий Воробьев был только рад, что его представления о женщинах оказались верными. Все они жестокие. Прикидываются добрыми только тогда, когда чувствуют свою выгоду.

– В-все в-вы… – так и сказал он.

И Ксения поняла, что рукам он волю не даст, но отомстит по-своему. И за то случайное заикание, и за сегодняшнее презрение. Просто воспользуется ее слабостью, добротой и неумением урвать от жизни свой кусок, если есть хоть малейшая зацепка.

– Ладно, я уйду, – сказала Ксения. – Не надо никакого суда.

– Б-боишься п-проиграть? – усмехнулся он.

– Боюсь, что ты не получишь того, что заслужил. Подожди минутку.

Ксения услышала, как зазвонил телефон. Она побежала в спальню, чтобы не говорить при нем. Зажгла ночник, присела на кровать. Почувствовала, что только он может захотеть с ней поговорить в это позднее время.

– Ксюша? Успел соскучиться. Зря я тогда ушел, да?

– Наверное.

– Вот и решил сегодня повторить тот вечер. Раз тебе понравилось. Можем пойти в тот же ресторан. Я возле твоего дома. Сижу в машине, звоню, смотрю на твои окна. Ты тоже можешь выглянуть в окно. Из спальни, я на этой стороне.

– Ой, не сейчас!.. У меня гости.

– Интересно. Значит, я могу подняться и повеселиться вместе со всеми?

– Ты не понял. Это не вечеринка. Деловой разговор.

– Еще лучше. Тебе помочь?

– Если только чемоданы вынести. Но не сейчас. Завтра.

– Какие чемоданы? – насторожился он. – Ты куда-то переезжаешь?

И Ксения неуверенно сказала:

– Может, к тебе?

– Ко мне?!

– Раз у нас с тобой все так хорошо…

– Подожди, я не понял. Женькина квартира гораздо больше, и район лучше. Зачем нам с тобой жить у меня?

– Потому что… Словом, на ее наследство можешь больше не рассчитывать.

– Да что случилось?!

– У нее есть двоюродный брат. Я не хочу, чтобы дело дошло до суда. Не предъявлять же судьям глупое завещание, которое было написано в шутку?

– Но зато деньги серьезные! Ты соображаешь, что делаешь? Взять и подарить кому-то целое состояние!

Ксения насторожилась:

– Значит, тебе деньги нужны, не я?

– Да, я люблю тебя, как ты не можешь этого понять! Но мы уже не дети!

– И?..

– Нам надо где-то жить. Надо на что-то жить. Я же знаю, что ты не умеешь работать. Твое призвание быть домохозяйкой.

– Это плохо? – Ксения почувствовала, что сейчас расплачется. Только бы он не заговорил сейчас о детях! Тоже ее призвание, но что с ним стало?

– Хорошо, – сказал бывший муж. – С тобой все хорошо. И у нас сейчас все могло бы быть хорошо, если бы не объявился этот братец. Где он, кстати?

– Здесь, у меня.

– Как – у тебя?! Ты там с мужчиной? А почему в спальне горит ночник? Он что там, в твоей спальне?!

– Нет, в комнате.

– Это правда? Я сейчас поднимусь.

– Не надо, – испугалась Ксения. Она знала, что ее бывший муж с детства боится драк. Боится бить и особенно, что могут побить его. И она со всей нежность его оберегала от этого. Анатолий же после убийства тетки мог войти во вкус.

– Значит, он нас подслушивает? Через параллельный аппарат?

– Но я не думаю, что…

– Ты вообще не умеешь думать, – жестко сказал он. – Немедленно выстави его вон.

– Но…

– Но сначала скажи, что никуда не собираешься переезжать.

– Нет.

– Что значит – нет?

– Если ты не хочешь, чтобы мы жили вместе… Если ты… – Она расплакалась наконец.

– Ксюша… Ксюша, ну хватит. Ксюша!

– Не заставляй меня это делать!

