Текст книги "Цвет надежды"
Автор книги: Наталья Способина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 85 (всего у книги 92 страниц)
И тут он впервые улыбнулся. Сначала неуверенно, только уголком вздрагивающих губ, а потом по-настоящему.
Этот мальчик стал ее другом. На всю жизнь. Этот мальчик был похож…
– Мерлин! – Нарцисса прижала ладони к вискам. – Мерлин! Северус. Это же… Это… Том – твой сын?
Она выдохнула вопрос, словно опасаясь тех слов, которые произносила.
Северус то ли кивнул, то ли пожал плечами. Нарцисса бросилась к нему, схватив за плечи:
– Мерлин! У тебя есть сын. Это же…
– И я узнал об этом несколько дней назад, – глухо выговорил он, слыша, как колотится собственное сердце. В эту горькую минуту неизвестности и страха глупое сердце наполнялось радостью оттого, что это не сон. Это – его жизнь. И он может разделить свое счастье с Нарциссой.
В комнате вновь повисла тишина. Но на этот раз к отчаянию примешивалось… счастье. Словно мазки разных художников на одном холсте. Светлые. Темные. А еще в этой тишине было хрупкое равновесие. Истины и лжи. Страха и Надежды.
И в этой тишине за приоткрытой дверью стоял бледный мальчик и неверяще смотрел прямо перед собой. Он не видел склянки с крыльями бабочек, не видел этой комнаты. Он онемел от неожиданности. Сколько лет маленький Том мечтал увидеть своего отца. Даже когда повторял себе, что лучше бы отец умер, потому что тогда можно было бы думать, что он, Том, ему был все-таки нужен. Тогда, при жизни. А сейчас, если его все нет и нет, значит, Том лишь помеха, и ему нет места в жизни отца. И он даже не мог предположить, что человек, которого боялись все ученики, который был таким… уверенным, далеким, непохожим на других… Он… Нет. В это невозможно поверить. Бешено колотящееся сердечко не верило. И сам Том понятия не имел, как теперь быть. Он не собирался подслушивать. Но сначала дверь неплотно прикрылась из-за швабры, а потом он услышал имя Драко и не мог не узнать, что стало с человеком, которого он про себя называл лучшим другом. Его и Пэнси, их было только двое в жизни маленького Тома. Он почти ничего не понял из разговора. Только то, что Драко в опасности. А потом… Потом он узнал правду.
Том осторожно прикрыл дверь и присел на пол у стеллажа с тускло мерцающими склянками. Когда Драко вернется, он попросит у старшекурсника совета, потому что одному решать самый важный вопрос в своей жизни было страшно. Мальчик обхватил колени и уткнулся в них лбом.
* * *
Люциус Малфой стоял на площадке башни своего родового имения. До сегодняшнего дня это место в замке ассоциировалось с приятными впечатлениями. В юности он любил бывать здесь, потому что с этой башни открывался потрясающий вид на закат. Заходящее солнце катилось за горизонт, словно мяч. Разветвленное дерево на холме напоминало квиддичные кольца, и солнце закатывалось аккурат в одно из них. Иногда Люциус про себя отмечал, ясный день или нет, можно ли прибавлять солнцу десять очков или же нет. На этой площадке он не раз целовал Фриду Забини. А вот сегодня кровавый диск солнца скатывался за правое плечо бледного мальчишки. И этот потерянный неверящий мальчишка был его сыном.
Почему-то в эти минуты Люциус понял это гораздо отчетливее, чем за прошедшие семнадцать с половиной лет. Раньше в нем не шевелилось ничего, кроме гордости за свое отцовство, в их отношениях «сын – отец» никогда не было Драко. Всегда лишь сам Люциус, видевший только себя, свои эмоции и огорчения. Драко же присутствовал в них скорее номинально. А вот сейчас Люциус впервые смотрел на худощавого подростка и понимал, что это – его сын. Он кусает губы так же, как кусала Нарцисса, когда расстраивалась, и неверяще покачивает головой, как порой делала Мариса, не желая признавать что-то очевидное. И хрустит пальцами Драко так же, как порой делал это Люциус в моменты, когда ему нестерпимо хотелось кого-то придушить.
