Текст книги "Повседневная жизнь «русского» Китая"

Автор книги: Наталья Старосельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Смертные шаги – перейти границу…

Но по обе стороны смелые люди!

Надо желать и уметь добиться…

И встреча будет!

И она состоялась. Не для всех, но для многих. Однако оказалась она, эта встреча, далеко не такой, о какой мечталось. Таким уж был Лик Родины – прекрасным и ужасающим.

Двуликий Янус – и таким увиделось лицо России…

Каждый, кто берется за перо, в конце концов, не более чем компилятор и фантазер, отвечающий на волнующие его вопросы с помощью других людей – более опытных, более мудрых. Даже если они – литературные герои.

В этой книге таких нет. Все ее герои были и есть. И это налагает особую ответственность, потому что я иду по их следам, вновь переживая их непростые судьбы. Иду, разглядывая в далекой дымке очертания Харбина, Шанхая, Тяньцзиня, вдыхая упоительные ароматы восточных курений, экзотической кухни, любуясь цветущими деревьями, кустарниками, вслушиваясь в портовый шум, забредая в узкие арочные улочки, ощущая растерянность возле огромных отелей, отдаваясь ритму бегущего вперед рикши, с азартом запоминая правила игры в маджан…

А потом… Нет! Потом придет потом, когда наступит время – отдадимся же его мерному, безучастному ходу по-детски доверчиво. Ведь только так и можно пытаться вступить в чужое прошлое, определившее твое настоящее…

Глава 2

«Руссейший облик Харбина…»

В 2002 году в Сан-Франциско в газете «Русская жизнь» была опубликована статья корреспондента газеты «Известия» Александра Кабанова «Ангел с поблекшими крыльями», посвященная сегодняшнему Харбину, «6-миллионному мегаполису с шикарными подземными дискотеками и ультрасовременными небоскребами». Рассказывая о своем путешествии по Харбину, журналист постоянно сравнивает минувшее и нынешнее. Для него город, возведенный некогда по приказу императора Николая II на маньчжурских болотах, в каком-то смысле сродни другому городу – возведенному по приказу другого императора, Петра I, на невских болотах.

«Строили город по проекту из Санкт-Петербурга, а освященный лес для первых церквей привезли аж из Вологды, – пишет А. Кабанов. – Первоначально Харбин задумывался как временное пристанище для тех, кто строил и охранял Китайскую Восточггую железную дорогу (КВЖД), но уже в 1917 году в городе постоянно проживало 100 тысяч русских – намного больше, чем китайцев. Очень скоро город стал центром всего Северо-Восточного Китая, и именно там Генри Пу И, император марионеточного государства Маньчжоу-Го, разместил свою столицу после оккупации Маньчжурии Японией».

Пестрый, шумный, яркий, многонациональный, этот город действительно в чем-то схож с Санкт-Петербургом, а местами – с Москвой или другими крупными городами Российской империи. Возникнув на месте маленького китайского селения, он как-то очень быстро вырос и приобрел важное значение для всей Маньчжурии – северо-восточной части Китая, когда-то носившей название Дунбэй, что в переводе с китайского и означало «северо-восток». Исконно эти земли принадлежали маньчжурам, и в давние времена здесь существовало государство, образованное из мелких уделов полководцем, дипломатом, выдающейся личностью своего времени Нурхаци (1559–1626). Государство, о котором английский исследователь Е. Кемп писал: «Рассказ о возвышении маньчжурской династии подобен роману». Но, наверное, и о падении мощной династии можно было бы написать фундаментальный роман, как и о всей этой земле, на которой происходило очень много событий, повлиявших не только на историю России, но и на историю других стран.

