Текст книги "Штольманна. Отпускъ (СИ)"

Автор книги: Наталья Мусникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

  Глава 1. Лето, ах, лето

  Стоит только прийти летней жаре, появиться всепроникающей, способной в единый миг любой уголок занять пыли, да зазвучать комариным трелям, как сердце каждого служащего замирает и появляется в нём одна краткая, подобная звону колокола, мысль: «Отпуск!» Господин почмейстер славного города Затонска в летнюю пору становится уж не таким приветливым, порой и волком зыркнет на посетителя, особливо припозднившегося или вошедшего посреди увлекательнейшего спора с купцом Таракановым о преимуществах рыбной ловли пред охотой. Право слово, в жаркую пору дамы словно нарочно наведываются по два, а то и по три раза на почту, всё письмами интересуются!

  – Нет Вам письма, Мария Тимофеевна, – господин почмейстер вымучил вежливую улыбку, грубить госпоже Мироновой, супруге известного в городе адвоката, было делом крайне неразумным, она и сама особа боевитая, да и с супругом лишний раз ссориться не резон, кто знает, когда помощь адвоката может потребоваться. – Видимо, не пришло ещё.

  – Да что же такое-то, – Мария Тимофеевна досадливо всплеснула руками, – ведь июнь уже, самое время отдохнуть от петербургского зноя!

  – Служба-с, – басовито гудел Тараканов и погладил себя по веником топорщащейся бороде, – а я вот жену в Перовку завтрема везу, Прохору сказал, чтобы с самого утра коляску наготове держал.

  Миронова губки поджала, сдавленно пожелала купцу со всем семейством приятного отдыха и вышла.

  – Ну, пойдёт теперь Виктору Ивановичу темечко клевать, – хохотнул Тараканов и тут же, словно и не было отвлечения от беседы, продолжил, – а сома, милейший Прокопий Порфирьевич, лучше всего на горячую кашу брать. Вот приедем в Перовку и пойду, мда-с.

  Почмейстер едва не позеленел от зависти, недобрым словом помянув своего помощника, коего угораздило аккурат в самом конце мая ногу сломать. Лучше бы, ей-же-ей, голову сломал, всё равно не пользуется ей никогда! Все чаяния своей хворостию порушил, а какие планы на лето были, какие мечтания имелись! А теперь всё, прости прощай, отпуск, начальство нипочём не оставит Затонск без почмейстера, как же, город пусть и небольшой, да торговый, купцов во множестве, приезжие на воды опять же, можно подумать, они день-деньской письма пишут!

  Господин Ребушинский, к тихой радости не только двух репортёров своей газеты, но и некоторых жителей Затонска, тоже поддался отпускной вакханалии и решительно заявил, что съездит отдохнуть. Мол, год выдался продуктивным, то бишь на скандалы и каверзы щедрым, а потому редактор «Затонского вестника» вполне заслуживает отдыха. Да и племянника надобно навестить, а то уж почитай третий месяц вестей о себе не подаёт, а раньше каждые две недели писал, денег просил да на суровых и скупых, что особенно печально, родителей жаловался. Виктор Иванович Миронов, узнав об отъезде господина Рябушинского, лишь процедил сквозь зубы:

  – Скатертью дорога. Даст бог, вернётся не скоро.

  Почтенный адвокат так и не простил господину редактору оскорбительных статей, в коих любимую дочь Анну, известного во всём городе медиума, Ребушинский ведьмой выставил, по вине которой якобы в городе возросло количество смертей.

  – Да я не про то, – Мария Тимофеевна сердито подхватила чашку с чаем, глотнула и поморщилась, обжёгшись, – даже Ребушинский в отпуск вышел, а Анна даже не написала, когда они с Яковом приедут.

  – Раз не написала, значит, пока не могут, – рассудительно заметил Виктор Иванович, быстро скользя взглядом по заголовкам в газете, – служба не отпускает.

  – Ох уж эта служба! – Мария Тимофеевна головой покачала. – Не дело, нет, Виктор, совсем не дело замужней даме заниматься... – женщина взмахнула рукой, подбирая наиболее уничижительное определение, – таким безобразием! Ей о детях думать надо, а не о духах!

