Текст книги "Хозяйка Его Виноградников (СИ)"

Автор книги: Наталья Шевцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава 6

Глава 6

Войдя в замок, Виктория ощутила приятную прохладу. Высокий потолок поддерживали несколько резных балок из темного дуба, освещенный проникающими сквозь оконные проемы лучами солнца мраморный пол играл тёплыми оттенками, красивая деревянная лестница вела на второй этаж. Изготовленная из всё того же дуба она обращала на себя внимание удивительной работой резчика: поддерживающе поручень балясины были украшены удивительной красоты орнаментами флористических мотивов.

– Тори, я думаю, тебе приятно будет узнать, что твоя комната осталась такой же, как ты её и оставила, – вдруг раздался за её спиной вкрадчивый голос сводного брата.

Его тон был аж настолько вкрадчивым, что Виктория сразу же заподозрила подвох, правда, пока не могла понять, что он задумал.

– Спасибо… – не зная, что ещё сказать, растерянно проговорила она.

– Не меня благодари, а своего отца, – с лёгкой насмешкой в голосе ответили ей.

– Спасибо, – на сей раз уже не растерянно, а с искренней благодарностью и теплотой в голосе, поблагодарила она, посмотрев на смущенно потупившегося пожилого мужчину.

– Ну что ты, дочка, – проговорил он. – Как же ж иначе? Это ж ведь твой дом!

Не зная, что на это ответить, Виктория просто кивнула. После чего в холле на несколько секунд установилась неловкая тишина.

– Дэвид, думаю, Тори хотела бы немного отдохнуть с дороги, ну или, по крайней мере, переодеться, – в очередной раз проявил подозрительную, по мнению Виктории, заботу о ней сводный брат. – Поэтому пойдём, – предложил он приёмному отцу, – подождем её на веранде за бокальчиком вина, а она, как только будет готова, спуститься.

– Ах, да, конечно! – кивнул пожилой мужчина. – Что это я, в самом деле? Конечно же, дочка, иди отдыхай! Отдыхай столько, сколько нужно, а мы, столько, сколько нужно, подождём, – сказал он дочери. Вслед за чем повернулся с явным намерением уйти и оставить её одну.

Не то, чтобы Виктория была против отдыха, наоборот, она была очень даже «за». Однако слишком уж ей не давала покоя вдруг проявленная о ней сводным братом забота.

«Он определенно и точно что-то задумал, – думала она. – И это что-то как-то связано с моей комнатой. Иначе б он о ней не заговорил. Или же он для чего-то хочет от меня избавиться…» – предположила она.

И потому в пику довольной физиономии сводного брата возразила:

– Но мне не во что переодеваться…

Что было чистой правдой.

Разумеется, её посетила мысль о посещении дома, в котором она жила вместе со своим покойным мужем. Как, впрочем, и о самом муже и его похоронах. Однако, когда она заговорила об этом с Тэмми утром перед отъездом, выяснилось, что, пока она была без сознания, к ней приходили люди, которым, по их словам, её муж должен очень большую сумму денег. Собственно, именно поэтому Тэмми и хотела, чтобы Виктория покинула Ристаллберг, как можно скорее. Ей Темми ничего не сказала, потому что не хотела её тревожить, а вот дознавателям рассказала и то, что приходили и то, что нехорошие это были люди.

– Я сразу людей чувствую. Дар у меня такой. И дознаватели об этом моём даре знают, – объяснила она. – Потому они здесь постового оставили, чтобы эти двое опять тебя не побеспокоили.

– А я… я – хороший человек? – спросила Виктория и… на те несколько секунд, что ждала ответа, забыла, как дышать.

– Очень хороший, – заверила её Темми. – Даже слишком хороший, потому и переживаю так за тебя. Не ходи никуда, поезжай сразу из больницы к отцу, – скорее даже не посоветовала, а попросила она.

И Виктория, которой не давал покоя приснившийся ей кошмар, её послушалась. Объяснила ситуацию стряпчему, подписала все необходимые поручительства и прямо из лечебницы, в той одежде, которую он для неё, под чутким присмотром Мариты, подобрал, и поехала на вокзал.