Полоса отчуждения – вот еще одно наименование этого края, который пересекала КВЖД. Наименование, которое можно толковать географически, политически, а можно и символически – не было ли изначально предначертано этой земле стать частью русского Рассеяния и вместить в себя все те скорби и радости, что были присущи островам Рассеяния во Франции и Чехии, Германии и Соединенных Штатах Америки…

Грустим о Северной Пальмире,

Но грусть о ней не так сильна,

Когда с изгнаньем горьким мирит

Руссейший облик Харбина, —

писал журналист и поэт Михаил Шмейссер, осознавая отличие этой области Рассеяния от других и даже в поэтическом раздумии ставя ударение так, как ставят его и сегодня выходцы из «русского» Китая – из Харбин», в Харбине… И в этой особенности чувствуется, видится связь с давними и прочными корнями: спустя десятилетия после революции 1917 года русская колония продолжала хранить традиционный, дореволюционный, уклад жизни.

Есть на Земле загадочные места: то ли какая-то особая энергетика здесь сосредоточена, то ли Божий Промысел с особой пристальностью направлен именно сюда, в данную точку, но внезапный бурный расцвет этих мест не воспринимается как странность, причуда судьбы, а выглядит совершенно закономерным.

Так случилось и с маленькой китайской деревушкой, всего за несколько лет ставшей крупнейшим промышленным и культурным центром полосы отчуждения КВЖД.

В книге Георгия Васильевича Мелихова читаем: «Это полоса территории вдоль железной дороги и вокруг ее разъездов, станций и городов, на которую у Китая по-прежнему оставались все суверенные права, но которая временно, на срок эксплуатации дороги, по Контракту о постройке КВЖД поступала в полное административное управление руководства дороги.

Это было соглашение, подписанное без какого-либо принуждения, – напротив, – по обоюдному согласию правительств России и Китая, по Договору о дружбе двух стран 1896 года, содержавшему пункт о постройке русскими Китайско-Восточной железной Дороги. Все права российских граждан в Маньчжурии и Китае – их право экстерриториальности – «арапне с гражданами других европейских государств и США, право иметь свою полицию, свой суд Россия получила еще по русско-китайскому договору 1860 года, а отнюдь не по контракту о постройке КВЖД. Далее, Китай не был в состоянии собственными силами обеспечить безопасность строителей дороги от нападений бесчисленных шаек хунхузов в Маньчжурии, и поэтому России пришлось, опять же по соглашению с Китаем, создать собственную Охранную стражу дороги, защищавшую КВЖД от подобных нападений и совершенно не вмешивавшуюся во внутренние китайские дела. И это была специально для этой цели созданная Охранная стража КВЖД, а отнюдь не регулярная русская армия, что важно отметить, ввиду сегодняшних нападок на нее некоторых китайских историков.

Таким образом, полоса отчуждения КВЖД была территорией с особым статусом, вытекающим исключительно из специфики проходившей по ней железной дороги – дороги русской на китайской земле, – территорией, по договору с Китаем, управляемой полностью администрацией этой железной дороги, что, безусловно, придавало ей особые и специфические черты – политические, экономические, культурные, да и военные тоже…

… Город Харбин занимал почти десятую (!) часть всей полосы отчуждения КВЖД».

И на этой части преимущественно селились русские, создавшие свою мощную колонию.

Впрочем, русская колония существовала уже к началу XX века, задолго до того, как хлынул в Харбин поток эмигрантов. И, кстати, одной из причин этого потока можно, наверное, считать то, что издавна на этих землях процветало православие. Может быть, для русских это не было осознанным мотивом, но подспудно это обстоятельство, разумеется, играло свою роль.

Как и близость полосы отчуждения к России, дарившая иллюзорную возможность легкого возвращения…

В 1899 году в Харбине был возведен Свято-Николаевский кафедральный собор. Он находился в центре площади, и крест, венчавший храм, притягивал взоры. Площадь, таким образом, становилась центром города, куда стремились все православные, и первые здания начали возводиться именно вокруг нее.

В 1966 году, во время «культурной революции» в Китае, Свято-Николаевский собор был разрушен хуннэйбинами. Но даже на несовершенных фотографиях хорошо видно, какой редкой красотой и гармоничностью отличалось это здание!.. Именно здесь 10 ноября 1918 года накануне 25-й годовщины со дня смерти П. И. Чайковского (она была чуть позже, 15 ноября) была отслужена панихида по великому композитору и хор собора исполнил все песнопения литургии Иоанна Златоуста (опус 41).

