Текст книги "Хозяйка Его Виноградников (СИ)"

Автор книги: Наталья Шевцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 13

Глава 13

Не хотела идти на званный вечер в свою честь и Виктория. Нет, в отличие от Рэя, у неё не было предубеждений против местного общества. По крайней мере, она не помнила ничего подобного. Как не было у неё пока и работы, от которой званный вечер мог бы её оторвать. И она не имела ничего против красивых нарядов. Кроме того, пожалуй, что она очень сомневалась в том, что её наряды семилетней давности соответствуют моде.

Виктория просто боялась. Боялась показываться на глаза местному обществу. Боялась их реакции на её возвращение. Боялась их косых взглядов и шепотков за спиной.

Поспешно покинув террасу, она почти бегом направилась к себе в комнату. Здесь она широко открыла окно и принялась жадно вдыхать свежий воздух. Воздух был наполнен ароматами лета и шепотом листьев, и Виктория его вдыхала… вдыхала и вдыхала… И за этим занятием её и застала Элла.

– Пойдем, я тебе кое-что покажу, – сказала она.

Виктория последовала за ней, все еще думая о возможных последствиях встречи с теми, кто помнит её другой. Мысли кружились у неё в голове, каждая из них рисовала всё более мрачные сценарии. Она опасалась, как того, что её возвращение воскресит старые слухи и недомолвки, которые однажды заставили её покинуть родные края. Так и того, что старые завистники используют её возвращение как повод поквитаться с ней. Виктория боялась, что те, с кем у неё прежде были напряженные отношения, станут не просто шептаться за её спиной, а пойдут на то, чтобы публично унизить её.

Тем временем она и Элла зашли в большую просторную комнату, в которой было развешано множество полотен в отполированных серебряных рамах, включая изящные пейзажи и искусно драпированные обнаженные фигуры. Над каждой картиной были установлены небольшие светильники.

– Узнаешь? Это твоя мама, – указала она на один из портретов.

Это был нарисованный широкими, драматическими мазками портрет очень красивой женщины. Ее каштановые волосы были убраны назад, а овал лица подчеркивали серьги с изумрудами, в тон глазам.

– Элизабет была признанной красавицей, и ее часто рисовали знаменитые портретисты, – продолжала Элла. – Этот вот выполнен рукой самого Бернардо Контерини! Твоя мама коллекционировала картины. И даже сама немного рисовала. Точнее, это она считала, что немного. Мне же кажется, что у неё был талант. Если хочешь, я отведу тебя в её студию, там осталось всё, как было при ней.

– Конечно хочу! – воодушевленно воскликнула Виктория, наклоняясь, чтобы ближе рассмотреть лицо матери: и видя перед собой свои же точеные скулы, свои же огромные, слегка раскосые зеленые глаза, брови вразлёт, слегка вздёрнутый небольшой носик, пухлые губы… Отец был прав, она очень похожа на мать. У нее было чувство, что она смотрит в зеркало.

– А вот ещё один её портрет! – указала Элла на портрет восседавшей на белом жеребце всадницы. – Этот работы Энтони Мальволио. Здесь Элизабет изображена совсем юной, ещё до замужества! Просто поразительная красавица! И редкостной души человек! Просто необыкновенной доброты… – в ее голосе явственно слышалась легкая печаль.

– Она просто ослепительна! – восхитилась Виктория изображением юной девушки, в решительном наклоне подбородка, неустрашимом выражении глаз и задорной улыбке которой читалась несгибаемая воля. На этом портрете её мать была ещё больше на неё похожа. Точнее, конечно, это она была похожа на свою мать. Вот только почему она не чувствует ничего из того, что, по её мнению, она должна была бы чувствовать, глядя на портрет свой покойной матери.

