Текст книги "То, что не исчезает во времени (СИ)"

Автор книги: Наталья Гриневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– А вы никаких странностей не замечали в поведении вашей приятельницы?

– Какие еще странности? Хорошая женщина, всегда поможет. Я вот в прошлом году сильно болела, так она и за продуктами ходила, и за лекарством, и…

– Она ведь предсказательницей была? На картах могла погадать, да?

– А, да, угадывала. Вот, говорит, зря мы сейчас сходим в магазин – свежее молоко еще не привезли. И точно! Я потом уже всегда ее слушалась. Или идем по улице, а она – смотрите, Мария Петровна, она со мной на «вы» всегда, какая счастливая пара прошла. Да ты-то откуда знаешь, спрашиваю. Сегодня счастливые, а завтра несчастные. Она улыбнется, знаю, говорит.

– А внуки?..

– Один у нее внук. Так Шура ради внука и ездила в Вешки. Сашенька. Ему всего четыре года. Сергей в честь матери назвал. Она его, когда могла, к себе забирала. Может, и на Новый год хотела к себе привезти – на горку сводить, еще там куда. А вот как вышло…

– Спасибо вам большое, Мария Петровна. Вы нам очень помогли. Если вдруг что-то вспомните, услышите, позвоните, – закончила допрос Алла. Одна из версий вполне вырисовывалась: «Пьяный сын, жаждущий денег. Надо ехать в Вешки. Вторая – кто-то, кто знал, что в квартире есть что-то ценное. Если Гергардт работала в полях, могла и найти какой драгоценный камешек, а может, золото. Может, может… В этом направлении – надо встречаться с бывшими коллегами. Посмотрим еще, что покажет опрос, видеокамеры и что скажут эксперты».

Алла сделала пометки в блокноте и отпустила свидетельницу. Увидела Илью, подозвала:

– Илюша, давай внимательно посмотрим квартирку на предмет драгоценных камней, скорее всего, необработанных. Если преступник не нашел, может, нам повезет. Давай я осмотрю кухню и зал, а тебе спальня, санузел и прихожая. Идёт?

– Договорились, – Илья улыбнулся: санузел, конечно, достался ему. Но он любил работать с Аллой Сергеевной, считал ее профессионалом с большой буквы. Она была его наставником, когда он еще только начинал служить в полиции.

Алла вернулась на кухню и первым делом открыла холодильник. Ничего интересного: курица, зелень, фрукты, заготовки. Спиртного нет: или совсем не пьет, или из-за сына не покупает. В навесных шкафах тоже ничего особенного – банки с крупами, посуда и всё, что обычно там и находится.

В зале ее заинтересовал шифоньер. Внутри – белье, одежда на плечиках.

«Небогато, и вообще – зачем в зале этот старый шифоньер? Так, а что там наверху. – Алла взяла стул, чтобы осмотреть вещи, хранившиеся на шифоньере. – Тоже ничего особенного: почти всё, что можно выбросить, но почему-то не выбрасывается. Вот зачем тут коробки, старая корзина? Ну-ка, что в ней? – Алла потянула на себя корзину. – Тяжелая. О, новогодние игрушки, мишура, искусственная елочка, куклы, детские машинки. И пупсик. – Она взяла в руки пупса и сразу вспомнила о без вести пропавшей дочери потерпевшей Ольге. – Сколько бы ей сейчас было? Восемнадцать-девятнадцать. – Алла поставила корзину на место. – А не видно, чтобы хозяйка готовилась к Новому году. Может, с внуком хотела украшать комнату, а елку или лапы в последний день взять, так дешевле. Вопросы, вопросы…»

Уже выходя из квартиры, Алла подняла в прихожей с пола опрокинутую сумку с продуктами. Один мандарин закатился под полку с обувью. Отнесла ее на кухню и выложила продукты в холодильник. Если сын ни при чем, хоть продукты заберет.

Илья тоже ничего особенного не нашел, разве что рассыпанную по полу коллекцию камней. Не драгоценных. Но у какого геолога нет такой коллекции!

А еще в спальне висела картина – девочка идет по полю, усыпанному цветами. Цветочное поле сливается с горизонтом, а хрупкая фигурка девочки словно бы растворяется в пронизанном солнцем воздухе. Сомнений нет, девочка уходит навсегда. Чувствовалось, что рисовал картину любитель, но настроение он передать сумел: беззащитность девочки вызывала у зрителей тревогу и желание остановить её.

