Текст книги "Хозяйка Его Виноградников (СИ)"

Автор книги: Наталья Шевцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 17

Глава 17

Что касается Рэя, то ему, в отличии от Виктории, продолжала улыбаться… госпожа неудача.

По причине того, что его первоначальный блестящий план потеряться по пути из гостиной в столовую с треском провалился как только его конвоиры взяли его под руки, ему нужен был новый ещё более блестящий план побега от матери трех дочерей и, собственно, её трех дочерей. Которые, в буквальном смысле, всё также держа его под руки теперь вели его под конвоем к столу.

Его мозг лихорадочно работал, а сам он нервно оглядывался по сторонам, в поисках Джулии или хоть кого-нибудь, кто пришел бы ему на помощь. Но всё было зря. Обиженная Джулия продолжала делать вид, что не замечает его, все же остальные вокруг были столь заняты собой, что не замечали его затруднительного положения.

Все кроме Виктории…

Она сразу заметила его. Едва только он появился на пороге столовой под руку с матроной средних лет и хорошенькой, но безвкусно одетой, девушкой.

Она не признавалась в этом себе и ни за что не призналась бы никому, но, правда, была в том, что она и не могла его не заметить, поскольку всё время пока была в столовой подспудно искала его глазами.

«Отлично выглядит, мужественно и сексуально, – мысленно отметила она. С удивлением осознав, что ей, оказывается, нравятся мужчины во фраках. Или точнее, один определенный мужчина во фраке. – За что и страдает, – продолжила она свою мысль, с улыбкой наблюдая за тем, как её сводный брат с нечастным видом оглядывается по сторонам.

И донаблюдалась… его блуждающий, умоляющий взгляд встретился с её…

Здесь надо отметить, что до этой минуты Рэй даже представить себе не мог ситуацию, в которой бы он обратился за помощью к своей сводной сестре. Но, как известно, человек предполагает, а бог располагает.

И так уж вышло, что в сравнении с беспрестанно щебечущим матриархом и её столь же беспрестанно ей поддакивающими тремя дочерями, презираемая им и вызывающая в нем ужас сводная сестра вдруг показалась ему меньшим злом.

Возможно, будь Виктория в другом расположении духа, ему бы снова не повезло, но всего несколько минут назад она уже выступила в роли спасительницы и ей понравилось. Понравилось настолько, что она была не против повторить.

И потому, как только блуждающий, умоляющий взгляд Рэя встретился с её, она решительно встала со своего места и прямой наводкой отправилась повторять, то есть, спасать!

– Прошу прощения, – обратилась она с приветливой улыбкой к вцепившейся в его руку матери трех дочерей. – Но отец попросил меня передать Рэю, что он срочно нужен в дегустационном зале. Работники винодельни что-то напутали с вином и, так как вина для этого банкета отбирал лично Рэй, то без него теперь никак не разобраться. Только разве, что опозориться и подать на стол не самые лучшие наши вина, а какие придется…

Матриарх семейства, не желая спорить с хозяйкой дома, которая к тому же выступала от лица хозяина дома, выпустила Рэя из своего захвата с лёгким вздохом сожаления.

– Конечно-конечно! Я понимаю, дело очень важное! Ведь речь идёт о репутации вашей семьи!

– Благодарю вас от лица всей нашей семьи, – тепло улыбнулась Виктория, беря под руку спасенного и, под взглядами практически всех гостей, следуя с ним на выход из столовой.

– Мы сейчас вернемся! – заметив упомянутые выше взгляды, заверил Рэй. – Вы даже и соскучиться по нас не успеете!

На то, что Рэю придет на помощь Виктория Джулия не рассчитывала. Она хотела проучить непутевого любовника, преподнести ему урок, заставить его сделать выводы, а не предоставить повод этой дьяволице в ангельском обличье выступить его спасительницей.

«Мерзавка! Ну я тебе устрою!» – думала, она с раздражением наблюдая, как Виктория, с ее коварной улыбкой на устах покидает столовую под ручку с Рэем. Это было невыносимо: видеть, как эта паршивка пользуется моментом, который она сама же ей и предоставила.

Джулия прекрасно знала, сколь нелицеприятного мнения был Рэй о Виктории. Он неоднократно высказывался о ней с явным презрением, не стесняясь в выражениях. Он называл её коварной интриганкой, манипуляторшей, которая не гнушается никакими средствами для достижения своих целей.

