Текст книги "Игры с судьбой. Книга третья"

Автор книги: Наталья Баранова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– У нас есть чуть больше получаса, – проговорил техник. – Гарантированно. Может, чуть больше. Это только после испытаний становится четко и досконально известно, сколько именно каждому из деструкторов необходимо времени на разогрев. Как вы понимаете, испытаний покуда не проводилось.

– Лишь бы не меньше, – буркнул Аретт. – Ну и сколько здесь этих ваших «мин»?

– Два корабля. И один, более мощный деструктор здесь, внутри завода. Смонтировать его на корабль не успели. Но по своим характеристикам он больше всего подходил для наших целей.

– Хорошо. Веди!

Внезапно оказалось, что путь не так запутан и долог. Что, если не плутать, то в пару минут окажешься вне стен, этих давящих, сумрачных стен.

А на улице пахло – упоительно пахло жизнью! Мигали звездочки в высоте и так тихо, так покойно, так неправдоподобно – умиротворенно плыла над землею ночь, что казалось невозможным представить, что весь мир, вся эта невероятная тишина, балансирует на ниточке.

Прикусив губу, Да-Деган незаметно отер выступившие на глаза слезы. Указав на пару кораблей в разных сторонах поля, техник проговорил.

– В качестве пилотов летали? Значит, как остановить деструкторы разберетесь. Я займусь третьим. Везде одному мне не успеть. Удачи!

Миг и он снова скрылся за серой стеной. Фориэ и Аретт переглянулись.

– Мальчики налево, девочки направо, – усмехнулся Аретт. – вперед и с песней, солнце мое.

– Аретт, – внезапно тихо проговорила Фориэ. – Не спеши. Погоди минутку.

Внезапно она коснулась руками его плеч, прижалась к нему, словно не желая расставаться. Чувствуя ее горячее дыхание, Ареттар вновь закусил губу. На этот раз от странной всеобъемлющей дурноты, подкатившей к горлу. Дурноты, не подчиняющейся ни его желаниям, ни чувствам.

Так хотелось ответить. Прижать, нагнувшись, приникнуть губами к губам. Забыть обо всем, лишь об одном памятуя. О том, что она женщина. Так же как он – мужчина.

Упасть бы в траву, сливаясь в одно, но….

Отстранившись, он мягко коснулся ладонью ее волос. Выдохнув, словно ныряльщик, вынырнувши из-под воды, хлебнул воздуха.

– У нас нет времени, Фориэ….

– У нас его не было никогда, – отозвалась она грустно. – Я просто хотела, что б ты знал, что б я не говорила тогда и потом, – Я люблю. Я всегда любила тебя. Ты не такой, как все, Дагги….

– Твой муж много лучше меня, – ответил мужчина. Улыбка коснулась губ, словно осветив лицо. Юность, эта шалая юность, поразительная молодость в окружении пламени локонов парика, сияла необыкновенной красотой. Нечеловеческой. Почти божественной. Эта улыбка была и отказом и обещанием. – И ты, ты необыкновенная. Но нам пора…..

– Говорят, ты женишься на этой эрмийской девочке, сестре Императора. Ты ее любишь?

Молчание, и в тишине шорох трав, встревоженных порывом ветра, остудившем разгоряченную кровь. И так трудно, невыносимо трудно стало солгать.

– Я люблю, – прошептали четко очерченные губы. – Больше жизни ее люблю. Но ты ей не завидуй, Фориэ. Нечему завидовать….

Он отвернулся и пошел, ступая по мягкой, стелящейся траве, без дороги, напрямик к темному силуэту корабля, ожидая, что женщина рванет за ним. Обернувшись, посмотрел на хрупкую фигурку, удалявшуюся от него.

Гордо поднятая головка, расправленные плечи. Уязвленная любовь, не гордость. И не было зла….

Отвернувшись, он постарался забыть прощальный взгляд зеленых, сияющих любовью глаз.

«Слепец! – подумалось вдруг, скрутив разум раскаленным жгутом. – Разве можно было не видеть того, что всегда, всегда она, если и ненавидела, то лишь потому, что, тайком от себя, любила?».

Но отогнав видение, он заставил вспомнить себя иные очи, сиявшие ему, как путеводная звезда. Сияющую синеву, и тихий отголосок, шептавший: «Живи. Ибо я не смогу прожить без тебя!»