– Но это же так просто – один раз перетерпеть. А потом всю жизнь…

– Я не могу.

– Хорошо, – сдался он. – Завтра поговорим.

– Как это завтра? Мне уезжать надо!

– Не ночью же.

– Но…

– Завтра. Мне надо уладить кое-какие дела. Я не могу так сразу.

– Значит, ты мне все врешь, да? Ничего там не кончено. И все эти букеты, рестораны, эти вздохи у подъезда…

– Я люблю тебя.

– Хватит.

– Ксения!

Она положила трубку и выключила в спальне свет.

2: 2

Анатолий Воробьев сидел в кресле перед журнальным столиком и листал альбом с фотографиями. Ксения решила, что ему незачем подслушивать чужие разговоры. Но и фотографии тоже вроде были ни к чему. Вся та жизнь, что была у Элеоноры Козельской до замужества, оказалась ею же и отрезанной навсегда. Первым снимком в альбоме стала счастливая пара, обменивающаяся обручальными кольцами. А потом маленькая Женечка и много разных Женечек, но все уже только с теннисными ракетками в руках.

Ксения подошла. Анатолий внимательно смотрел на кудрявую девочку посреди зеленого луга. За ее спиной, на террасе, Элеонора Станиславовна позировала для фотографа. И передний план оказался чуть размытым: тот, кто снимал, все свое внимание сконцентрировал на красавице матери.

– З-знакомое м-место, – сказал Анатолий.

– Дача.

– Д-да. Д-дача.

– Неужели вы с мамой в детстве никогда не приезжали в Москву? Ну хоть на несколько дней? – спросила Ксения, которой не давали покоя детские воспоминания подруги. Что-то в них было такое, что тревожило и ее саму. Но что?

– Н-нет, – неуверенно сказал он. – Н-не помню.

– Быть может, ты просто не помнишь? А скатерть с бахромой? Цветущая сирень? Одеколон «Саша»?

– К-какой еще одеколон? – пробормотал он и вдруг вынул из альбома ту фотографию, что перед этим внимательно разглядывал.

– Я это в-возьму.

И Ксения вдруг догадалась:

– Ты же ее любил, да? – И сама не поняла, кого имела в виду – подругу или Элеонору Станиславовну. Тот шаг, что был от любви до ненависти, Анатолий Воробьев все-таки сделал. – А если бы Женя не была твоей двоюродной сестрой?

– Она б-была.

– И ты убил Элеонору Станиславовну только за то, что она была ее матерью! И твоей собственной теткой! Но почему?

– З-запутался.

– Что ж такое за существо – человек? В своих собственных чувствах не может разобраться!

– П-пойду я, – поднялся Анатолий.

– А все-таки есть на свете справедливость, – сказала Ксения. – В том, что все это будет твое. Это честно.

– Т-ты… – начал было он. – Т-ты…

Ксения не дала ему договорить:

– Уеду отсюда завтра. Вспомнила, что у меня есть комната в коммуналке. Кстати, можешь забрать весь альбом. Хотя зачем? Ты же сюда все равно скоро переедешь.

– К-ключ».

– Что?

– К-ключ, К-ключа у меня н-нет.

– Ах да!

Ксения кинулась в прихожую и на полочке нашла тот, что принадлежал Жене. В целой связке ключей с дорогим, интересным брелком, сделанным по специальному заказу. Из серебра, в форме теннисной ракетки и с вензелем подруги. Очень эффектная вещица, но Ксения не стала снимать ключ от квартиры с брелка. Анатолий Воробьев покрутил вещицу в руке и сказал:

– К-красиво.

– Здесь от дома, от гаража и от машины. Разберешься сам. А свои занесу потом. Когда разберусь с вещами.

– В-возьми, что захочешь.

– Какая щедрость! – не удержалась Ксения. – Что, не жалко? А вдруг мебель вынесу? Плитку в ванной обдеру? Кухню итальянскую увезу по частям? Не жалко?

