Текст книги "Русская Прага"

Автор книги: Наталья Командорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Петровские наказы русскому послу Павлу Ягужинскому

И Петр решается на реформирование своего театрального детища. Но на этот раз он обращается к опыту и профессионализму представителей не из Германии или Голландии, а из славянских государств. Предполагалось, что чехам, говорящим на родственном языке, будет легче и быстрее освоить русский.

Некоторые исследователи считают, что русский царь выбрал Чехию потому, что бывал там несколько раз и хорошо ее знал. Но почему тогда в своем распоряжении послу России в Австрии Павлу Ивановичу Ягужинскому (1683–1736) Петр говорит не о стране или чешской нации в целом, где бродячие театральные труппы были необычайно распространены в то время, а выделяет конкретно Прагу?.. Не служит ли это дополнительным основанием для предположения о так называемом «пражском периоде» великого Петра?..

Русский государь в 1720 году через Посольский приказ направил графу Ягужинскому в Вену поручение: «…нанять из Праги компанию комедиантов таких, которые умеют говорить по-славянски или по-чешски…»

Известный русский государственный деятель и опытный дипломат Павел Иванович Ягужинский, сам в молодости будучи музыкантом в лютеранской кирхе, прекрасно знал, чего от него хочет царь. К тому же, родившийся в сопредельной Польше, он хорошо ориентировался в жизни Чехии, а Прагу знал как свои пять пальцев. Однако даже он не смог полностью выполнить задачу. Из восьми подобранных им комедиантов «немецкой и богемской компании» только четверо разговаривали на чешском языке.

Когда кабинет-секретарь получил рапорт Ягужинского в ответ на царское поручение и доложил о нем государю, Петр не сдержался.

– Безобразие!.. – возмущенно воскликнул он. – Как можно не знать язык страны, в которой живешь?! Даже я выучил немало чешских слов, хоть и редко там бываю… – Царь помолчал и уже задумчиво продолжил: – Знал бы король их батюшка, Карлуша, во что превратили иноверцы его златую Прагу… Не дай бог такого для моего Петербурга!..

Петр Алексеевич печально взглянул на придворного и добавил:

– Был бы жив мой верный друг Лефорт, то убедился, насколько я был прав двадцать лет назад…

Посол Прокофий Возницын «в белых шубах на соболях»

Великое русское посольство, которое весной 1697 года выдвинулось в сторону западных границ, представляло собой длинную вереницу более тысячи подвод и саней. На них разместилось около трех сотен участников миссии: дипломаты, волонтеры, военные, переводчики, писари, священники, лекари, конюхи, повара и даже ремесленники.

Русские въезжали в европейские города «…столь пышно, как никогда и нигде того не случалось, – писал А. Н. Толстой. – Впереди поезда вели верховых лошадей под дорогими чепраками и попонами, за ними – прусские гвардейцы, пажи, кавалеры и рыцари. Оглушительно гремели русские трубачи. За ними шли тридцать волонтеров в зеленых кафтанах, шитых серебром. Верхами – посольские в малиновых кафтанах с золотыми гербами на груди и спине. В развалистой, кругом стеклянной карете ехали три посла – Лефорт, Головин и Возницын – в атласных белых шубах на соболях, с бриллиантовыми двуглавыми орлами на бобровых, как трубы, горлатных шапках. Сидели они, откинувшись, неподвижно, как истуканы, сверкая перстнями на пальцах и на концах тростей. За каретой – московские дворяне, надевшие на себя все, что было дорогого…».

В составе транспортных средств числился специальный обоз с русскими дарами, которыми предполагалось отблагодарить европейцев за прием и возможность получить новые знания. Только одни собольи шкурки на том обозе оценивались на огромную по тем временам сумму – около семидесяти тысяч рублей!..

«Застрявший обоз»

Посетив ряд европейских стран, столь необычное посольство направилось к Австрии. Торжественный въезд Великого посольства в Вену был запланирован на середину июня 1698 года. Однако знаменательное событие отложили, вначале не называя конкретных сроков. В конечном итоге официальная аудиенция русской дипломатической миссии состоялась лишь спустя почти месяц. Причиной задержки австрийским дипломатам был назван… обоз с подарками! Он якобы застрял где-то на чешских дорогах, в районе Праги…

Когда глава Посольства Головин доложил о конфузе Петру Алексеевичу, тот неожиданно обрадовался.

– Замечательная новость! – весело воскликнул царь. – Пускай австрияки поволнуются. Им это на пользу – сговорчивей будут с нами против турков!

