Текст книги "Привет, Маруся! (СИ)"

Автор книги: Наталья Чернякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Мне в карточке после медосмотра написали: живот мягкий, б/б (-). Я спросила, что такое б/б (-), мне ответили, что большой – большой. Я, конечно, не худенькая, но и огромного живота у меня нет. За что такие оскорбления?

– Сокращение б/б (-) означает: болезнью Боткина не болела, – ответил преподаватель. – Ну, так что, Машкова, долго будете скромничать? Давно уже пора уяснить, что медицинские работники – существа бесполые.

У меня на глазах навернулись слезы.

Ваня Воропаев, внимательно посмотрев в страдальческие глаза бывшей одноклассницы, вдруг попросился на кушетку вместо меня, мотивируя тем, что побаливает в правой подвздошной области. Прям ноет и ноет. Потом проходит. Потом опять появляется. Боли такие тянущие, ноющие. Дяденьке понравилось такое четкое определение места болевой локации в животе, описание болей, и он занялся самым умным студентом на потоке.

– Ваня, спасибо тебе, просто спас меня, – сказала я после занятия.

– Не понимаю, почему ты стесняешься? Ничего в этом постыдного нет.

– Да знаю я.

В нашей группе Ваня был единственным парнем. Когда мы учились в одиннадцатом классе, я никаких особенных способностей в изучении различных дисциплин за ним не наблюдала, разве что у друга Кутусова были явные способности к русскому и литературе, и учительница не раз об этом говорила. А в колледже он стал для нас недосягаем по всем профильным дисциплинам, и, если никто не знал ответа на вопрос, преподаватель спрашивал Ваньку, наслаждаясь грамотным ответом студента. Откуда что взялось? Говорят, он читал книги по медицине, как художественные произведения, а учебники по программе изучил уже за полный курс. Мы, девчонки, стеснялись его только первое время, а потом все это ушло. Могли при Ване переодеваться, оголяться по пояс – никого это не смущало. Но с точки зрения коммуникации, все равно в группе, я думаю, ему было непросто: бедняге не с кем было поговорить на чисто мужские темы, однако с Кутусовым и другими одноклассниками он, наверное, общался, хотя бы в переписке. Когда во время моей поездки в Питер Стас вдруг заинтересовался личностью Валеры, я поняла, откуда информацию ветром надуло, Ванюшка постарался, не иначе. Стучал, видимо, парнишка исправно, без сбоев.

Я сидела в столовой, когда неожиданно за мой столик приземлился Воропаев, мне это показалось странным: общался он со мной лишь при крайней необходимости. Стеснялся, наверное. Ваня, глядя мне в глаза, без всякой предварительной подготовки зарядил прямо в лоб:

– Стаська, ты беременна?

Я едва не уронила со стола поднос – так неожиданно, как выстрел, прозвучал его вопрос.

– Гм… Эм…Почему ты так решил? – поинтересовалась, не сумев скрыть удивление.

– По нескольким признакам. Во-первых, ты на днях в лингафонном кабинете украдкой ела мел. Я случайно это увидел. Во-вторых, посмотри, что у тебя на подносе? Маринованные огурцы и бисквитное пирожное с белковым кремом. Несовместимые продукты. А сегодня на перемене ты открыла лак для ногтей и с упоением его нюхала. В конце концов, у тебя увеличилась грудь. И последнее: твой отказ от пальпации живота.

– Все эти признаки косвенные. Можно было бы все твои доводы разделать как бог черепаху. Но незачем. Все равно узнаешь, не скрыть. Ты прав: я действительно беременна.

– А можно узнать, кто отец ребенка?

– Зачем тебе это? Отец ребенка – сбитый летчик.

– А серьезно? Это Валера?

– Да. Это Валера. Парень, который меня часто встречал возле колледжа.

– А почему сейчас не встречает?

– Потому что в командировке. Еще ничего не знает. Сюрприз готовлю.

Фу-ух. Скажи, что это Стас, Ванька: клац-клац по кнопкам – и Кутусов здесь. Он, хоть и сказал, что пока мать живет с отчимом, ноги его в Энске не будет, но ради такого случая немедленно примчится. Поэтому придется бессовестно лгать. Пусть сидит в Питере со своей Сашкой и ждет их ребенка. И так только – только престал названивать и писать.