Этот мальчик – его сын. Сын, снявший фамильный перстень. Люциус не почувствовал горечи или раздражения. Скорее облегчение оттого, что Северус все же рассказал то, что должна была рассказать много лет назад Нарцисса или же Мариса, или сам Люциус. Драко снял? И это было хорошо, потому что сейчас через защиту на перстне на него можно было бы легко воздействовать. Тем более, после того, как последний привет Марисы растаял в воздухе вместе с Нарциссой…
За Нарциссу Люциус не беспокоился. Она прибыла из поместья отца на редкость успокоенная. Словно приняла решение, и они… поговорили. Впервые за столько лет просто сели и поговорили. В доме, где сновали Пожиратели Смерти, а Темный Лорд расхаживал по гостиной в предвкушении появления Драко и проведения посвящения – как же уверен был в себе этот человек!
Люциус и Нарцисса совсем по-домашнему сидят в библиотеке на кожаном диванчике. Нарцисса теребит браслет, Люциус устало ерошит волосы. Их голоса звучат негромко и спокойно.
– Мне нужно непременно присутствовать при беседе Драко и Лорда.
Эта фраза Нарциссы не становится неожиданностью для Люциуса.
– Это опасно, – все-таки предупреждает он.
– Уже все равно.
– Материнская защита? – мысль не шокирует его, она даже не кажется новой.
Усталая усмешка касается губ Нарциссы.
– Расскажешь Лорду?
Люциус прикрывает веки.
– Ты спрашиваешь всерьез?
– Нет. Я и так знаю, что не расскажешь. И скроешь. Ты ведь можешь?
Он медленно кивает.
– Материнская защита убивает, – его голос звучит глухо.
– Не всегда.
– Всегда.
– Не всегда. Да и неважно это, Люциус.
– Я написал Снейпу.
– Ты? Северусу?
– Я думаю, он поможет. Он сможет, наверное.
– Он многое может, ты прав. Но почему ты обратился к нему?
– Потому что он единственный, кто сможет помочь Драко. Кто захочет помочь.
– Что будешь делать ты? – негромко спрашивает Нарцисса.
– По ситуации, – разводит руками он.
– Глупо все, – внезапно произносит Нарцисса.
– Глупо и бессмысленно, – не возражает мужчина.
– Хорошо было бы иметь возможность все изменить… – эти слова она произносит еле слышно.
Губ Люциуса касается улыбка.
– Так не бывает, – отвечает он.
– Бывает, наверное. Только для этого нужны мужество и мудрость.
– Я беспокоюсь за вас.
– Я знаю, Люциус.
– Что бы ни случилось, я оставил Северусу некоторые распоряжения. Он сможет о вас позаботиться.
Она в ответ лишь пожимает плечами.
– Ты выглядишь усталым. Когда ты нормально спал в последний раз?
– Какая разница? Не помню. В прошлой жизни, наверное.
– Налить еще чаю?
– Да, пожалуйста.
Он смотрит на невесомый фарфор в тонких пальцах, и ему впервые отчаянно хочется поцеловать эти пальчики. Так, как никогда не целовал. Но он просто сидит и смотрит.
– Что-то не так? – замечает его взгляд Нарцисса.
– Нет, все хорошо. Просто… – была не была, – дай руку, пожалуйста.
Она удивленно протягивает свободную руку ладонью вверх. Люциус осторожно кладет свою руку сверху. Ее ручки совсем не видно. Нарцисса вскидывает голову, но он не смотрит в ее лицо, осторожно скользя ладонью по ее ладони.
– Прости меня, – негромко говорит он, глядя на свою руку, укрывающую ее. – Знаю, что это невозможно, но… все же.
Ее рука выворачивается, и он закрывает глаза, чувствуя жжение в груди. Неужели у него начинает пошаливать сердце? В таком возрасте? И тут же ее пальцы переплетаются с его. Люциус открывает глаза, боясь поверить. Но это не сон. Это – часть странного, нереального разговора за чаем в семейной библиотеке. На том самом диване, на котором она лежала, свернувшись клубочком после известия о смерти родителей, а он сидел рядом, чувствуя вину и стараясь отогнать это неприятное чувство. Время сделало виток. Они старше на восемнадцать лет. И, кажется, мудрее.