«Почему же она не поехала? Или не успела? Или забыла что-то важное и вернулась не вовремя?..» – размышляла Алла.

Осмотр ничего не дал. Было решено ехать в Вешки. И если сын замешан в этом преступлении, брать его тепленьким.

Дорога в Вешки тридцать первого декабря, понятно, будет небыстрой, поэтому Алла вернулась в ОВД – работы в праздники всегда много, всё «по плану происшествий», а в Вешки поехал Илья.

Глава 6. Москва – Вешки, апрель 1920 года

Солнце грело вовсю. Просыхали проспекты и улицы. Набухали почки. Воробьи азартно дрались за крошку хлеба – и где они ее раздобыли? На каждом углу стояли мальчишки, продавали папиросы. И не только они. Вся Москва превратилась в огромный грязный вороватый рынок.

После тяжелой зимы, казалось, что город суетится больше обычного, тревожно, настороженно: что будет дальше? что еще выкинет власть? Холод отступил, а голод остался. Как жить?

Настя брела по улице, держа за руку сына. Брела, потому что устала. Сын не мог идти быстро, а нести его на руках тяжело, сил не хватит.

Много чего изменилось за три года.

Дом Фрола Фомича забрала советская власть под свои нужды, а сам он вместе с дворником Прохором исчез.

«Да у него и деньги, и знакомства, и голова на плечах – не пропадет. А вот я осталась одна с грудным ребенком на руках: Николаша как уехал тогда на Пасху к своим, так и не появился больше. Что с ним случилось? Один бог ведает. Объявила нас советская власть свободными от эксплутаторов, а что делать-то с энтой свободой, не сказала. Хорошо, Аграфена пристроилась снова кухаркой – варить, есть при любой власти надо – и меня с ребенком в свою каморку взяла. Пожалела. Да и к Васеньке привязалась. – Настя посмотрела на сына. – Два с половиной года, а худенький, ростом маленький, и полутора лет не дашь. А и с чего бы ему справным быть?»

Настя как могла подрабатывала, в основном полы мыла. И Васеньку часто с собой брала, дома не оставляла. Вот и сейчас вместе очередь отстояли. Повезло: отоварили 200 грамм хлеба. Настя держала его за пазухой, время от времени проверяя рукой, там ли.

Шла дворами, чтобы срезать путь. За зиму все деревянные ограды у домов были распилены на дрова – ходи где хочешь.

До проулка, где они жили теперь, оставалось пройти совсем чуть-чуть, как вдруг из обгоревшего кирпичного дома выскочили беспризорники.

«Четверо. Выследили! От самой лавки за мной шли, – мелькнула догадка. – Сейчас нападут… отберут хлеб!»

Настя в первые секунды растерялась, но потом быстро схватила сына, прижала его к себе и побежала. Ее без труда догнали, окружили, поставили подножку, толкнули в спину. Она запнулась, потеряла равновесие и упала на колени, стараясь не уронить, не выпустить из рук сына.

Потом, будто опомнившись, закричала:

– Помогите!

Васенька заплакал, тихо, осторожно. И этот тихий жалобный плач ее ребенка придал Насте сил. Прижимая сына и отталкивая лезущих к ней беспризорников, она кричала что есть мочи, не переставая.

Ее схватили сзади за воротник пальто, резко дернули. Чья-то грязная рука полезла к ней за пазуху.

И тут раздался спасительный окрик:

– Вы что, тудыть вашу мать?! А ну пошли отседова, шпана! – кричал мужчина, подбегая к Насте и грозя кулаком вслед убегающим беспризорникам.

Настя замерла, услышав знакомый голос. Подняла голову: не ошиблась ли? Нет, это ее Николаша! Вот не думала не гадала. Ее Коленька, живой! Живой!

Настя и радовалась вроде, и в то же время с тревогой заглядывала Николаю в глаза. Признает ли он ее? Признает ли сына? Не оставит ли их снова?

Николай признал. Как не признать? Вот он, его сын. Его! Нос, губы – один в один, как у него. А глаза Настины. И хотя подженился он в деревне, но солдаток много, а это его кровь. Плоть от плоти, как говорится!