– А это точно не Стас постарался?

Я уже едва сдерживалась. А потом гаркнула, как отрезала:

– Так, Воропаев, ты кажется, у нас специалист по тушению пожаров? – намекнула я про недавнее школьное прошлое приятеля. – А сейчас, наоборот, во мне разбудишь вулкан. И его не потушить никакими силами, знаешь, что в гневе я страшна. Сказала, нет, значит – нет. Отстань от меня.

***

Говорят, когда человек счастлив, он чувствует крылья за спиной. Я тоже ощущала эти крылья и не ходила в последнее время, а летала от сознания того, что скоро буду мамой маленького чуда – ребенка Стаса.

Впервые за последние годы я ощущала невероятное желание жить: с радостью летела на учебу, практику, а потом так же – домой. С Анькой мы жили дружно, однако она несколько раз порывалась снять квартиру: видите ли, ей было стыдно стеснять нас с папой. Что за глупость? Мы с папой были счастливы, имея под боком наш светлый лучик – Аню. Вот так сказала! Почти как Добролюбов в своей статье «Луч света в темном царстве». В сущности, так и было: после совместного проживания с Квашняк, ее бесконечных упражнений в доведении меня до приступов ярости, соседство с Сенкевич – надежным, добрым, жизнерадостным человеком – я воспринимала как подарок небес.

Недавно состоялся суд, нет, не небесный, а наш, самый справедливый суд в мире. Квашняк-старшая получила по совокупности статей (там еще было что-то с сокрытием налогов) шесть лет лишения свободы. Марго, чтобы продолжить обучение в вузе, вынуждена была продать свою квартиру и снять другое жилье. Ничего, дочка не пропадет. Найдет себе нового папика, который не узнает правду о некоторых семейных скелетах. Теперь-то Марго умнее: не станет рассказывать бой-френду байки о матери-рецидивистке, чтобы надавить на жалость. «Фу, как стыдно, – сказала я себе, – сама скатилась до уровня сплетницы Квашняк-старшей». Сейчас бы Валера внимательно посмотрел бы на меня своими карими глазищами, немедленно пристыдил бы и привел бы высказывание кого-нибудь из великих, к примеру такое: «Великие умы обсуждают идеи, средние умы обсуждают события, мелкие умы обсуждают людей». 11

Вспомнила Валеру – и вот он здесь. Ну зачем? Не надо мне никого.

Примечание

11 Э. Рузвельт – американский общественный деятель.

Глава 19

– О, Валера, ты за мной? Вроде бы не договаривались? – удивилась Катя, узрев возле дверей колледжа брата.

Он, почему-то глядя в мои глаза, нерешительно ответил:

– Нууу…хм. Заехал в магазин стройматериалов, а потом решил сестренку до дома подбросить. Здравствуй, Стася. Рад тебя видеть.

Тоннельным зрением заприметив Воропаева, стоящего на крыльце, я кинулась с объятиями к Голубеву – пусть посмотрит кино и обо всем доложит предводителю петербургского дворянства, а то заладил: «Терзают меня смутные сомнения, что ты говоришь не правду. Ведь это Кутусов – отец ребенка, а не тот парень с внедорожника?» Вот надо было Стасу немедленно доложить Ваньке о наших взаимоотношениях! Понимаю, конечно, что друг, но зачем же выкладывать такие интимные подробности. Я своим подругам ничего об этом не говорила, сами догадались.

– Привет, Валера. Как я рада тебя видеть!

Валера посмотрел на меня с некоторым замешательством, но приобнял.

– Может, подвезти тебя, Стася, все равно ведь по дороге?

– А подвези, буду рада.

Дня через два история повторилась вновь. С одной стороны, мне это было на руку: очень хотелось, чтобы Кутусов поверил, кто отец ребенка. С другой – я не могла бесконечно пользоваться добросердечием Валеры. Перед Новым годом от Кати поступило предложение снова встретить праздник в деревне, но и папа, и Аня были против. Незачем так рисковать, уж лучше остаться дома, все же город: если меня прихватит, вот больница под боком. Пришлось отказаться. Еще через пару месяцев папину дочку положили на сохранение. Валера приходил ко мне почти каждый день, из чего пациенты моей палаты сделали вывод, что он – муж. Мой. Разубеждать их я не стала, а с Валерой решила провести профилактическую беседу.