23

Только смеяться, вспоминая, как шел, удивляясь отсутствию охраны. Тишина. Какой полной была, как много таила! Как легко удалось отключить деструктор, и двинуть навстречу Фориэ, просто так на всякой пожарный, чтоб не думалось ей, что готов бросить на произвол судьбы, только б не встречаться холодным серым, с ее влюбленным зеленым взглядом.

Как вдвоем, встретившись, они искали техника в пустых полутемных переходах завода, опасаясь, да чего угодно опасаясь – и вероятной лжи и неведомой опасности. Как нашли его и втроем, поздно, почти перед рассветом, уходили по седеющим, покрывающимся росой ковылям к флаеру.

И все было словно внови – и это жемчужное утро, полное мягкого сияния, подкрашенные лучами света легчайшие облака. Выкатывалось на небосклон солнце – нежно – розовое, наливающееся золотом, с силой хлесткого и быстрого дождя, испускающее ливень лучей, дарящих миру все краски, разгоняющие тьму.

Утро. Утро, которого могло и не быть…

И осознание этого делало все краски стократ более яркими. И каждый глоток воздуха – напоенным ароматом, от которого можно сойти с ума.

Нагнувшись, Фориэ сорвала невзрачный цветок, вдыхая упоительный аромат – аромат жизни. И не похожа она была на серьезную даму, скорее на школьницу, сбежавшую с уроков. Счастьем были полны глаза. И улыбка. И каждый из вздохов. Тем хмельным счастьем, которое обрушивается на каждого, кто чудом избегает смерти.

А потом был полет над рассветным морем, ласковые волны внизу и безмерная лазурь сверху, и брызги солнечных бликов, словно пузырьки игристого вина.

И каждый миг, каждый шаг этого необычного утра запечатлевался в памяти во всем многообразии – все блики, ароматы, и порывы свежего ветра и вуали облаков, стремительно менявшихся ежесекундно.

Теплая тяжесть головы Фориэ на его плече, ее прикрытые глаза, тени от черных ресниц на щеках, и цветок в руке, в чуть сжатых пальцах. И только дыхание подсказывает – не спит. Просто сидит, расслабившись, впитывая жизнь, словно очнувшись в какой-то миг от кошмара. И изредка за взмахом черных крыл ресниц касается его лица взгляд – яркий, зовущий.

И невозможно ответить на этот взгляд. Как невозможно проигнорировать. И закипает кровь, а рассудок, словно лед, словно узда, словно оковы. Но лучше в рамках держать себя самому.

И словно противоядие от ее ласковых чар – Шеби. Но и в воспоминаниях изрядная доля яда. Только улыбнуться, вспоминая черты и жесты, привлекательность каждой улыбки, тепло прикосновений.

И слегка коснуться рукою волос Фориэ, даря мимолетную ласку, не смея растоптать нежности, родившейся в душе. И отстраниться, снова, в который раз надев маску озабоченности на лицо.

– Ты трус, Аретт, – проговорила Фориэ с мягкой улыбкой, так противоречащей словам. – Ты боишься меня?

– Боюсь, – ответил он с мягкой улыбкой, проигнорировав укол. – Только не тебя, а себя боюсь. И ты не нарывайся.

Фыркнув, словно кошка, женщина отстранилась, не смотря в его сторону. А ему, как назло, до боли, до спазма захотелось зарыться лицом в темные пряди, вдыхая аромат волос и кожи, растворяясь в нем, забывая обо всем на свете.

Отвернувшись, он посмотрел на приборы. Внезапно зевнув, вспомнил, что эта ночь – не первая из бессонных ночей. И что будет счастьем, если следующая не будет столь же бурной, как эта.

Отобрав цветок у Фориэ, он коснулся носом тонких лепестков, выдыхая аромат. Заметив ее недовольный быстрый взгляд, вернул цветок, положив его ей на колени.

И снова потянулась тишина, только словно в лучезарное утро вплыла темная грозовая туча, лишив и радости и покоя. Навалилась память. Вспомнилось, обжигая…. Многое вспомнилось, лишая покоя. Десятки разоренных планет, слезы и проклятия, летящие вослед, тяжелый взгляд Императора и собственная покорность. Помнилось, не забывалось, как гнул спину, в глубоких поклонах, как и манил и обещал.