Он поднимает голову, встречаясь с ней взглядом, может быть, в первый раз за все годы их брака, видя что-то настоящее в ее глазах. Грусть, сожаление и… непрощение. Он, признаться, и не ждал его сразу и безоговорочно. Люциус мимолетно думает, что осознание почему-то приходит всегда вот так – в самый последний момент. И с удивлением понимает, что благодарен даже за это опоздание на восемнадцать лет. Главное, что оно пришло.
Когда Нарцисса растаяла в воздухе, Люциус понял, что она отправилась в Хогвартс. А еще чертовски пожалел, что Лорд так предусмотрителен, и Драко не смог переправить и себя заодно. То, что он предпочел отправить мать одну, почему-то не удивило. Словно Люциус всегда знал, что его сын способен пойти на жертву. «Он сильнее, – вдруг понял Люциус. – Гораздо сильнее в свои семнадцать».
А потом зашел этот разговор… Раньше Люциус считал, что ненависть в глазах Драко задевает его потому, что сын должен уважать, восхищаться… Оказывается, он и не знал, что ненависть может душить. Даже здесь, на этом ветру, можно задыхаться, глотая морозный воздух и не имея возможности надышаться, потому что ворот камзола вдруг стал тесен, а еще потому, что взгляд серых глаз резал, подобно лезвию клинка. И самое страшное – в нем были не злость и презрение, а немой вопрос, почти мольба. Люциусу казалось, что он так и слышит: «Скажи, что это неправда». И, наверное, впервые сын поверил бы Люциусу безоговорочно, потому что слишком хотел услышать, что в сказанном здесь не было ни слова правды. Но Люциус молчал, потому что врать уже не хватало сил, и взгляд Драко стал меняться. Или же, напротив, остался неизменным. Понять сложно, потому что сын просто отвернулся и посмотрел на Лорда, обреченно, затравленно, словно волчонок, попавший в капкан перед надвигающимися на него охотниками.
* * *
Гермиона видела лишь общий фон и могла только догадываться, о чем думал Люциус Малфой, рассматривающий сына. На его лице не отражалось ничего. Лишь губы были плотно сжаты, да пальцы левой руки то сжимались, то разжимались. Лицо Драко застыло каменной маской, только взгляд был… чужой.
И если бы Гермиона могла знать, что творится в его душе, она бы многое поняла. Но пока ей лишь предстояло узнать финал этой драмы.
* * *
Драко смотрел и смотрел на человека напротив. Он уже почти не слушал, что говорит ему Темный Лорд. Он просто не хотел слышать.
Начался снегопад. Крупные хлопья падали на площадку, и Драко знал, что если сейчас оттолкнуться, то можно прокатиться по мокрым камням. Он всегда делал так в детстве, потому что на территории его дома все дорожки были выложены камнем. Его дома… Дома, где врали… все. Умом он понимал, что Лорд говорит только часть правды. Причем ту часть, которая выгодна лично ему. Но часть правды – это тоже правда. И медальон в виде оскаленного дракончика оказался не столько дорогим сердцу подарком, сколько артефактом, призванным бороться с другим артефактом. Веселая картина вырисовывается. Они считали его идиотом. Почему было просто не сказать, не объяснить? Он бы понял. Наверное, смог бы. Но они предпочитали молчать, опутывая его древними заклятиями, как муху паутиной. На заклятие одной стороны приходилось заклятие другой. И сколько бы это продолжалось? Сколько бы длилась эта ложь? Мариса! Нарцисса! Снейп! Все знали!
А потом вдруг вспомнился взгляд серых глаз, звонкий смех. Мариса просто хотела защитить. И действовала теми способами, которыми могла. И вспомнился день на пляже. Пресловутый день на пляже, который так много принес в его жизнь. Что могли они: две хрупкие девчонки восемнадцать лет назад? Наверное, он очень повзрослел за сегодняшний день, раз еще находил в себе силы понимать и прощать.
Драко вновь перевел взгляд на отца. Люциус молча смотрел на него. И такого взгляда у отца юноша еще не видел. Он понимал, что должен разозлиться, но злости не было. Было лишь отвращение.