– Объясни, пожалуйста, почему ты ко мне приходишь?

– Потому что я твой друг.

– Ты приходишь, а люди считают, что ты мой муж, а не друг. А потом я им что скажу? Что ты меня с ребенком бросил?

Он, помолчав, ответил:

– Но я не собираюсь тебя бросать. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой. По-настоящему моей.

– Зачем тебе это? У меня будет ребенок от другого человека.

– Потому что я тебя люблю. И у меня столько любви, что хватит и на тебя, и на твоего ребенка. Тем более что… – Он замолчал. Я не торопила. Через минуту он продолжил: – Тем более что у меня никогда не будет своих детей.

– Почему ты так решил?

– Не я, доктора. Моя первая жена оставила меня не потому, что ей не нравилась моя загруженность работой, маленькие деньги. Вернее не только поэтому. У нас ничего не получалось с детьми. Как выяснилось после проведенного обследования, причина во мне. В детстве я переболел свинкой. Это и была моя тайна, которую, я думал, тебе разболтала Катька.

– Ничего этого не знала …

– Конечно, не знала: сестра тебе об этом не говорила. Я ведь хотел обо всем рассказать, когда приехал с приглашением на день рождения. А ты сама затеяла разговор и призналась, что замуж не хочешь. Почему-то была надежда, что ты меня любишь и согласишься стать моей женой. А ребенок, что ребенок? Не получилось бы, взяли из приюта – ведь чужих детей не бывает. Ты же сама об этом как-то сказала, помнишь: «Мне так жаль брошенных детей, усыновила бы и удочерила всех»?

– Помню.

– А тут все так хорошо сложилось: у тебя будет ребенок. Мне не важно, что он от другого человека, главное – твой. Если согласишься выйти за меня замуж, я вас обоих буду любить. Клянусь, ты никогда ни о чем не пожалеешь.

Я была поражена услышанным. Бедный Валера, как же мне его было жаль. И умен, и красив, и при хорошей должности. А вот в одном не повезло – и личная жизнь рассыпалась.

– Прости, Валера, я тебя очень люблю, но повторюсь: только как друга.

– Иного я и не ожидал. Ладно, можно мне хотя бы приходить к тебе? Ну, на правах друга?

– На правах друга – да.

На что я надеялась, спросите вы, когда отказывала такому замечательному человеку? На себя. И на помощь папы. Я понимала, что будет трудно, очень трудно, но жить с человеком, которого не люблю, не смогу все равно. Мне нужен был один – тот, единственный, до чертиков нужен. Но ровно на столько же я не хотела его видеть, понимая, что рано или поздно снова обманет, предаст. Поет он хорошо, а лжет еще лучше.

Первое время о Саше и Кутусове я не интересовалась: так спокойней жить. Ванька тоже не донимал расспросами: ждал указаний от «коуча». Но однажды декабрьским днем, пройдясь по соцсетям, я увидела на страничке Мошкиной свадебные фотографии. Вот Сашка стоит, тесно прижавшись к Стасу, вот он держит ее на руках, вот молодожены в компании гостей. Сашка везде улыбается, что называется, глаза светятся счастьем. Стас везде, кроме одной фотографии, угрюм. Почему-то у Мошкиной, хотя, наверное, уже Кутусовой, совсем незаметен живот. Это у нее конституция такая? Может, покрой платья скрывает интересное положение? Меня же разносило, кажется, не по дням, а по часам. Папа шутил, глядя на меня: «Ждем богатыря», но я уже знала, что будет богатырша.

У меня же вовсю шел период гнездования. Мы с Аней и отцом сделали в квартире небольшой косметический ремонт, приготовив мою комнату под детскую, Аня перешла в папину комнату, а папа перебрался в гостиную. Я что-то бесконечно приобретала для малыша: пеленки, распашонки, комбинезончики, колготки и носочки, шапочки – это стало какой-то потребностью. В хозяйственном магазине папа наотрез отказался покупать маленький розовый тазик.

– Дочь, зачем нам он?

– На всякий случай.

– Какой случай? Он нам совсем не нужен.

