Текст книги "Штольманна. Отпускъ (СИ)"

Автор книги: Наталья Мусникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

  – Наденька! Господи, что случилось?!

  Голос у мужчины оказался под стать внешности: густой, басовитый, точно сытое жужжание шмеля. Вообще весь облик незнакомца внушал доверие, располагал, но Якову Платоновичу неизменно чудилась какая-то нарочитость в манерах, интонациях, жестах. Всё было бы словно многократно отрепетировано, доведено до совершенства путём длительных тренировок. А ещё что-то в манерах и даже интонациях неуловимо напоминало Кирилла Владимировича Разумовского, что, согласитесь, тоже симпатии не добавляло. Пока госпожа Топоркова сбивчиво объясняла своему мужу, а это оказался именно он, что произошло, Штольман пытался найти разумное объяснение своей неприязни. Логика растерянно отмалчивалась, а вот интуиция вопила, что нужно хватать в охапку Аннушку и детей и бежать от этого господина как можно быстрее и дальше.

  – Да что же мы на улице-то стоим, прошу в дом, – пророкотал господин Топорков, внимательно глядя на Штольмана и Анну.

  Занявшая выжидательную позицию у папы за спиной Катюшка страдальчески засопела, крепко держащий сестру за руку Гриша тоже неодобрительно нахохлился. К счастью, родители проявили благоразумие и от приглашения отказались, сославшись на то, что промокли и устали.

  – Мария Тимофеевна нас сегодня на обед пригласила, – Фёдор Михайлович поймал руку Анны, прижал к губам, обворожительно улыбаясь, – надеюсь, Вы не возражаете?

  На Анну нахлынула странная слабость, видимо, дали знать усталость и страх за Яшу, он ведь чуть не утонул, спасая Наденьку. Чтобы как можно скорее избавиться от господина Топоркова, Анна Викторовна кивнула и едва ли не привалилась к груди мужа.

  – Всего доброго, увидимся за обедом.

  Убийственная вежливость Якова Платоновича вынудила Фёдора Михайловича вежливо улыбнуться и вернуться в дом, бережно уводя и Надин, словно позабывшую в присутствии мужа обо всех своих страхах и сомнениях.

  – Ты чего, Аннушка? – Штольман с тревогой всмотрелся в бледное осунувшееся личико жены.

  Анна слабо вздохнула, щёчки её порозовели, глазам вернулся прежний блеск, даже улыбка заиграла:

  – Я очень испугалась за тебя, Яшенька. Я люблю тебя.

  Яков прижал жену к себе, прошептал в ушко:

  – Я тоже тебя люблю.

  – А нас? – ревниво влезла Катюшка, с коей после ухода Фёдора Михайловича всю робость как ветром сдуло.

  Штольман и Анна обняли весело завизжавших детей:

  – И вас, конечно, как же иначе.

  Вопреки ожиданиям Анны, Яков предложил до того, как вернуться домой, снова сходить к реке, где поднялся на мост (Аннушке пришлось едва ли не силой удерживать сына и дочку, дабы они не бросились следом за папой) и самым тщательным образом изучил обломки перил. Вниз спустился уже не отец почтенного семейства, наслаждающийся отпуском, а суровый следователь, от чьего зоркого глаза не укроется ни один преступник. Гриша и Катя такую перемену в отце уловили, до самого дома вели себя смирно, за то потом бросились к сидящему на веранде дедушке Пете, громко вопя ему о происшествии на реке.

  – Господи, Annett, Яков вы целы? – Пётр Иванович с тревогой смотрел на племянницу и её мужа.

  – Дядюшка, всё в порядке, не переживай, – горячо заверила Анна и повернулась к супругу. – Ну, что ты нашёл на мосту?

  – Ничего, – Штольман покачал головой, а увидев, как Анна Викторовна разочарованно нахохлилась, добавил, – ничего, кроме подпиленных и расшатанных перил. Падение не было случайным.

  ***

  Яков Платонович не отказался бы подробнее сообщить о результатах своих изысканий, но тут из дома вышла в компании верной Прасковьи Мария Тимофеевна, громко ахнула, всплеснула руками, едва не уронив внушительных размеров корзину (дамы направлялись на рынок, дабы как следует закупиться к обеду) и тоном, не терпящим возражений, приказала:

  – Переодеваться. Немедленно.