С этого дня, как отмечает в своей книге Г. В. Мелихов, «установилась традиция ежегоднего исполнения 25 октября хором главного храма Харбина… этого замечательного творения русского гения».

Смотришь на фотографию и – словно некий оптический обман происходит, как будто взор проникает сквозь стены: видишь внутреннее убранство, видишь толпу молящихся, в которой отчетливо различаешь знакомые лица, слышишь звуки – мощные, пробуждающие в душе одновременно смирение и молитвенный экстаз, звуки литургии.

И чем дольше рассматриваешь Свято-Николаевский собор, тем больше изумляешься строгости, даже скупости линий, которые, в отличие от многих других православных храмов, возведенных в далеких землях, как будто и не впитали в себя ничего чуждого, экзотического. Не потому ли, что христианство пришло в Китай еще в давние времена и, испытывая мучительные гонения, все же сохранилось?

История Российской духовной миссии в Китае ведет свой отсчет с 1712 года, когда она была официально учреждена Петром I. На протяжении столетий роль и значение миссии укреплялись – хотя потомки албазинских казаков (о которых мы уже рассказывали в начале) смешивались с китайским и маньчжурским населением, они хранили православие. И именно они заложили основу дипломатических отношений с Китаем, и считается, что благодаря их «Рудам Россия и Китай никогда не воевали друг с Другом.

XX век начался для православной миссии с тяжелого испытания – священник Дионисий Поздняев подробно пишет об этом в книге «Православие в Китае»: «1900 год – переломный в исторической судьбе Китая – стал рубежом и для Российской Духовной Миссии. Этот год известен как время наиболее жестокого выступления ихэтуаней – по своей сути религиозного движения, которое в Европе по неудачному переводу англичан более известно как «боксерское восстание». Оно было направлено против иностранцев, чье влияние на жизнь Китайской империи во многом усиливалось проникновением западных миссионеров. Идеологией этого восстания было антихристианство. Сын первого китайца-священномученика Митрофания Цзичуня, убитого ихэтуанями, прот. Сергий Чан, чудом спасся и позднее так писал об ихэтуанях: «Это было сообщество, имевшее общинное устройство (общинный стол) и прельщавшее народ своим учением о сверхъестественных силах в целях возвышения Китая и уничтожения иностранцев… иностранцы именовались бесами, крещеные китайцы – исчадиями их, а некрещеные, но имевшие с ними сношение – вторыми исчадиями; на боксеров же смотрели как на воинство небесное»».

До весны 1900 года правящие круги Китая покровительствовали иностранным миссиям, но уже в начале лета императрица Цыси приказала войскам поддерживать восставших. Иностранцы из провинций бежали в Пекин, надеясь спастись в квартале, где были расположены посольства, но мало кому это удалось. Российская миссия была сожжена дотла 11 июня, 222 православных китайца были зверски замучены. Спустя год список всех их имен был представлен в Священный Синод, принявший решение построить на месте разрушенной миссии в Пекине храм в честь Всех Святых Мучеников Православной церкви и установить для китайской общины памятные дни 10 и 11 июня, в первый из которых надлежало строго поститься в память убиенных и совершать заупокойную литургию с панихидой, но второй же отправлять торжественное богослужение с крестным ходом на месте убиения православных китайцев, провозглашая им вечную память…

Небольшое, но, как представляется, необходимое отступление.

