Текст книги "История русской культуры: XIX век"

Автор книги: Наталья Яковкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

Душой измученною болен,

Ничем не мог он быть доволен,

Все горько сделалось ему.

И все на свете презирая,

Он жил, не веря ничему

И ничего не признавая. ⁴⁹

«Демонизм» в поэзии Лермонтова был порожден драматическим столкновением идеальных порывов с действительностью. Результатом этого столкновения являлись разочарованность, озлобленность, отверженность. Но подобная трактовка сильной личности, стремящейся к свободе, обусловливалась особенностями эпохи. В эти годы сложной идейной и художественной жизни начинается литературная деятельность и одного из величайших русских писателей Н. В. Гоголя, творчество которого отразило характерные черты эпохи.

Уже в гимназические годы у будущего писателя пробудилась неудовлетворенность застойной жизнью украинской провинции и жажда общественно-полезной деятельности. Задумываясь о своем жизненном предназначении, он считал себя обязанным сделать «что-то для общего блага». «Приехав в Петербург, он пытается найти себя в театре, на государственной службе, на ниве просвещения и, наконец, в литературе. В театр Гоголя не приняли, с государственной службы, дослужившись до должности помощника столоначальника, он ушел сам, занявшись педагогической деятельностью, – с 1831 по 1835 год он служил учителем истории столичного Патриотического института». ⁵⁰Эти годы были тяжелым периодом в жизни молодого писателя – столичная жизнь оказалась непомерно дорогой для провинциального юноши, обладавшего очень скромным достатком. Первые шаги на литературном поприще также были неудачными. Опубликование юношеской романтической поэмы «Ганс Кюхельгартен» вызвало лишь насмешливо-неодобрительные рецензии. Но первая неудача не ослабила его интереса к литературе, искусству. Гоголь усердно посещает Академию художеств, занимаясь там живописью, продолжает и литературную работу. В письмах к матери он просил сообщать о народных поверьях украинских крестьян, их обычаях, нравах. Все это послужило материалом для написания «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Первая повесть из этого сборника «Вечер накануне Ивана Купалы» появилась без фамилии автора в февральской и мартовской книжках «Отечественных записок» за 1830 год. К этому времени Гоголь сблизился с рядом петербургских литераторов – Дельвигом, Жуковским, Плетневым. В конце мая 1831 года состоялось знакомство Гоголя с Пушкиным. Сближению их способствовало совместно проведенное лето 1831 года, во время которого Гоголь устроился домашним учителем в одном семействе в Павловске, по соседству с Царским Селом (ныне г. Пушкин), где жил на даче поэт. Позднее Гоголь вспоминал о своих почти каждодневных встречах и беседах с Пушкиным и Жуковским. Беседы и последующая дружба с Пушкиным имели для Гоголя огромное значение. Позднее он скажет: «Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина... Ничего не предпринимал, ничего не писал я без его совета».

«Вечера на хуторе близ Диканьки» сразу же обратили на себя внимание читающей публики и критики яркостью поэтических красок в изображении народной украинской жизни, тонким и добродушным юмором. Пушкин отмечал в них «истинную веселость», Белинский назвал «поэтическими грезами». И действительно, романтизм повестей – в устремлении автора в мир прекрасного, мир, отрешенный от «существователей». В этом фантастическом мире все исполнено красоты – статные, мужественные парубки с огненными очами, миловидные чернобровые дивчины, красочные национальные костюмы; прекрасна и природа, на фоне которой развертывается действие. Следуя традициям романтизма, Гоголь, рисуя поэтические картины природы, одухотворял природу, делая соучастницей событий. Так, в канун Ивана Купалы Левко, герой повести «Майская ночь, или Утопленница», приходит на берег пруда, чтобы найти клад: «...Ночь казалась перед ним еще блистательнее. Какое-то странное, упоительное сияние примешалось к блеску месяца. Никогда еще не случалось ему видеть подобное. Серебряный туман пал на окрестность. Запах от цветущих яблонь и ночных цветов лился по всей земле...». Таинственный ночной пейзаж является как бы прелюдией к появлению русалок.