  Штольман, согласный терпеть заботу исключительно от Анны (любимой можно совершенно всё) и сестры (от неё всё равно не отвяжешься), вздохнул и губы сжал, удерживаясь от колкостей. Анна подхватила мужа под руку, обезоруживающе улыбнулась матушке и прощебетала:

  – Конечно, матушка, не переживайте.

  Катя с Гришей переглянулись и решили отвлечь бабушку на себя, дабы она не стала задавать неприятные вопросы и ужасаться от полученных ответов. Честное слово, некоторые взрослые такие смешные, сначала сами спрашивают, чего им знать недолжно, а потом волнуются и пустырник чашками пьют, а то и вовсе кричать начинают!

  – Бабушка Маша, а ты пряник принесёшь? – Катюша похлопала глазами и солнечно улыбнулась, прекрасно зная, что устоять против её обаяния может только папа, да и то не всегда.

  – Два, с яблочным вареньем, – встрял Гриша, прикрывая отход родителей в дом.

  Катя презрительно наморщила нос:

  – Фу, лучше со смородиной.

  Гриша покосился на Петра Ивановича, который махнул рукой, продолжай, мол, Мария Тимофеевна ещё не отвлеклась.

  – Нет, с яблоком вкуснее.

  Катюшка выразительно закатила глаза, вздёрнула, как папа, бровь:

  – Да с чего вкуснее-то? Смородина она такая кисленькая, такая вкусная, а яблоко варёное на клей похоже, не вкусное.

  – То-то ты клейстер для гирлянд сжевала, – не преминул заметить Гриша, кося глазом на дедушку.

  Пётр Иванович одобрительно кивнул и с видом ценителя на премьере нового спектакля развалился в кресле. Мария Тимофеевна, услышав о съеденном клейстере, побледнела, опять взмахнула руками, выронив-таки несчастную корзину и обхватила Катю с Гришей за плечи:

  – Катюша клейстер ела?

  Малышка гордо кивнула головой, а Гриша пренебрежительно плечом дёрнул, с полным осознанием собственного превосходства глядя на сестру:

  – Давно, в два года ещё. И не весь, а так, попробовала.

  – Господи, – охнула Мария Тимофеевна, прижимая ладонь к груди.

  – Бабушка Маша, так это давно было, – Катя погладила госпожу Миронову по руке, наивно глазами похлопала, – а Вы что, клейстер никогда не кушали? И мама разве его не пробовала?

  Мария Тимофеевна поджала губы, чтобы не сказать, что поведение Анны всегда очень сильно выходило за рамки приличий, всё-таки не дело это, ругать мать в присутствии детей. Это подрывает авторитет к родительнице, хотя что может быть хуже, чем служба в полицейском управлении и разговоры с духами?! Гриша озадаченно покачал головой:

  – Странно, а папа говорил, что все малыши вечно всё в рот тянут.

  – Они так мир изучают, – поддакнула Катя.

  Мария Тимофеевна глубоко вздохнула, чувствуя своё абсолютное педагогическое бессилие, а потому решила перевести беседу в более безопасное русло. Обняв по очереди внуков и поцеловав их, госпожа Миронова пообещала:

  – Обязательно принесу вам пряников. Будьте умницами.

  Дети с готовностью закивали, скорчив мордочки сущих ангелочков, а когда Мария Тимофеевна ушла, Катюша толкнула брата локтем в бок и прошипела на ухо, встав на носочки, дабы дотянуться:

  – В следующий раз про тебя рассказывать будем.

  – Ага, – Гриша помолчал, выбирая проступок попроще, – можешь сказать, что я у папы трость грыз.

  Серо-голубые глаза сестрёнки вспыхнули таким восхищением, что брат почувствовал себя самым настоящим героем. Катя посопела немного, а потом потянула Гришу за рукав, привлекая внимание:

  – А давай, мы трость у папы возьмём...

  – Не получится, – оборвал, даже не дослушав задумку брат, огорчённо шмыгнув носом, – папа не даст.

  – А мы тихонечко.

  – Ха, – хмыкнул Гриша, – да от нашего папы разве что укроется? Он же на сто вёрст вперёд видит и на триста вглубь.