Резонное замечание дипломата Головина о том, что из-за этого может возникнуть международный скандал, не возымело на царя действия. Более того: Петр приказал придворному «найти» обоз только тогда, когда на это будет получено его личное царское разрешение.

Забеспокоились и в России, узнав, что Великое посольство вовремя не прибыло в Вену. Срочно были направлены гонцы по маршруту государева передвижения, а с ними – письма. Очевидно, Петр исправно получал все депеши, но почему-то не всегда отвечал на них, так как в одном из своих ответных посланий встревоженным царедворцам он объяснял причины молчания банальной отпиской о плохой работе местной почты: «…A буде думаете, что мы пропали, для того что почты отсюда задержались, – только, слава Богу, – у нас ни един человек не умер, все живы… Я не знаю, откуда на вас такой страх бабий… Пожалуй, не осердись: воистину от болезни сердца пишу… Мы отсель поедем на сей неделе в Вену… Там только и разговоров, что о нашей пропаже… Питер…»

«Их wirtschaft откладывается!..»

Узнав от Петра Алексеевича о конфузе с обозом, Франц Лефорт тоже оживился.

– Их Wirtschaft откладывается, наш маскарад начинается!.. – почти одновременно воскликнули друзья.

Под словом Wirtschaft подразумевался большой и необычный праздник, состоящий из ужина и костюмированного бала, который впоследствии, в июле 1698 года, все же устроил в честь Петра I австрийский император Леопольд I.

А пока… Пока «не найден» был царский обоз с подарками, друзья отправились в необычное путешествие по Праге с переодеваниями. Правда, чтобы не вызывать подозрений со стороны австрийских дипломатов, Петр периодически прерывал экскурсии и мчался во весь опор в Вену, где встречался в запланированное время с императором Леопольдом I в летнем дворце Фаворита, с императрицей Элеонорой-Магдалиной и императорскими принцессами, с наследником престола «римским королем» Иосифом и с важными австрийскими сановниками.

Но как только заканчивался официоз, он садился в карету и приказывал отвезти его в Прагу, где ждал своего друга и повелителя верный Франц Лефорт… Приятелям не впервой было, не забывая о государственных делах, наслаждаться всеми прелестями жизни! За время посольского турне по Европе у них уже имелся опыт исчезать с поля зрения официальных лиц и служб. Так, в Кёнигсберге Петр проигнорировал бесполезные, на его взгляд, приемы и переговоры с курфюрстом и отправился с Лефортом кататься на яхте по Фришгафу… А восхитительная Прага тем более заслуживала почтения и внимания Его Царского Величества…

Они… актерствуют!

Какое-то время ни Головин, ни Возницын, остававшиеся на хозяйстве в Петерсвальде, не придавали особого значения периодическим отлучкам Петра Алексеевича в обществе Франца Лефорта. Они знали о их давнишней дружбе, родстве душ и предполагали, что на этот раз Петр и Франц просто воспользовались вынужденной дипломатической паузой, чтобы побольше насладиться достопримечательностями великолепной Праги. Головин и сам несколько раз предпринимал непродолжительные вылазки, чтобы наведаться в полюбившийся ему город.

Беспокойство пришло после доклада секретного агента Тимохи, негласно приставленного к государю в целях его безопасности.

Слегка заикаясь от волнения, Тимоха сообщил начальству, что, когда государь с Францем Яковлевичем посещали только музеи и театры, бывали на лекциях в Пражском университете, он не беспокоился. Но сейчас они прибились к одной бродячей труппе чешских актерок и артистов, переодеваются в бутафорские костюмы и… актерствуют!.. То есть играют роли в комедиях…

«Слава Богу, что об этом агент узнал первым, – с облегчением подумал Головин. – Теперь главное – обезопасить царя… Но сделать надо хитро, чтобы не вызвать государева гнева… Уговоры и предупреждения не подействуют… Может, самому внезапно найти потерянный обоз?.. Да, пожалуй, это единственный выход. А может, сделать это чужими руками? Возницына, к примеру? Ведь он не в курсе нашего с Петром Алексеевичем разговора…»

^{Монета с изображением профиля Федора Алексеевича Головина}

Отослав агента, Федор Алексеевич, весь в мучительных размышлениях, дождался в тот вечер возвращения царя и все же решился на разговор. Однако, к его неописуемой радости, Петр выслушал Головина спокойно и внезапно сам поставил все на свои места, не вынуждая знатного царедворца идти на сделку с совестью с подставой Возницына. Государь просто приказал «срочно найти» обоз, а всему Посольству – отправляться в Вену.