– Кууу-пи, я бууу-ду в нем носочки малыыы-шке замачивать, – разрыдалась я ни с того ни с чего.

– В пластиковом?

– Дааа.

– Может, лучше тот, зелененький? – засмеялся папа.

– Нееет.

– Вот Плюшкин, – шутили подруги. – У тебя уже шкаф забит детской одеждой, в кладовке – куча ненужных предметов. Остановись.

Глава 20

Я родила тридцатого марта на две недели раньше срока, сделав себе небывалый подарок к двадцатилетию. Через два дня после рождения дочки я, подойдя к окну, увидела господина, который был очень похож на актера, рекламировавшего шампунь от перхоти. Помню, августовским вечером на танцполе в ресторане его похотливые ручки нагло гуляли по моему телу. «К кому же он наведался?» – подумала я.

– А это Светкин муж из соседней палаты. Явился наконец из командировки, поганец, – сказала моя соседка. – Он занимается автозапчастями, постоянно в разъездах. Тяжеловато придется его жене – она из другой области, здесь никого из родственников нет. На мужа тоже, похоже, надежда маленькая.

– Да, – лаконично ответила я, думая о своем: «Мне тоже будет непросто». Поговорив с Марией Александровной, уже вышедшей на пенсию, я прислушалась к ее советам. Не нужно брать академический отпуск и пропускать год учебы. И ребенка доверять чужим людям тоже нельзя.

Мария Александровна предложила свой, идеальный выход.

– Я очень люблю детей, только родила их поздновато. Если б ты знала, как я соскучилась по малышам. Когда только у меня будут свои внуки? Не дождаться, – пожаловалась она. – Поэтому с радостью посижу с твоей дочкой. Если ты не против. Ведь ты нам нечужая, Стасенька.

Мы, конечно, согласились. Только за плату.

Выписывали нас со Светой из соседней палаты одновременно. Господин из ресторана, увидев меня, сразу посмотрел на свой ботинок и слегка потряс ногой. Помнит, поганец, историю с каблуком.

Конечно, хотелось, чтобы меня тоже, как и других, встречали с разноцветными гелиевыми шарами, цветами, чтобы напротив роддома обязательно висел огромный баннер со словами: «Спасибо за дочь, родная», а на асфальте возле дома огромными буквами было бы написано: «Люблю тебя, Стася». Но нет, ничего этого не случилось. Отец малышки далеко. У девочек были контрольные. Аньку не отпустил с работы деспот начальник. Поэтому встречал меня только папа, а позже в нашу квартиру постучались Мария Александровна и Валера, а одногруппники завалили толпой уже под вечер, Ваня Воропаев все уговаривал Валеру показать ребенка, ему очень хотелось увидеть, на кого похожа малышка. Вот ведь, кто чем наполнен, Воропаев – по уши преданностью другу. Но Голубев встал железобетонной стеной и сказал, что нечего тревожить Дашу, она спит.

– Дашу? – когда все ушли, спросила я.

– Конечно, другое имя ей просто не подойдет.

– Но мы хотели ее назвать Алиной.

– Но какая же она Алина… Ты сама посмотри. Она ведь Дашенька.

Подумав, я решила: «Ну, что ж, Дашенька, так Дашенька. Мой вечный Дар и только для меня. Главному педагогу Николаевки виднее». С этим именем моя малышка начала свое парадное шествие по жизни. Дарья Станиславовна Машкова. Станиславовна потому что я – Станислава. Одна: и за мать, и за отца. Папа неоднократно просил меня сообщить обо всем Кутусову, но я противилась. «Боюсь, Стаська, ты когда-нибудь пожалеешь о своем решении, – как-то сказал мне отец, – ребенок должен знать своего папу, а папа – ребенка». Мне надоели нравоучения, и я ответила: «Сколько сейчас современных женщин одни воспитывают ребенка, пусть прынцы, князья и прочая знать остаются там, где и должны быть – в фэнтези».

***

Наступил июнь – и молодежь, как говорится, потянулась в храмы, потому что вместе с летом пришла пора сдачи экзаменов. Я заходила в аудиторию одной из первых, чтобы уже через час быть свободной и бежать к своей Дашеньке. Вот и в этот раз по пропедевтике в педиатрии пригласили на заклание первого агнца – меня. Вопросы были так себе – непростые и несложные. Только один мне совершенно не понравился.