В присущей романтизму сказочно-фантастической форме излагается история любви Петра Безродного и Пидорки из повести «Вечер накануне Ивана Купалы». Заметив любовь Петра к своей дочери, отец ее, богатый крестьянин, прогоняет бедняка Петра. В отчаянии Петро обращается к «дьяволу в человеческом образе». По наущению его в ночь на Ивана Купалу Петро убивает брата Пидорки Ивася, чтобы овладеть кладом. Став богатым, Петро забывает о преступлении, женится на любимой девушке и... «начали жить Пидорка да Петрусь словно пан с панею. Всего вдоволь, все блестит...». Но какое-то неясное воспоминание мучит Петро. «Все думает и как будто бы хочет что-то припомнить». И когда, наконец, с помощью колдуньи он вспоминает о совершенном преступлении, наступает час расплаты. Прибежавшие к хате люди увидели, что она полна дыма, «и посредине только, где стоял Петрусь, куча пепла, от которого местами поднимался еще пар». А вместо мешка с золотом остались одни битые черепки.

Таким образом, моральный аспект фантастического повествования, близкий балладам Жуковского и повестям А. Бестужева, – романтическое противопоставление добра и зла, мечты и суровой жизни – разрешается фатальным возмездием.

Все повести «Вечеров на хуторе близ Диканьки» носят яркий национальный колорит – обычаи, говор, типы персонажей воспроизведены почти этнографически точно. Само построение сюжета близко к фольклорной традиции, что также характерно для романтической литературы.

«Вечера» принесли Гоголю широкую известность, что дало возможность отдаться литературной работе. Вслед за первым сборником повестей он выпустил второй под названием «Миргород», который создавался писателем после пяти лет петербургской жизни, когда непосредственные детские воспоминания об Украине потускнели, переосмыслились в новом плане. В повестях, которые вошли в «Миргород», «Гоголь ополчился против пошлости, как главного своего врага», срывая с мирной идиллической жизни «Старосветских помещиков» ее внешнюю привлекательность и демонстрируя ее пустую мертвенную сущность. Знаменательно, что заканчивается сборник грустной, осенней картиной, вызывающей чувство скуки и тоски: «Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо. – Скучно на этом свете, господа!». ^{5 1}В этих последних словах явственно слышится голос уже не веселого, а грустного Гоголя с его глубоко проникающим в русскую действительность взглядом, подмечающим грубость и пошлость, своекорыстие и тупость.

Вторая часть «Вечеров» демонстрирует появление новых тенденций в творчестве Гоголя. Эти тенденции получают дальнейшее развитие в сборнике «Арабески». В повестях, вошедших в сборник, Гоголь отказывается от украинской тематики и обращается к петербургской действительности, причем жизнь столицы с утомительной суетой и страшными противоречиями представляет резкий контраст высоким и честным устремлениям человеческого духа. В повести «Невский проспект» приключения двух героев – художника Пискарева и поручика Пирогова развертываются на фоне городской жизни и в конечном итоге определяются ею. Художник Пискарев во встреченной незнакомке видит черты идеальной женской красоты, своего рода мадонну, которой готов поклоняться. Но «божественная» женщина оказывается проституткой. За великолепным фасадом столицы скрывается отвратительное дно – публичные дома, «где основал свое жилище жалкий разврат».

Неудачу терпит и поручик Пирогов. Понравившаяся ему блондинка оказывается вполне добродетельной, но глупенькой женой ремесленника. Разъяренный супруг бьет поручика. Но оскорбление Пирогова быстро проходит – покушав слоеных пирожков в кондитерской, он отправляется на вечеринку к приятелю, где лихо отплясывает мазурку. В образе бравого поручика автор обличает бездуховность и пошлость, которые так характерны для шумной и бестолковой столичной жизни.