Некоторые биографы Петра Великого полагали, что он был равнодушен к театру. Но так ли это?..

«Хочу такой же город…»

Когда Головин уходил от Петра Алексеевича, то заметил необычайную бледность лица государя. Он не догадывался, что причиной царского беспокойства была ссора между Петром и Францем Лефортом – пожалуй, последняя в их взаимоотношениях. Через год Лефорт заболел и умер. Опечаленный Петр по этому поводу впоследствии сказал: «На кого мне теперь положиться? Он один был верен мне!..»

А поссорились они якобы из-за пражской гадалки, которая напророчила Петру всяческие беды, включая казнь родного сына Алексея Петровича, и предупредила, что их можно избежать, если царь поборет свою гордыню. Иначе закончится на Петре царская власть по мужской линии и наступит «бабья»…

Рассерженный Петр выгнал взашей предсказательницу и обрушил свой гнев на попавшегося под руку Франца. Лефорт обиделся и зло отвечал, что Петр злится, потому что ворожея попала в точку. А еще верный Лефорт умолял Петра Алексеевича усмирить свою гордыню, так как в противном случае быть многим бедам. Франц Яковлевич даже готов был добровольно расстаться с чином генерал-майора, пожалованным ему царем по случаю рождения царского наследника, – ради того, чтобы Петр Алексеевич прислушался к словам пражской ворожеи.

После этих слов Петр понял, что перегнул палку, и извинился. Друзья помирились, и их разговор переключился на государственные дела. После близкого знакомства с Прагой оба восхищались императором Карлом IV и считали, что российскую державу нужно строить так, как делал это чешский король: фундамент – славянский, надстройка – европейская. При этом нельзя повторять его ошибок и не позволять слишком много вольностей иноземцам в делах хозяйственных и политических. Одно дело – свобода в архитектуре и искусстве, другое – в государственных службах. Если могуч фундамент, любое строение устоит.

– А Прага хороша… – мечтательно произнес Петр I. – Словно памятник на века… Хочу такой же город…

ОПЕРАЦИЯ «ЗВЕРЬ»: ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОССИЮ ЦАРЕВИЧА АЛЕКСЕЯ

Разговор Петра I с наследником

Когда Петр I вернулся в Москву в 1698 году из длительного заграничного путешествия, царевичу Алексею исполнилось восемь лет. Наследник живо откликался на отцовские рассказы о странах, где пришлось ему побывать. Это были те редкие встречи, которые им выпадали в жизни. Как известно, о наследникев основном заботилась сестра Петра царевна Наталья Алексеевна.

Поведал Петр юному Алексею о несравненной Праге. Очевидно, восторг отца этим городом передался сыну, так как царевич нетерпеливо поинтересовался, сможет ли он тоже увидеть этот город. Петр I пообещал исполнить желание наследника.

Однако после этих слов Петр внезапно погрустнел. Он вспомнил пророческие слова пражской гадалки о будущей казни сына. Верил – и не верил. Пока ничто не предвещало недоброго предсказания. Отец с удовлетворением отмечал живой умсвоего наследника, упрямство сына относил к положительным качествам царевича, всячески поощрял его стремление к знаниям.

Петр гордился сыном, когда учитель-воспитатель говорил, что «царевич разумен далеко выше возраста своего, тих, кроток, благочестив», свободно читает, пишет и говорит по-французски и по-немецки, неплохо знает латынь.

Единственное, что не нравилось Петру в сыне как в будущем правителе России – нежелание действовать с позиции силы. «Удался весь в деда созерцательного!..» – частенько в сердцах говаривал царь, имея в виду характер своего отца, Алексея Михайловича, прозванного народом Тишайшим. А своему наследнику Петр пояснял: "Непротивление злу насилием" – это для простого люда, для царя больше подходит "На бунты – насилием, на иноземную угрозу – войной". А ты ведь будущий государь!..»

Как впоследствии показало время, Петр I оказался прав: именно те качества характера, которые не нравились ему в сыне как царском наследнике, и использовали заговорщики, втянув Алексея Петровича в интриги против государя.

По воле отца-государя

Петр I, на примере своего сына Алексея, решил переломить еще одну старорежимную традицию русского престолонаследования, которая заключалась в том, что практически все наследники избирали себе семейную половину среди своих подданных.