– Вообще не проблема! – заверил её сводный брат. – Твоя комната ломится от твоей старой одежды. И, судя по тому, что я вижу, – окинув взглядом не мужчины, но таксидермиста её фигуру, уверено проговорил он, – она будет тебе в самую пору.

– Может, я всё же сначала покушаю, а потом отдохну и переоденусь? – исполненная ещё больших подозрений, чем прежде, просительно посмотрела она на отца.

– Конечно, – кивнул тот. – Сейчас же прикажу, накрыть на стол.

Увидев, как нахмурился сводный брат и как сузились его глаза, Виктория не удержалась от легкой улыбки.

«1:0 в пользу Тори, дорогой братец!»

Наполненная солнечным светом, просторная столовая излучала уют и домашнее тепло.

– Сегодня у нас на ужин инсалата миста[1], свежий багет, карпаччо из говядины[2], паста алла карбонара[3] и оссобуко[4] на белом вине, – объявила средних лет женщина с теплым взглядом, уверенными движениями выставляя на стол с тележки блюда со спагетти, гуанчале, овощным салатом, тонко нарезанными ломтиками говядины, которая чередовалась ещё более тонко нарезанными ломтиками пармезана. Говядина и пармезан были сбрызнуты лимонным соком и оливковым маслом, и сверху припорошены щепоткой черного перца.

– Присаживайся дочка, – отодвинув один из мягких стульев от стоящего в центре комнаты большого деревяного стола, предложил Девид. – Надеюсь, ты по-прежнему любишь спагетти с ломтиками гуанчале? Я попросил Эллу, – кивнул он на женщину, – приготовить его специально для тебя.

– Выглядит безумно аппетитно, – улыбнувшись ответила Виктория и посмотрев при этом сначала на отца, затем на Эллу, которая занималась тем, что раскладывала по тарелкам салат. – Поэтому, вероятней всего, да, я по-прежнему люблю спагетти с ломтиками гуанчале.

«Даже, несмотря на то, что я и понятия не имею, что такое «гуанчале», как, впрочем, карпаччо, карбонара, какая-то там салата и оссо… что-то», – мысленно добавила она.

Дэвид и Элла при её словах улыбнулись, сводный брат хмыкнул.

– Элла, подай мне, пожалуйста, вино, – попросил Дэвид. – И садись за стол. Я хочу сказать тост!

Женщина кивнула и тут же выполнила его просьбу.

– Это наше новое вино, мы назвали его с Реем «Туманный Рассвет Кьянти, – наливая вино в бокалы, гордо сообщил Дэвид. – Я помню, что тебе всегда гораздо больше нравилось шампанское, но может совсем чуть-чуть, а? – спросил он, протягивая Виктории бокал.

Девушка улыбнулась.

– Конечно, – заверила она, протягивая руку за бокалом.

Взяв в руки бокал, она, сама не понимая зачем, вдруг слегка качнула его и вдохнула его аромат.

– Чувствую оттенки ежевики, черной смородины и персика, – прошептала она, закрыв глаза. И потому не увидела, с каким удивлением смотрят на неё отец и сводный брат. Она вновь поднесла бокал к носу и вдохнула ещё раз. – А ещё пахнет свежескошенной травой, дубовой корой, ванилью и шоколадом…

При этих её словах старый виноградарь торжествующе посмотрел на приёмного сына, мол, а что я тебе говорил! Вслух, однако, он сказал совсем другое.

– А запах цветов? – подсказал он дочери. – Запах цветов ощущаешь?

По-прежнему не открывая глаза, Виктория вновь вдохнула аромат вина, на несколько секунд задумалась, затем кивнула.

– Мне кажется я ощущаю розмарин и запах чайных роз.

– Да! – не сдержав эмоций, торжествующе закричал Девид.

Чуть не выронив от внезапного крика бокал, Виктория широко раскрыла глаза и удивленно посмотрела на отца. С ещё большим удивлением отметив, что у того на глазах выступили слёзы.

– Я просто знал, – сказал он ей. – Всегда знал, что у тебя есть талант к виноделию. И я не ошибся. Ты обладаешь поразительно чувствительным носом. Даже более чувствительным, чем у Рея.