В петербургский цикл повестей Гоголя вошли также написанные позже «Нос» и «Шинель». Знаменитая повесть о скромном и безответном титулярном советнике Акакии Акакиевиче не только открыла новый этап в творчестве писателя, но и положила начало освещению в русской литературе глубоко гуманной темы – темы беззащитного, честного труженика, «маленького» человека.

Образ Акакия Акакиевича в вицмундире «какого-то рыжевато-мучного цвета», не знающего иной радости и иного смысла жизни, как переписка ведомственных бумаг, его коллег-чиновников, которые скрашивают свои досуги вистом, «прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков», и вся эта картина существования людей «с четырьмястами рублей жалования», словно выхваченная из жизни, – как далеки они от празднично-красочных сцен, фантастических историй «Вечеров на хуторе близ Диканьки».

В сборник «Арабески», кроме повестей «Невский проспект», «Нос», «Портрет», «Шинель», «Записки сумасшедшего», вошли и статьи по вопросам истории и искусства – «Скульптура, живопись и музыка», «Последний день Помпеи», «О малороссийских песнях», «Несколько слов о Пушкине». Гоголя в это время чрезвычайно интересовали судьбы народов, их историческое прошлое, особенно серьезно изучалась им история Украины. Статьи, вошедшие в «Арабески», были объединены мыслью о своеобразии национальных культур. По словам Гоголя, «народность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа». Таким образом, понимание народности у Гоголя было значительно глубже, чем у писателей-романтиков второй половины 20-х – начала 30-х годов. Иной оказалась и гоголевская оценка в целом литературного романтизма, который он критикует за личностный аспект в творчестве, препятствующий, по мысли Гоголя, широкому охвату жизненных явлений. Так совершался постепенный отход писателя от романтизма.

«История в наше время есть центр всех познаний, – писал в «Обозрении русской литературы 1829 года» И. Киреевский, – направление историческое обнимает все».

Историческая тема стала особо популярной у писателей-романтиков, которые видели в истории не только способ познания национального духа, но и действенность использования опыта прошлых лет. Наиболее популярными авторами, писавшими в жанре исторического романа, были М. Загоскин и И. Лажечников.

М. Загоскин «Юрием Милославским» начал целую серию своих историко-романтических романов. Обращаясь к событиям 1612 года, автор описывает на их фоне сложные, а подчас фантастические приключения князя Милославского, героизируя его образ. Занимательная фабула, романтические черты в характерах героев, правда, лишенных исторической достоверности и социальной обоснованности, и особенно различные таинственные обстоятельства, ворожбы, предсказания и т. п. вызывали необычайную популярность романа у широкого читателя. Несмотря на склонность к официально-охранительному толкованию событий, роман Загоскина привлекал читателей и поэтическим изображением «народного настоящего прошлого». И. С. Аксаков в историко-литературном очерке отмечал, что первый роман Загоскина именно этим произвел сильное впечатление: «русский ум, дух и склад речи впервые послышался на Руси в этом романе». Необычайная популярность романа, который при жизни автора выдержал восемь изданий, вызвала многие подражания. Предприимчивые фабриканты даже начали выпускать головные платки с изображением Юрия Милославского.

Сюжет второго романа Загоскина «Рославлев» относится к 1812 год. На фоне военных событий Отечественной войны развертывается личная драма героя – Владимира Рославлева, невеста которого Полина, изменив ему, вышла замуж за француза – г. Сеникура. Позднее, однако, этот брак становится причиной глубоких душевных терзаний героини, чувствующей себя изменницей во время начавшейся войны. Последовавшая смерть ребенка воспринимается ею как небесная кара за измену Родине. Судьба главного героя также изобилует многочисленными приключениями – ранение, спасение из захваченной французской армией Москвы, столкновение с французским отрядом и последующий плен, вследствие которого он попадает в Данциг и встречается с Полиной.

Так идеи борьбы за освобождение отечества, столкновение доброты и злых стремлений, характерные для романтических произведений 20-х годов XIX века, были продолжены Загоскиным. При этом он старался исторически верным изображением быта сделать правдоподобным фантастический сюжет.