– Ничего, проживем. В деревне-то легче будет, с продуктами получше. А там, даст бог, наладится жизнь. Не может не наладиться, – приговаривал он, обнимая Настю с сыном.

Они стояли посреди грязной московской улицы. Потом пошли к Насте домой.

Настя то принималась рассказывать, перескакивая с одного на другое, о том, как они жили последние три года, то, счастливая, замолкала, слушая Николая – о его житье-бытье.

А Николай выкручивался, что-то сочинял, что-то приукрашивал, но так толком и не объяснил: почему исчез? Куда? Искал ли ее? А Настя и не решилась спросить напрямую. Главное – вот он, рядом. Опора. Мужчина. Теперь не пропадут, теперь легче будет.

Аграфена, пришедшая вечером с работы, тоже обрадовалась встрече, но во взгляде пряталось недоверие:

«Не тот Николашка человек, который нужен Настене. Ох, не тот. Да уж какой есть. По нынешним временам выбирать не приходится. Может, и сладится у них, всё полегче будет».

Рано утром, собрав нехитрый Настин скарб, отправились на рынок, где Николая уже поджидал свояк. Он вместе с Николаем приехал из деревни продать кое-какие продукты или сменять на нужные в хозяйстве вещи, одежку прикупить, если получится, или материю.

Торговля прошла успешно, и теперь свояк торопился домой. Насте не удивился, определил место в телеге, и покатили они прочь из суетливой, горластой и непредсказуемой Москвы.

Свояк всё больше помалкивал, слушая Николая, иногда понукал лошадь. Настя сидела притихшая – и радостно было ей, и немного тревожно: едет в незнакомое место: как там встретят, как все будет? Вася лежал в телеге, поджав ноги, дремал. К новоявленному отцу он отнесся настороженно, всё больше жался к матери. Вот и сейчас голова его покачивалась на ее коленях. И только Николай, возбужденный неожиданной встречей и тем, как жизнь повернула – надо же, отцом стал, – почти всю дорогу не замолкал.

– Да у нас деревня-то небольшая, дворов двадцать будет. И народу за энти годы шибко поубавилось. Барская усадьба Третьякова рядом стоит, еще мой дед там батрачил. Сейчас растащили, спалили… Пруд там еще есть, липы растут. А я сначала у отца жил, матушка еще до войны померла, с братовой женой, с его детями тремя, с племяшами моими. Брат с войны не вернулся. Вроде как пропал Федька. Он у нас старшой. Но ить, бывает, отпишут – пропал, а он раз – и вернулся, ошибочка вышла. Перебрался я в заколоченный, в заброшенный, значит, дом – в этот навряд кто вернется. Бобыль там один жил. Помер. Потом приезжие. Но они недолго. Подправил там чего, жить можно. Теперя ты хозяйкой будешь… и сына вместе растить станем. Ничего, проживем. У меня надел есть. У отца корова отелится, приспрошусь: ежели телочка, возьмем. Или еще где раздобуду. Со мной не пропадешь. В деревне сейчас сытнее, тише, а в городе только успевай оглядывайся.

К обеду, путники, разморенные от жары, тряски, а городские ещё и от свежего воздуха, въезжали в деревню, первый раз упомянутую 1623 году как «сельце Вешки».

Старый дом, в который вселился Николай, располагался почти в центре деревни возле закрытой год назад часовни. Стараниями Николая он смотрелся вполне справным, как и починенная ограда, и притулившаяся рядом с домом подлатанная сараюшка. Только огород начал уже подсыхать и требовал заботы.

Настя, толком не отдохнув с дороги, принялась обихаживать своё новое жилье. И пока Николаша ходил к отцу за молоком, она успела помыть полы в двух комнатах и кухне, постирать занавески, замочить постельное белье и даже затопить печку и сварить нехитрую похлебку из найденной в подполе картошки и морковки.

Ужинали поздно и спать тоже легли поздно – всё время находилось дело, которое требовало женских рук.

– Я завтра в подполе приберусь. Там вроде полка сгнила, Николаша, – говорила уставшая, но счастливая Настя, пожалуй, впервые почувствовавшая себя хозяйкой, – вот что значит своё, это не по чужим углам скитаться.