– Да-а? – с трудом сдержав торжествующую ухмылку, уточнила она, тут же переведя взгляд на сводного брата.

Тот в ответ на это лишь отвернулся и закатил глаза.

– Да, – тем временем подтвердил счастливый отец. – У тебя такой же чуткий нос, как и у твоей матери.

– Разве? – нахмурившись, уточнила Виктория, в душе которой слова отца почему-то вызвали очень большие сомнения. Она почему-то была уверена, что в чём-чём, а в этом она совершенно непохожа на свою мать.

– Неужели я тебе никогда этого не говорил? – удивленно проговорил пожилой мужчина. Его сияющие глаза потускнели и затуманились чувством вины. До этого приподнятые в улыбке уголки губ опустились.

– Скорей всего говорил, – поспешила заверить Виктория. – Просто я не помню. – При этих её словах сидящий напротив неё сводный брат закатил глаза и хмыкнул. Это не ускользнуло от неё, но она решила не обращать внимание. – Разве Мануэль не сказал ва… тебе, что я ничего не помню? Вообще ничего?

Мужчина кивнул.

– Сказал. Просто ты так искренне удивилась, и я подумал…

– Ага, очень и очень искренне удивилась, – перебив приёмного отца на полуфразе, поспешил вставить свои ехидные пять сорентов[5] Рей. – И я тоже подумал.

Виктория на это сначала вздохнула и закатила глаза. Не будь за столом отца, она бы даже и не подумала ничего объяснять. Нравится этому неотесанному и самодовольному мужлану её подозревать, пусть себе подозревает! Но отец… Хотя она и не чувствовала к нему дочерних чувств. Он не сделал ей ничего плохого. И в целом нравился, как человек. Поэтому и она не хотела делать ему ничего плохого. Ни делать, ни говорить. Ни вызывать в нём подозрений.

– Я не вспомнила, просто порой некоторые фразы и предметы вызывают у меня чувства… Пока, к сожалению, только отрицательные либо же они сопряжены с ощущением неправильности, которую я не могу объяснить, просто чувствую.

– Это хорошо, – тут же радостно заулыбался её отец. – Это значит, что ты что-то вспоминаешь.

Виктория не была уверена, что ощущение практически всеохватывающей неправильности всего происходящего, которое её не на миг не отпускало с момента самого первого её пробуждения – это хорошо. Но поскольку, ей было проще согласиться с отцом, чем объяснить ему, почему она с ним не согласна, вслух озвучивать свои сомнения она не стала.

– Я тоже думаю, что это хорошо, – солгала она. И дабы не смотреть при этом отцу в глаза, перевела взгляд на свой бокал и пригубила. Прежде чем глотнуть, она дала вину немного времени, чтобы раскрыться во рту. – Мммм! – блаженно протянула она. – Какое оно насыщенное и терпкое, и в то же время и невероятно нежное на вкус.

– Мы очень долго этого добивались! И таки добились! Вкус нашего вина совершенно уникален! – с гордостью сообщили ей. – Мы создаём это вино из сорта винограда, которой специально для него и вывели. Он растёт высоко в горах на южных склонах со стороны моря, где относительно прохладно, особенно по ночам, но при этом много солнечного света и, благодаря морскому бризу, влаги. Это создает идеальные условия для медленного созревания ягод, которые при созревании обладают глубоким синим оттенком с лёгким серебристым налётом, напоминающим снеговую корку. Затем мы его выдержива…

– Дэвид! Тори вряд ли это интересно. Дай бедной девочке покушать. Она же так хотела кушать, а ты о винограде и винах можешь рассказывать часами! – «вступился» за сводную сестру Рей.

– Почему же, вряд ли? – возразила Виктория, вперив в сводного брата испепеляющий взгляд. – Наоборот мне очень даже интересно! – И ей действительно было интересно. – К тому же мне ничего не мешает слушать и кушать.