И снова, словно в тисках сжали душу.

«Сумею ли? – подумалось вдруг…. – смогу ли? Осмелюсь? Или все мечты – лишь мечты? Хватит ли сил? Хватит ли духа? Но ведь должен же смочь! Обязан.».

– Вы злитесь, Фориэ, – произнес он внезапно. – Вы многое знаете об Ареттаре. Но всего не знаете и вы. И хорошо, что не знаете…. Так что, сердитесь, презирайте, ненавидьте. И, будьте собой. Всегда будьте собой и никогда не теряйте себя!

И снова молчание между ними. Сияющие брызги света, отраженные от воды. Острова в дымке. Жемчужиной на ладонях океана – Амалгира.

Он посадил флаер там же, где брал, загнав его на дно оврага. Выбравшись, помог своим спутникам подняться по склону.

К дому шли по тропке над морем, вдыхая соль, впитывая простор. От высоты кружилась голова, ветер играл локонами.

Вспомнилось внезапно, вдруг, словно кто-то услужливо приоткрыл дверь в былое, как стоял над этими самыми волнами, отрешившись от жизни, будто бы уже умерев. Не чувствуя ни боли, ни страха, желая одного – вырваться из тенет.

И сейчас желание это меньше не стало. Только безумно, до судорожных вздохов, до рыданий хотелось жить. До боли, до крови, до умопомрачения хотелось вернуть того, светлого наивного мальчишку, который однажды приехав в Амалгиру, был зачарован ей, пленен, да так и оставил свою жизнь в подарок Рэне, возвращаясь сюда…, всегда; как зверь возвращается в логово, даже смертельно раненым.

Больно было от понимания того, как Судьба покуражилась над тем светлым, чудным созданием, словно вывернув ему душу наизнанку, потихоньку, режа по живому, отрывая кусками наивность, веру, честь, вместо них пришивая подозрительность, бессердечие, гордыню. Заставляя вместо порывов души больше слышать доводы холодного, остуженного обидами и недоверием, рассудка.

И неожиданно, следом воспоминанию, тонкой тени, еще сущей при свете дня, разлилось горечью по сердцу понимание, что не так много и утрачено, и что можно было б вернуть, все вернуть, если б только душа, истомившись надеждой любви, еще б хоть раз вспыхнула пламенем не памяти о былом, а огнем настоящей, той самой, безбрежной сияющей страсти.

«Ты никого не любишь, Аретт, – пришло понимание, сдавив грудь. – Никого. Ни других, ни себя. Любовь, она преград не знает. Но не оставили тебе и крохи любви. Только память, давнее, дальнее эхо, того, чего больше не испытать».

На несколько секунд он остановился у обрыва, с легкой улыбкой смотря вниз, туда, где пенными бурунами была усеяна пропасть цвета аквамарина.

– И все же Аретт умер, – произнес он одними губами.

Отступив от края обрыва, перевел взгляд к небу и снова улыбнулся.

– Аретт. – тихий голос Фориэ оборвал наваждение. – Почему мы стоим?

– Сейчас, – отозвался он, вдыхая воздух полной грудью. – Идем….

И снова по узенькой тропке, огибая дом, к замаскированной норе тайного хода, по темному коридору, полной гулкой тишины.

На миг, прежде чем войти из темного зева тайного хода в комнаты, остановиться, ловя тишину, дав себе передохнуть и набраться сил.

Солнечные лучи касались медового, словно янтарем инкрустированного паркета, ласкали золотистыми пальчиками панели из яшмы на стенах, заставляли благородно мерцать высокие зеркала. Свет дробился на грани мира и иллюзии. Тени прятались в глубоких складках драпировок, не желая быть изгнанными навек.

Подойдя к зеркалу, Да-Деган усмехнулся, глядя на отражение, устало смотревшее на него из зазеркалья.

Эти огненные пряди, серые спокойные глаза…. Если не знать, так и примешь хитринку во взгляде за откровенность, усталость за вдохновение, боль за поиск чего-то понятного лишь ему одному.

Коснувшись рукой огненных прядей, он стянул с головы парик, бросив его на стол, тряхнув головой, рассыпал лунное серебро собственных волос по плечам и обернулся к своим гостям, с явным удовольствием наблюдая как недоумение проявляется на лице техника, как злое недоверие вспыхнуло в его глазах.