Драко не сумел позаботиться о Марисе. Так получилось – просто не успел вырасти. Нарцисса? Она сейчас в Хогвартсе. С ней все будет хорошо. Снейп не позволит причинить ей зло. Теперь это очевидно. А значит…
– Я подумал, – прервал Драко речь Темного Лорда на середине.
Маг, имя которого боялись произносить тысячи людей, как раз в этот момент рассказывал о радужном будущем, которое ожидает Драко. И Драко даже верил в то, что все почти так и будет, если он спустится сейчас с этой продуваемой ветром высоты. Просто спустится, оставляя на каменном полу грязные следы, сбросит промокшую насквозь мантию и протянет озябшие руки к камину. Эльфы залечат ссадины и прокушенную губу, а потом подадут большую кружку теплого чая с лимоном. Оранжевую…
Гермиона встрепенулась, услышав его слова.
Она смотрела на промокшего до нитки юношу и боялась дышать. Вот сейчас все решится. Слова Темного Лорда еще не уложились в сознании, потому что она пока не верила. Это было… слишком страшно для правды.
А потом Драко сделал то, что после она не раз и не два вспоминала с обрывающимся сердцем. Он отбросил с глаз прилипшие пряди и присел на парапет между двумя зубцами. Его губ коснулась усмешка.
– Мне не нравится ваше предложение.
И прежде чем кто-то успел что-то сообразить, он просто качнулся назад, оттолкнувшись руками от парапета.
Гермиона услышала отчаянный крик и не сразу поняла, что это ее собственный.
Девушка хотела броситься вперед, но ноги точно приросли к полу. А еще в голове тупо стучала мысль, что все это уже произошло, и она все равно не успеет.
Она не успеет… Но был человек, который отреагировал самым первым. Даже быстрее Темного Лорда, выстрелившего пучком яркого золотистого света, на ходу образовавшего сеть.
* * *
Люциус Малфой понял, что сейчас произойдет, еще до того, как Драко заговорил. Как он это понял, он не знал. Все эти годы Люциус не воспринимал даже то, что сын говорил, а здесь уловил что-то во взгляде, в развороте плеч. И прежде чем звуки мальчишеского голоса растаяли в морозном воздухе, Люциус бросился вперед, преодолев площадку в два прыжка. Он успел подхватить край мантии, мелькнувший над парапетом, но сам замок, в котором он провел все свое детство, лучшие годы своей жизни, вдруг решил сыграть против хозяина. Талый снег сделал камни невыносимо скользкими. Люциус почувствовал, что ноги не могут найти опору, а вес собственного тела и вес сына тянет вперед, однако рук не разжал. Почему? Может быть, потому, что впервые сделал что-то сам. И не для себя.
* * *
Гермиона бросилась к парапету. Слезы застилали глаза, она стирала их рукавом, в отчаянии всматриваясь вниз. Лучи заходящего солнца высветили далеко внизу фигуру в черной мантии среди белого снега. С такой высоты фигура была похожа на изломанную куклу.
Гермиона не слышала, что происходило на площадке. Она не почувствовала руки Дамблдора на своем плече. Она просто понимала, что Люциус Малфой – взрослый волшебник, который наверняка в совершенстве владел искусством трансгрессии. Драко же… мог не владеть им вовсе. Она понятия не имела, прошел ли он тест. Да и в состоянии шока и нервного напряжения не каждый взрослый маг успел бы сосредоточиться за эти секунды.
Хватка на ее плече стала сильнее, и маленькая фигурка на снегу начала терять резкость, картинка уплыла в сторону и стала закручиваться по спирали. Гермиона почувствовала под ногами опору и, наверное, упала бы, если бы директор Хогвартса ее не подхватил. В ушах все еще стоял голос Лорда, выкрикивающий заклинание, глухой удар, с которым Люциус Малфой врезался в парапет, поскользнувшись на мокром камне, и негромкий голос человека, который успел стать самым важным в ее жизни: «Мне не нравится ваше предложение». Она все-таки услышала сегодня его голос.
Стены в кабинете Альбуса Дамблдора давили. Хотелось вырваться и бежать… бежать, куда глаза глядят.
– Почему? Почему? – тупо повторяла Гермиона, даже не понимая, кому она все это говорит, да и волнует ли это кого-то, кроме нее. – Как он мог это сделать? Ведь он нужен. Он нужен мне. Как он мог? Нежели не было другого выхода? Неужели он не мог придумать что-то еще?