– Завтра к отцу надо будет сходить, к родне моей. А полку я сделаю, чего там делать-то, – небрежно отвечал Николай, который тоже перешел в другой жизненный разряд – мужа и отца и оттого сразу обрел солидный вид и неспешность в разговоре. – Там у печки корзина стоит, видала, небось. Это матушки моей, покойницы. Она любила ягоду собирать или грибы по осени. Меня часто с собой брала. Я же младшой в семье. Сидим, бывало, на поляне, жарко. Мне побегать охота. А она: «Коленька, собирай, помогай мамке. Зимой варенье запашистое есть будем или пирогов вам напеку. Вкусные пироги-то с чаем». Так-то… Ты корзину не трогай. Пусть стоит там. Всё память об маменьке. Да и большая она, тяжелая. В сарае, поменьше висит, если что понадобится.

Настя слушала и улыбалась, расправляя кровать. Васятка давно спал в другой комнате. Печка еще гудела – признала новую хозяйку. А в деревне стояла непривычная для городской жительницы тишина.

Глава 7

Коттеджный поселок «Вешки-95» светился от новогодних гирлянд, развешанных почти во всех дворах, и от бесконечных салютов.

Чета Супониных ждала гостей. Собирались отмечать Рождество. Должны были приехать Ащеуловы, Сальниковы, обещал быть Люсик, жаль, что Алисочка не вернулась еще из своего «места силы» и где-то вечно в командировках пропадает ее муж Павел, но с особым нетерпением Виктор Семенович ждал Кирилла Зубова, как, впрочем, и его жена Наталья Григорьевна.

Гости в этот раз приехали почти одновременно. Дом сразу наполнился людским гулом – поздравляли, шутили, сплетничали в ожидании ужина.

Наталья Григорьевна, выждав удобный момент, увела Кирилла в свою комнату. Многозначительно поглядывая на молодого человека, заговорила с укором:

– Кирик, я ждала! Когда же ты пригласишь меня где-нибудь посидеть, а, котик?

– Наталек, я уже заказал столик, – соврал Зубов.

– О! Что я слышу! А я приготовила тебе подарок, зайчик мой. Надеюсь, тебе понравится. – Наталья Григорьевна метнулась к старинному комоду и выдвинула нижний шкафчик. Она достала бархатную коробочку и с торжествующим видом поднесла ее слегка растерявшемуся Кириллу – у него подарка для нее не было.

– Что это? Ты всегда что-нибудь придумаешь. – Любовник взял футляр и начал медленно его открывать, стараясь скрыть восторженное нетерпение, а заодно и успеть придумать оправдание для себя. – Ах, Наталек, какая вещь! Я давно мечтал о таких часах! – Он притянул к себе Наталью Григорьевну.

– Наташа! Наталья Григорьевна, ты где? – раздался голос Татьяны Ивановны, жены Бориса Аркадьевича Сальникова.

– Иду! Иду-у-у! – откликнулась хозяйка дома, высвобождаясь из объятий Кирилла, выразительно посмотрела на него и, приложив палец к губам, вышла из комнаты.

Она спустилась на первый этаж, где, конечно же, в центре внимания находился Борис Аркадьевич с очередным анекдотом, а возле него стояли Ащеуловы и Люсик.

Немного погодя вышел и Кирилл и тоже направился в гостиную на первом этаже, где его перехватил Виктор Семенович.

– Кирилл, зайдем ко мне в кабинет на минутку.

– Конечно, – быстро ответил Зубов и посмотрел, не оттопыривается ли у него карман, где лежит подаренная коробочка с часами.

Разговор намечался не из приятных.

– Как наши дела? – издалека начал Виктор Семенович.

– Всё под контролем, – поспешил заверить Кирилл.

– Наш главный объект?

После неудачного самовольного «визита» к Гергардт у Зубова было время успокоиться и всё обдумать.

– Уехала, – уверенно соврал он.

– И что, не возвращалась?

– Нет.

– А у меня другие сведения, – угрожающе проговорил Виктор Семенович, приближаясь к Зубову. – Ты что, щенок, вздумал со мной шутки шутить?! Уничтожу, и следа не останется!

Зубов попятился назад, лихорадочно соображая, как выкрутиться без больших потерь. В конце концов он не сделал ничего такого.

– Виктор Семенович, успокойтесь. Я – как на духу, всё расскажу. Бес попутал. А кто бы устоял?..