При ответе я постоянно посматривала на часы. Преподаватель, заметив это, поинтересовался, куда я спешу.

– К ребенку.

– Рано вы что-то обзавелись ребенком, надо было бы подождать, – с опозданием посоветовал наставник.

– До семидесяти лет подождать? Я же не известная певица, чтобы в семьдесят лет заводить малышей. Денег у меня таких нет.

«Ребенок – это дар, – думала я, – а когда вам жизнь его преподнесет, неважно, главное, получить его и любить, любить.

Выйдя из дверей колледжа, я увидела Лазаревского, идущего мне навстречу с какой-то миленькой девушкой. Первым желанием было развернуться и бежать в противоположную сторону, но он меня уже заметил. Весело так помахал ручкой: привет. Поравнявшись, Игорь с какой-то щемящей нежностью заглянул в мои глаза и с теплотой в голосе сказал:

– Знаю-знаю: стала мамой. Поздравляю. Вероника, познакомься, это моя одноклассница Станислава. Стаська, а это моя девушка и, надеюсь, в будущем жена. Она, кстати, дочь ректора. Мы здесь на практике. Так что, подруга, месяц точно будем пересекаться.

Дальше пошло: а помнишь, а помнишь, пока не последовало его:

– А помнишь, как ты за мной бегала в одиннадцатом классе, я честно сказать, не знал, куда от твоей назойливости уже прятаться?

Ах, узнаю тебя, брат Лазаревский. Как говорится, ради красного словца не пожалею и отца.

– Вероника, простите, вы старше Игоря? Верно? Нет? Ну надо же! – разыграла я изумление, обращаясь я к скромно стоящей девушке, и всплеснула руками: – Вкусы у парнишки меняются в лучшую сторону. А в гимназии он встречался с женщинами значительно старше вас. Предпочитал тридцатилетних барышень, хотя не прочь был закрутить роман с дамами бальзаковского возраста, например, с Инессой Ивановной, подругой матери. Помнишь этот пикантный адюльтер, Игорек?

Конечно, я по ходу действия придумала его небольшое любовное приключение, но, похоже, попала в точку.

Игорь с удивлением посмотрел на меня.

– Я-то здесь при чем? Это она меня к себе зазывала: то гардины повесить, то ножи наточить. Ты не изменилась, Стаська, я думал, с рождением ребенка стала более нежной. А ты как была язвой, так и осталась. Просто бесишь иногда.

Ах, ты ж, гад!

– Нельзя ведь всем подряд нравиться, надо хоть кого-то раздражать.

«Ну куда мне до них: змей из террариума. Расти и расти еще, – подумала я и пошагала домой к своему ясному солнышку, моей девочке, – жаль, столько времени потеряла на Лазаревского».

Вечером меня на разговор вызвала Аня.

– Стаська, тут такое дело. В общем, мы с твоим отцом… – и замолчала.

– Трудно выговорить, что решили пожениться?

– Ну. Да. А как ты догадалась?

– Анечка, странная ты какая-то. Я, конечно, не очень внимательный человек, но заметить эти красноречивые, сияющие взгляды, которые вы бросаете друг на друга, просто невозможно. А эти постоянные ваши посиделки на кухне.

– Я думала, мы хорошие конспираторы. Мне так стыдно перед тобой. Все-таки разница огромная в восемнадцать лет. И он твой отец.

– И что? И возраст, и все остальное – ерунда. Главное, вы любите друг друга. А на других смотреть не надо.

– Спасибо, Стаська, – с благодарностью посмотрела на меня Аня.

***

В радостях, болезнях, волнениях, проблемах пролетели годы. Мне уже казалось, что Дашенька всегда была со мной. Чем старше она становилась, тем сильнее походила на меня, вот только нос был, как у Кутусова: прямой и аккуратный – самый лучший нос в мире, да волосы у моего маленького волнистого попугайчика такие же кудрявые, как у папы. Я очень часто вспоминала Стаса, видя, как растет его дочь, да и не могло быть иначе. Чувства мои к нему тоже никуда не ушли, как бы я не пыталась их вытравить из души, просто они стали спокойнее и не вызывали уже столько сердечной боли.