Г. В. Мелихов рассказывает поистине сенсационную историю захоронения в миссии в Пекине «алапаевских мучеников» – убитых 17 июля 1918 года в Пермской губернии великих князей Сергея Михайловича, Иоанна и Игоря Константиновичей, великой княгини Елизаветы Федоровны с монахиней Марфо-Мариинской обители Варварой Яковлевой, неотлучно находившейся при Елизавете Федоровне, великой княгини Елены Петровны, князя Владимира Павловича Палея и барона Федора Семеновича Ремиза. Их живыми сбросили в глубокую шахту Алапаевского рудника и забросали ручными гранатами и динамитом, чтобы вызвать обвал в шахте. Но по какой-то причине обвала не произошло – искалеченные люди мучительно умирали несколько дней от ран, жажды, голода…

Тремя месяцами позже в Алапаевск пришли белые войска – тела мучеников были извлечены из шахты, освидетельствованы, опознаны и временно погребены в склепе под алтарем Свято-Троицкого Алапаевского собора. Когда белая армия начала отступление, тела убитых решено было спасти от глумления – их эксгумировали и повезли в безопасное место.

Но можно ли было найти в то время в России безопасное место?!

Г. В. Мелихов приводит доклад игумена Серафимо-Алексеевского скита Пермской епархии отца Серафима: «От Алапаевска до Тюмени ехал в одном вагоне с гробами 10 дней, сохраняя свое инкогнито, и никто не знал в эшелоне, что я везу 8 гробов. Это было самое трудное, ибо я ехал без всяких документов на право проезда, и предъявлять уполномочия было нельзя, ибо тогда бы меня задержали местные большевики, которые, как черви, кишели по линии железной дороги. Когда я прибыл в Ишим, где была Ставка Главнокомандующего (им был в то время генерал-лейтенант М. К. Дитерихс), то он не поверил мне, что удалось спасти тела, пока своими глазами не убедился, глядя в вагоне на гробы. Он прославил Бога и был рад, ибо ему самому лично жаль было оставлять их на поругание нечестивых. Здесь он дал мне на вагон открытый лист, как на груз военного назначения, с которым мне было уже легче ехать и сохранять свое инкогнито. Предстояла еще опасность в Омске, где осматривали все вагоны. Но Бог и здесь пронес нас, ибо наш вагон, вопреки правил, прошел без осмотра. Много было и других разных опасностей в пути, но всюду за молитвы великой княгини Бог хранил и помог благополучно добраться до Читы, куда прибыл 16/29 августа 1919 года. Здесь тоже злоумышленниками было устроено крушение, но наш вагон спасся по милости Божией. В Чите, при содействии атамана Семенова и японских военных властей, гробы в глубокой тайне перевезены в Покровский женский монастырь, где почивали 6 месяцев в келье под полом, в которой я в это время жил…

Ввиду предстоящей опасности при содействии Главнокомандующего всеми вооруженными силами Российской Восточной окраины генерал-лейтенанта Григория Михайловича Семенова все 8 гробов из Читы мною вывезены 20 февраля/5 марта 1920 г. Генерал Дитерихс дал мне новое официальное уполномочие хранить гробы, найти им место временного покоя и, при благоприятном условии, в свое время вернуться с ними в Россию».

Далее отец Серафим со своим грузом проследовал по КВЖД. В Хайларе большевики вскрыли один из гробов и попытались надругаться над останками – святой отец обратился за помощью к китайскому командованию, вагону дали китайских охранников. После перехода на станции Куаньчэнцзы на японскую Южно-Маньчжурскую линию к китайской охране прибавилась еще и японская. Так поезд прибыл в Пекин, где был встречен 3/16 апреля 1920 года крестным ходом Православной духовной миссии в Китае.

Архиепископ Иннокентий получил телеграмму от архиепископа Мефодия, в которой сообщалось, что останки «алапаевских мучеников» следуют из Харбина в Пекин. Телеграмма была вручена послу Кудашеву, который не только не преисполнился благодати, но был возмущен тем, что этот «щекотливый вопрос» не согласовали с ним. По свидетельству архиепископа Иннокентия, Кудашев высказался против захоронения останков в Пекине и отдал распоряжение задержать вагон в Мукдене, где есть вполне пригодная для захоронения часовня, – подержав там некоторое время гробы для безопасности, по мнению посла, их следовало бы затем вывезти в Европу или иное безопасное место.