  Катюша печально вздохнула, признавая собственное поражение. Трость Якова Платоновича, а точнее, скрытый в ней клинок, были объектом вожделения для его детей, а потому господин Штольман старался не выпускать опасный предмет из виду. Он точно знал, что у Кати с Гришей хватит и сообразительности, и сил вывернуть клинок из трости, а значит, лучше не будить лиха, пока спит тихо.

  Вздохнув и посетовав на упрямство родителей, Катя и Гриша взявшись за руки направились к себе в комнату, но уже в коридоре девочка резко передумала и свернула к дедушке Вите, так обложившегося бумагами в кабинете, словно пытался спрятаться от посетителей. Невзирая на занятость дедушки (взрослые вечно всякой ерундой себя озадачивают), Катюшка залезла к нему на колени, обняла и со счастливым вздохом положила голову на плечо. Гриша, который помнил о том, что он взрослый мужчина, отвлекать деда не хотел, но когда Виктор Иванович его позвал, влетел в кабинет и нырнул к деду на грудь, чуть потеснив Катю.

  – Как на речку сходили?

  Разморённая теплом и уютом Катюша чуть было не вывалила всё, как есть, но Гриша быстро толкнул сестрёнку и ответил сдержанно:

  – Хорошо сходили, только не купались, вода холодная.

  – Угу, у папы аж губы посинели, когда он тётеньку из воды доставал, – ляпнула Катюша и тут же шлёпнула себя ладошкой по губам, – ой...

  – Болтушка, – укорил Гриша.

  Виктор Иванович нахмурился и устроил внукам форменный допрос, не хуже, чем папенька. Узнав о происшествии на мосту, Виктор Иванович безотлагательно направился к дочери, дабы удостовериться, что с ней и её супругом всё благополучно.

  Счастливо миновав матушкиных нотаций и оказавшись в своей комнате, Анна зябко обхватила себя руками за плечи, в тщетной попытке удержать дрожь.

  – Замёрзла? – Яков притянул жену к себе, обнял, щедро делясь силой и убаюкивающим теплом.

  Аня вскинула на мужа большие, блестящие от непролитых слёз глаза:

  – Я очень испугалась за тебя, Яша.

  – Не стоит, – прошептал Яков, нежно целуя жену и одновременно расстёгивая ряд мелких пуговок на её платье, – всё будет хорошо.

  Анна судорожно всхлипнула, запрокидывая голову и прикрывая глаза. С приглушённым шлепком упало на пол платье, Штольман подхватил с кровати одеяло и тщательно закутал в него супругу.

  – Яша! – возмутилась Анна Викторовна, укоризненно сверкнув глазами.

  Яков приподнял голову супруги за подбородок, опалил поцелуем губы:

  – Нам нужно переодеться.

  – Ваше благоразумие, Яков Платонович, делает Вам честь.

  Глаза Штольмана опасно блеснули, в голосе зазвучала обольстительная хрипотца, от которой сердце Анны сладко замирало:

  – Моё благоразумие непрестанно подвергается соблазну.

  Увы, суровая проза жизни решительно вмешалась в романтику семейного счастия стуком в дверь и голосом Виктора Ивановича:

  – Анна, Яков, можно к вам?

  – Минуту!

  Анна залилась ярким смущённым румянцем, вскочила, чуть не уронив одеяло.

  – Не волнуйся, – Штольман поцеловал жену, быстро натянул на себя сухую одежду и помог Анне со множеством мелких пуговиц на платье.

  – И почему дамские туалеты такие неудобные? – Аннушка сердито дёрнула за шнуровку. – Ведь это же немыслимо, столько кружавчиков и пуговичек!

  – Ещё скажи, как Катюшка, в штанишках удобнее, – поддел жену Яков.

  Анна звонко рассмеялась и крикнула:

  – Входи, пап.

  Дверь распахнулась, и в комнату проворным мячиком влетела Катюшка, за ней Гриша и лишь после Виктор Иванович. Катя моментально прыгнула на руки к папе, повозилась, устраиваясь поудобнее и громко благостно вздохнула. Жизнь, определённо, удалась, и тысячу раз глупец тот, кто станет утверждать обратное. Гриша, огорчённый тем, что отец уже занят, покосился на взрослых и присел на краешек стола, точно воробей на ветку и стал внимательно прислушиваться к разговору взрослых.