«Почему я не чувствую, не только чувства потери или печали, но и даже малейшей связи? Что со мной не так? – думала она, вглядываясь в такое одновременно и знакомое, и чужое лицо. – Почему мне кажется, что дело не только в том, что я потеряла память?.. Почему, чем больше я узнаю о своей жизни, тем более чужой она мне кажется? Что со мной не так, мама?» – мысленно спросила она у портрета. Но прекрасная юная всадница, разумеется, ей не ответила. Она просто продолжала взирать на нее с высоты холста… Такая далекая и такая… чужая.

– Ты удивительно на неё похожа, – между тем говорила Элла. – Раньше я этого не замечала. Никто не замечал, только Дэвид… Возможно, дело в выражении глаз… Да и вообще лица… – задумчиво проговорила она.

Виктория повернулась к женщине, нервно облизала губы и спросила.

– Элла… Я была очень плохой?

Её вопрос явно застал женщину врасплох. Она отвела взгляд.

Вопрос Виктории повис в воздухе.

Она знала какой будет ответ. И, что греха таить, боялась этого ответа. И всё же спросила ещё раз. Точнее попросила.

– Мне нужна правда, Элла. Расскажи мне обо мне прежней. Какой я была?

Элла судорожно вздохнула, чувствуя, как в груди сжимается сердце. Она понимала стремление девушки знать правду, какой бы болезненной она ни была. Однако она знала и то, что, скажи она всю правду без прикрас, её ответ либо приведет девушку в отчаяние, либо, если к жизни вернется «старая» Виктория, вызовет взрыв ярости.

– Тори, ты... – начала она, подбирая наиболее мягкие формулировки, – ты была очень целеустремленной… – Элла встретила скептический взгляд собеседницы и поспешила дополнить. – Ты знала, чего хочешь, и всегда шла к своей цели, не останавливаясь ни перед чем и это порой приводило к… недоразумениям.

Виктория закатила глаза и уточнила:

– Каким именно недоразумениям?

Теперь уже губы нервно облизала Элла.

– Понимаешь… Ты была так сосредоточена на своих целях, что иногда забывала о том, что рядом с тобой живые люди. Ты могла быть резкой, даже жесткой, и в своих решениях, и в своих словах.

Виктория усмехнулась.

– Другими словами, я была злобной, самовлюбленной и эгоистичной дрянью? – резюмировала она, понимая, что от экономки она правды, как она есть, она не услышит.

– Дрянью? – ужаснувшись переспросила Элла. – Нет, что ты! Ты просто порой была… трудной.

– Трудной?.. Понятно! – Виктория не сдержалась и рассмеялась. – Прости, Элла. Это нервное. И прости также за следующий вопрос. Я понимаю сколь он эгоистичен с моей стороны… И, возможно, даже абсолютно бестактен… Но я не могу его не задать. Только очень прошу тебя, скажи мне правду. Как ты… Лично ты относилась ко мне? И как ты относишься ко мне сейчас?

Экономка снова судорожно вздохнула и… ушла от прямого ответа.

– Я вырастила тебя с пеленок, и я вижу, насколько ты изменилась, Тори. Поэтому не сомневайся, я на твоей стороне, Тори.

Выразительные глаза женщины были полны любви и нежности, и Виктория обрела в них утешение. Она вздохнула и, решив, что ответ доброй женщины, её более чем устраивает, благодарно улыбнулась.

– Я боюсь… Просто умираю от страха… – призналась она. – Боюсь преследования местного общества. Боюсь званного вечера. Боюсь работников виноградников и винодельни. Я всех боюсь. И ещё у меня нет платья, – и она вдруг, неожиданно даже для самой себя, расплакалась.

– Бедная моя девочка, – тут же обняла Викторию Элла, ощущая, как она содрогается от слез. Сердце её сжалось от жалости, и когда она заговорила голос её был полон искреннего сочувствия. – Твой отец… Я говорила ему, что он очень спешит. Но потом подумала и поняла, что он хочет, как лучше. Я по себе знаю, как велики глаза у страха. И что страх зачастую порождается неизвестностью. Ты не помнишь никого из своего прежнего окружения и поэтому в каждом новом лице видишь угрозу. И поэтому изводишь себя. И чем дальше, тем больше, – мягко продолжала Элла. – Именно поэтому тебе и нужно встретиться с местным обществом, да и с работниками винодельни и виноградников, как можно скорее. Это как шагнуть в незнакомую, темную комнату – сначала тьма пугает, даже ужасает, но, когда глаза привыкают к темноте, ты видишь, что в комнате нет ничего, чего следовало бы бояться. Что же касается тех, кто затаил на тебя обиду… Да, такие будут. Но опять же, практически всегда знакомый враг гораздо менее опасен, чем неизвестный враг.