Она почувствовала теплую руку на своем лбу. Директор Хогвартса гладил ее волосы и что-то говорил, но Гермиона не слышала. Она захлебывалась слезами и отказывалась верить.
– Знаете, – вдруг проговорила она, – профессор Флитвик спросил нас, что бы мы изменили, если бы была возможность. Я бы изменила даже не вчерашний вечер. Я бы изменила сегодняшний день. На этой… п-проклятой площадке. Только бы не случилось этого. Только бы…
– Жизнь почти всегда дает шанс, Гермиона, – голос старого волшебника был глух и бесцветен.
Гермиона подняла голову и увидела, что усталый взгляд из-под очков половинок блеснул тенью улыбки.
Глава 46. Свет Надежды
– Что ты видишь в морозном узоре окна,
Если вьюга поет свой печальный сонет?
Если ночь бесконечна в обрывочных снах,
Если холодно…
– Я все равно вижу Свет.
– Что ты видишь в усталых чертах мудреца
С тенью прошлых ошибок и прожитых лет?
Словно Время само в ожидании конца
Здесь застыло…
– Я вижу сияющий Свет.
Ну а что ты увидишь в слезах нелюбви?
В злых словах и бессилии от ясного «нет»?
Если ярость вскипает и гаснет в крови?
– Все равно там, на дне, разливается Свет!
– Ну а вдруг Тьма укроет мной выбранный путь?
И на нем затеряется призрачный след,
И ты ясно поймешь – безопасней свернуть…
Что ты выберешь?
– Твой обжигающий Свет.
Жизнь почти всегда дает Шанс…
Гермиона смотрела на директора Хогвартса, боясь поверить в невозможное. Вдруг все еще можно исправить? Вдруг…
– Время можно повернуть вспять, – как заклинание выговорила девушка.
Дамблдор устало улыбнулся.
– Не всегда, Гермиона. Для того чтобы исправить конец этой истории, нужно было бы вернуться к ее началу. Присядь.
Гермиона послушно опустилась в указанное кресло, не отрывая взгляда от лица старого волшебника. Казалось, Альбус Дамблдор разом постарел на несколько десятков лет. Видимо, сегодняшний день не прошел для него даром. Гермиона вспомнила, что проекция – заклинание, отнимающее большую часть магических сил проецирующегося, а нередко и жизнь.
Директор тяжело опустился в свое кресло и погладил длинную бороду.
– Эта история слишком стара, чтобы изменить ее, просто повернув время вспять. Заклинание было наложено на Драко Малфоя в момент его рождения. Даже чуть раньше – в момент его появления в этом мире. Но задумано все это было гораздо раньше. Эта история началась с появления в Хогвартсе Томаса Риддла. Наверное… Или же еще раньше – с бунта Салазара Слизерина. Нет, Гермиона, каждое событие, в которое оказывается вовлечена магия, развивается по такой спирали, что учесть все нюансы невозможно. Вспомни лето. Я хотел уберечь Гарри, и что из этого вышло? Драко сейчас оказался на той башне. Возможно, не появись ты в его жизни, он и не задумался бы над своим выбором, принял бы Метку и стал верным человеком в том лагере, – директор вздохнул.
– Но вы же как раз хотели… – сипло выговорила Гермиона, чувствуя, что подбородок по-прежнему дрожит, – вы ведь хотели, чтобы он задумался и не стал сторонником Волдеморта. Разве нет?
– Хотел… Хотел, девочка. Только чем обернулось мое желание?
Гермионе вдруг впервые стало жаль директора Хогвартса. Она сама удивилась этому чувству, потому что великий волшебник, стоящий на пьедестале слишком высоком для простых земных чувств, вдруг показался безгранично усталым человеком, который мог бы быть ее дедушкой. Ответственность – это умение держать ответ перед своей совестью. Так он когда-то сказал?
– Вы… хотели, как лучше, – неловко проговорила Гермиона, понимая, что это слабое утешение, и осознавая, что человек, привыкший принимать на себя вину за всех волшебников, вышедших из этих стен, никогда не будет искать оправдания для своих действий.
Директор улыбнулся.