– Рассказывай, гаденыш! Я же тебе сказал, в квартиру пока не соваться. Ждать, наблюдать.

– Я… Я проводил ее на автобус. Правда. Откуда она потом взялась, сам не пойму.

– Передумала ехать, забыла что-то, плохо стало. Что непонятного?!

– Да, теперь-то я понимаю. А тогда всё так неожиданно – даже толком осмотреться не успел. Она вернулась. Ну… я убежал.

– Она тебя видела, запомнила?

– Всё так быстро произошло. Не думаю…

– Вот именно, что не думаешь. Наградили тебя родители внешностью, а мозги в голову не вложили…

Виктор Семенович замолчал, усмехнулся про себя: «Я тебя на понт, дурака, взял, уж слишком глазки бегали, а ты и раскололся. Впрочем, все это было предсказуемо. Большими деньгами запахло, вот и купился», – а вслух сказал:

– Запомни: для больших денег и голова большая нужна. А с маленькой не унесешь. Ни деньги, ни ноги. Продолжай следить и не вздумай… Еще один такой фокус и…

– Всё сделаю, Виктор Семенович. Не знаю, что на меня нашло, не знаю…

– Пошли к гостям. Нас, наверное, уже потеряли, – распорядился Супонин.

Кирилл облегченно вздохнул: «Кажется, пронесло», – подумал он и, пошатываясь, первым вышел из кабинета.

Мысль о том, что Кирилл мог забрать драгоценность и теперь только делал вид, что ничего не нашёл в квартире, у Виктора Семеновича, конечно, промелькнула, но он тут же ее отогнал – трусоват был его помощник для такой аферы и глуповат к тому же.

«Убирать его надо, и как можно быстрее, пока этот «мачо» совсем всё не испортил… если уже не испортил. Пусть всё утихнет, успокоится, а там видно будет, как лучше. Дело деликатное, столько времени прошло. Здесь надо с умом, можно и влипнуть по глупости – ни за что».

Минуты через две он тоже покинул кабинет и пошел к гостям.

В это время к дому Супониных подъехала еще одна машина и начала требовательно-радостно сигналить. Все присутствующие встрепенулись: вроде больше никого не ждали.

– Кто бы это мог быть? – спросил Люсик.

– Никак Алиса собственной персоной! – заулыбался Борис Аркадьевич.

– Она же еще не вернулась, – возразила его жена Татьяна Ивановна.

– А больше некому, – уверенно произнесла Наталья Григорьевна.

Муж, спускавшийся по лестнице, был явно чем-то озабочен, если не сказать огорчен. Она не стала его ни о чем просить и сама поспешила к двери.

И действительно, в гостиную вошла сияющая Алиса, а за ней, немного погодя, появился и ее муж Павел, высокий, в очках, сутулящийся от долгого сидения за компьютером. В одной руке он держал пакеты, другой – снимал запотевшие очки.

Наталья Григорьевна тут же пришла ему на помощь, позвав из кухниНину принять пакеты. Виктор Семенович тоже подошел. Едва кивнув Алисе, он пожал руку ее мужу. А потом, не дожидаясь Нину, сам подхватил пакеты и понес на кухню.

Гостиная оживилась еще больше – Алиса обычно приезжала одна. Павел – человек занятой и, как говорит Алиса, «любитель сидеть на диване в своей квартире, а не в гостях».

После обычных в таких случаях приветствий и расспросов в гостиной образовалось два центра притяжения. Возле Бориса Аркадьевича с его нескончаемыми анекдотами и «случаями из жизни» сгруппировались Владимир Анатольевич Ащеулов, друг детства хозяина дома, и его жена Ирина Витальевна, не жаловавшая Алису – не ее круга птичка. Алиса, тоже не промах – пообщаться на любую тему и блеснуть красным словцом, оказалась в окружении Люсика, Кирилла Зубова и, конечно, Павла, который, как правило, сидел близко, но отстраненно.

Виктор Семенович с малоразговорчивой Татьяной Ивановной – что неудивительно при таком-то говорливом муже! – устроились отдельно, и Виктор Семенович так возбужденно что-то рассказывал своей собеседнице, что Наталья Григорьевна, отдавая в зале последние распоряжения домработнице Нине, несколько раз с интересом посмотрела в их сторону.