Признавая правоту экономки, Виктория кивнула и вытерла слезы со щек.

– Спасибо, Элла, – шмыгнув носом, прошептала она

– Всегда пожалуйста, милая, – мягко улыбнулась ей та в ответ. – Что же касается платья, – на сей раз со слегка укоризненной улыбкой добавила она. – То, за кого ты нас с твоим отцом принимаешь?! Будет у тебя платье! И не какое-нибудь, а самое лучшее! Твой отец ещё до завтрака успел съездить в город и заказал для тебя у лучшей модистки платье на сегодняшний вечер, – она посмотрела на настенные часы. – Кстати, она должна уже через полчаса прибыть в замок для того, чтобы подогнать твое платье по фигуре.

Глава 14

Глава 14

Как уже упоминалось ранее замок Сангедор-Луссильон располагался на вершине холма, доминируя над живописной долиной. В солнечном свете его величественные увитые клематисом каменные стены и многочисленные окна переливались золотым, красным и янтарным цветами.

Посреди выложенного керамической плиткой цвета раскаленной вулканической лавы двора замка, возвышался белоснежный мраморный фонтан, в центре которого пьяненько, но радушно улыбающийся бог вина Вакх приветствовал гостей наполненным до краев бокалом вина. Его слегка покачивающаяся фигура была выполнена в классическом стиле, с лозами винограда, обвивающими его обнаженное тело.

Замок насчитывал тридцать спален, большую и малую столовые, бальный зал, в котором могли свободно себя чувствовать пятьсот человек, и просторную, размерами почти с бальный зал, гостиную. Кроме того, в замке были комнаты для чтения, музыкальные салоны, мастерские, кабинеты для работы и уже упомянутая ранее картинная галерея.

Многочисленные коридоры и лестницы позволяли хозяевам и гостям не только свободно перемещаться по замку, но и входить, и выходить, не привлекая внимания.

Винодельня и дегустационный зал были пристроены к замку позже, но столь удачно, что их пристройка не только ничуть не портила общее впечатление, но и, наоборот, и замок, и хозяева, и гости от такого соседства только выигрывали. Замок не возражал против такого соседства, поскольку пристройка добавляла ему монументальности, не убавляя при этом его красоты, хозяева же и гости могли, не покидая стен замка посещать обставленный уютной мебелью просторный дегустационный зал, где они всегда могли разжиться бутылочкой любимого вина, запасы которого регулярно пополнялись. Что же касается ассортимента, то Рэй и Дэвид лично следили за тем, чтобы в дегустационном зале были обязательно представлены все вина, которые хранились и выдерживались в глубоких, прохладных погребах, вырытых, как в холме под замком, так и в холмах, расположенных поблизости.

Увидев замок впервые в шестилетнем возрасте, Рэй был так потрясен его размерами, что, находясь внутри него всё время боялся, потеряться и заблудиться. Однако признаться в этом, по его мнению, было бы трусостью, поэтому он пытался убедить Дэвида, что в замке ему не хватает воздуха, потому он предпочел бы жить в сторожке садовника.

Вот и сейчас снова ему хотелось как тогда в детстве подбежать к Дэвиду и пожаловаться на то, что он задыхается и отпроситься… Нет, не в сторожку садовника, а в винодельню или на виноградники. Но… Дэвид не позволил ему тогда, не позволит и сейчас. А потому другого выбора, кроме как сидеть в роскошно обставленной гостиной замка среди разодетой в пух и прах местной аристократии у него не было.