– Ты всегда стараешься видеть в людях лучшее, даже то, что они сами порой не видят… или же не желают видеть.
Гермиона опустила взгляд к своим ладоням. Вдруг показалось, что силы иссякли, и если сейчас понадобится встать и пойти куда-то, она просто не сможет. Нет. Не получится из нее героя, спасителя и… заботливого боевого товарища. В носу вновь защипало.
– Но как можно это исправить?
– Поговори с ним.
– С кем? – не поняла Гермиона.
– С Драко Малфоем.
Девушка сжала ворот свитера, открыла рот, судорожно вздохнула и снова закрыла, так ничего и не сказав. Поговорить? Вернуть этот разговор в музыкальной гостиной? Но что она может добавить к тому, что уже сказала. Разве что…
– Драко сейчас в лазарете.
Слова Дамблдора не сразу улеглись в сознании. А когда она все же уловила смысл, подскочила в кресле, как ужаленная.
– Он здесь? В Хогвартсе? Но как?
– Проекция позволяет осуществить направленный выброс энергии. Один. Его хватило на перенос Драко по пути, отмеченному портключом.
Гермиона почувствовала, как сердце пропустило удар и тут же заметалось в грудной клетке. Он здесь! Он жив! Но тогда…
– Но… тогда фигура на снегу… Это…
Дамблдор опустил взгляд, и Гермиона вдруг подумала, что Люциус Малфой учился в этих стенах и, наверное, был по-своему дорог директору, как каждый ученик, когда-то переступивший порог этого замка.
– Это… отец Драко?
Дамблдор медленно кивнул и негромко произнес:
– Изначально Драко должен был переправить себя и миссис Малфой при помощи портключа в Хогвартс. Думаю, если бы ему удалось, он переправил бы и Люциуса. Мне показалось, что что-то произошло между ними там. А потом все пошло так, как пошло. Нарцисса отправилась одна, а Драко сделал то, что сделал.
– Но почему он это сделал? – Гермиона вновь почувствовала холод в груди при воспоминании о его поступке.
– Наверное, он просто не поверил.
Директор замолчал.
– Кому? – не выдержала девушка. – Кому он не поверил?
– Мне.
– Я… не понимаю. Он знал о проекции?
– В определенном смысле. Он знал, что не будет там один.
– И он не поверил… – протянула Гермиона, а потом вскинула голову, озаренная внезапной догадкой. – Он знал, что вы сможете сделать что-то одно. И… знал, что вы выберете смерть Волдеморта. Он должен был исчезнуть с башни, чтобы вы могли не выбирать, или чтобы не знать, что вы выберете… Он поэтому? Из-за Волдеморта?
– Не знаю, Гермиона. Он и сам, по-моему, не до конца понял, из-за чего. Одно я знаю точно: он просто не верил. Отчасти поэтому я и решил удовлетворить твою просьбу, дав тебе заглянуть в Омут памяти и увидеть эту… историю. Теперь ты сможешь понять, что там произошло, потому что лучше один раз увидеть все своими глазами. Я бы не смог описать всю сложность поступков тех, кто находился на площадке.
– Не верил… – повторила Гермиона. – Вчера он не поверил мне, сегодня вам… Он… он просто разучился верить.
– Потому что мы не давали ему такой возможности, – откликнулся Дамблдор. – Профессор Снейп прав.
Гермиона обхватила себя за плечи.
– Я не знаю, что ему сказать. Я… говорила с ним утром, и он все равно оказался там, на башне.
– Он сделал это ради матери.
– Да, я… понимаю. Просто…
Гермиона вспомнила пустой, ничего не выражающий взгляд серых глаз; в нем не осталось ничего – ни злости, ни такого привычного раздражения. Только тусклая, обреченная пустота.
– Я… не знаю.
– Иногда лучше жалеть о совершенном поступке, чем о несовершенном. Да и правда – слишком тяжелая ноша, чтобы долго нести ее в одиночку.
– Я… попробую.
Девушка подняла взгляд и увидела, что Альбус Дамблдор устало откинулся на спинку кресла.
– Вам плохо? – обеспокоенно спросила она.
– Нет… Нет, девочка. Все в порядке.
– Позвать мадам Помфри? – Гермиона вскочила с кресла.