Кроме этих двух, Загоскиным был написан еще ряд исторических романов: «Аскольдова могила, повесть времен Владимира Мономаха», «Кузьма Петрович Мирошев, русская быль времен Екатерины II», «Русские в начале XVIII столетия» и др. Однако они не вызвали большого читательского интереса и скоро были забыты.

Исторические романы И. И. Лажечникова носят несколько иной характер. («Ледяной дом», 1835, «Басурман», 1838, «Последний Новик», 1831-1833). Наиболее известным стал его роман «Ледяной дом» из эпохи «бироновщины». В нем на фоне исторически верных зарисовок жизни и быта XVIII века развертываются драматические события эпохи «немецкого засилья», интриги, столкновения «злых» и «добрых» реально существовавших исторических лиц. Сюжет романа также строится не на вымышленных, а на достоверных фактах, сохраняя в то же время черты романтического вымысла. Центральной темой романа стала «роковая» любовь главного героя Волынского к молдаванской княжне Мариорице. В судьбу их вмешивается мать Мариорицы, таинственная цыганка. Примечательно, что образ Волынского обрисован не однозначно – это и пламенный патриот, человек «глубокий и могучий духом», и ветреный волокита, государственный муж – и гуляка праздный, искусный политик – и не умеющий владеть собой юноша и т. п. В этом автор несколько отходит от традиций романтизма. Рассказывая о борьбе Волынского с Бироном и «бироновщиной», Лажечников почти не касался политической основы этого конфликта, сосредоточив внимание на изображении историко-этнографических деталей и психологических драмах героев. Любовная драма Волынского и княжны Мариорицы, по существу, заслонила политические события эпохи.

В то же время романтическая основа, известный историзм и гуманная позиция автора привлекали и привлекают читателей к его произведениям. Романы Лажечникова, по выражению Белинского, «достойны почетного упоминания в истории русской литературы».

§ 9. ЛИТЕРАТУРНЫЕ САЛОНЫ

Политические и литературные салоны возникли в Европе в XVIII веке, исполняя подчас значительную роль в культурной и общественной жизни страны. В России они стали появляться в конце XVIII века, но особого расцвета достигли в 20-30-х годах XIX века. Принадлежавшие людям, причастным к искусству, или сановным меценатам, салоны тех лет собирали представителей как дворянской интеллигенции, так и «высшего света». В них обсуждали последние литературные, театральные или политические новости; читали стихи, музицировали, пели. «Выдающиеся умы» блистали перед слушателями своими ораторскими дарованиями. Здесь же происходила светская тренировка ума и чувств: встречаясь с людьми «своего круга», шутили, злословили, флиртовали.

В целом, салоны были сугубо дворянским явлением культурной жизни, но характер и даже состав их были разнородными. Наряду с салонами, где преобладали литературные или театральные интересы, возникали и такие, посетители которых обсуждали, главным образом, научные проблемы или вопросы просвещения. С течением времени в салонах начинают принимать участие, кроме великосветской знати и просвещенного дворянства, представители разночинной интеллигенции. Таким образом, характер салонов изменялся в соответствии с развитием культурной и общественной жизни страны.

Примером типично великосветского салона может служить салон Елизаветы Михайловны Хитрово, урожденной Кутузовой. Семья М. И. Кутузова ни по происхождению, ни по состоянию не принадлежала к высшим слоям российской знати, однако заслуги фельдмаршала чрезвычайно возвысили ее положение. По отзывам современника, Елизавета Михайловна, «не отличаясь особенным умом, обладала в высшей степени свесткостью, приветливостью самой изысканной...». Салон ее, так же как и «вечера» ее дочери, графини Фикельмон, носили «эклектический» характер в смысле духовных интересов. «Вся животрепещущая жизнь европейская и русская, политическая, литературная, общественная – имела верные отголоски... в двух этих родственных салонах... (здесь) можно было запастись сведениями о всех вопросах дня, начиная от политической брошюры и парламентской речи французского или английского оратора и кончая романом или драматическим творением одного из любимцев той литературной эпохи. Было тут обозрение текущих событий, были первые лица Петербурга с суждениями своими, был и легкий флирт». Если в салонах Е. М. Хитрово, Фикельмон и им подобных занимались в основном обсуждением текущих новостей и «легким флиртом», то целый ряд великосветских гостиных и салонов отличались художественной сферой интересов.