«Миссия в Пекине, – пишет Г. В. Мелихов, – была гордостью православного мира, одной из самых больших христианских миссий в Китае… Миссия не вела активной миссионерской работы, сконцентрировав свое внимание на потомках албазинцев в Китае… и на культурно-благотворительной деятельности. Здесь в ее типографии, в частности, стал издаваться с 1920 г. первый в Китае «толстый» общественно-литературный журнал «Русское обозрение»».

Но предать тела этой земле (русской, так как «Бэйгуань», место расположения миссии, еще в начале XVIII века было навечно подарено императором Канси России!) оказалось невозможно – существовал закон, по которому мертвые тела нельзя было вносить в Пекин. Тем более что категорически против был официальный представитель Российского посольства Кудашев. После торжественной встречи, в которой ни посол, ни кто бы то ни было из его приближенных не участвовал, гробы были поставлены в церкви Серафима Саровского на Русском кладбище. Позже отец Серафим отвез два гроба с прахом Елизаветы Федоровны и Варвары Яковлевой в Иерусалим, в Гефсиманскую Марфо-Мариинскую обитель, а шесть гробов остались в склепе.

В 1938 году было получемо разрешение перенести прах на территорию миссии, в церковь Всех Святых Мучеников, воздвигнутую после восстания ихэтуаней.

Казалось бы, наконец-то «алапаевские мученики» обрели вечный покой. Но в 1954 году Русская духовная миссия была закрыта китайскими властями, а спустя два года территория была передана новому комплексу посольства СССР. Пока все обустраивалось, в церкви еще шли службы. Последняя Пасхальная прошла в 1963 году – в начале 1964-го все завершилось. Гробы с прахом великих князей вернулись на Русское кладбище. Но ненадолго.

Во время «культурной революции» хунвэйбины разгромили и Китайское, и Русское кладбища – по свидетельству потомков албазинцев, они раскапывали могилы, сбрасывали кости в находящееся неподалеку озеро.

А в 1987 году китайское правительство объявило, что на территории Пекина не должно быть вообще никаких захоронений, и на месте полуразрушенного Русского кладбища был создан Парк Молодежного озера. Под искусственным водоемом оказалась большая часть кладбища…

«Витает в воздухе красивая легенда, – завершает свой рассказ Г. В. Мелихов, – подтверждаемая одними и резко отрицаемая другими, что при создании парка или даже раньше склеп под разрушенной церковью во избежание дальнейших глумлений над прахом был залит бетоном и остался или даже был намеренно перемещен на дно этого искусственного паркового озера и находится там под толщей воды.

Однако никаких документальных подтверждений этому, естественно, нет.

Остается очень много вопросов. И остается надежда.

А пока до сих пор многострадальный прах российских великих князей остается в древней земле Китая…»

В бесчинствах хунвэйбинов могилы великих князей пострадали, скорее всего, почти случайно, вряд ли у воинствующих националистов была цель надругаться именно над этими останками – они пытались в первую очередь истребить память о китайских православных мучениках, а потом уже и память об иностранцах, захороненных на святой земле близ Пекина. Символично в этой истории то, что снова – в какой уже раз! – в жернова истории попали представители царской фамилии и близкие к ним люди. В 1987 году, когда перестройка была уже на пороге, когда вот-вот должны были наступить в России новые времена, – можно и нужно было дать наконец долгожданное и вечное успокоение останкам «алапаевских мучеников» в родной земле…

Но этого так и не произошло.

И, позволю себе поспорить с Георгием Васильевичем Мелиховым, не произойдет, вероятно, никогда. А может быть – кто знает? – благодаря тому, что в Китае, так далеко и так близко от России, покоятся эти останки, и не ослабевает глубокая внутренняя связь с этим островом Рассеяния? Как не ослабевает и с другими островами, где нашли вечный покой русские мученики, писатели, философы, художники, композиторы, артисты, просто – люди. Известные всем и безвестные…

В продолжение этой истории стоит сказать, что летом 2004 года на 10 дней были привезены в Москву святые мощи Елизаветы Федоровны – ей одной из всех «алапаевских мучеников» суждено было хотя бы на короткое время вернуться на далекую, столь сурово обошедшуюся с ней Родину. Толпы поклонились мощам той, что создала некогда в Замоскворечье Марфо-Мариинскую обитель и приняла мученичество.