  – Яков, а ты уверен, что перила нарочно сломали? – Виктор Иванович всегда перепроверял любую поступающую к нему информацию, потому и считался одним из лучших адвокатов не только в Затонске, но и соседнем Зареченске.

  Штольман коротко кивнул:

  – Уверен. Перила специально расшатали, да ещё и подпилили. Падение госпожи Топорковой не было случайным.

  – Господи, – Анна взволнованно прижала ладонь к груди, – нужно немедленно сообщить в полицию.

  – Связать покушение конкретно с Надин Топорковой не получится, – Виктор Иванович вздохнул, по адвокатской привычке заложил руки за спину, как делал всегда во время процессов. – Она вполне могла оказаться случайной жертвой, мало ли, кто имеет привычку прогуливаться по мосту.

  – Согласен. Но оповестить о происшествии полицию всё-таки стоит, – Яков решительно подхватил жилет. – Сейчас схожу.

  – Я с тобой! – выпалила Анна и тут же поморщилась, услышав голос матери, зовущей её.

  – Что-то мне подсказывает, Аннушка, – Виктор Иванович привлёк дочь к себе, поцеловал в висок, – что у Машеньки на тебя иные планы.

  Штольман осторожно опустил недовольно засопевшую дочку на пол, поцеловал жену:

  – Не волнуйся, я быстро.

  Более всего Анне Викторовне хотелось последовать за супругом, но вместо этого пришлось спуститься вниз к Марии Тимофеевне, выслушивать её привычную, со временем ничуть не изменившуюся воркотню о том, что прилично делать замужней даме, а что нет и помогать готовить праздничный обед, на который было приглашено семейство Топорковых.

  – Мам, а ты знакома с супругом Наденьки?

  Мария Тимофеевна расплылась в благостной улыбке:

  – Мы виделись с ним на вокзале, такой обходительный мужчина и так пылко любит свою жену.

  Анна помолчала, старательно раскладывая столовые приборы, а потом не утерпела и задала новый вопрос:

  – А тебе не показался он... странным?

  – Странным? – брови Марии Тимофеевны взлетели вверх, точно птицы. – Анна, боже мой, ну что за глупости! Вечно тебе то духи, то ещё непонятно что мерещится! Господин Топорков милейший человек, очень умный и обходительный и, кстати, Надин к своим делам купеческим не пускает, потому как нечего даме интересоваться мужскими делами, а паче того...

  – Мама! – Анна страдальчески поморщилась.

  Участие Анны Викторовны в расследованиях было вечным краеугольным камнем в отношениях матери и дочери. Мария Тимофеевна страстно мечтала видеть дочку почтенной матроной, ничем, кроме ведения дома и воспитания детей не интересующейся, но Аннушке такая жизнь была не по вкусу. К счастью, Яков полностью разделял взгляды жены, от помощи никогда не отказывался и если чего и просил, то лишь быть осторожнее. Впрочем, Анна просила его о том же самом.

  Мария Тимофеевна сердито поджала губы, но потом решила, что ссориться с недавно приехавшей дочерью глупо и поспешила сменить гнев на милость. Бог с ней, видимо, времена действительно меняются безвозвратно, лишь бы дочка была счастлива. За полчаса до обеда Мария Тимофеевна с Анной отправились переодеваться. Матушка огорчалась, что не успела вызвать куафёра на дом, а саму Анну Викторовну печалило отсутствие супруга, коий как ушёл в управление, так ещё и не возвращался. Видимо, господин полицмейстер решил воспользоваться счастливым случаем и озадачить бывшего подчинённого новыми заковыристыми делами. А она, вместо того, чтобы быть с Яковом, наряды выбирает! Анна мстительно потянула из шкафа платье в мелкую бледно-лиловую полоску, чьё декольте украшал кокетливый бантик. Мария Тимофеевна это платье не любила, уверяя, что дочь в нём похожа на легкомысленную кокетку, сама Анна тоже не сильно жаловала, но сейчас захотелось надеть именно его и никакое другое.