– Ей, и в самом деле, ничего не мешает слушать и кушать, Рей. Потому, будь добр, напомни мне, на чём я остановился, и больше не перебивай! Я был уверен, что хорошо тебя воспитал! Неужели я ошибался! – с укоризной в голосе заметил Дэвид.

– Я не слушал, пусть Тори напомнит, – переведя взгляд на девушку, внёс предложение он. Голос его при этом был покаянным-препокаянным, мягким-премягким, а взгляд… Если бы взглядом можно было раздавить человека, как слизняка, от Виктории бы уже осталось лишь мокрое место.

– Вы… То есть, ты начал рассказывать о том, что вы выдерживаете вино, но ты не успел сказать, как долго вы его выдерживаете, – напомнила Виктория. Однако смотрела она при этом не на отца, а на сводного брата. И снова тон и взгляд разительно отличались. Тон был спокойный и мягкий, а взгляд суженных глаз… Если бы взглядом можно было обратить в прах, ничего более от её оппонента уже не осталось бы.

[1] Инсалата миста – салат, состоящий из разнообразных свежих овощей, таких как салатные листья (ромен, радиккьо, айсберг), помидоры, огурцы, морковь, иногда с добавлением красного лука, сладкого перца и оливок. Ингредиенты могут варьироваться в зависимости от сезона и региона. Салат заправляется оливковым маслом, уксусом или лимонным соком и приправляется солью и перцем.

[2] Карпаччо из говядины – блюдо, состоящее из очень тонко нарезанных сырых ломтиков говядины.

[3] Паста алла карбонара – это спагетти, с сыром пекорино романо, гуанчале, яйцами и черным перцем. Гуанчале – это итальянский вяленый бекон, сделанный из свиных щек. Яйца: иногда используют целые яйца, но чаще всего – только желтки. Процесс приготовления спагетти алла карбонара включает в себя обжаривание гуанчале до хрустящего состояния, после чего его смешивают с пастой и приготовленным на основе желтков и тертого сыра яичным соусом, от горячей пасты желтки слегка «свариваются», делая соус кремообразным, но не жидким. Важно правильно сбалансировать температуру при приготовлении, чтобы избежать свертывания яиц. Подавать блюдо следует немедленно после приготовления, посыпав сверху дополнительным сыром и перцем.

[4] Оссобуко – блюдо из круглых кусков телячьей голени, включая кость с мозгом в центре, что является важной частью блюда и придает ему характерный вкус. Мясо медленно тушится на низком огне с луком, морковью, сельдереем, помидорами и иногда с добавлением вина и бульона до тех пор, пока оно не становится нежным и сочным.

[5] Сорент – разменная монета Ландорской Империи, одной из провинций которой является Аранция.

Глава 7

Глава 7

Получив от приёмного отца выговор, оставшуюся часть ужина Рей гордо и независимо молчал, исподволь наблюдая за сводной сестрой.

«Надо отдать Виктории должное, она определенно стала намного умнее, – думал он. – А значит, и намного расчётливее. Что же до её актерских талантов, которые и ранее были на высоте, теперь… – он вздохнул. – Теперь, не знай он с кем имеет дело, она вполне могла б обмануть и его. Плохо. Очень плохо, – мысленно посетовал он. – Несдержанная, своевольная, изворотливая, злокозненная и лживая девчонка выросла в хорошо воспитанную, расчётливую, коварную женщину, которая себе на уме. Плохо. Очень плохо, – снова подумал он и задумался: – Чем же интересно таким она занималась все эти семь лет, чтобы превратиться из маленькой зловредной гадюки в смертельно опасную помесь королевской кобры и паучихи, да ещё и при этом в шкуре ягненка? Надо бы навести справки. И как можно скорее. Причём не только ради Дэвида, но и ради себя».