Но вернемся к истории Русской миссии.

Среди прихожан православной церкви в Пекине жили люди разных национальностей, по прихожанами храмов, выстроенных в полосе отчуждения – в аких городах, как Харбин, Далянь, Порт-Артур, – были в основном русские. Эти храмы строились на средства КВЖД, и каждый храм имел свою историю, жил своей жизнью. Тот, с которого мы начали рассказ, Свято-Николаевский кафедральный собор, был поначалу простым бараком из циновок, сооруженный наспех в Старом Харбине. Почти год спустя церковь перенесли в специально оборудованное помещение, а в марте 1899 года освятили. Именно это здание и изображено на старой фотографии.

Настоятелем храма, посвященного Николаю Чудотворцу, стал отец Александр Журавский. А в следующие пять лет храмы появились в Новом Харбине, в Хайларе, на станциях Бухэду, Маньчжурия, Эрцэндзяньцзы, Имяньпо, Пограничная, Ханьдаохэцзы, в городах Цицикар, Шуаньченпу, Далянь, Телие, Ляоянь, Вафадянь, Инкоу, Гунчжулинь…

Кто-то удачно пошутил, что Харбин строился как ударная комсомольская стройка. Действительно, все происходило с какой-то невероятной скоростью: строилась дорога, возводился город, подобно грибам после дождя, росли дома, кварталы. И обживался Харбин на удивление быстро.

…Рассматриваю фотографии начала XX века: отрезок КВЖД, Хинганская петля – вдали сопки, покрытые лесом, растительность по краям дороги… Очень похоже на Россию, на сибирский ландшафт.

Соборная площадь с Московскими торговыми рядами – словно в каком-нибудь большом провинциальном российском городе. Гостиница «Ориант» с вывесками в первом и втором этажах: «Фурор иллюзий», «Паровая и колбасная фабрика Гурченко и Кислое», «Специальный парфюмерный магазин», «Французская парикмахерская».

Товарищество «Сунгарийские мельницы» – на первом плане люди с мешками, переброшенными за спину, почти деревенский плетень, на заднем – здание, поражающее своими размерами, за неказистым забором.

Цирк Боровского на Пристани.

Китайская улица (угол Биржевой), где красовалось помпезное здание художественного театра К. Г. Ягджегло «Декаданс».

Кафе «Пляж» на Сунгари – о нем вспоминает харбинец Б. Козловский: «С утра до позднего вечера кафе… было переполнено. Тихо подплывали лодки; тяжело будоража воду, подходили переполненные катера или лихо подлетали моторные лодки, выбрасывая на берег все новых и новых посетителей. Особенно хороши были «подвесные ложи» кафе. Из них открывался роскошный вид на реку, город, окрестности. А самое главное, уют и прохлада!

Отличная кухня ресторана удовлетворяла самый изысканный вкус, хотя цены прейскуранта были ниже, чем в другом подобном кафе. По вечерам в кафе играл оркестр-джаз, и любители танцев с наслаждением танцевали на свежем воздухе. Вряд ли в Харбине можно было встретить человека, который хотя бы раз не побывал в кафе «Пляж»».

Кафе было перестроено после наводнения 1932 года. На фотографии, по всей вероятности, запечатлено здание до реконструкции – во всяком случае, на ней не увидишь ни подвесных лож, ни кружевной веранды в стиле ампир, ни лонгшезов на крыше. Но видны вдали очертания большого города, заводские трубы, а на первом плане женщины в легких платьях, в туфлях на каблучках, над одной из женщин раскрыт китайский зонтик. Они идут от реки, но неужто в те времена на пляж ходили в таких платьях и туфлях? Или, может быть, они, оказавшись неподалеку, просто заходили в кафе? Здесь, как сообщают вывески, можно купить молоко, сливки, напитки, пиво.