Директор поднял на нее взгляд и улыбнулся. Так привычно, словно ничего плохого не произошло. И Гермиона вдруг подумала, что его никто не в силах излечить. Даже самые лучшие колдомедики. Ведь это… он, почти всесильный. Почти…
– Хотите чаю? – негромко предложила девушка.
– С лимоном, – откликнулся директор.
Гермиона взмахнула волшебной палочкой, и перед Альбусом Дамблдором появился чайный сервиз. Светло-серый. Цвет неопределенности. Второй в ее жизни сервиз не на оценку. Директор поблагодарил, взял в руки кружку и сделал большой глоток.
– Я… пойду?
– Да, Гермиона, иди. Удачи тебе.
– И вам.
Директор Хогвартса перевел взгляд с закрывшейся двери на кружку с дымящимся напитком. Чай пах травами. Дамблдор привычно разложил в уме запах на компоненты.
Он ждал этого дня шестнадцать лет. Дня, когда начнется открытая война. Старый волшебник помешал чай серебряной ложечкой. Сегодня он использовал заклинание проекции второй раз в жизни и понял, что постарел. Пятьдесят лет назад он отделался легким головокружением и двумя ночами бессонницы. Сегодня же он… устал. Устал так, что, казалось, даже мысли возникали в сознании слишком медленно. И сегодня, в отличие от первой попытки, у него не было времени восстановиться. Началась большая игра. Игра, в которой он сделал свой первый ход – спас мальчика. Альбус снял очки и положил их на стол, прикрыв глаза. Магическая усталость несхожа с физической. Она словно открывает шлюзы, через которые вырывается все, что накопилось в тебе за эти годы. Из каждого закоулка сознания, из каждой клеточки тела. Менее сильные волшебники становились лишь телесной оболочкой. Альбусу же выброс энергии… помог. Словно вместе с магическим зарядом вырвался на миг весь его накопленный опыт, и он освободился от груза, определявшего его взгляды последние годы. Он слишком давно был ребенком и забыл, как может выглядеть мир, если не разлагать его на составляющие, не искать мотивов всем поступкам и не продумывать шаги на несколько ходов вперед. Озарение! Когда в темноте, накрывшей на миг, его проекционная оболочка различила узоры снежинок, таявших на лице Драко Малфоя. Озарение! Когда он не слышал стук собственного сердца, зато улавливал шепот вечности.
Как красив мир глазами ребенка! Как он ярок и точен. И как много исчезает из него с годами. Семнадцать – возраст, достаточный для принятия решений. Северус прав. Именно поэтому Альбус Дамблдор показал девочке Омут памяти, не желая влиять на ее решение. Пусть увидит сама, и сама определит, что для нее важно. Он знал, что в этот рождественский день решится все. И дети, вовлеченные в эту войну, раз и навсегда определятся, поделившись на тех и этих. А он впервые решил остаться в стороне. Потому что он сделал для этого все, что мог. И даже если Гарри вдруг решит отвернуться… Это будет его выбор и его шаг. Видит Мерлин, Альбус сделал все, что мог, и даже больше.
* * *
Драко Малфой довольно продолжительное время созерцал белый потолок лазарета. Наверное, нигде потолок не бывает таким белым, как в лечебных учреждениях. Неужели непонятно, что человеку и так несладко? Зачем его добивать этой проклятой белизной, безупречностью, казенностью?
Драко очнулся здесь. Последнее, что он помнил – отчаянный рывок Люциуса в его сторону, а потом все завертелось, и юноша погрузился в забытье.
Открыв глаза, он увидел этот самый потолок в лазарете Хогвартса и понял, что все позади. Однако облегчения не испытал. На душе было странно. Словно выкачали все, что в ней было до этого, и там осталась пустота. Он старался думать о том, что все теперь будет хорошо. Нарцисса здесь, сам Драко тоже. Люциус… Где Люциус, он не знал. И эта мысль крутилась в голове навязчивым вихрем. Драко ничего не мог с ней поделать. Он лежал на неудобной кровати и думал не о старинном заклятии, а о рывке Люциуса Малфоя.