Ему таки пришлось сменить удобную рабочую одежду на фрак и напялить на себя ненавистные лаковые туфли и бабочку. Как там говорят: «не так страшен волк, как его рисуют»? Ага, держи карман шире! Все его страхи не просто оправдались, но и оказались еще страшнее, чем он помнил! Единственное, что хоть немного примеряло его с добровольно натянутыми на себя орудиями пыток, было великолепное бордо, которое он закусывал канапе. Последние, к слову, тоже его раздражали! Он пропустил обед и поэтому одно канапе ему было даже не на один зуб, а на четверть зуба, а класть в рот сразу два или три, а тем более, четыре было неприлично! Вот и приходилось ему клевать, как голодная птичка зернышки. В том смысле, что часто-часто. Что тоже, к слову, тоже было неприлично!

И кое-кто уже даже это отметил и осуждающе на него посматривал. Но будь он проклят если ради приличий будет вести себя как… как его там… ах да, сеньор Маттео Фортескью, который под блюдущим взглядом своей обвешанной драгоценностями как новогодняя ёлка игрушками благоверной, микроскопические канапе не глотал, а откусывал. Рэй даже озадачился тем, как ему это удавалось? И практически мгновенно пришел к выводу, что это выше его понимания. Вслед за чем, в который раз напомнил себе, что к выбору супруги нужно подходить очень и очень тщательно, а то заполучишь себе в жены вот такую вот надзирательницу. Она-то, судя по её весьма и весьма выдающимся корпулентным достоинства, себя ни в чём не ограничивает, а мужа и сама не кормит и в гостях нормально поесть не даёт!

«Как же не ошибиться? – Задумался он. – Вот взять хотя бы Джулию, какая из неё будет жена?.. – продолжил он мысль и вдруг хлопнул себя по лбу, чем вызвал смех у маленького дьяволенка, игравшего у его ног с игрушечными солдатиками. Рэй пока не знал, чьё это чадо, но пообещал себе, что обязательно узнает, как только это исчадие ада ещё раз попытается украдкой вытереть об его брюки или туфли свои измазанные шоколадом пальцы и ладони.

– Джулия! – вспомнил он. – Она просила, и я обещал, что буду к ней внимательней. А я снова о ней забыл.

Джулия была чувственной, сексуально раскрепощенной, дьявольски красивой и столь же дьявольски ревнивой, решительной и настойчивой богатой вдовой, которая наметила себе его в мужья. И шла она к этой цели с грацией слона в посудной лавке, в том смысле, что она растаптывала все препятствия на её пути, даже не замечая их. Рэй, однако, всё ещё сопротивлялся. Хотя и не совсем понимал, почему. Ему было хорошо с ней. Особенно в постели. То же, что она хотела за него замуж, ему скорее льстило, чем раздражало. Он понимал, что такая женщина, как Джулия, даже не будь она богата, не знала бы отбоя в желающих взять её в жены. Она же выбрала его.

Из раздумий Рэя, как ни странно, вырвала установившаяся вдруг в гостиной абсолютная тишина. Казалось, даже воздух замер в ожидании. Гости, прежде гомонившие без умолку, вдруг замолкли, и устремили своих взгляды к дверям. Не остались в стороне также и Рэй, и маленький дьяволенок и практически синхронно повернули головы.

– Тю! – уже через мгновение озвучило своё мнение трехлетнее исчадие ада и потеряло к виновнице всеобщего внимания всякий интерес.

Он думал, наконец-то, торт принесли, а это всего лишь очередная сеньорита. Да красивая, но он их таких красивых сегодня уже сотню штук перевидал! Тогда как торта ни одного! А мама ему обещала торт!

Но не бывает худа без добра, зато… пока сидящий рядом с ним синьор занят разглядыванием красивой сеньориты, он наконец-то сможет вытереть об него свои липкие от шоколада руки!

Сказано – сделано! Ну почти…

Увидев в дверях Викторию, Рэй тоже испытал досаду.