– Вы изрядно поморочили мне голову, – проговорил Да-Деган, усаживаясь в кресло и стаскивая с себя мягкие сапоги.

– Ну, мы квиты, – грустно отозвался тот. – Вы меня одурачили, господин Раттера.

Полуусмехнувшись, полуфыркнув, Да-Деган покачал головой.

– Однако не так, как стоило бы! Надо было оставить вас там, на заводах, что б охрана, наконец-то очнувшись от своего отупения, нашла вас и задала несколько вопросов с пристрастием.

– Аретт, – укоризненно заметила Фориэ, – ты злишься на меня, не забывай.

– Я это не забыл, – продолжил Да-Деган спокойно. – Но у меня нет никакого желания сводить счеты с человеком, который помог мне. Хотите попасть на Софро?

– Шутить изволите? – спросил техник, опасно сверкнув глазами.

– Не изволю, – отозвался Да-Деган, избавившись от сапог. – Я дам вам корабль и снаряжу в погоню самого неуклюжего из перехватчиков Иллнуанари.

– Зачем вам это?

– Отвезете на Софро мой приказ. Передадите его Стратегам, только и всего. У меня нет лишних людей, что б гонять их на Софро. Фориэ нужна здесь, многие из Стратегов, что спелись с контрабандистами, после восстановления Разведки вернулись назад. У меня просто нет никого, к кому б я еще мог обратиться с этой просьбой. Будут еще вопросы?

– Только один. Какие дела могут Вас связывать с Стратегами, господин Раттера? Вы, насколько известно всем, пляшете под дудочку Императора. А был бы голос, – мужчина выразительно посмотрел на алые пряди парика, – То и спели б.

Сжав кулаки до хруста, ударив по темному дереву подлокотника, Да-Деган вскочил на ноги. В глазах плескалась боль, и злая мальчишеская обида.

– Вот даже как! – проговорил он, подскочив к технику. – А я думал, вы поняли. Все же поняли!

– Что я должен был понять?

Отступив, Да-Деган медленно прошел по комнате. Несколько успокоившись, задумчиво ответил.

– Я работаю на Разведку, – проговорил ровным, спокойным тоном. – И так как в прямом противостоянии с Империей Лиге не выстоять, я и захватил Иллнуанари, что б при случае, ослабить Эрмэ, насколько это возможно. Вы отвезете Стратегам приказ, под любым удобным предлогом избегать нападения на заводы Иллнуанари и склады готовой продукции. Я могу предположить, что Данави на первой диверсии не остановится. Нам нужно было поговорить, и я обязан был объяснить ему ситуацию. Но время, его всегда не хватает. А теперь Рахан твердо уверовал в необходимость уничтожения военного и маневренного потенциала Иллнуанари, не подозревая, что тем самым только навредит Лиге.

– Хотите сказать, что вы резидент Разведки?

– Да. Так же, как госпожа Арима.

– Ну и как вы собираетесь ослабить Эрмэ?

– Это – моя забота, – зло, сверкнув глазами, проговорил Да-Деган. – Не беспокойтесь, эти твари, эти сволочи и подонки будут драться с шакалами Императора. Они будут в горло впиваться эрмийцам. Это я обещаю. А как я этого добьюсь, вас не должно волновать.

Остановившись, Да-Деган тяжело вздохнул. Посмотрев на Фориэ, задумчиво добавил, чувствуя, что шалая, случайная мысль заставляет его, то ли хищно, то ли дерзко улыбаться.

– И еще, мне б хотелось поблагодарить Данави за вклад в развитие промышленности на Рэне, – проговорил Да-Деган неожиданно мягко, и обращаясь к Фориэ добавил. – Но так как это невозможно, то от лица Разведки я, пожалуй, поблагодарю его за противодействие Иллнуанари. Подготовьте бумаги, дорогая. Я их подпишу, и отправлю заодно, чтоб не искать другого курьера.

24

– Представляю, какое лицо будет у Данави, – проговорила Фориэ, расположившись в глубоком кресле у камина, – когда он получит приказ о награждении.

– Какое же? – спросил Да-Деган, глядя на струи воды, текущей по стеклу.

– Какое мы ни разу не видели, – усмехнулась она.

Запахнув халат, она подошла к Да-Дегану и встала рядом, чуть дотронувшись кончиками пальцев его руки.