Хозяйка дома любила удивлять гостей. Вот и сегодня замышлялось нечто грандиозное или, скорее, необычное.

Два центра притяжения по законам физики, да и жизни, неизбежно должны были притянуться, а потом оттолкнуться, что и произошло минут через двадцать после прибытия слегка припозднившихся Алисы и Павла Лытниковых.

– Алиса, а как там поживает Страна чудес? – расплылся в хитрой улыбке Борис Аркадьевич, намекая на «место силы», откуда приехала Алиса.

– Страна чудес живет, это мы тут поживаем, – быстро парировала Алиса.

– Ну, кто поживает, а кто и живет, – уверенно заявил Борис Аркадьевич.

– Когда идет дождь, бегай по лужам, – пошла в атаку Алиса.

Борис Аркадьевич не растерялся:

– Ага, а когда дует ветер, подставь лицо.

Все увлеченно следили за словесной дуэлью и рассмеялись после слов Сальникова.

И тут неожиданно прорезался Люсик, сосед Виктора Семеновича, коттедж, в котором он жил с родителями, располагался на той же улице, впрочем, их связывали и мелкие деловые отношения.

– А когда идет снег, открой рот, – попытался он пошутить, посматривая на Алису.

Неизвестно, как бы продолжилась и чем закончилась словесная дуэль, но тут в гостиную вошла Наталья Григорьевна.

– А когда хозяйка зовет к столу, иди-и-и, – протянула она в предвкушении комплиментов.

Все снова засмеялись.

Алиса, конечно, не могла промолчать:

– Ну что, – сказала она, вставая, – попробуем и «шубу» съесть, и в платье влезть.

Гости дружно покинули гостиную.

За столом расселись также по группкам. Центр Бориса Аркадьевича на правой стороне, а Алисы – на левой. Хозяева – во главе стола.

Когда наступила относительная тишина, Наталья Григорьевна встала и торжественно возвестила:

– Сегодня у нас… Нина, вноси!.. «Легенда прерий»!

Нина с подобающим такому случаю выражением лица внесла большое блюдо, на котором горкой возвышался вареный, слегка обжаренный картофель, посыпанный чем-то зеленовато-коричневым.

Все замерли, глядя на «легенду».

Первым отреагировал Сальников.

– Бывал я в ресторанах и в Лондоне, и в Париже, а такого не видел. Ну удивила, Наталья Григорьевна! Ну удивила, – стараясь не рассмеяться совсем уж откровенно, «восхитился» Борис Аркадьевич.

Женщины с интересом пытались понять, чем же посыпана картошка.

– Это еще не все, – промолвила раскрасневшаяся хозяйка дома. – Нина, вноси!

Нина, как на поклон, вышла второй раз. В руках она держала поднос, на котором стояли розетки. С «зеленой сметаной» – как определил для себя Люсик, а Кирилл Зубов «загнул» ещё покрепче, и тоже только про себя.

– Это йеменский соус «Хульба»! – торжественно объявила Наталья Григорьевна, выкрикнув последнее слово.

Тут уже всем трудно было не рассмеяться. Улыбалась и хозяйка, довольная произведенным эффектом.

– А не «хульнет» нас с этой «Хульбы»? – не удержалась от бестактного вопроса Алиса, в общем-то выразив общее волнение по этому поводу.

Если бы это сказал кто-то другой, то нанес бы хозяйке обиду. Алисе такое прощалось, поскольку ей покровительствовал сам Борис Аркадьевич.

– Не буду вас мучить. Соус сделан из пажитника и картофель посыпан им же. Очень полезный продукт. На столе, если вы еще не заметили, лежит нарезанный сыр с ним же. Рекомендую.

– Наливаем! Мужчины, позаботьтесь о дамах. – Виктор Семенович встал, оглядел всех, невольно задержав взгляд на Кирилле Зубове, и поднял свой бокал. – На правах хозяина скажу первый тост. Дорогие мои! Давайте… – Виктор Семенович запнулся и сказал явно не то, что хотел сказать вначале —… выпьем за жизнь! Счастливую и достойную!

Наталья Григорьевна удивленно посмотрела на мужа – к чему такие речи, всем присутствующим за столом и так неплохо жилось.

– И желательно долгую! – торопливо добавил Люсик уже под звон бокалов.