Эта новая Виктория его откровенно пугала. Не просто пугала. Ужасала. Та, какой она была семь лет назад – просто вызывала в нём раздражение, а после того, как она попыталась отравить собственного отца – омерзение. Сейчас же, глядя на спокойную, сияющую искренней улыбкой женщину – он чувствовал ужас. Не тот, разумеется, от которого тряслись поджилки и хотелось бежать и прятаться, а ужас тонкий, едва уловимый, проникающий в самые глубины души. Ужас перед неизвестным, перед тем, что скрывалось под сидящей перед ним маской безмятежности и невинности, перед тем, что было скрыто под вуалью мягкой улыбки и лучащегося кажущегося неподдельным интересом взгляда. Эта новая Виктория говорила мягко, её голос журчал как ручеёк, всё в ней дышало благородством и достоинством. Но он её ЗНАЛ! Он слишком хорошо ЕЁ знал! Она не могла измениться. Не настолько! Никто неспособен настолько измениться! Благородство души – это не то, что приобретается. Это то, с чем рождаются. А в Виктории его не было ни на грамм. Ни благородства. Ни достоинства. Ни сострадания. Ни благодарности. Маленькая каприза, ябеда и истеричка, чьим первым словом, как рассказывала их общая кормилица, было: «дай», выросла в эгоистичную безжалостную стерву, уверенную в том, что ей ВСЕ ВСЁ должны!

Но с той старой Викторией, по крайней мере, всё было ясно, с этой же…

Он добрых полчаса прислушивался к каждому её слову и приглядывался к каждому жесту, каждой тени на её лице, пытаясь услышать фальшь в её словах, увидеть в жестах наигранность, а на лице истинные чувства и… так ничего подобного и не увидел.

– Ре-ээй! – вырвал его из нерадостных дум голос Дэвида. – Ре-ээй!

– Что, а? – растерянно спросил он, посмотрев на приёмного отца.

– Я рассказывал Тори о том, что ты отлично знаешь работу в поле. И что никто не знает больше тебя о лозах и бочках.

– Кроме тебя, па, – с улыбкой ответил Рей, обратившись к приемному отцу так, как называл его в детстве. И как практически не называл его с тех, пор, как он разрешил ему в одиннадцать лет звать себя по имени.

«Сынок – мы партнёры, – сказал ему тогда Дэвид, а партнеры зовут друг друга по имени». Однако и тогда, и сейчас Рей знал, что Дэвид сделал это из-за истерик Тори, которая делала вид, что безумно ревнует отца к приемному сыну. На самом же деле ей просто нравилось изводить отца и портить жизнь окружающим. Рей не раз замечал, как она широко и счастливо (именно, счастливо, а не самодовольно) улыбается после того, как сделает кому-то гадость. Разумеется, он не подал виду, что предложение приёмного отца его задело. Однако обида была. И осталась с ним на долгие годы. И вот сейчас, годы спустя, она снова дала о себе знать.

– Не прибедняйся, – улыбнулся Дэвид.

Рей испытующе посмотрел на приёмного отца, но тот, если и заметил непривычное к себе его обращение, вида не подал.

– Я хотел бы, Рей, чтобы ты взялся за обучение Тори всему тому, что знаешь и…

– Что-ооо?! – в унисон не воскликнули, а практически истерично взвизгнули и Виктория, и Рей. Правда, дальше, их возражения несколько разошлись.

– Ни за что! – прорычал Рей.

– Не надо! – умоляюще попросила Виктория.

– Дети, – укоризненно покачал головой глава семейства. – Ну вы, право дело, как маленькие дети. Не хочу! Не буду! И это при том, что одному из вас принадлежит земля и винодельня, другому счёт в банке. Ну и вот как? Как, скажите мне, вы планируете вести дела, если один всё время будет кричать: «Не хочу!», а второй: «Не буду!», а?

– Но у нас есть ты, – умоляюще посмотрев на отца, напомнила Виктория. И затем для пущей убедительности добавила: – У МЕНЯ есть ты!

Что очень не понравилось Рею.

А Виктория тем временем продолжала давить на отцовские чувства:

– Я думала… я надеялась, что меня ты всему научишь, отец, – чуть не плача, жалобно проговорила она, ничуть при этом не играя. Она и в самом деле, даже не думала или надеялась, а была уверена, что её всему научит новообретенный отец. И тут такая, даже не подстава, а издевательство! И не просто издевательство, а чистой воды зверство! Неужели этот такой добрый и приятный на вид мужчина не понимает, на что он её обрекает?! Она же его дочь! А дочерей положено жалеть, а не отдавать на съедение волкам!