– Мог бы и догадаться, – пробормотал он.

О нет, досаду в нём вызвало не то, что он сразу не догадался из-за чего весь сыр-бор. Досаду в нём вызвало то, что при взгляде на сводную сестру у него, как и у всех остальных в гостиной, на несколько секунд перехватило дыхание.

Шелковое платье насыщенного цвета морской волны, идеально гармонировало с её глазами. Плотно облегая ее изящную фигурку от плеч до талии, книзу оно расширялось, переходя в двойной клёш. Юбка платья была столь мастерски скроена, а шелк был столь высокого качества, что впечатление «текучей воды», которого добивалась швея, было настолько полным, что, казалось, стоит Виктории только резко повернуться и в гостей полетят вполне настоящие брызги воды.

Акцентируя внимание на хрупкости девичьей фигурки и нежности её кожи плечи были оставлены открытыми. Корсет и рукава «фонарики» были вышиты серебряными нитями, которые мерцали при каждом движении девушки, подобно лучам солнца, отраженным от водной глади.

Её отливающие золотом волосы уложили в элегантный пучок, оставив при этом несколько локонов мягко обрамлять ее лицо. Пучок украшали усыпанные маленькими изумрудами серебряные шпильки, которые отражая свет приковывали внимание к ее лицу с поразительно чистой, почти сияющей кожей, на котором не были ни грамма макияжа за исключением тонкого слоя бальзама на губах, который подчеркивал их естественный насыщенный темно-пыльно-розовый оттенок.

Что же касается румянца на щеках и лихорадочного блеска в огромных зеленых глазах, то, лишнее и говорить, что они были результатом переживаемого Викторией волнения.

Рэй, само собой разумеется, был другого мнения. Оценив представший перед ним образ трогательной невинности и чистоты, который резко контрастировал с буйством красок нарядов и боевым раскрасом всех остальных присутствующих в гостиной дам, он в очередной раз убедился, насколько Виктория – великолепная актриса, а значит, опасный и коварный враг.

– Ку-ууда?! – прошипел он, схватив исчадие ада за запястья буквально за секунду до того, как оно успело прикоснуться своими липкими, подлыми ручонками к его штанине.

Наивный! Какой же террорист, пусть даже его поймали на горячем, честно признается в том, что именно он собирался делать! Вот и исчадие ада не признался.

– А-аааааааааааа! – закрыв глаза и широко раскрыв рот, заорал он. – Ма-аааааааа-ма! Уа-аааааааааааа! Дя-ааадя! Пла-ааааахой! Ма-аама! А-аааааааааааа! – принялся рыдать террорист.

Ага, именно рыдать!

– Ещё один великий актёр на мою голову, – раздраженно вздохнул Рэй, даже и не подумав выпустить запястья малолетнего террориста.

Не то, чтобы Рэй был бесчувственным или не любил детей, просто он знал, что конкретно этому ребятенку он ничего плохого не сделал. Что же касается его ора, то пусть себе орёт на здоровье! Глядишь, и уразумеет, что руки вытирают полотенцем, а не об одежду других людей. Тем более, парадную одежду. И снова, не то, чтобы Рэю было жалко брюк и туфель, просто носить брюки и туфли в пятнах ему не нравилось ещё больше, чем просто сковывающие движения брюки и натирающие ему туфли.

Мать исчадия ада, однако, его отношения к ситуации не разделяла.

– Малыш! Мой маленький! – всплеснула она руками и тут же подбежала. – Сеньор Сангедор-Луссильон! Вы изверг! – объявила она и потребовала: – Немедленно отпустите! – Вслед за чем, снова принялась причитать: – Мой маленький! Мой хороший! Сейчас! Сейчас мамочка тебя спасет! Не бойся маленький, мамочка с тобой.

Услышав это, уже слегка сорвавший голос и, явно не способный выдавить из себя более ни слезинки, дьяволенок, сменил тактику и принялся жалобно шмыгать носом и завывать: – И-ииии… хм! И-ииии… хм! И-ииии… хм! И-ииии… хм! И-ииии… хм!