Одним из таких наиболее известных великосветских салонов был салон Зинаиды Александровны Волконской, замечательной женщины своего времени. По рождению (княгиня Белосельская-Белозерская) и по мужу она принадлежала к высшему кругу дворянства, получила прекрасное европейское образование, так как росла и воспитывалась во Франции, обладала разносторонними дарованиями – увлекалась искусством, прекрасно пела и рисовала, в то же время успешно занималась математикой. Ее стихи, отрывки из путевых заметок (она много путешествовала), кое-какие статьи печатались в «Московском Телеграфе», «Московском Вестнике», «Литературной газете», в альманахе «Северные цветы». Пушкин посвятил ей своих «Цыган». Культ высокого и чистого искусства определял характер ее вечеров. Страстная любительница музыки, она устраивала у себя не только концерты, но ставила целые итальянские оперы, «являясь сама на сцене в роли Танкредо, поражая всех игрою и чудным голосом; трудно было найти равный ей контральто». Хоры в операх состояли из «любителей» – князей Петра и Александра Мещерских, братьев Берс и др. Не ограничиваясь оперными постановками, княгиня Волконская являлась и во французских пьесах – комедиях Мольера. В ее салоне, где, по словам посетителя, «все дышало грацией и поэзией», собиралось «самое блестящее общество первопрестольной столицы». «В великолепных залах Белосельского дома... оперы, живые картины, маскарады часто сменяли друг друга». Блистая в свете умом, образованием, талантами и богатством, княгиня Зинаида Александровна «украшала свой дом оригиналами и копиями знаменитейших произведений живописи и ваяния; комнаты своего дома, настоящего музея, она раскрашивала фресками в стиле разных эпох...». Бывали у нее, помимо «цвета тогдашнего аристократического общества», литераторы и поэты – Вяземский, Пушкин, Баратынский, Дельвиг, Мицкевич, Одоевский.

Салон княгини Волконской существовал в Москве с 1824 по 1829 год. В ее доме останавливалась М. Н. Волконская, следуя в сибирскую ссылку за своим мужем – декабристом князем С. Г. Волконским. В 40-х годы 3. А. Волконская уехала в Италию, где прожила до своей кончины.

В Петербурге в эти же годы одним из наиболее интересных салонов был салон А. Н. Оленина. Алексей Николаевич Оленин сыграл значительную роль в истории русской культуры первой половины XIX века, как человек разносторонне одаренный и широкообразованный. Десятилетним мальчиком он был отвезен отцом, Касимовским предводителем дворянства, в Петербург к родственнице княгине Е. Р. Дашковой. Представленный Екатерине II, он был зачислен в пажи и для «обучения военным наукам и словесности» отправлен в Дрезденскую артиллерийскую школу. Там наряду с военными науками изучал в королевской библиотеке археологию и историю древнего мира, пристрастился к живописи, изучал гравировальное искусство. По возвращении в Петербург был избран в члены Российской академии за работу по составлению словаря старинных русских военных речений, сблизился с Державиным, Дмитриевым, Батюшковым. В 1790 году участвовал в шведской войне, был произведен в полковники, но уволился с военной службы; увлекаясь искусством и будучи способным рисовальщиком, иллюстрировал сочинения Державина, басни Хемницера, одновременно серьезно занимался археологией и в 1809 году организовал «экспедицию для открытия и описания древних достопримечательностей». Свои обширные знания Оленин неустанно пополнял, так, владея пятью европейскими языками, зная латынь и греческий, он уже в зрелом возрасте начал изучать арабский и древнееврейский.