Глава семейства посмотрел на дочь со смесью вины и нежности. Он знал, как к его идее относится Рей и предполагал, что и Тори тоже будет не в восторге. Но был решительно настроен настоять на своём. Вот именно, что был. Потому как сейчас, глядя в умоляющие глаза дочери, он уже не чувствовал ни решительности, ни желания настоять на своём. Наоборот, он вдруг понял, что принятое им накануне решение было в корне неправильным!

«Что же я за отец такой?! – мысленно спросил он себя. – Ещё и дня не прошло, как моя девочка вернулась ко мне после семилетнего отсутствия, а я уже пытаюсь спихнуть её на кого-то другого! Как и обычно, не задумавшись даже на мгновение о её чувствах, а руководствуясь лишь интересами дела! Будь я хорошим отцом я сначала дал бы ей время прийти в себя, привыкнуть к жизни в поместье, наладить отношения с Реем! Вместо этого я выставил ей ультиматум во время первого же совместного ужина и заставил умалять меня. Ну и чего я добьюсь таким образом? Того, что она убедится, что её чувства и мнение для меня по-прежнему не важны? Что она, как и раньше, не может рассчитывать на мою поддержку?»

Дэвид потянулся и взял ладошки дочери в свои. Её тонкие пальчики мелко дрожали.

– Прости меня, моя хорошая, – сказал он с искренним даже не раскаянием, а самобичеванием в голосе. – Прости старого дурака, который привык думать сначала о бизнесе, а потом о чувствах дорогих ему людей. Разумеется, я всему тебя научу. Я уделю тебя столько время, сколько ты сама захочешь.

Его речь так растрогала Викторию, что на глазах у неё выступили слёзы. Она улыбнулась сквозь них и её глаза засияли от облегчения и благодарности.

– Ну что ты, папа, – тихо произнесла она, слегка зарумянившись от смущения. – Не говори о себе так. Ты просто хотел как лучше. Я понимаю.

Ей счастливо улыбнулись в ответ и заверили:

– Мы начнём с того, что ты посчитаешь нужным. Без давления и спешки.

А вот наблюдавший за этой семейной идиллией Рей счастлив не был. Он был в ужасе, который рос в нём с каждой секундой: «Да она просто веревки из него вьёт! – размышлял он. – Если он уже ни в чём не может ей отказать, что будет дальше? А дальше она вновь начнёт настраивать отца против меня, и он снова начнёт разрываться между нею и мною, что при его больном сердце чревато сердечным приступом. Какой же я болван! Зачем я отказался обучать её? Ведь в этом случае она всё время была бы у меня на глазах. Хотя… Может ещё не всё потеряно?»

– Па, я тут подумал… – почесал он затылок. – И решил, что ты прав. Мы с Тори больше не маленькие дети. И нам пора научиться ладить друг с другом. Тем более, теперь, когда ей принадлежат виноградники и винодельня, а мне – все наши деньги. Но, конечно, если Тори не хочет даже попытаться наладить со мной отношения, я не стану навязываться, – «скромно» заверил он, подумав при этом: «Твой ход, дорогая сестрёнка!»

«Вот же ж жучара! Опять задумал какую-ту пакость! – мысленно выругалась Виктория, увидев торжество в насмешливых тёмно-карих глаз. И снова мысленно выругалась, только теперь уже нецензурно, увидев, какой надеждой зажглись глаза её отца.

Ну вот и что ей оставалось делать? Не могла же она оттолкнуть столь «любезно» протянутую ей руку дружбы! Чтоб её!

– Я… – Виктория тяжело вздохнула, облизав при этом губы. – Конечно же, я хочу попытаться наладить с тобой отношения, Рей, – заверила она сводного брата, чувствуя, как от нервного напряжения у неё сводит живот и подёргивается правое веко.

– Отлично, – улыбнувшись во все тридцать два зуба, кивнул мужчина. – Тогда с завтрашнего утра и начнём, – объявил он. – Я как раз собирался заняться зеленой обрезкой и так как работа это кропотливая, помощь мне не помешает.