На другой фотографии железнодорожный мост КВЖД через Сунгари – ажурный, красивый. Два парохода, на одном из которых, судя по одежде, китайцы.

На третьей сани «толкай-толкай» на замерзшей реке Сунгари – зимний ландшафт, тоже напоминающий Россию. Г. В. Мелихов вспоминает: «Зимой, когда реку прочно скует лед, достопримечательностью Харбина и Сунгари становился особый, «специфический», имевшийся только в Харбине зимний вид транспорта… Это были широкие деревянные сани на металлических полозьях, с высоким сиденьем-скамейкой, рассчитанным на двух пассажиров. Вы садитесь на эту покрытую меховой полостью скамейку, лицом к движению; саночник укрывает вас еще одной меховой полостью, расстегивает ее, а сам становится на запятки сапей. И, отталкиваясь длинным шестом-багром от ледяной поверхности реки, начинает все быстрее и быстрее подталкивать санки вперед. Движение осуществлялось по заранее расчищенным на льду дорожкам, ведшим к различным пунктам «того берега»… Китайцы-саночники «толкай-толкай» были подлинными виртуозами своего дела – никаких толчков, рывков при движении не ощущалось, сани неслись вперед плавно, с большой скоростью, просто летели по льду. И это упоительное ощущение стремительного движения вперед, в уютном тепле, в ясный солнечный день, какие обычно бывают в Харбине зимой, на ослепительно белом снегу, при морозе в 35–40 градусов, свежем воздухе, несущемся в лицо, – невозможно забыть!»

Очень торжественно отмечалось на берегу Сунгари православное Крещение. К этому времени, по воспоминаниям Лидии Владимировны Вертинской, река глубоко промерзала, во льду выдалбливали крестообразную прорубь, над которой устанавливали вырубленный из льда красивый большой крест. «Священник и диакон вели церковную службу, и мы, русские, горячо молились, восхищаясь смельчаками, которые окунались в прорубь с освященной водой. Народу приходило много, китайцы тоже с интересом наблюдали за происходящим обрядом».

По воспоминаниям Г. В. Мелихова, впервые праздник Крещения Господня отмечался на Сунгари в 1921 году. До этого Иордани сооружались во всех харбинских храмах, там же происходило и водосвятие. А после 1921 года и до середины 1950-х Крещение отмечалось все более и более торжественно. «Крещенский день был самым «Русским днем Харбина». В этот день на центральных улицах появлялись люди, которые в другие дни здесь никогда не бывали, – писала русская газета «Шанхайская заря» в 1940 году. – … Клетчатые шали, пуховые платки, сибирские бело-розовые «пряничные» валенки, полушубки и шубы, а то и тулупы, вязаные и причудливо расшитые кожаные варежки и рукавицы – таково одеяние этих русских людей. Лица многих как бы сошли с нестеровских или суриковских полотен – кудлатые и длинные, совсем патриаршие бороды, обветренная кожа, крупные черты лица, волосы в скобку.

А речь – настоящая русская «окающая» или «екающая», но круглая, слегка нараспев, с забытыми уже нами речевыми народными живописными частицами.

Россия без всяких псевдоприкрас шла в Харбине в крестном многотысячном ходе в день Крещения…»

И это 1940 год!.. Читаешь словно о другом веке, о другой реальности. Как же все сохранилось, как сберегалось в этом городе с «руссейшим обликом»…

И еще фотографии…

Здание вокзала, построенного в 1903 году. Первое большое здание Харбина. К нему ведет прямая, как луч, дорога от Свято-Николаевского собора.

Японский храм в Харбине.

Китайский храм в Харбине.

Это уже экзотика – такие храмовые сооружения можно до сих пор видеть в городах Японии и Китая.

Японская высшая начальная школа – здание величественное, построенное углом, который венчает своеобразная башня с круглой крышей. Это, скорее, европейская архитектура, нежели традиционно восточная. Впрочем, кое-какие элементы Востока ощущаются.