  – И правильно, пусть господин Топорков думает, что ты пустоголовая кокетка, – тётка Катерина появившись из воздуха вальяжно опустилась прямо на стол, ещё и ногу на ногу закинула.

  – Катерина, – устало вздохнула бабушка Ангелина, сама прекрасно понимая всю тщетность воззваний к мятежной родственнице.

  – Что?! – окаченной водой кошкой фыркнула Катерина. – Или скажете, что лучше будет, если сей господин сразу поймёт, что перед ним умная дама, да ещё и сильный медиум? Как вы, почтеннейшие, думаете, сколько после этого проживёт наша дражайшая Анна Викторовна?

  – Может, лучше зелёное выбрать? – осторожно предложила Марта Васильевна. – Оно очень симпатичное.

  – Угу, господин Пушкин «Барышня-крестьянка». К сему наряду лапоточки нужны и корзинка всенепременно.

  – Лучший наряд для любой дамы – это то, чем наградила её природа, – философски заметил Иван Афанасьевич, салютуя Анне рюмкой коньяка, до коего был превеликим охотником ещё при жизни.

  Катерина всплеснула руками, с неприкрытым восхищением и издёвкой глядя на мужчину:

  – Гольём советуешь пойти?! Даже и не сомневаюсь, такое облачение произведёт полный фурор!

  – Хватит, – бабушка Ангелина властно пристукнула рукой, отчего подпрыгнула стоящая на столе чернильница, – замолчали все и успокоились. Анна сама выберет наряд... надеюсь всё же достойный двух наших славных родов.

  Анна сверкнула глазами (мало ей маменькиных нотаций, теперь ещё и призрачные родственники опекать вздумали) и вытянула светло-зелёное. Пусть, пусть она будет простушкой, барышней-крестьянкой, как её обозвала тётка, главное – обмануть Фёдора Михайловича.

  Приглашённые гости явились с долженствующим по правилам хорошего тона опозданием на десять минут. Господин Топорков с самыми высокопарными выражениями, заставившими голову Виктора Ивановича опять подозрительно зачесаться в предчувствии развесистых рогов, вручил зардевшейся Марии Тимофеевне букет цветов. Рдеющая щеками от смущения Наденька, непрестанно озирающаяся по сторонам в поисках Анны, передала госпоже Мироновой яркую коробку конфект.

  – Прошу, гости дорогие, проходите, – Мария Тимофеевна приглашающе взмахнула рукой. – С моим супругом, Виктором Ивановичем, его братом с супругой вы уже знакомы.

  – Добро пожаловать, – приветливо улыбнулась Варвара Петровна, испытывающая к гостю одновременно расположение и недоверие. Казалось бы, очаровательный мужчина, обаятелен и вежлив, но хочется отчего-то держаться от него в стороне, как от зловонного болота.

  – А где же Аннушка? – курносый веснушчатый носик Надин обиженно дрогнул, как у попавшего в силки кролика.

  Услышать ответ на сей вопрос Мария Тимофеевна и сама бы не отказалась, мало того, что Яков Платонович всё ещё не возвернулся, так и Анна вниз не спустилась, а ведь давно должна уж платье переменить да сойти к гостям. Гриша с Катей тоже не идут, хотя это и не так уж плохо, если вспомнить их не самое благостное поведение на вокзале.

  – Annett скоро будет, – Пётр Иванович привычно отвлёк внимание с племянницы, наверняка вершащей очередную шалость, на свою персону.

  Мария Тимофеевна метнула выразительный взгляд на никак не желающего остепениться родственника, но распекать его в присутствии гостей не стала. А тут ещё, словно специально дожидаясь, когда её позовут, вниз спустилась Анна Викторовна в светло-зелёном платье самого что ни на есть простого кроя. Мария Тимофеевна при виде такового наряда дочери чуть в голос не застонала. Это же надо было такое выбрать, да сие платье Анну превращает в сельскую простушку, никогда не только не бывавшую, но даже не слышавшей о стольном Петербурге!

  – Аннушка! – Наденька всплеснула руками, метнулась к подруге, крепко обняла её и запищала, точно сказочная мышка-норушка. – Да как же я рада тебя видеть, спасительница моя!

  Мария Тимофеевна удивлённо приподняла брови, косясь на мужа и деверя, которые изумлёнными ничуть не выглядели.