  Миронов коротко усмехнулся, отложил в сторону газету, понимая, что почитать сейчас всё равно не получится, подошёл к жене и обнял её, уткнувшись лицом в пушистые волосы:

  – Одно другому, Машенька, не мешает.

  Мария Тимофеевна потёрлась щекой о плечо мужа, попросила жалобно, прекрасно зная, что муж против сего манёвра устоять не сможет:

  – Давай ты отпуск возьмёшь, и мы сами к ним съездим?

  – Нет, Машенька, не получится, – Виктор Иванович и рад был бы порадовать супругу, да о делах служебных помнил непрестанно, – Бобрыкин с Купцовым судиться затеяли.

  – Опять?! – ахнула Мария Тимофеевна, всплескивая руками. – На этот-то раз что не поделили?!

  – Купцов заявил, что Бобрыкин ему попорченную ярославскую шерсть под видом английской продал.

  – Можно подумать, он разговаривал с этой шерстью, – фыркнула Мария Тимофеевна и зажевала огорчение медовым пряником. Беда с этими служителями закона, ни сторона обвинения, ни защиты покоя не знают, всё во трудах, аки пчёлы!

  Впрочем, принесённая запыхавшимся мальчишкой-посыльным телеграмма быстро вернула Марии Тимофеевне прекрасное расположение духа. Конопатый посыльный получил не только на чай, но ещё и медовых пряничков к чаю, поблагодарил сдержанно, как и подобает человеку солидному, и удалился, а госпожа Миронова повернулась к своему супругу.

  – Витя, нам нужно срочно комнаты приготовить, Анна с Яковом приезжают!

  – Вдвоём? – проказливо улыбнулся господин Миронов, откладывая газету и осторожно забирая у жены телеграмму. – А детей-то они с кем оставят? И главное, где?

  Мария Тимофеевна лёгкую иронию мужа поняла, засопела неодобрительно, но радость от скорой встречи с дочерью перекрыла досаду. Дама почтенная лишь ручкой махнула:

  – Ну, разумеется, Гриша и Катя едут с родителями.

  – Ну, разумеется, – поддакнул муж и не утерпел, обнял жену, поцеловал, прошептав привычное и родное. – Амазонка ты моя.

  ***

  Летом в стольном Петербурге поднимаются такие клубы пыли, что единственная возможность спастись от них – это покинуть пределы города. Увы, далеко не для всех доступен свежий воздух свободы: служащие полицейского управления в любую пору на страже закона и порядка, а бравым городовым и того горше, в форменной-то одежде, да в жару, а паче того в предгрозовой зной уж так маятно, что к вечеру нательную рубаху над бочкой выжимать можно. Господа дознаватели, конечно, могут наряд и полегче выбрать, но всё одно приличия следует блюсти, а потому и жилет должен быть всенепременно, и рубашка на все пуговицы застёгнута, и галстук али шейный платок аккуратно повязан. Потому первый признак выходящего в отпуск – это ослабленный узел галстука, коий с каждым часом, приближающим к желанному отдыху, становится всё свободней. За полчаса до завершения службы Яков Платонович галстук вообще снял и даже две верхние пуговицы рубашки позволил себе расстегнуть. Анна Викторовна, наблюдавшая за манёврами супруга, чуть слышно хихикнула. На ней самой было летнее платье в мелкий цветочек, новая шляпка из золотистой соломки и лёгкие кружевные перчатки. Наряд вполне приличный, для серьёзного управления подходящий и при этом такой летний и жизнерадостный, что думалось в нём о чём угодно, кроме дел служебных. Анна Викторовна покосилась в окно, за которым скучала, забившись в тень, щедро покрытая репьями дворняга, да лениво обменивались новостями две барышни, попеременно бросая кокетливые взоры в сторону стоящего у дверей управления городового.

  Яков Платонович решительным росчерком пера поставил подпись под документом, закрыл папку, убрал её в ящик и запер на ключ, после чего с наслаждением потянулся и повернулся к жене:

  – Можем идти.