Летом этого года мы с Дашей отдыхали в Адлере, папу наконец перевели в воинскую часть, находящуюся вблизи солнечного города. Вернувшись ночью из поездки, мы не успели разобрать чемоданы, как прогремел звонок. Я открыла телефон. Батюшки, двадцать пропущенных звонков – и все от Кати. Я и не слышала, что кто-то звонил, пока мы на такси добирались из Новосибирска. Колчак Сибирь, что ли, взял?

– Вернулись из отпуска? Завтра на работу? – засыпала меня вопросами подруга. – А у нас новость: с понедельника в нашей больнице начнут работать двое новеньких докторишек. Моло-ооденькие! Хоро-оошенькие! Один невролог, а другой хирург. Может, наконец-то найду себе мужа. В общем, жду тебя. Завтра встретимся – и все расскажешь о поездке. Извини, тороплюсь-тороплюсь.

И отключилась.

Глава 21

После колледжа я отработала два года на станции скорой помощи и ушла, потому что папу перевели в Адлер, помощников у меня поубавилось, пришлось переходить в местную поликлинику, чтобы вечерами находиться дома. Квалифицированных врачей, как обычно, не хватало, поэтому я весь год просидела на приеме. Заработная плата была чуть ниже, зато за дочь я была спокойна – это важнее, если расставлять приоритеты.

Нынешним утром, забросив Дашу Марии Александровне (в детский сад еще нужно собрать справки), я на всех парусах понеслась в поликлинику, находящуюся от моего дома в пяти минутах ходьбы. Залетела без семи восемь.

– Машкова, опаздываете.

Ооо, ерш твою медь, это надо было сразу налететь на заведующего.

Да, как и у всех, мой рабочий день начинался в восемь утра. Приходить на смену в соответствии с уставом больницы все сотрудники должны были за двадцать минут до выстрела из стартового пистолета. Но мы с Дашей после смены климата, часового пояса проспали. Каким образом и когда я отключила будильник после его трезвона, я не помнила.

– Машко-ва, – с более жесткой интонацией в голосе повторил заведующий. – Опаздываете.

– Простите, Василь Василич. По нашим разбитым и размытым дорогам маршрутке не прорваться, только танку, увязла совсем, – придумывала я по ходу действия щекочущую нервы историю.

– А как же я езжу и не опаздываю?

– Так вы, наверное, по другим дорогам ездите. На другом транспорте, а не на разбитой маршрутке.

– На вертолете я летаю. Откуда, скажи, Машкова, у нас могут быть размытые дороги? Дождя уже около месяца не было, – гаркнул заведующий. Это был мой прокол и мой полный провал. В Адлере две недели шли дожди, уезжали мы с Дашей тоже под его музыкальное сопровождение. И в Новосибирске, когда приземлились, тоже было сыро. В Энск мы возвращались поздно вечером на такси, а сегодня я, совсем не выспавшаяся, все делала на автопилоте, даже по сторонам не смотрела. – У вас в запасе всего пять минут. А в перерыве жду на собрание трудового коллектива. Да, не забудьте написать объяснительную по поводу опоздания.

Вот что за манера устраивать всякие сборища во время обеда? И где, спрашивается, наше трудовое законодательство? Где наше профсоюзное сообщество?

– Опаздываешь, Стаська, – перехватила меня по пути к кабинету Голубева.

– Отстань, мне нужно настроиться.

– Настроиться на что?

– На интимную встречу.

– Батюшки, с кем?

– С пациентами, конечно. Какая еще может быть встреча врача между фельдшером и пациентом? Сугубо интимная. А ты что подумала?

– Пф-ф, – фыркнула подруга, – с тобой не соскучишься.

Первой по очереди была восьмидесятилетняя старушка. Как мне жаль стариков со всеми их старческими болезнями, маразмами, скандалами и криками – очень жаль. Уже потому, что жизнь прошла, часто совсем не простая жизнь. Таких больных особенно хочется поддержать, хотя иногда понимаешь, что все бесполезно: организм свое отработал. Эта женщина Евгения Ивановна была особенная: не жаловалась, не плакала, ничего не требовала, просто сидела и, как подруге, рассказывала о том, что у нее часто кружится голова, теряется слух и зрение, а постоянно высокое давление вдруг снизилось до критически низкого. Детей в городе нет, проживают в другом регионе, а здесь только подруги-соседки. Судя по симптоматике, ей нужна не моя помощь, а невролога. Вот к нему, неврологу, и запишем.