  – Спасительница?

  Фёдор Михайлович очаровательно улыбнулся, поцеловал госпоже Мироновой руку, самым обворожительным образом пояснив:

  – Ваша несравненная дочь вместе с супругом избавили меня от скорбной участи вдовца.

  – Да неужели? – ахнула Мария Тимофеевна, выразительно глядя на Анну и всем своим обликом утверждая неизбежность неприятного разговора л правилах безопасности, приличествующей благовоспитанной особе.

  К искреннему облегчению Анны Викторовны, именно в столь напряжённый момент вернулся Яков Платонович, приветливо поздоровался с Виктором Ивановичем, его супругой, повернулся, чтобы приветствовать Петра Ивановича и Варвару Петровну, да так и замер, глядя на господина Топоркова. Тот тоже с интересом присматривался к мужчине, знакомство с коим сложно было назвать даже шапочным. А учитывая, что именно сей господин спас от неминуемой гибели Надин, относится к нему невнимательно совершенно точно не стоило. Петру Ивановичу, наделённому богатым воображением, два мужчины, стоящие друг напротив друга, напомнили волка и вышедшего ему наперерез волкодава. Оба зверя крупные, сильные, вышедшие победителями из страшных схваток, а потому не спешащих рычать и скалить зубы, но готовые, если придётся, защищаться до последней капли крови.

  Анна уловила повисшее в воздухе напряжение, подхватила мужа под руку и беззаботно, как того требовал облик сельской простушки, прощебетала, глядя на матушку:

  – Полагаю, обед уже подан?

  Мария Тимофеевна величественно повела рукой:

  – Прошу к столу.

  – Позвольте, я Вас провожу, – Фёдор Михайлович, довольный тем, что появилась возможность под благовидным предлогом прекратить безмолвный поединок с сероглазым супругом Анны Викторовны.

  Мария Тимофеевна кокетливо улыбнулась:

  – Благодарю.

  Виктор Иванович подхватил под руку Наденьку Топоркову, смущённо полыхнувшую румянцем так, как это умеют лишь расцелованные солнцем барышни, до самых кончиков ушей.

  То ли специально, то ли случайно, но за столом Яков Платонович и Фёдор Михайлович оказались друг напротив друга. Воспользовавшись возникшей во время раздачи закусок паузы, господин Топорков мягко пророкотал, глядя на Штольмана:

  – Так получилось, что нас ещё не представили...

  – Штольман Яков Платонович.

  Голос господина следователя веял холодом, точно ледяная гора, Виктору же Ивановичу отчётливо вспомнился поединок с поручиком Садковским, даже звон поймавшего клинок клинка помстился. Фёдор Михайлович озадаченно нахмурился:

  – Позвольте спросить, Штольман Карл Платонович Вам не родственником ли будет?

  – Брат, – коротко отозвался Штольман, словно атаку отразил и тут же нанёс ответный удар. – А Вы с ним знакомы?

  Господин Топорков улыбнулся, пусть и несколько принуждённо:

  – В банке Карла Платоновича хранятся мои капиталы.

  «Учтём», – мысленно пообещал Яков Платонович, похвалив себя за то, что именно Карлу отправил запрос о Топоркове.

  Пётр Иванович, чьё любопытство никогда не знало угомону и неоднократно приводило к многочисленным бедствиям, завёл вроде бы непринуждённый разговор, целью коего было узнать, как можно больше о Фёдоре Михайловиче. Увы, господин Топорков не спешил откровенничать, совместные усилия братьев Мироновых и господина Штольмана помогли прояснить лишь факт двойного вдовства Фёдора Михайловича.

  – И что же случилось с Вашими супругами? – Анна наивно похлопала глазами, своим образом провинциальной простушки вызывая удивление у отца и укоризну со стороны матушки.

  – Увы, – Фёдор Михайлович трагически вздохнул, скорбно заломив брови, – моя первая супруга простыла на балу, а вторая умерла от сердечного приступа.

  – Трагическая история, – саркастически заметил Яков Платонович, удостоившись огненного взора со стороны Марии Тимофеевны, Наденьки и даже Варвары Петровны.