Свои научные знания Оленин успешно совмещал с государственной службой. В 1808 году он был назначен директором императорской библиотеки, в 1812 году вместо Сперанского стал государственным секретарем. В 20-е годы Оленин – президент Академии художеств и директор петербургской публичной библиотеки. Быстрому его продвижению по службе способствовали не столько высокие связи, сколько выдающиеся организаторские способности, образованность, ум. Сослуживцы отмечали, что его отличало доброжелательное отношение к подчиненным; в общении Оленин был прост, доступен, внимателен.

«Дом Оленина, – писал историк Петербурга Пыляев, – соединял все, что было замечательного в Петербурге по части литературы и искусства. Здесь Озеров читал в первый раз свою трагедию „Эдип в Афинах”; тут раздавались роли артистам: Яковлеву, Шушерину, Семеновой; здесь писал свои чудные декорации Гонзаго и строил свои театральные машины славный механик итальянец Бриганций». В его гостиной собирались люди самых различных художественных направлений, писатели, художники, музыканты, ученые. Среди них Гнедич, Озеров, Крылов, Батюшков, Грибоедов, Жуковский, Катенин, Пушкин, Карамзин, Брюллов и Кипренский. Вместе с тем оленинский салон, наряду с художниками и поэтами, посещали и представители передовой дворянской интеллигенции. Среди них – будущие декабристы: братья Муравьевы, Никита и Александр, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, полковник генерального штаба И. Г. Бурцов, штабс-капитан А. О. Корнилович, сослуживец сына хозяина, Петра Алексеевича Оленина, по Семеновскому гвардейскому полку князь С. П. Трубецкой. Художник и медальер Ф. П. Толстой, будучи членом Коренной управы Союза Благоденствия, ввел в дом Оленина братьев Бестужевых – известного романиста Александра и Николая, историка русского флота. Бестужевы с детства увлекались искусством, особенно рисованием.

Мемуары сохранили картину оленинских вечеров. «Предметы литературы и искусства оживляли разговоры, – писал часто бывавший в салоне С. С. Уваров, – совершенная свобода в обхождении, непринужденная откровенность, добродушный прием хозяев давали этому кругу что-то патриархальное, семейное... Сюда обыкновенно приводились все литературные новости, вновь появившиеся стихи, известия о театрах, о книгах – словом, все, что могло питать любопытство людей, более или менее движимых любовью к просвещению». ⁵²Наиболее близок был хозяину дома И. А. Крылов, с которым его соединяла долголетняя дружба. Оленин покровительствовал баснописцу. По его рекомендации Крылов был принят на службу в Публичную библиотеку. Холостяк Крылов, любивший уют семейного, хлебосольного дома Олениных, стал постоянным посетителем их вечеров.

Однако дружеские отношения не мешали баснописцу иногда высказывать нелицеприятное мнение о хозяине. Есть сведения, что в басне «Соловей», впервые прочитанной в оленинском салоне, содержался намек на Оленина. Действительно, слова басни о том, что «бедняжка Соловей, Чем пел приятней и нежней, тем берегли его плотней» – могли быть прямо отнесены к Оленину, обремененному своими служебными и светскими обязанностями. В эти годы он был президентом Академии художеств, директором петербургской Публичной библиотеки, статс-секретарем, членом Государственного совета – и не имел времени для научных занятий.

О чтении басен Крылова в салоне Оленина упоминала в своих воспоминаниях и А. П. Керн. На одном из вечером у Олениных она встретила А. С. Пушкина, но сначала не заметила его, так как вниманием ее полностью завладел Крылов: «Я никогда не забуду, – писала Керн, – как он был хорош, читая своего „Осла”! И теперь мне слышится его голос и видится его разумное лицо и комическое выражение, с которым он произносил: „Осел был самых честных правил!”. ^{5 3}Вечера у Олениных кончались обычно ужином, который подавали на маленьких столиках без церемоний и чинов. За ужином продолжались разговоры, шутки. Так было и в тот вечер, когда Пушкин, видимо, не случайно оказался за одним столом с А. П. Керн, тогда состоялось их знакомство, продолжившееся встречами в Михайловском и запечатлевшееся в одном из поэтических шедевров Пушкина («Я помню чудное мгновенье»). Помимо разговоров о литературе и театре и светских бесед в салоне Олениных часто устраивались театрализованные представления, модные тогда «немые картины», разыгрывались шарады.