Но, по мнению Джулии, при этом он был всего лишь мужчиной! А коварная интриганка и манипуляторша – обольстительной молодой женщиной. И этого было достаточно, чтобы его стойкость поколебалась.

Джулия успела заметить, какими глазами смотрели на Викторию все находящиеся в зале мужчины. Ею восхищались. Её желали. Она видела, как мужчины, в буквальном смысле этого слова, следили за каждым её движением, не способные оторвать глаз от её изящной фигуры и чарующей улыбки. Как пытались привлечь её внимание, делая комплименты или предлагая напитки, но эта стерва, уже тогда, как теперь понимала Джулия, открывшая охоту на Рэя, держала дистанцию, позволяя им надеяться, но, не приближая слишком близко.

Она чувствовала, как ревность стальными тисками сжимает её сердце. Она не могла видеть, что происходит за закрытыми дверями столовой, но у неё было богатое воображение. И в нём она видела, как коварная Виктория с сияющими глазами и нежной улыбкой на устах смотрит на Рэя, а он поначалу настороженный и недоверчивый, постепенно смягчается под её обаянием. Она представляла, как Виктория использует каждую возможность, чтобы его обольстить: подчеркивающий интимность нежный чарующий голос, полный самых заманчивых обещаний взгляд прекрасных глаз и практически невесомые, но заставляющие отзываться мужское сердце прикосновения, не говоря уже о другой куда более чувствительной к этим самым прикосновениям части мужского тела.

Джулия представляла, как сводные брат и сестра идут рядом и Рэя обвивает тонкий аромат парфюма Виктории, которая при этом искусно плетет кружево беседы: умело пользуясь модуляциями своего чарующего голоса и переходя от мягких и доверительных интонаций к нежным и томным, она, изображая в нужных местах смущение и восхищение, в буквальном смысле слова засыпает своего собеседника льстивыми ласковыми речами, показывая каждым взглядом и убеждая каждым вздохом, как много он для неё значит. Она смеётся над его шутками, а он улыбается ей в ответ и…

Джулия так себя завела, что с трудом сдерживалась, дабы не сорваться с места и не броситься следом за отправившимися на винодельню Рэем и Викторией. Ее останавливали лишь чувство собственного достоинства и гордость. Она не сомневалась: если поддастся своему порыву, то потеряет с таким трудом завоеванную репутацию эталона достоинства и образца для подражания и станет всеобщим объектом злорадных насмешек и жалости.

И громче всех будет смеяться гадина Виктория! А Рэй поймёт, что она у него на крючке, и станет относиться к ней с ещё большим пренебрежением, чем сейчас.

«Ну уж нет, я не доставлю ей подобного удовольствия!» – сжав в кулаки руки, сказала она себе и безмятежно улыбнулась что-то рассказывающему ей полковнику Сандерсу. И только боги и она сама знают, чего ей стоила эта показная безмятежность…

Ох уж эта ревность… Рожденная порой надуманными подозрениями, она растёт, подпитываемая нашей неуверенностью и сомнениями, и лишает нас ясности мышления и здравости ума. Малейшее отклонение от привычного поведения любимого человека, и воображение некоторых из нас уже рисует сцены, которых на самом деле не существует. Мы начинаем искать подтверждения своим страхам, придавая значение каждой обиде, каждому направленному не нас, а просто вдаль, мечтательному взгляду, каждой подаренной не нам случайной улыбке, каждой показавшейся нам недосказанной фразе, не замечая, что тем самым мы сами же и питаем свои страхи и комплексы и сами же трансформируем их в самоисполняющееся пророчество.

Вот так и с Джулией. Да уж, знала бы она, что на самом деле происходило за закрытой дверью… Но она не знала.

Глава 18

Глава 18

Как только Виктория и Рэй оказались за дверью столовой, они с такой поспешностью отдернули друг от друга руки, словно для каждого из них второй в паре был отлит из раскаленного металла.

Вслед за чем шагов десять-двенадцать по пустынному холлу замка они прошли, смотря строго вперед, в наэлектризованной их враждебностью и недоверием тишине, неосознанно потирая при этом те участки кожи на их руках, которые только что соприкасались.

Переведя дыхание, которое почему-то вело себя так, словно бы она прошла не десять шагов, а пробежала, как минимум, стометровку, первой заговорила Виктория.

– Если ты вдруг подумал, что я зарабатываю баллы в твоих глазах, то не льсти себе! Мне по-прежнему плевать на тебя! Я сделала это только ради отца! – насколько смогла холодно заявила она, настороженно покосившись на него.