Мужчины налегли на мясо, взяв для приличия и успокоения хозяйки по чайной ложечке новомодного соуса. Женщины увлеклись салатами и тоже не спешили оздоравливаться «Хульбой». Зато сыр с красным вином пошел на ура и картошечка не подкачала, хотя и была обсыпана не пойми чем.

Когда вечер был в самом разгаре, началось очередное притяжение оттолкнувшихся центров.

– А что, Алиса, – начал Борис Аркадьевич, – растяжка наконец растянулась? Места силы помогли?

Все знали, что Алиса постоянно «сушится» и растягивается.

– Борис Аркадьевич, я думаю, и вам бы не помешала «сила», – начала издалека Алиса.

– Сила чего, Алисочка?

– Исключительно мыслительной деятельности.

– Намек на возраст? – Борису Аркадьевичу нравилось дразнить Алису. – Как-то я еще, как говорит молодежь, «не припадаю здоровьем».

Ответить Алисе помешал муж. Он вдруг вспомнил – с ним обычно так и случалось, – что забыл в машине вино, которое ему подарили в командировке и которое нужно пить обязательно с… салом, да!

Павел ушел, а немного перебравший Люсик, воспользовавшись моментом, стал приглашать Алису в гости.

– Непременно! С мужем придем! Люсик, я тебя обожаю! – обещала Алиса, чувствуя, что устала и хочет домой.

Шардоне, принесенное Павлом, попробовали, но от сала отказались – хватит на сегодня «экзотики». И только хозяин дома, Борис Аркадьевич и Алиса «заели» вино белыми, с мясными прожилками, малосолеными пластиками. После чего Борис Аркадьевич решил блеснуть эрудицией:

– Шардоне с французского переводится как «чертополох». При чем тут сало? А, Алиса?

– Всё-то вы знаете, Борис Аркадьевич! Наверное, и то и другое чертей отгоняет, – засмеялась Алиса.

– Ладно вам про чертей на ночь глядя, – вклинилась в разговор Наталья Григорьевна. Она была довольна сегодняшней вечеринкой, вот только Кирилл ходил весь вечер как неприкаянный. Скучно ему, что ли? – А не пора ли нам переходить к десерту? Нина, неси. Кому чай, кофе?

Люсик, не дожидаясь десерта, ушел проветриться. Через некоторое время хозяин дома, обеспокоенный долгим отсутствием гостя, решил выяснить, куда тот запропастился. Вскоре после этого вернулся Люсик и радостно сообщил, что Виктор Семенович прислал его за спичками и фейерверками. Как только они всё установят, начнется салют.

Запускали фейерверки в саду. Морозный воздух и отрезвлял, и пьянил, и призывал к жизни. Огненные цветы распускались в небе, держались несколько мгновений и опадали. Все смотрели не отрываясь.

– Есть в этом действе какая-то притягательная сила – вспыхивать и гаснуть, вспыхивать и гаснуть… – философски произнес Борис Аркадьевич, когда отгремела последняя петарда.

– А я побаиваюсь фейерверков, – неожиданно проговорил Кирилл. – В детстве мне чуть руку не оторвало.

Алиса с мужем первыми покинули гостеприимный дом в Вешках – устали, с дороги. Но на прощание Алиса поставила свою точку в их с Борисом Аркадьевичем словесной дуэли:

– Борис Аркадьевич, хорошо идти по свету, за щекой держа конфету, – брякнула она просто, чтобы последнее слово осталось за ней, и сама же поняла, что некстати. – До свидания. – Она помахала рукой и села в машину.

Фраза не задевала и прозвучала скорее «вдогонку». Поэтому Борис Аркадьевич хмыкнул, хотел сказать: «За щекой держа кусочек сала, Алиса» – и промолчал. Он стоял и улыбался, провожая глазами машину Лытниковых, – вечер удался.

Через час уехали Ащеуловы, за ними Сальниковы, вызвав своего водителя с машиной. Люсик ушел спать к себе домой, и только Кирилл Зубов остался и поехал уже совсем поздно.

Тем же вечером на Алтуфьевском шоссе загорелась иномарка. Водитель пытался открыть дверь, но ее, по-видимому, заклинило. Он кричал, задыхался, бил в стекло. Дым быстро заполнял салон. Затем раздался взрыв, и пламя охватило всю машину.