Летом собрания у Оленина продолжались в его имении Приютино в 17 верстах от Петербурга. Туда приезжало много гостей, особенно на именины хозяйки дома, молодежь водила хороводы на лугу, разыгрывались шарады, часто ставились басни Крылова в лицах.

Более специфически литературный и серьезный характер носили собрания у Жуковского, происходившие с перерывом с 1808 до середины 30-х годов. Первоначально кружок людей, «чувствовавших призвание к литературе и понимавших важность благородных умственных занятий», собирался у Жуковского по пятницам в течение 1808 и в начале 1809 года. Среди посетителей были и литераторы Батюшков, Гнедич, Вяземский, и такие видные сановники, как Сперанский и Оленин, и люди, интересовавшиеся литературными занятиями и в какой-то мере причастные к ним: Уваров, Дашков, Блудов, С. Румянцев (брат Н. П. Румянцева). Часто бывал и Крылов, который особенно любил собрания у Жуковского, «где отсутствие дам, чтение литературных новостей и большая свобода в отношениях развязывали его всегдашнюю осторожность». Бывавший на этих собраниях Плетнев особенно отметил атмосферу, царившую на них: «Сфера идей, тон суждений, краски языка естественно соглашались с понятиями, стремлениями и умом лиц, соединенных в собрание. ... ни тени взаимной зависти...».

После перерыва салон Жуковского был возобновлен в середине 30-х годов по субботам.

«Многие из тогдашних (то есть прежних) посетителей... опять к нему явились, но еще многочисленнее было молодое поколение талантов. Они все были радушно принимаемы добрым хозяином. Им всем у него было равно весело и равно полезно. Живой, острый, окрепший в мышлении ум Пушкина блистал в разговорах светлостью идей, быстротой соображения и верностью взгляда». ⁵⁴Кроме Пушкина, из «молодых талантов» Жуковского посещали Гоголь, М. И. Глинка, Виельгорский, а из прежних посетителей – Крылов, Гнедич, Вяземский. В салоне читались новые произведения. Глинка – начинающий композитор – музицировал.

Более демократичным, чем салон Жуковского, был салон С. Д. Пономаревой, получивший широкую известность главным образом среди молодых литераторов. Широко образованная, способная женщина, она с 1815 года стала собирать у себя друзей, причастных к литературе. Один из них, баснописец и издатель журнала «Благонамеренный» А. Е. Измайлов, так отзывался о Пономаревой: «Она действительно имеет необыкновенные таланты и получила отличное воспитание; знает прекрасно немецкий, французский, итальянский языки, отчасти латинский; переводит на русский прозою лучше многих западных литераторов, пишет весьма недурно стихи, рисует, танцует и играет на фортепиано превосходно». С лицейских лет посещал салон и А. А. Дельвиг, посвятивший хозяйке несколько сонетов. В гостиной С. Д. Пономаревой можно было встретиться почти со всеми петербургскими литераторами. По отзыву современников, это был наиболее демократичный из дамских салонов того времени, как по непринужденной атмосфере собраний, так и по составу посетителей. Молодые поэты очень ухаживали за веселой привлекательной хозяйкой, любившей различные шутки и розыгрыши; то ей приходила мысль обмануть друзей, переодевшись кучером или кухаркой, то решив испытать кого-либо из поклонников, она ложилась в гроб, изображая покойницу. Душой многих вечеров был остроумный Измайлов, блиставший своими баснями, шарадами, эпиграммами. Он же, обратив внимание на Пушкина и его товарищей-поэтов, привлек их в свой журнал и в возглавляемое им «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств». Однако союз «Благонамеренного» и молодых друзей Пушкина продолжался недолго. Позиции их были слишком различны. Вскоре на страницах журнала появились обвинения Дельвига и Кюхельбекера в «либерализме». Охлаждение между этими двумя литературными группировками выразилось в потоке эпиграмм, часть из которых зачитывалась в гостиной Пономаревой, которую продолжали посещать и те, и другие.