^{Алексей Петрович и София-Шарлотта}

На этот раз, не спросив мнения своего сына, Петр, с помощью Меншикова, присмотрел невесту среди иностранных августейших особ. Выбор пал на сестру австрийской императрицы Елизаветы – шестнадцатилетнюю кронпринцессу Софию-Шарлотту. В те времена австрийский двор был одним из самых богатых в Европе.

Алексей покорился воле отца, и в 1711 году состоялось бракосочетание. То, что молодая жена русского царевича не захотела поменять лютеранское вероисповедание на православное, вызвало ропот недовольства среди подданных. Однако самого Алексея Петровича это обстоятельство, похоже, мало волновало.

У них долго не было детей, и только спустя три года после свадьбы, в 1714 году, родилась дочь Наталья. Но даже это замечательное событие не смогло заставить царевича по-настоящему полюбить законную супругу, он по-прежнему уделял ей мало внимания, зачастую с радостью ссылаясь на неотложные дела государственной важности, которые поручал ему отец.

Возлюбленная Ефросинья Федорова

Как свидетельствуют историки, очевидно, на это же время в жизни Алексея Петровича приходится знаменательная встреча с женщиной, которую он полюбил всем сердцем.

Ефросинья Федоровна Федорова была из крепостных, которую якобы «отдал» царевичу один из его приятелей. Случилось это после того, как царевич поведал о своей несчастливой семейной жизни.

По-разному характеризуют Ефросинью исследователи. Историки прошлых веков, как правило, высказывались о ней как о заурядной «крепостной девке», «неграмотной», «глупой», «жадной» и тому подобное. Досталось от них и царевичу, которого описывали как мягкотелого, бесхарактерного и совершенно не пригодного для управления государством. Очевидно, таким образом можно было более рельефно и монолитней показать образ самого Петра и подтвердить непогрешимость его действий во имя сохранения могучей Российской державы.

Более современные исследователи пытаются корректировать традиционно сложившиеся негативы прошлого.

Появляются документальные свидетельства, подтверждающие несомненные таланты Ефросиньи: она имела привлекательную внешность; была грамотной; сама хорошо пела и любила слушать оперную музыку; со вкусом одевалась; была проста в общении, но при этом умела гармонично влиться в любое общество; обладала незаурядными актерскими данными. Немудрено, что Алексей Петрович влюбился в нее без памяти.

«Не только Карлсбад…»

Несмотря на счастье, которое испытывал Алексей Петрович после встречи с Ефросиньей, угрызения совести не давали покоя. Горестные размышления об отвергнутой им неповинной жене Шарлотте, о непростых отношениях с отцом одолевали его. Вовсю старались подлить масла в огонь и придворные. Уступив угрозам и шантажу, Алексей вынужден был отречься от престола в пользу своего сводного брата Петра.

Все это не могло не сказаться на здоровье царевича. Придворные лекари заподозрили начальную стадию чахотки и доложили об этом государю. Петр I распорядился отправить Алексея в Карлсбад на лечение. Известие о предстоящей поездке в Чехию окрылило Алексея Петровича. И тут же в голове мелькнула шальная мысль: «А что, если?..» А еще вспомнились рассказы отца о том, как они вместе с Францем Лефортом, переодевшись в простые платья горожан, бродили по улочкам замечательной Праги…

Исследователь истории Праги С. Петухов предположил, что царевич Алексей во время своей поездки в Карлсбад мог взять с собой и Ефросинью, переодетую в платье служанки. Находясь в неофициальной поездке, без присмотра царских ищеек, влюбленные вполне могли совершить первое свое путешествие в Прагу в 1714 году, а не в 1716-м, как утверждают некоторые историки. Не так уж долог путь в карете, запряженной добрыми царскими лошадьми, из Карлсбада до Праги – даже по тем временам!..

Подставы и подстрекательства

Вернувшись из Карлсбада в Россию, Алексей Петрович опять попал под прицел заговорщиков, недовольных правлением Петра I. Окончательно ослабевший духом от постоянных наветов, слухов, сплетен, шантажа, царевич и опомниться не успел, как был превращен в основное действующее лицо подставных заговорщиков. Последовавшая за этим смерть жены Шарлотты после рождения сына Петра окончательно убедила Алексея в намерении покинуть Россию.