Он нахмурился, видимо прикидывая возможный ущерб. Потом четко сказал:

– Не увезешь.

– Как мы знаем людей! И знаем, что девочка Черри в милицию не побежит закладывать! А вдруг побегу?

– П-пошел. – Он сунул ключи в карман. – З-за-крой.

Ксения поняла, что отношения выяснять Анатолий не собирается. Он не был силен в словесных перепалках. Даже не мог толком выразить, что хочет. Но в том, что свой шанс он не упустит, Ксения не сомневалась. И она закрыла за ним дверь только с одной мыслью: поскорее начать собирать чемоданы. Никакой итальянской кухни она, конечно, не возьмет. И денег не возьмет. Или возьмет?.. Надо срочно разобраться со своей совестью, только взглянуть разок в окно: вдруг бывший муж еще не уехал? Ведь он прав. И насчет ее призвания быть просто домохозяйкой, и насчет того, что надо где-то и на что-то жить. Ксении надо признаться себе наконец в том, что ее благородство происходит не из кристальной честности, а из самой обыкновенной трусости.

И надо еще разобраться в том, кто из них двоих с бывшим мужем плохой, а кто хороший. Человек, разумно оценивающий ситуацию, или девушка, привыкшая к тому, что за нее всегда думают другие. Бездельница и тунеядка.

Ксения подбежала к окну в спальне. Никакой машины там, у подъезда, разумеется, не было. Что он, глупый, стоять под окнами и ждать неизвестно чего? Ксения не могла удержаться, чтобы не полюбоваться на то, как в свете фонаря кружатся крупные снежинки. Почти зима, подморозило. Тихо, красиво. И прохожих мало, потому что уже поздно. С работы в это время приходят одни только трудоголики и такие карьеристы, как этот противный Попов. Ксения подумала, что вспомнила его совсем некстати. Не надо так плохо думать о покойниках. Его уже нет. Поэтому надо говорить про себя: «Он был хороший, хороший… Ну, не такой уж и плохой…»

Она вздрогнула. А ведь Анатолий из подъезда не выходил. Куда же он делся? В лифте, что ли, застрял? Или она его прозевала?

Нет, не может быть. По всем правилам Анатолий должен был пройти как раз под фонарем, потому что к ближайшей станции метро именно в эту сторону. Даже если бы он пошел в противоположную, все равно должен был мелькнуть возле подъезда. Если только не нырнул под балконами первого этажа, на узкую, обледеневшую тропинку. Но зачем? Там темно, скользко, да и от кого надо прятаться?

Ксения никак не могла отделаться от тревожного предчувствия. Да что ж это такое? И надо же было подойти к этому окну! Вот так всегда: не знаешь – и не переживаешь. Пошла бы сразу собирать чемоданы и не задумалась бы сейчас над тем, почему Анатолий не вышел из подъезда. Дуреха! Так тебе и надо!

И Ксения пошла за теплой курткой в прихожую. Все равно надо забрать из ящика почту. Хотя какая может быть почта? Письма от поклонников? Она даже усмехнулась. В ящике полно только газет и маленьких бумажек с рекламой, которые обрадованные сломанным кодовым замком распространители напихивают туда битком.

Но она все равно оделась и взяла связку ключей.

«Спущусь. По крайней мере, успокоюсь».

Маленький лифт сломался, и Ксения долго ждала, пока приедет грузовой. Окно на площадке было открыто, из него страшно дуло, и снежинки набивались между стеклами, уже не тая.

Все эти мелочи она вспоминала потом, потому что мысленно так и осталась перед лифтом, на площадке между этажами. Только это ей хотелось помнить, а все, что произошло потом, – забыть.

Гейм пятый
15: 0

Лампочку в подъезде все-таки ввернули. Слишком яркую, потому что свет резал глаза. Ксения, моргнула несколько раз, выйдя из лифта. Пригляделась и вздохнула с облегчением: возле почтовых ящиков никого нет. Никакого ужасного мертвеца с ножом в спине. Она спустилась, выгребла из ящика ворох газет и рекламных проспектов.