– Это верно, – отозвался Да-Деган. – Хотел бы я на то посмотреть.

– Умеешь ты наказывать людей, – пробормотала Фориэ. – И где ты этому научился? Получить приказ, подписанный лично шефом Разведки, и увидеть столь ненавистное ему имя. Бедолага не спятит?

– Неврастеников в Разведку не берут, – спокойно ответил Дагги.

– Я спрашиваю, где ты этому научился?

– На Эрмэ, – отозвался Да-Деган, стараясь, что б голос не дрогнул от скрываемой боли. – Император был хорошим учителем. Он старательно выкорчевал из моей души все идеалы. Научил убивать без сожалений и издеваться без причин. Единственное, чему научить меня не удалось, так это испытывать восторг от бессмысленной жестокости. Мне не греет души чужая боль. Поверь.

– А Данави?

– Он получит хороший урок, который запомнит надолго.

– Думаешь?

– Знаю.

Легкая улыбка тронула губы Да-Дегана. Отстранившись, он подошел к столу, на котором живописным натюрмортом стояли бокалы, вино и фрукты. Выбрав сочный оранжевый персик, он вонзил зубы в мякоть, впитывая сладость и аромат.

– Почему ты не позволил мне уехать домой? – спросила Фориэ устало.

– Пусть люди думают, что у нас интрижка.

– Тебе так важно мнение людей? – спросила Фориэ грустно. – По мне так лучше грешным быть, чем слыть…

Кивнув, Да-Деган аккуратно положил косточку на салфетку и, наполнив бокал, поднес его к губам.

– Все мои грешные порывы так же были пресечены там, на Эрмэ, – проговорил он нарочито-легкомысленно. – Так что ныне я не тот шальной юнец, от которого у женщин кругом шла голова. Я – старый брюзга, моя хорошая. Мерзавец, поддонок, и на редкость рассудочная тварь.

– Я не верю. Я помню вас.

– До бунта? – язвительно заметил Аретт. – Забудьте. То был не я. Бедный несчастный калека с изломанной психикой и вечной депрессией.

– Тем не менее, мне казалось, что вы были счастливы тогда.

– Я? Хотя, может вы и правы. Я был счастлив, потому что не понимал на каком я свете и зачем живу. Мне было все равно и то меня спасало. Впрочем, не будем об этом…..

Устроившись в кресле, глядя на яркие языки пламени в зеве камина, Да-Деган невольно вздохнул.

Фориэ, подойдя, положила руки ему на плечи, касаясь кончиками пальцев прядей волос.

Тряхнув головой, он снова отстранился от ее прикосновений.

– Если Вас не затруднит, – усмехнулся он, – на столе есть ножик. Если хотите доставить мне несколько неприятных минут, можете воспользоваться им. Я все же предпочитаю сталь вашим коготкам, мадам.

– Вы пытаетесь казаться злым, – проговорила Фориэ тихо и весомо.

– А вы вечно пытаетесь влезть в душу.

Молчание обволакивало клубами серого дыма, недосказанность давила склизкими щупальцами спрута. Только потрескивали дрова в камине. Да от нежных прикосновений тепла, разгоняющего кровь, накатывалась расслабляющая, притупляющая злость, нега.

И не хотелось ругаться, спорить. Хотелось, что б этот вечер тянулся как можно дольше. Этот тихий, сумрачный вечер, в чем-то странный и неприятный, а в чем-то похожий на сказку.

– Ты не любишь, когда тебе лезут в душу, – заметила Фориэ тихо.

– Не люблю, – отозвался Да-Деган, глядя на то, как женщина ступает по мягким коврам, словно не в силах выбрать направление и цель.

– Скорее, ты боишься, – отозвалась женщина вновь.

– Я не люблю ворошить прошлое и пугать настоящее. Что же касается будущего, то его просто нет.

– Ты не любишь мечтать?

– Я не верю мечтам, – ответил Да-Деган задумчиво. – Когда-то я мечтал слишком много.

– Они не сбылись? Эти твои мечты?

– Ни одна, – улыбнувшись кончиками губ, Да-Деган погладил пальцами дерево подлокотников. – Хотя, нет. Что-то и сбылось. Но сейчас, зная цену, я посоветовал бы тому, юному Ареттару не мечтать.

– Вот как, – прошептала Фориэ, присев прямо на ковер перед камином.