Рэй презрительно фыркнул.

– Ради отца! Фррр! Оставь это лицемерие для кого-то другого, Тори! Для того, кто не так хорошо тебя знает! Что же касается меня, то я прекрасно знаю, что ты всё и всегда делаешь только ради себя! Да, ты стала умнее, Тори и теперь действуешь тоньше, но я по-прежнему вижу тебя насквозь!

– Думай, что хочешь! – огрызнулась она. – Как я и сказала, мне плевать!

– В чем-чем, а в этом я не сомневаюсь! – заметили ей. – Тебе на всё и вся плевать, кроме себя!

– Ты повторяешься! Что пластинка заела?! – парировала она. – Мы сейчас только вдвоем, потому признайся уже, что ты ненавидишь меня лишь за то, что тебе приходится делиться со мной наследством, которое ты бы хотел целиком и полностью заграбастать себе! И при этом заметь, я молчу о том, что ты хочешь целиком и полностью заграбастать МОЁ наследство, которое принадлежит мне по праву рождения!

Как ни мало значило мнение Виктории для Рэя, однако эти её слова задели его за живое.

– Во-первых, для молчащей, ты слишком громко говоришь! А во-вторых, ты прекрасно знаешь, за что я тебя ненавижу! – прошипел он.

– Конечно, знаю, – легко согласилась Виктория. – И я только что озвучила причину! И ты ещё называешь лицемеркой меня! Ты, который годами изображает из себя благородного, кристально честного и добропорядочного! Ты, который ради наследства годами окучивает моего отца, прикидываясь любящим сыном! Ты…

Она обвиняет его в корыстолюбии и непорядочности! ОНА обвиняет ЕГО?! Это было уже слишком. Этого стерпеть Рэй уже не мог. Он развернулся, в мгновение ока преодолел разделяющие их два шага и, схватив её за плечи, втолкнул в очень, кстати, оказавшуюся рядом дверь кладовой.

– Что вы делаете? Отпустите меня!

Испуганная Виктория судорожно хватала ртом воздух.

– А на что это похоже? – поинтересовался у неё злым голосом Рэй. Он стоял так близко, что, когда он говорил, она ощущала на губах его мятное дыхание.

«Хорошо хоть не чесночное, – с облегчением подумала она и тут же мысленно прикрикнула на себя: – Нашла, о чем думать! Тебя, возможно, сейчас убивать будут! И вообще не думать нужно, а вопить, насколько хватит легких, зовя на помощь!»

И она открыла рот, чтобы завопить, но зажавшая ей рот в ту же секунду большая мозолистая мужская ладонь этому воспрепятствовала.

– Мымымм! Мымымм! – только и смогла издать она, вместо «Помогите! Спасите!».

– Какой бы я ни был, но не я, а ты, дорогая моя, пыталась отравить своего отца! – прошипел он. При этом презрения в его голосе с лихвой хватило бы на то, чтобы утопить в нём не только город или страну, но целую планету.

Виктория почувствовала, что она не побледнела, а побелела. Разумеется, она не могла видеть, каким стал цвет её лица, но впервые в жизни она физически ощутила, как от её лица отлила, как ей показалось вся до единой капли, кровь.

– Ме-э! Ме-э! Ммыммым! Ммыммым! Ммыммым! Ммыммыммым! – пытаясь сказать: «Нет! Нет! Нет! Ты лжешь! Я не могла! Я бы никогда! Я бы ни за что!» забилась она раненой птицей в его руках.

– Хммм… возможно, ты, и в самом деле, потеряла память, – увидев в округлившихся от изумления глазах сводной сестры не испуг или злость, как он рассчитывал, а искреннее неверие и возмущение, заметил Рэй. – Что ж в таком случае сообщаю, что с моей памятью всё в полном порядке. И если будет нужно, я с радостью предоставлю её менталистам виджелеса[1] для подтверждения моих слов. И то, что это весьма болезненная, а порой и чреватая неблагоприятными последствиями процедура, меня не остановит. Да, да, – усмехнулся он. – Вот почему ты уехала семь лет назад. Я видел, как ты что-то добавила в чай своему отцу и проследил за тобой до самой его спальни. Спальни, в которой с момента смерти твоей матери он спит один. Осколки этой чашки, кстати, тоже до сих пор хранятся у меня.

– Мымыммымыммымымм! – снова промычала Виктория, пытаясь сказать, что она не верит ни одному его слову.