Старое Харбинское кладбище с братскими могилами русских воинов, у одной из могил – скорбные лица близких.

Лица, лица, лица: мужчины, женщины, дети; люди, Родившиеся здесь, на полосе отчуждения или приехавшие сюда строить новый город – такой русский по своему укладу, с такими привычными зданиями, вывесками на русском языке.

«Хоть похоже на Россию, только все же не Россия», – спустя много десятилетий сложит песню совсем не об этих краях известный бард.

Смотришь на фотографии и – вспоминаются, как-то особенно остро ощущаются эти слова: «…только все же не Россия». И с годами все сильнее крепло это ощущение. Особенно у тех, кто оказался в Харбине в эмиграции. Они не строили, не совершенствовали этот город, они не работали на КВЖД, прокладывая новые пути для прогресса, цивилизации. Их занесло сюда смерчем русской революции и Гражданской войны – думалось, ненадолго. Оказалось – на десятилетия…

И надо было вживаться не просто в иную реальность, как пришлось это тем, кого занесло во Францию, Чехию, Германию, Америку, а – что гораздо труднее! – в обманчиво-привычную, иллюзорную.

В реальность полосы отчуждения.

Совсем другим по сравнению с Россией был и климат Маньчжурии – очень морозные, почти бесснежные зимы и жаркое лето. Весной из пустыни Гоби ветер приносил горячий песок: он проникал в дома, покрывая полы и мебель желтоватым ровным слоем. Порой приходилось убирать квартиру по нескольку раз в день – ветер все нес и нес горячий пустынный песок…

И небо было не таким, а тоже каким-то иллюзорным. «Над Желтой рекою незрячее белое небо», – как писал в стихотворении «Китай» Александр Вертинский. Оно и было бледно-голубым или иногда молочного оттенка. Непривычно…

И все же, все же именно здесь строился новый русский город, маленький кусочек старой России, которую привозили с собой сюда в багаже и в душе приезжавшие на строительство.

Здесь созидался новый мир, прокладывалась важнейшая железнодорожная магистраль; рассеянные по всему Китаю русские тянулись поближе к строительству; из России приезжали специалисты и рабочая сила. Дело здесь находилось всем, потому что КВЖД была не просто железной дорогой, но неким особым космосом, цивилизацией, взрастающей, словно на дрожжах, на границе, в приграничье, в полосе отчуждения, в Китае. Все эти понятия связаны, тесно сцеплены между собой, отсюда и ощущение космоса.

Это было, если вдуматься, смешение нескольких миров. Не случайно в руководстве КВЖД были и русские, и китайцы, как не случайно и то, что названия станций были и русскими, и китайскими – вперемежку: Затон, Касинов, Петля, Дровяной, Нагорный, Яблоня, Лукашево, Самохвалово и – Модаоши, Мулинь, Эрдахэйцзы, Гаолиньцзы, Цаган, Ваньгун…

Поначалу типичными были застройки как в Харбине, так и на станциях линии: небольшие каменные дома под серой китайской черепицей с хозяйственными постройками, окруженными садиками. Клубы, школы, столовые…

Кстати, о столовых. Отец Г. В. Мелихова оставил свидетельство о гастрономических чудесах, которыми славились станционные буфеты КВЖД: «Дело в том, что пассажирские поезда долгое время не имели вагонов-ресторанов, поэтому любителям вкусно поесть было хорошо известно, что на Западной линии в буфете станции Дуйциньшань продавались необыкновенно вкусные блинчатые пирожки, на станции Аньда – чудесные молочные продукты; Цицикар славился летом и осенью своими арбузами, Чжаланьтунь – великолепными борщами и т. д. Южная линия снабжала фруктами, а, например, станция Яомынь давала неисчислимое количество кур, гусей, уток и, думается, тысячи мешков птичьих потрохов. Восточная линия была известна своими ягодными плантациями, виноделием и отличным пивом. Конечно, все это было только лишь небольшой частью огромных разнообразных богатств Маньчжурии, но важно было то, что они были освоены и развиты русскими».