– Евгения Ивановна, сейчас у вас давление в пределах допустимой нормы, но необходимо его постоянно измерять. И, если оно незначительно поднимется или опустится, немедленно вызывайте скорую помощь. Сегодня по счастливой случайности есть свободный талон к неврологу, прием через тридцать минут. У вас есть время его посетить?

– Да, конечно, спасибо, деточка. Лишь бы помог. Сразу бы написала благодарность.

– Поможет. Вас сейчас проводит до кабинета медсестра. – Я кивнула Наташе.

Так, посмотрим, кто тут у нас новый невролог. Я уставилась в монитор и, увидев фамилию, едва усидела на стуле. Да ладно. Господи, ты, боже мой, за что?

Глава 22

Я зашла в конференц-зал с небольшим опозданием, ну, как всегда. Война войной, а с желудком шутить нельзя. В это время все обсуждали кандидатуры на поощрение ведомственными наградами. Выбрали. Решили. Ходатайствовали. А там уж как судьба и родное министерство распорядятся.

Василий Васильевич всех поблагодарил за слаженное и быстрое решение вопроса, а потом зафиналил свою пламенную речь представлением молодых специалистов – врача невролога и врача-хирурга. Первым встал и представился Лазаревский – наш новый невролог. Давненько мы не встречались, лет пять точно. Изменился, да: растерял прежний лоск, а вместе с ним и волосы, надо же, такой молодой, а уже с залысинами. Не иначе девки покров ободрали. Этакий «Мыслитель» Родена, только лысый. А может, от глубокой умственной деятельности волосики вылезли? Наверное, часто размышлял о том, на какую барышню сделать ставку, не берег себя совсем. Вот и потерял товарный вид. А глаза-то горят, лысина так и переливается. Рога, кстати, быстрее всего там, на голом черепе, и приживаются.

– Можете задать вопросы Игорю Николаевичу.

– А вы женатый? – сразу отреагировала Катька.

– Нет, в свободном поиске.

– Моим будет, точно будет моим, – шепнула разгоряченная Голубева и, тут же выйдя на боевую тропу, щелкнула зубами.

– Мгм, не торопись, подруга.

– Ты посмотри, какой красавчик: высокий, с накаченными мускулами. Аполлон.

– Это как ты под халатом рассмотрела?

– Так заметно все, если присмотреться.

– А почему сюда приехали? Вы же работали в Новосибирске? – раздался голос старшей медсестры.

– По зову сердца. Только по зову сердца. Моя родина – Энск. Здесь мои родители, друзья, здесь я учился и корнями прирос.

Раздались скудные аплодисменты.

Потом меня накрыло повторно, а говорят, бомба в одно и то же место дважды не падает. Еще как падает. Бомбануло так бомбануло!

– А сейчас, коллеги, я представляю вам нового хирурга, знакомьтесь, Кутусов Станислав Олегович.

Все. Поздно пить боржоми, надо тикать из больницы, из города, из страны. Ах, сейчас бы сменить полюбившийся образ жар-птицы на личину страуса и спрятаться в песке, как можно дальше от поверхности. Я поставила на колени локти и пальцами прикрыла лицо.

– Кутузов, – тихо процедила я сквозь зубы. – Заче-ем? Почему? Не на-до!

– А вы почему сюда приехала аж из самого Санкт-Петербурга? – снова поинтересовалась старшая медсестра.

– Да, наверное, по той же причине, что и предыдущий оратор. Ищу свое место в жизни.

– А чем занимаетесь в свободное время? – это уже влезла любопытная Катька, но так, формально, без энтузиазма. Выбор между двумя потенциальными претендентами на роль жениха, она, похоже, уже сделала.

– На шаманском бубне и однострунной балалайке он играет, – шепнула я ей.

– Играю на гитаре, занимаюсь спортом.

– Отличные ребята. Совершенно разные, но при этом до невозможности близкие, 12 – завершил заведующий свой спич малоизвестной цитатой.