– Хорошо, я сейчас тебя отпущу, – интерпретировав её мычание по-своему, сказал Рэй и, собственно, отпустил.

– Я не верю тебе! – тут же категорично заявила Виктория. – Я не могла! Я бы никогда! Мой отец хороший человек! И он любит меня! Зачем бы я стала это делать?! – спросила она, убежденная, что приводит неоспоримые аргументы в доказательство своей невиновности и того, что он лжет.

– Затем, что тогда ты думала, что сможешь стать наследницей Дэвида только после его смерти, – сухо ответил Рэй.

– Что-о? Чтобы стать наследницей?! – фыркнула Виктория. – Ты меня совсем за идиотку держишь? Всё, чем бы я стала это арестанткой! А не наследницей! Какой бы беспринципной и алчной я не была, я не могла не понимать, что первой на кого падет подозрение в убийстве моего отца, будут его ближайшие родственники, то есть, я и ты! Поэтому придумай что-нибудь более правдоподобней!

Рэй задумчиво нахмурился.

– Хммм… Похоже ты, и в самом деле, ничего не помнишь…

– Нет, не помню! – огрызнулась девушка. – Сколько раз можно повторять?!

– В таком случае, думаю, тебе приятно будет узнать, что я не держу тебя за идиотку. И что, если бы тебе всё удалось, то стать ни арестанткой, ни каторжанкой тебе не грозило, потому что на чашке нашли бы мои отпечатки…

– Откуда ты знаешь? Отпечатки же не видно невооруженным глазом, – скептически уточнила Виктория, не желая верить в то, что она когда-либо была способна на такую подлость.

– Как я и сказал, я никогда не считал тебя идиоткой, – усмехнулись ей в ответ. – Алчной, беспринципной, аморальной – да, а вот идиоткой – нет, никогда! Так уж случилось, что вот уже много лет я дружен с Подестой[2] Арканции и…

– Подестой? – недоуменно переспросила Виктория, услышав незнакомое слово.

– Да, – неправильно поняв её вопрос, снова усмехнулся собеседник, – с тем самым Подестой, который глава стражи и старший судебный исполнитель нашей славной республики. – Нет, конечно же, я не обратился к нему напрямую, – предупреждая следующий её вопрос, сообщил он, – я просто воспользовался нашей дружбой, чтобы проверить пальчики на осколках, которые остались от моей чашки после того, как ты её типа случайно уронила в ответ на мою просьбу отпить из неё глоточек.

[1] Виджилес или городская стража – патрулировали улицы и могли проводить первичные расследования, арестовывать подозреваемых и передавать их в руки подесты или магистратов для дальнейшего судебного разбирательства.

[2] Подеста – глава судебной и исполнительной власти в городах-республиках. Исполняет функции по поддержанию правопорядка и руководству городскими стражами (Виджилес)

Глава 19

Глава 19

«Он лжет! – пока он говорил, думала Виктория, чувствуя, как холодный пот стекает по её спине. – Он лжет! Я точно знаю, что он лжет! Я не способна на убийство! Возможно, разве что защищая себя… Но точно не на предумышленное и хладнокровное! И точно не из-за денег! Я не такая! Я знаю себя! Мне никогда бы даже в голову не пришла мысль убить кого-либо, преследуя корыстные интересы! Тем более, такого замечательного, доброго и заботливого человека, как Дэвид… то есть, отец! Мой отец! Нет, я не могла! – говорила она себе. – Ведь даже сейчас, не чувствуя к нему дочерних чувств, я точно знаю, что я скорее отдам за него свою жизнь, чем заберу его! Нет, я не могла! Он лжет! Он точно и определенно лжет! ОН ЛЖЕТ!!! – твердила она себе».

И… всё равно не могла себя убедить.

Поскольку чувствовала, что сводный брат ей не врал. Слишком велико было его презрение. Слишком искренним отвращение… Он видел в ней не помеху на своём пути, а нечто одновременно омерзительное и опасное. И он верил в то, что говорил. В каждое свое слово. Она видела это по его глазам. Она слышала это в его голосе. Она чувствовала это сердцем. Он не лгал.

Она пыталась спорить с собой, убеждая себя, что она слишком мало его знает, чтобы что-то видеть по его глазам, слышать в его голосе и чувствовать сердцем, но не могла.

Она смотрела расширившимися от ужаса глазами в его глаза, ища в них хоть малейший проблеск лукавства, хотя бы тень двуличия или плутовства, однако видела в них лишь ледяное презрение и неотвратимую уверенность в собственной правоте.