– С удовольствием, – заверил обеспокоенную мать Рэй и… выставил условие: – Как только вы пообещаете мне, что будете следить за тем, чтобы ваш маленький и хороший держа… – он запнулся, поскольку осознал, что потребуй он того, чтобы трехлетний малыш держал свои руки подальше от него, его не правильно поймут, поэтому он озвучил следующее: – держался от меня подальше!

Лицо мамаши маленького дьяволенка, коей, к слову, оказалась та самая, которая держала своего мужа в чёрном теле, мгновенно залила краска неистового возмущения. Глаза принялись метать молнии, все до единой из которых были направлены в Рэя. Да как он посмел?! Громче и яснее слов говорил её в высшей степени оскорбленный вид. Как он посмел сказать ТАКОЕ о её драгоценном чаде?!

– Что-оо?! Что вы сказа-ааали? – взвизгнула она, при этом её визг зазвучал ещё пронзительнее и неприятнее, чем прежде. Рэй поморщился и с трудом сдержался, чтобы не закрыть ладонями уши. – Мой маленький! Мой Лука просто играл, а вы… а вы… Да что вы, вообще себе позволяете?! Так не любить детей, это, сеньор, выходит за рамки всяких приличий!!! – поставила она диагноз и её руки при этом судорожно сжимались в кулаки и разжимались, словно она вот-вот готова была броситься на злодея, невзлюбившего её чадо с кулаками.

Рэй открыл было рот, чтобы честно ответить, что вообще-то детей он любит, просто не всех, за что наверняка бы заработал от вышеупомянутой мамаши в глаз, но его спасли…

Да ещё как! Можно сказать грудью стали на его защиту!

Протиснув эту самую грудь весьма внушительного размера между разгневанной матерью и Рэем, но обратились при этом к Луке.

– Малыш ты ж любишь пирожные? Я говорю о тех пирожных, крем внутри которых столь нежен и воздушен, что каждый кусочек кажется маленьким облаком сливочного блаженства. И о тех, которые сверху залиты шоколадом и украшены ягодами малины, ежевики, клубники и черники…

Ну и что на это мог ответить малыш? Конечно же, люблю и хочу!

– Хочу! Хочу! Хочу! Хочу пирожных! – завопил он, дергая мать за юбку. – И торта тоже хочу-ууу!

Мать исчадья ада мгновенно растеряла весь боевой запал и стала выглядеть почти растерянной.

– Лука подожди еще немножко, – бросив укоризненный взгляд на провокаторшу, попросила она сына.

– Зачем же ждать, сеньора Фортескью? – поинтересовалась коварная соблазнительница. – Хозяйка дома только что пригласила гостей к столу, – указав на широко распахнутые створки двери гостиной, кивнула она. – Просто вы были несколько… гммм… заняты и потому не услышали. Так что, малыш, – перевела она взгляд на маленького дьяволенка, – если ты всё ещё хочешь пирожных бери маму за ручку и беги!

Конечно же, он всё ещё хотел пирожных и потому, тут же вскочил на ноги и, со свойственной детям гиперактивностью, схватил мать за руку и выставил ультиматум:

– Ну же не стой, ма-ааа! Пошли быстрей! Или я сам пойду!

– Но Лука там сначала подадут… – начала было объяснять мать порядок подачи блюд, но кто ж её слушал!

Поняв, что мать идти не спешит, а ему её не утянуть, маленький дьяволенок бросил мать и, предположив, что все те, кто покидают гостиную, направляются есть пирожные и торт, поспешил за ними. Тем самым он не оставил матери другого выбора, кроме как в спешном порядке покинуть поле боя. Что она и сделала, бросив испепеляющий взгляд… нет, не на Рэя, а на его спасительницу, которую благородный он тут же поблагодарил:

– Спасибо, я ваш должник, – выдал он на автомате учтивую фразу и хотел быть таков.

Но как бы не так!