Эмоций не было. Вообще никаких. Словно все их он пережил на той площадке, а теперь умер. Наверное, он очень устал. Самым лучшим сейчас было бы устроиться поудобнее и уснуть. Но сил уснуть тоже не было, поэтому юноша лежал в тишине и разглядывал белый потолок, стараясь понять, почему отец метнулся к нему? Зачем? Мозг был точно забит ватой, и правдоподобные ответы в голову не приходили. Впрочем, как и неправдоподобные. Даже природный сарказм молчал.
Отчаянно хотелось, чтобы кто-то отодвинул белую створку ширмы. Кто-то родной, самый нужный.
Ширма отодвинулась. Драко чуть улыбнулся: все-таки он волшебник.
– Ты проснулся? – голос Нарциссы был тихим и ласковым. Голос мамы.
Драко улыбнулся и похлопал ладонью по краю кровати. Собственная рука показалась ему тяжелой. Нарцисса опустилась рядом с сыном и коснулась прохладной ладонью его пылающего лба. В ее взгляде было столько нежности и света, что Драко вдруг подумал, что было бы с ней сейчас, если бы ему удалось… Он спасал ее? Глупец!
– Как ты? – прохрипел он.
– Тише. Отдыхай, – Нарцисса принялась ласково гладить его волосы. – Все хорошо. Я была у Снейпа, потом вернулся Дамблдор и сказал, что все закончилось. Мадам Помфри тебя осмотрела. У тебя нервное перенапряжение, тебе нужен сон и противопоказано волнение.
Нарцисса улыбнулась.
– Теперь все будет хорошо. Все закончилось, – негромко произнесла она.
Драко чувствовал тепло материнских рук и пытался понять, что известно Нарциссе. Известно ли ей, что…
– Мам, а что именно рассказал тебе Дамблдор?
– Ты не помнишь? – в голосе Нарциссы послышалось беспокойство.
– Нет. Я… помню. Просто не уверен, что знаю все до конца.
Нарцисса на миг отвела взгляд, а потом вновь посмотрела в глаза сына.
– Отдыхай, Драко. Не думай об этом.
– Как Дамблдору это удалось?
– Он использовал заклинание проекции и перенес тебя сюда.
Драко понял, что голова соображает плохо. Почему Дамблдор перенес его, а не уничтожил Волдеморта?
– Это все?
Нарцисса посмотрела на букетик цветов, стоявший в стакане на тумбочке.
– Я наколдовала тебе цветы. Полевые.
Драко бросил быстрый взгляд на букетик, чуть улыбнулся и вновь повернулся к матери.
– Спасибо. Но… что еще он сказал?
– Ты о Люциусе?
Драко почувствовал, как внутри что-то сжалось. Он понял две вещи: что Дамблдор не рассказал о его выходке, и что что-то случилось с отцом.
– Что там произошло?
Нарцисса погладила его руку, лежащую поверх одеяла.
– Дамблдор не рассказывал в подробностях. Он… был в плохом состоянии, когда вернулся – это заклинание не дается так просто.
Драко выжидающе смотрел на склонившую голову мать.
– Люциус… погиб, – она произнесла это еле слышно.
– Как? – так же тихо спросил Драко.
– Я… не знаю точно. Дамблдор сказал, что он пытался чем-то помешать Лорду и… погиб.
Драко откинулся на подушку и посмотрел в белый потолок. Сознательно или нет, но Дамблдор вновь настраивал в этой войне одних против других. Ведь Люциуса убил не Лорд. Или…
А потом до сознания дошло слово «погиб». Оно слилось с тем неосознанным «никогда». Погиб, это же… Это навсегда. Это значит… Драко почувствовал озноб. Он не мог представить отца… Люциуса Малфоя погибшим. Просто каменной плитой на фамильном кладбище и… все. Он почувствовал, как Нарцисса укрывает его одеялом до самых плеч, и услышал ее шепот:
– Поспи. Мы поговорим потом.
– Нет, я в порядке, – откликнулся Драко, переводя на нее взгляд.
Оба замолчали. Нарцисса сидела на краю кровати, ссутулившись и сцепив кисти рук. Ее взгляд был направлен то ли на букетик цветов, то ли в окно, которого Драко не видел. Сам Драко смотрел на ее руки: на тонкие бледные пальцы и фамильный перстень семьи Малфоев, семьи, которая так сократилась за этот год.