«Но как же это возможно? – думала она. – Может, он просто не понял, что именно увидел? Но почему же тогда я согласилась уехать из отчего дома? – тут же задала она себе встречный вопрос. Её разум метался, перебирая все возможные сценарии. Она пыталась найти логическое объяснение, которое могло бы примирить её уверенность в своей невиновности с убежденностью Рэя в её виновности. – Почему я не отправила его… Куда он там собирался?.. – продолжала размышлять она. – К менталистам?.. Что за бред? Какие ещё менталисты?.. И он что-то говорил про свою память, которую он готов им предоставить?.. Разве это возможно? Насколько я знаю, нет… Значит, он все же мне врет?..»

Она хотела было заявить Рэю о том, что он всё же принимает её за идиотку, если попытался скормить ей сказочку про менталистов и то, что они могут просмотреть его память, однако, вспомнив, что с тех пор, как она очнулась, её удивляли слишком многие вещи, в последний момент передумала и спросила о другом.

– Если у тебя есть настолько неопровержимые доказательства моего якобы преступления, почему ты допустил, чтобы я вернулась домой? Почему ты заговорил о нем только сейчас?

Мужчина задумчиво посмотрел на неё и криво усмехнулся.

– Ответ на второй вопрос: потому что ты вывела меня из себя! Что же касается твоего первого вопроса, то… – вздохнул он, – из-за Дэвида. – Он в течение семи лет жил с уверенностью, что ты уехала из-за того, что он был плохим отцом. Поначалу он ещё помнил, что ты из себя представляешь, поэтому идеи, подобные той, которая помогла ему вернуть тебя домой, если и посещали его, то не завладевали им целиком, но потом чувство вины и отцовская любовь взяли верх и он таки сделал, то что сделал… Я видел, как он страдает…

Рэй замолчал, вспоминая как всегда такой сильный и уверенный в себе Дэвид медленно угасал от тоски. Сначала вечера в кабинете, которые его приемный отец проводил, глядя на старые ферротипы[1] дочери были редкими. Затем они стали происходить всё чаще и чаще, пока не стали ежедневными. Дэвид стал реже выходить из дома, а его глаза, когда-то полные жизни и энергии, потускнели. Его постоянно мучила бессонница, его шаги стали медленными и тяжёлыми, словно каждый давался ему с огромным трудом. Он всё чаще предпочитал оставаться в одиночестве, уходя в свои мысли. В те же редкие моменты, когда он с кем-то заговаривал о своей дочери, его голос был полон грусти и сожаления.

– Я видел, как каждый проведенный без тебя день забирает по капле его жизнь, – продолжил Рэй, глядя ей в глаза. – Чувство вины разъедало его изнутри. За те семь лет, что тебя не было рядом с ним, он настолько привык себя винить, что совершенно забыл о том, что ты была далеко не подарок. Дэвид никогда не был наивным, наоборот, он очень проницательный человек и прекрасно разбирается в людях, но его любовь к тебе и чувство вины сделали его глупцом… Глупцом, который возвел тебя в ранг практически святых!

– И ты подумал, пора-пора уже приехать Виктории и напомнить папочке, какая она, на самом деле, редкостная дрянь! – сладеньким голоском прокомментировала девушка.

Мужчина скривил губы в подобие улыбки.

– Что вроде этого.

Виктория повернула голову, отведя при этом в сторону глаза, и тяжело вздохнула.

– Я знаю, что ты не поверишь мне, но всё же скажу ещё один последний раз, – вновь повернув голову и встретившись взглядом со сводным братом, проговорила она. – Я ничего. Ровным счетом ничего не помню из своей прошлой жизни. Не помню настолько, что всё, что я вижу мне кажется чужим, а некоторые слова и вещи и вовсе кажутся мне в лучшем случае странными, в худшем, реально несуществующими. Я не могу тебе объяснить свои ощущения, но порой мне кажется, что словно бы очнулась в каком-то другом мире. Я смотрю на тебя, на наш замок, на людей вокруг, и ничего! Ровным счетом ничего не откликается в моей памяти.

Она снова судорожно вздохнула.

– Все же остальное время, я как будто бы читаю книгу с середины, из которой к тому же вырваны страницы. Я вижу людей, слышу, что они мне говорят, и вроде бы понимаю, что они мне говорят, но при этом я не всегда понимаю, о чем они говорят. Особенно, когда дело заходит обо мне. Той, какой я была прежде.