Отблески огня золотили лицо и волосы женщины. Она, не мигая, смотрела в огонь, словно, как древняя пророчица, пытаясь выпытать у пламени ответ на все свои вопросы.

– Вы никому не верите, – произнесла Фориэ внезапно, все так же неотрывно глядя в огонь. – Играете и куражитесь, стараетесь добиваться своих целей. И все в одиночестве. Неужели вам не нужны друзья? Вы весь в себе…. И порой судите себя слишком строго.

– С чего вы взяли? – усмехнувшись, проговорил Аретт. – У меня есть друзья. Вероэс, Лия, Рэй. Теперь вы. Я ведь вам отчаянно небезразличен, верно? Только признайтесь хоть себе в том, что интересен я Вам не как просто самец. Вас же влечет иное. К примеру, моя бессмертная душа.

– Как самец тоже, – ответила Фориэ, не меняя тональности, все тем же ровным и теплым тоном голоса. – По Рэне ходят слухи о ваших гаремах. О девочках и юношах, готовых ублажать вас по первому зову. Об оргиях, творящихся в стенах этого дома.

– Вы разочарованы, не наблюдая того? – рассмеялся Да-Деган.

– Вы не тот за кого себя выдаете. Все эти скандалы, слухи, передающиеся из уст в уста, все эти домыслы вокруг вашей фигуры….

– Я великий мистификатор, мадам. Поверьте, гораздо спокойнее жить, просто распуская слухи, нежели соответствовать им. Это так утомительно.

Фориэ негромко рассмеялась. А отсмеявшись, стала и снова подошла, на этот раз сев рядом, глядя в его глаза.

– Послушайте, Аретт, вы отгородились от всего мира. Спрятались за высоким забором, а душу прикрыли маской. Вы живете, дышите, ходите, вы бесчинствуете и мучаетесь. И при всем том, пытаетесь убедить весь мир в том, что вы счастливы, что вам плевать на все правила и законы. Но ведь этого нет. Ложь, ложь и еще раз ложь! Кому вы лжете, себе?

Выбивая ноготками странный ритм по подлокотнику, Да-Деган смотрел в полыхающие зеленые глаза, чувствуя как, раскачиваясь, падает в пропасть пол под ним, его кресло, он сам.

– Вы полагаете, что я – несчастен? – произнес Да-Деган глухо. – Оказывается, даже умные женщины, при желании, способны увидеть то, чего нет.

Вздохнув, Фориэ опустила взгляд, обхватив свои плечи руками, сидела, напоминая ему своей хрупкостью фигурки из фарфора, которые недавно привез один из контрабандистов, желая выпросить благосклонности у владельца Иллнуанари.

Фигурки были малы и хрупки, чуть просвечивали на свет, наливаясь сиянием. Он любил смотреть на лукавые лица девушек, на тщательно проработанные кружева, поражаясь, как давным-давно руки ремесленника взяли глину и в этой глине отразили – жизнь….

Несмотря на это любование, на наслаждение красотой, на легкий аромат доверительности, витавший меж ними, Да-Деган вовсе не хотел открываться перед Фориэ.

Встав, он медленно направился к дверям, ведущим в его спальню…

– Вы уходите? – спросила Фориэ, подняв голову.

Он остановился, чувствуя, что не хочет уходить от нее вот так, на грани ссоры, заставив чувствовать себя едва ль не виноватой в его бедах.

– Доброй ночи, моя дорогая, светлых вам снов, – произнес он низковатым мягким голосом. – Время позднее, а я не спал три ночи.

Поднявшись, Фориэ подошла к нему, так и не смея поднять взгляда.

– Обнимите меня, – произнесла она, уткнувшись лицом в его плечо. – Не будьте так безразличны. Я люблю Вас. Я же люблю….

Рука коснулась ее волос. Эта рука, сильная и удивительно нежная, мягко, словно локоны ребенка ласкала ее пряди.

Подняв голову, Фориэ посмотрела в стылые серые глаза и не заметила стали и льда. Мягкое, мерцающее тепло, как отблески огня танцевало в его очах. Он смотрел… странно, словно отец, наблюдавший за дочерью. И от этого стало внезапно горько и больно.

– Я люблю Вас, – произнесла женщина упрямо и неожиданно для самой себя, поднявшись на цыпочки, коснулась губами его губ, обхватив точеное, прекрасное лицо, внезапно заледеневшими руками.