  Аннушка под столом положила ручку на бедро мужа. Намерения у Анны Викторовны были самые что ни на есть наилучшие, успокоить мужа, а то уж больно он на господина Топоркова рычит, только вот привели они отнюдь не в горние хрустальные выси, где царит умиротворение и всепрощение. Яков Платонович действительно отвлёкся от Фёдора Михайловича, пусть и на краткий миг, а всё же целиком и полностью сосредоточившись на нежной ручке и её прелестной обладательнице, покорившей сердце и душу неприступного следователя.

  – Какое счастье, что твой супруг, Аннушка, меня спас, – прощебетала Надин, возвращая Штольмана с небес радужных на землю грешную, – даже представить жутко, что могло бы произойти. А помнишь, Annett, как ты меня в гимназии спасла, когда меня по ошибке в пустом классе заперли? У меня тогда ещё припадок случился, доктора сказали от этой, – Наденька покрутила ладошкой, вспоминая, – клаустрофобии.

  Яков Платонович, неприметно наблюдавший за Фёдором Михайловичем, отметил, как хищно сверкнули глаза господина Топоркова и поспешил перевести разговор, но Наденьку отвлечь оказалось непросто. Движимая исключительно благими намерениями госпожа Топоркова красочно описывала, как задыхалась в запертом классе, как её грудь и голову словно стискивали незримые обручи.

  – Аннушка, чтой-то мне припоминается, что Надин в детстве потолковей была, – тётка Катерина цинично поморщилась, так уютно устраиваясь за столом, что Анну потянуло предложить ей чашечку чая. – Эта дурёха своими руками с азартом, да ещё и распевая в голос, копает себе могилу.

  – Так знамо дело, – Иван Афанасьевич оценивающе посмотрел на накрытый стол и разочарованно поморщился, не обнаружив не только коньяка, но даже слабой наливочки, – барышня – она либо красивая, либо умная, третьего... – родственник закашлялся, опасливо поглядывая на нахмурившуюся Анну и приторно улыбающуюся тётку Катерину.

  – Продолжай, соколик, не молчи, – почти пропела Катерина, похлопывая веером по ладони, – так какие барышни-то бывают?

  Иван Афанасьевич смущённо крякнул. Он, конечно, призрак, а значит, убить его нельзя, но это же не значит, что никто даже не попытается причинить вред! Особенно эта ведьма, Катерина, с неё станется и тройным морским узлом завязать, чистый бес, не иначе, как по ошибке родившийся в девичьем теле. Слава богу, Аннушка другая, помягче всё же, хотя порой и в ней просыпаются черты Катерины.

  – Так какие барышни-то бывают? – веер в руках тётки Катерины затрещал, согнувшись дугой.

  – Умницы и красавицы, – рыкнул, признавая поражение Иван Афанасьевич, – да ещё вроде тебя, безг... кхм, боевитые.

  Мария Тимофеевна с неудовольствием заметила, что дочь застывшим взглядом смотрит куда-то, словно духов видит, и сердито поджала губы, бросив укоризненный взгляд на Петра Ивановича. Это ведь он, шалопут, вбил Анне в голову все эти спиритические бредни! Мария Тимофеевна досадливо фыркнула, прошептала негромко и внушительно:

  – Анна.

  – Аннушка, отомри, – тётка Катерина неспешно растворялась в солнечных лучах, – а то твоя матушка скоро громы и молнии метать начнёт, аки туча грозовая.

  Анна Викторовна вздохнула, с вежливой улыбкой повернулась к матери, всем своим видом демонстрируя полнейшую невинность:

  – Да, матушка?

  Мария Тимофеевна укоризненно покачала головой, но дочь демонстрировала прямо-таки ангельскую кротость и послушание, Катюшка, когда ей что-то нужно было, точь-в-точь также себя вела. Кстати, а дети-то где? Госпожа Миронова обернулась к детскому столику, но там было пусто. Это ещё что за новости?!

  – Катя с Гришей устали после прогулки, гости могут их ещё больше взбудоражить, – прощебетала Анна.

  Яков Платонович скептически приподнял бровь. Катюшкиной душевной крепостью можно было смело выбивать самые крепкие замковые ворота, да и Гриша отнюдь не был божьим одуванчиком, способным потерять покой от визита гостей. Другое дело, что детям обворожительнейший Фёдор Михайлович ни капли не понравился, а потому видеть его они не пожелали. Впрочем, самому Штольману господин Топорков тоже не пришёлся по душе, другое дело, что взрослому от нежеланного приёма сбежать труднее.