Её голос дрогнул, и на её глаза навернулись слёзы.

– Я спрашивала о себе у Мануэля. У Эллы. Я замечала, как на меня косятся и как перешептываются за моей спиной наши работники. И теперь ещё то, что рассказал ты… – она в очередной раз судорожно вздохнула: – Я думаю, что вы говорите правду! Я чувствую это. Но я вам не верю! Ни одному из вас! Потому что та, – она прижала руку к груди, – о которой говорите вы – не я! Моя память молчит, но в глубине души я знаю это! Я не способна лгать, интриговать и, тем более, не способна на попытку убийства! Я вообще не способна причинять вред людям в любом виде!

Вплоть до последней фразы Рэй внимательно слушал её, не прерывая, его взгляд оставался спокойным, но на последних её словах его глаза вновь недоверчиво сузились.

– Ты не веришь мне, – констатировала она.

Мужчина отрицательно покачал головой и усмехнулся.

– Сам не верю, что я это говорю, но останься ты прежней, и заяви ты, вот также глядя мне в глаза, что ты решила измениться, я бы тебе поверил, но тебе новой, – он снова покачал головой. – Той какой я вижу тебя сейчас. Нет. Не верю, – продолжая отрицательно качать головой проговорил он. – Я допускаю, – кивнул он. – Всего лишь допускаю, что ты действительно потеряла память. Я вижу, что ты изменилась. Очень изменилась. Ты поумнела. И ты стала гораздо более сдержанной: твоя манера говорить добросердечна и уважительна, ты больше не позволяешь себе выходить из себя и не демонстрируешь свое остроумие, унижая и оскорбляя окружающих. Ты полна достоинства. Ты, в прямом смысле слова, – скривил он губы в ироничной усмешке, – излучаешь благородство. Но тут… – он дотронулся указательным пальцем до лежащей на её груди руке. – Тут, я уверен, ты осталась прежней.

В который уже раз вздохнула Виктория и резюмировала.

– Что и требовалось доказать. Ты мне не поверил. Ладно, – она снова вздохнула, – пошли вернемся на ужин в нашу честь пока отец не решил, что он нас потерял и не отправил за нами поисковую экспедицию с собаками, которая отыщет нас в этой кладовой. Что приведет к тому, что ты как порядочный мужчина будешь обязан на мне жениться! – насмешливо подколола она его.

– Черт! Ты права! – выругался Рэй, приоткрывая дверь в коридор и выглядывая, проговорил он. – Вроде чисто, – уже, выныривая из кладовки, добавил он.

– Будешь должен. Два раза, – уведомила его Виктория.

– Узнаю старую Викторию, – усмехнулся мужчина.

– Старая Виктория, насколько я слышала, заставила бы тебя на ней жениться! – не согласилась новая Виктория.

– Жениться?! – фыркнул мужчина. – Кто тебе такое сказал?! Ты добивалась того, чтобы Дэвид выставил меня из дома за то, что я пристаю к тебе! На какие только ухищрения не шла, – усмехнулся он. – Однажды даже напилась снотворного зелья и залезла ко мне спящему в постель…

– Находчиво, – не могла не отметить Виктория. – И как же ты смог оправдаться?

– Ушел через балкон и завалился в гости к своей тогдашней девушке, – усмехнулся воспоминаниям Рэй.

– Не менее находчиво, – криво усмехнулась Виктория, представив лицо той другой себя, когда она узнала, что её ненавистный сводный брат, которого она пыталась подставить, провел ночь в постели другой девушки. – Плюс повезло.

– Никакого везения, – возразил Рэй. – Просто, в отличие от тебя, я всегда был в хороших отношениях с прислугой в замке, поэтому, как только ты принесла в замок что-то, что ты явно пыталась от всех прятать, мне сразу же об этом доложили. А позже доложили и что это. Поэтому, во-первых, я несколько вечеров не ужинал в замке, а, во-вторых, если нужно, я умею спать очень чутко.

– Спасибо, учту, – не сдержавшись, чтобы не поддеть, насмешливо заметила Виктория. – Учту на будущее, что нужно дружить с прислугой.

[1] Ферротипы (или тинтайпы) – это ранние фотографии (вторая половина 19 века), которые создавались на металлических пластинах, покрытых светочувствительным материалом. Ферротипы использовались для создания портретов на ярмарках и в передвижных фотостудиях. Ферротипы можно было изготовить и вручить клиенту в течение нескольких минут.