Словно ударили поддых, словно содрогнулась земля, словно взрывом разметало его спокойствие и уверенность в собственных силах.

Поцелуй…, прикосновенье губ, жар дыхания, обещание страсти…. Как хотелось ответить, как было невмочь. Горечью, жгучим ядом рвалось изнутри – то ли желчь, то ли боль, то ли жидкий огонь, напомнив, одним мигом отрезвив, заставив отпрянуть на последних каплях самоконтроля.

Стоя в дверях, он смотрел на удивленное, недоуменное ее лицо. В эти полные влаги зеленые глаза. И было дурно, было плохо, физически плохо, как тогда, когда воины Эрмэ, не стесняясь, не сдерживая силы, били, выбивая дыхание из плоти, гордость из духа и желание жить.

Горели, словно ошпаренные, губы. Горело лицо. Схватившись за горло, Аретт пытался ухватить хоть каплю воздуха, что б восстановить дыхание.

Мир вертелся и плыл перед глазами. Вспомнилось, накрыв черным облаком дурмана, голос Императора, полный нескрываемого торжества, куража и власти: «Мой! Мой и больше ничей! Навсегда!!!

Навсегда…. Самое страшное слово, отнимающее надежду. Страшнее голоса Императора, страшнее его взгляда, страшнее всего, что в жизни происходило и еще могло произойти.

За этим словом стояла безнадежность и глухая, беспросветная тоска.

Прежде чем ухватить глоток воздуха, прежде чем выдохнуть проклятие он успел увидеть растерянный взгляд Фориэ Арима.

– Ты с ума сошла, женщина, – вымолвил глухо, приходя в себя. – Смерти моей хочешь?

– Что с тобой?

– Ничего….

А и впрямь ничего. Отожгло так же, как и нахлынуло, в одно мгновение. Лишь саднило горло и губы, да голос нес в себе странную хрипотцу.

Усмехнувшись, Да-Деган посмотрел на соблазнительницу сверху вниз.

– Хорош герой-любовник? – спросил глухо. – Чуть в обморок не падает от поцелуя. Смешно. Ты смейся, Фориэ, смейся.

Смейся…. Самому только не смешно – страшно. Страшнее чем улыбаться Императору, страшнее, чем нападать на безмятежные планеты, чем пиратствовать и пресмыкаться.

И уж совсем невозможным кажется этот взгляд Фориэ, и грустный и нежный. Хотя, кто знает, может и он рад ошибиться, читая нежность в глазах, полных… презрения?

– Аретт, – тихий шепот, звук голоса, от которого запершило в горле, защипало в глазах.

Она стояла рядом, и казалось, позволь он, и в миг очутится в ее теплых объятьях, что обрушит на него свое сочувствие, словно ливень.

– Прости, – прошептала Фориэ внезапно. – Я – дура. Я должна была понять, что ты не шутишь. И не могла понять, что это не игра.

– Но это не игра, – отозвался Да-Деган. – Теперь ты это знаешь.

Он сжал ладони в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, словно желая отогнать наваждение. Эта женщина ему нравилась. Слишком нравилась. Эти зеленые глаза, фарфоровая кожа, чуть растрепавшиеся пряди. Эти губы….. Он хотел бы узнать их вкус. Настоящий вкус, но…

– Ты мне нравишься, Фориэ, – проговорил Да-Деган тихо. – Очень нравишься. Я не буду лукавить, говоря, что влюблен и люблю. Я не буду обманывать, ведь ты не заслужила обмана. Я не могу сказать, что равнодушен к тебе. Нет! Ты волнуешь меня, ты желанна, только толку от моих желаний! Если можешь, прости меня, что не оттолкнул тебя сразу, пока было не поздно. Пока…..

– Аретт, – тихий шепот в тиши, рука, поймавшая его руку, эта маленькая надежная ладошка, сжавшая его пальцы. Волна жара, захлестнувшего сердце. – Не надо. Ничего не говори…. И, это ты прости меня…И если можешь, останься другом….

Если можешь….

Он только кивнул, не отводя взгляда от зеленого омута ее глаз. Усмехнулся своей особенной, сожалеющей ухмылкой, пытаясь спрятать в глазах мерцание близких слез и внезапно отвернулся, закусив нижнюю губу.