  Фёдор Михайлович излучал обаяние, Мария Тимофеевна с Варварой Петровной тихо млели, слушая его бархатистый, таким только серенады под балконом распевать, бас. Наденька не сводила с мужа влюблённых глаз, а вот оба брата Мироновы и Яков Платонович всё сильнее хмурились, невольно вспоминая кто волчий капкан, кто пана Гроховского, а кто и марсельского убийцу с игривым прозвищем Шалунишка. Анне Викторовне общение с господином Топорковым тоже особой приятности не доставляло, всякий раз, как гость обращал на неё внимание, к горлу дамы подкатывал комок тошноты, перед глазами всё начинало расплываться, как после зелья куафёра Мишеля. Как назло, Фёдор Михайлович никак не желал оставлять Анну в покое, то прося её рассказать что-нибудь из гимназического прошлого, то благодаря за спасение Надин, то интересуясь, когда они с супругом смогут нанести ответный визит вежливости. В конце концов Анна не выдержала, встала из-за стола:

  – Прошу прощения, я устала.

  – Анна! – Мария Тимофеевна досадливо покачала головой. Ну никакого сладу с этой девчонкой, замужество её ничуть не исправило!

  – Я провожу, – Яков подхватил жену под руку и бережно вывел из столовой, скрывая беспокойство за привычной суровостью, коей, впрочем, уже мало кого мог обмануть.

  Виктор Иванович с братом посмотрели вслед вышедшим едва ли не с завистью, им так просто улизнуть от гостей Мария Тимофеевна точно не даст. Если только под предлогом проведать Анну? Пётр Иванович покосился на родственницу и тоскливо вздохнул. Нет, такой предлог тоже не сработает, а жаль, тем более, что вид у Аннушки, когда она выходила, действительно был болезненным.

  К счастью, стоило лишь Анне Викторовне покинуть столовую, как она моментально почувствовала себя лучше.

  – Как ты, Аня?

  Аней Яков называл жену редко, лишь в пору сильного душевного смятения, а потому Аннушка особенно ценила это милое обращение. Из-за угла высунулась насупленная мордочка Катюшки. Девчушка огляделась по сторонам, увидела родителей и, восторженно пискнув, бросилась к ним, в этот раз с размаха обняв маму за ноги, а папу предоставив брату. По справедливости, с коей в семействе Штольман принято было считаться с ранних лет. Гриша на руки к отцу проситься не стал, не маленький всё-таки уже, но крепко-крепко обнял, впитывая дарящую покой и уверенность силу. Мальчик, пусть и неохотно, но признавал, что в присутствии гостя ему не по себе, а Катюшка и вовсе откровенно заявляла, что боится акулы. Маленькая ещё, что с неё возьмёшь.

  – Акула ушла? – пропыхтела Катя в мамино платье.

  Из груди Анны помимо воли вырвался тяжёлый вздох:

  – Нет ещё.

  Губки дочки обиженно затряслись, носик наморщился. Как же так, почему папа, такой большой и сильный, не прогонит эту противную акулу?! Он же дракон, а драконы сильнее, он сам говорил! В дверь постучали, Прасковья, обсуждающая с нянюшкой рецепт крыжовенного варенья, поспешно открыла. На пороге стоял, деловито пошмыгивая курносым носом и время от времени по-мушиному потирая ногу о ногу, мальчишка-курьер с телеграфа. Увидев новую, ещё не обстрелянную чарами, жертву обаяния, Катя моментально высвободилась из маминых объятий, подошла к мальчику и воззрилась на него, прикусив кончик указательного пальца и чуть склонив к плечу кудрявую голову. Курьер поспешно вытер рукавом нос, выпятил грудь и солидным баском, так и норовящим сорваться на детский дискант, протянул:

  – Яков Платонович, Вам ответ на Вашу телеграмму в Москву. Извольте получить и расписаться.

  – А как тебя зовут? – Катя склонила голову к другому плечу, позволил тщательно уложенным кудряшка красиво перекатиться по спинке.