«Значит, я его все-таки прозевала», – подумала она.

Зачем Ксения решила выйти на улицу, она сама так и не поняла. В подъезде были две двери: входная, железная, со сломанным теперь кодовым замком и другая, деревянная, перед маленьким «предбанником». Словно две шлюзовые камеры, пропускающие людей из холода в тепло. Эта вторая, деревянная дверь была открыта. Ксения подумала, что за ней очень удобно прятаться, если хочешь, чтобы вышедший на улицу человек тебя не заметил.

Он и не заметил. Анатолий Воробьев, который лежал навзничь перед первой, железной дверью.

Ксения глубоко вздохнула и выронила из рук газеты. Они посыпались прямо на мертвое тело Анатолия. Маленькая бумажка с яркой цветной картинкой упала в темное пятно на ледяном полу. Ксения почему-то хотела поднять именно ее, но с ужасом поняла, что это кровь, и кровь еще теплая. Его убили минут десять назад, не больше.

Она постояла несколько минут, ежась от холода, потом нагнулась и стала собирать газеты. Но вдруг опомнилась: «Что же это я делаю?»

Железная дверь ржаво заскрипела. Какой-то мужчина вошел в подъезд, громко выругавшись:

– Черт, когда же наконец замок починят! Халявщики, так твою разэдак!

Потом он споткнулся о тело Анатолия Воробьева и выругался еще раз:

– Черт!

– Тихо! – почему-то сказала Ксения. – Не кричите!

– Что случилось, девушка, а?

– Вот, – кивнула Ксения на тело. – Убили. Видите, кровь.

– Как это убили? А? – Он растерялся. И еще раз переспросил: – Серьезно, что ли? Черт!

– Надо позвонить, – сказала Ксения.

– Да, конечно. Вы идите, а я тут постою.

– Хорошо, – сказала Ксения, которой в голову пришла дикая мысль: «Надо караулить мертвое тело. Никуда он не сбежит с ножом в спине». Она уже шагнула из «предбанника» в подъезд, когда услышала его шепот:

– Черт! Девушка, да у меня ж труба в кармане!

Она вернулась. Мужик растерянно моргал:

– Надо же так, а? И не сообразил. Чего там надо набирать? Ноль – один, что ли? Или ноль – два?

У самой Ксении от страха все в голове перемешалось. Но домашний телефон следователя она помнила, видимо, все от того же страха.

– Дайте сюда!

– Бориса Витальевича, – с трудом произнесла она имя и отчество следователя, когда услышала в трубке женский голос.

– Боря, тебя!

«Жена, – подумала Ксения. – Будет скандал».

– Борис Витальевич? Это Ксения Вишнякова.

– Что ж так поздно?

– Да. Поздно. Толю зарезали, – растерянно проговорила она.

– Какого Толю? Где? – озадаченно спросил следователь.

– У меня в подъезде. Я не знаю, что надо делать. Звонить по ноль – два или…

– Вы в своем уме?!

– А что, значит, не звонить?

– Да когда вы кончите играть в детектива! Я вас в СИЗО упеку до конца следствия! Сейчас опергруппа приедет.

– А вы?

– Я в вашем подъезде теперь топчан поставлю…

… – Ну что? – спросил мужик, забирая у Ксении мобильник.

– Сейчас приедут.

– Слушай, здесь же недавно еще кого-то зарезали? Мужика какого-то. Это что ж, маньяк в городе? Пушку с собой носить, что ли, да?

– Носите, – пожала плечами Ксения.

– Что ж за дерьмо такое! Хату надо менять…

Она не слушала возмущенного жильца, глядела в пол и думала о том, что в некоторых случаях Господь Бог мог бы в виде исключения разрешить поворачивать назад время. Всего на десять минут. Если нельзя повернуть его на целые сутки.