О да, еще какие близкие! А уж разные – это точно! Я выбежала из зала первой и, захватив в кабинете сумку, вылетела из дверей поликлиники. Повод был: во второй половине дня – работа на вызове. Как же трудно было сосредоточиться на делах: в мозг врезалась одна единственная мысль: «Кутусов вернулся! Кутусов вернулся!» Я не понимала: плохо это или хорошо. Знала лишь одно: по-старому уже не будет.

***

С Игорем мы встретились у кабинета заведующего уже на следующий день. Я очередной раз писала объяснительную по поводу опоздания. Ничего не могу с собой поделать – совсем расслабилась, пользуясь добротой и расположением милейшего Василия Васильевича.

– Послушай, Машкова, на тебя тут поступила устная жалоба, – пыхнул ноздрями Лазаревский.

– Вот как?!

– Ты направила больную Иванову Евгению Ивановну ко мне. Почему решила, что у нее неврологическое заболевание?

– По косвенным признакам.

– Вот именно. По косвенным признакам – это лор-заболевание. Давление в норме, шум в ушах – из-за этого головокружение, зрение пропадает – естественный процесс, чай, не молоденькая. Отоларинголог удалил серную пробку из уха – и все проблемы ушли. Зачем было отправлять ее в кругосветное путешествие по кабинетам: от тебя ко мне, от меня – к отоларингологу. И это в ее-то возрасте! Она хотела на тебя, Машкова, написать жалобу, обвинив в непрофессионализме, но я отговорил.

– Ты не только деловой, но ещё и очень благородный мужчина.

– При этом, – продолжил Лазаревский, – похвалила меня и отоларинголога. Так что, я поставил предварительный диагноз правильно.

Было очень стыдно. Конечности отяжелели и перестали повиноваться, тут же подумалось: меня, наверное, сегодня из поликлиники вынесут вверх ногами. Сама идти не смогу. Однако разговаривать я еще была в состоянии.

– Диагноз? Без результатов анализов, дуплекса, рентгена и МРТ? Игорь Николаевич умеет сканировать взглядом? – я специально сказала о Лазаревском в третьем лице, будто не замечая новоиспеченного невролога.

– В этом не было необходимости, хотя анализы ты назначила правильно. Так, подстраховка, на всякий случай. Правильно все же когда-то сказала о вас, выпускниках колледжа, Квашняк: недоспециалисты, недоврачи.

– Опыт практической работы у меня три года, из них два – на скорой помощи. А вот ты еще недоврач, это ты верно сказал, – задохнулась от возмущения и, собрав волю в кулак, направилась в свой кабинет.

Сделав несколько шагов, я заприметила в конце коридора фигуру Кутусова и залюбовалась, подумав: «Какой же он красивый – Стас, кажется, стал еще красивей». Но тут же ужаснулась: «Куда бы рвануть, чтобы не столкнуться с ним лбами? Нет, пусть будет встреча, но только не сейчас, не сегодня».

– Ты куда? У тебя же кабинет в конце коридора? – крикнул вслед Лазаревский.

– Не твой вопрос, – спокойно ответила я и открыла дверь рентген-кабинета.

Следующую фразу Игоря уже не услышала.

– Станислава Олеговна, вы ко мне? Можете подождать? У меня пациент.

– Да-да, конечно, – сказала я врачу, стоя прямо у входа и попутно придумывая причину: зачем я сюда пришла. Придумала! А потом, после ухода больного, поинтересовалась: – Вадим Юрьевич, вам не нужны женские туфли тридцать шестого размера? Новые, итальянские. Каблуки двенадцать сантиметров.

– Зачем они мне? Извините, Станислава Олеговна, я ношу исключительно мужскую обувь.

– Ну да, конечно, – проговорила и вылетела из кабинета.

Кутусова в коридоре уже не было.

Я, помня разговор с Лазаревским, решила зайти в лабораторию и забрать результаты анализов Евгении Ивановны. Детально проанализировав их, выяснила, что показатели далеко не в норме, и позвонила ей. К телефону подошла, как выяснилось, соседка и, плача, сообщила, что Евгения Ивановна утром умерла. Инсульт. Я жалела об одном: зачем отправила пациентку к Лазаревскому, он ведь такой поверхностный. Лучше бы вызвала скорую. Ах, как жаль старушку!