Для бегства он избрал Австрию. Там находились родственники покойной Шарлотты, и у них он надеялся найти покой и сочувствие. Известны его слова, сказанные по прибытии в Вену под покровительство австрийского императора. Алексей Петрович говорил, что ничего плохого не сделал отцу, всегда был ему послушен, ни во что не вмешивался. Даже несмотря на то что его душа никогда не лежала к армейским делам, он всегда исправно выполнял все отцовские поручения, касающиеся военного дела. Узнав, что интриганы-царедворцы с участием Меншикова вознамерились его отравить, император предоставил им свое покровительство. Алексея и Ефросинью, переодетую пажем, спрятали в крепости Эренберг около Вены.

Искушенный дипломат Петр Толстой

Как только Петру I доложили о бегстве царевича, он немедленно вызвал к себе графа Толстого.

Петру Алексеевичу нужен был человек, которого он смог бы отправить на поиски беглеца. Государь прекрасно знал сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки своих соратников, поэтому он посчитал, что лучшей кандидатуры, чем граф Толстой, ему не сыскать. И не только потому, что именно Толстой, как никто другой, мог успешно справиться с любым поручением, и не оттого, что ему доводилось уже бывать в Вене и он владел несколькими иностранными языками, а, скорее всего, главной причиной царского решения явилось то обстоятельство, что при выполнении личных, деликатных, поручений, уже неоднократно ранее поручаемых ему царем, у графа не существовало никаких моральных преград и предубеждений.

^{Петр Толстой}

Царь был взбешен. Петр Андреевич, прослуживший при дворе долгие годы и видевший-перевидевший всякое и разное, не знал еще государя в таком страшном обличье. «Звери!.. Звери!.. – кричал Петр, неизвестно к кому обращаясь, и метался по кабинету. – Звери, и из него звереныша сделали!.. Я к нему с добром, а он – так подставил!.. Предал!.. Перевертыши, никому нет доверия!.. Всех на дыбу!..». При этом он сравнивал сына с саламандрой-зверем, который живет в огне… Такую диковинку Петр вынимал однажды, в бытность Великого посольства, из склянки либавского аптекаря, наполненной спиртом… Зверем-приспособленцем назвал государь царевича Алексея.

Внезапно Петр Алексеевич резко остановился, обратил гневные взоры на Толстого и едко поинтересовался, может ли доверять ему, или, может, граф тоже переметнулся к предателям?

Хитрый царедворец и дипломат в ответ выдержал паузу, лишь после этого сказал тихим голосом, что Лефортом ему уже не суждено стать в жизни царя, но делом своим он не раз доказывал преданность Его Величеству. Так что подозрения Петра Алексеевича беспочвенны.

Петр остыл от спокойного тона Толстого и приказал изловить «звереныша-наследника» вместе с его девкой и пред царские очи доставить. И сделать все в глубочайшей тайне.

Поручение русскому резиденту Веселовскому

Миссия по возвращению царевича Алексея в Россию отнюдь не озадачила Петра Андреевича Толстого (1645–1729). Государь уже не раз поручал искушенному дипломату самые сложные и бесперспективные дела. И всегда Толстой выполнял их с исключительной хитростью, осторожностью и осмотрительностью. И на этот раз он сразу понял свою задачу.

Верный царский служака частенько использовал все средства для достижения цели. Вернувшись от государя, Толстой принялся за дело. Он лично составил план секретной операции и дал ему условное название «Зверь», очевидно, вспомнив «напутственные» воспоминания Петра о либавской диковенке – саламандре-звере, живущем в спирту-огне. Но это было намного проще сделать, чем подобрать себе помощников для столь необычного мероприятия. Однако вскоре все сомнения были отброшены, и он остановился на кандидатуре Абрама Павловича Веселовского (1685–1782), который в то время был русским резидентом в Австрии.

Абрам Веселовский, из обрусевших польских евреев, приходился родственником вице-канцлеру России петровских времен Петру Павловичу Шафирову. Веселовский приглянулся царю и служил на дипломатическом поприще. Впоследствии он оказался замешанным в скандале с ценностями, укрытыми от российской казны знатными царедворцами, и бежал в Женеву. Историки по-разному трактуют личность Веселовского. Одни называют его «авантюристом международного масштаба», другие утверждают, что сам Вольтер ценил Веселовского и считал его своим другом…

Но тогда, в 1716 году, Толстому нужен был именно такой человек: прекрасно ориентирующийся в европейских делах, имеющий обширные связи, владеющий несколькими языками, вхожий в самые разнообразные европейские дома и государственные службы.

Два слова в депеше: «Приступить немедля…», – и Веселовский начал действовать.