Двоюродный брат А. А. Дельвига Д. И. Свербеев писал, что «один день у нее бывали литераторы одного кружка, другой день – другого. Впрочем, случалось литераторам разных кружков встречаться у нее, но встречи эти никогда не были поводом к неудовольствию». ^{5 5}В 1824 году из-за скоропостижной смерти молодой хозяйки салон прекратил свое существование.

Наряду с литературными в Петербурге были и театральные салоны, как, например, известный «чердак» Шаховского. Так называли друзья его квартиру, расположенную на последнем этаже. В отличие от великосветских гостей Оленина здесь собирались писатели, журналисты, актеры. Страстно влюбленный в театр хозяин был другом и наставником многих молодых драматических артистов. Вопросы театра занимали главное место в беседах его гостей.

В 30-е годы салоны начинают носить более сдержанный, серьезный характер. Сказались изменения в общественной обстановке. После 1825 года – осторожнее, а подчас и опасливее становятся разговоры, сужается круг общения, реже устраиваются в салонах различные развлечения – театрализованные представления, шарады и т. п.

Наиболее интересным в этот период был салон Е. А. Карамзиной, вдовы историка, – «самая остроумная и ученая гостиная в Петербурге», по отзывам современников. Друзья – литераторы и начинающие молодые писатели – постоянно собирались в доме Карамзиных еще при жизни хозяина, который был «одушевителем молодого поколения». После его смерти Екатерина Андреевна продолжила эту традицию. «У них каждый вечер собирался кружок, состоявший из цвета тогдашнего литературного и художественного мира: Глинка, Брюллов, Даргомыжский – словом, все, что носило известное в России имя в искусстве, прилежно посещало этот радушный, милый, высокоэстетичный дом». Постоянными посетителями были: Жуковский, Пушкин, Хомяков, А. И. Тургенев. Атмосфера интеллектуальных интересов и доброжелательности объединяла очень разных посетителей. «Вельможи, дипломаты, писатели, светские львы, художники – все дружески встречались на этой общей почве; здесь всегда можно было узнать последние политические новости, услышать обсуждение вопроса дня или только что появившейся книги». ^{5 6}Вечера начинались в 10 часов и длились до 1 часу, иногда 2 часов ночи. В обычные дни гостей было 8—10 человек, в воскресенье – более. Обстановка была самая скромная – гостиная с мебелью, обшитой красным шерстяным штофом, выцветшим от времени, скромное угощение, которое состояло из очень крепкого чая с очень густыми сливками и хлеба с очень свежим маслом, из которого Софья Николаевна (дочь историка – Н. Я.)умела делать необычайно тонкие тартинки, и все гости находили, что ничего не могло быть вкуснее чая, сливок и тартинок Карамзинского салона». ⁵⁷По наблюдению внимательной и тонкой мемуаристки, «люди отсюда выходили освеженные, отдохнувшие и оживленные». Причиной этому опять-таки был общий настрой – «в гостиной Карамзиной предметом разговоров были не философские вопросы, но и не петербургские пустые сплетни. Литература, русская и иностранная, важные события у нас и в Европе, особенно действия тогдашних государственных людей Англии – Каннинга – и других составляли чаще содержание наших бесед. Эти вечера, продолжавшиеся до поздней ночи, освежали и питали наши души и умы, что в тогдашней душной петербургской атмосфере было особенно полезно». ⁵⁸Гостиная Карамзиной, – вспоминал другой современник, – была единственной в Петербурге, где не играли в карты и говорили по-русски.