  Голубые, словно летнее небо, глаза Анны вспыхнули восторгом, на губах заиграла улыбка нежная и влекущая одновременно. Один учёный, видимо не очень счастливый в браке, утверждал, что с годами чувства притупляются и семейная жизнь становится рутиной. В семействе Штольман такого не было, наоборот, с каждым новым днём Яков Платонович всё сильнее влюблялся в свою супругу, с мальчишеским восторгом открывая всё новые и новые грани её характера. И чувства Анны Викторовны к мужу не ослабевали, становясь, словно дорогое вино, со временем лишь слаще и крепче. Вот и сейчас Анна залюбовалась подтянутой фигурой Якова, горделивой посадкой головы, манящим блеском глаз, от внимательного взора коих ничто не могло ускользнуть. Штольман подошёл к жене, обнял её, вдыхая тонкий цветочный аромат, и тут в дверь робко постучали.

  «Кого ещё нелёгкая принесла?!» – с досадой подумал Яков Платонович, неохотно отстраняясь от жены, и строго крикнул:

  – Войдите!

  Тон господина следователя был столь суровый, что стучавший замешкался за дверью, не решаясь войти и гадая, а так ли ему нужна помощь, может, всё само собой как-нибудь рассосётся? Штольман даже понадеялся, что визитёр передумает заходить, но тут дверь открылась и в кабинет осторожно, бочком зашла дама средних лет, одетая в чёрное, несмотря на жару, платье и такого же цвета шляпку. В руках женщина комкала крошечную сумочку, бывшую в особом фаворе у всех модниц сезонов так пять назад.

  – Здравствуйте, – робко произнесла женщина и всё так же бочком передвинулась от стола следователя поближе к Анне Викторовне, – а я к Вам, Анна Викторовна.

  Штольман нахмурился. Его отношение к мистике вообще и духам в частности было весьма неоднозначным. Сам Яков Платонович никаких духов не видел и до встречи с Анной Викторовной даже категорически отвергал их существование, но теперь, будучи супругом весьма очаровательного медиума, пусть и со скрипом, но признавал существование чего-то неведомого, что пока (только пока, уверяем вас) не поддаётся логическому объяснению. Тем более, что и дети унаследовали мамины способности: сын Гриша, как и Анна Викторовна, видел духов и знакомство с призрачной роднёй начал с того, что заявил, что никаких призраков не существует, это всё игра воображения и не более (тётка Катерина расфыркалась и едва не отвесила мальчишке щелбан, благо Платон Карлович с Мартой Васильевной остановили). Дочка Катя чувствовала присутствие духов, но не видела их, ничуть по этому поводу не огорчаясь. Она вообще, как и матушка, была особой неунывающей, от одной улыбки которой сердца отца и брата таяли, словно воск на огне.

  – Дело у меня к Вам, – вырвал Якова Платоновича из воспоминаний о семье приглушённый голос дамы.

  Анна Викторовна мягко усадила посетительницу на стул, подала воды и лишь после этого ободряюще улыбнулась, всем своим видом демонстрируя готовность выслушать и помочь. Дама помялась немного, теребя крошечную сумочку, видимо, именно для успокоительной цели и взятую, поскольку положить в неё что-нибудь существеннее платочка, и то не очень большого, не представлялось возможным.

  – Зовут меня, – посетительница глубоко вздохнула и улыбнулась застенчиво, – Кукушкина Аглая Филипповна, полковника Кукушкина жена... Точнее вдова, вот уже месяц...

  Аглая Филипповна судорожно прижала дрогнувшую руку к губам. Яков Платонович чуть принахмурился, вспомнив, что слухи о господине полковнике по Петербургу ходили весьма нелестные. Мол, груб и спесив чрезмерно, на руку тяжёл, да и на расправу скор.

  – Мне очень жаль, – Анна протянула посетительнице стакан чаю, ободряюще коснулась руки ладонью.

  – Благодарю, – Аглая Филипповна сделала глоток, отважно улыбнулась. – Мне очень нужна Ваша помощь, Анна Викторовна.

  «Началось, – с тоской подумал Яков Платонович, – не успели в отпуск выйти, как служба догнала и прихлопнула. И ведь Аннушка нипочём в помощи не откажет, сердце у неё доброе».

  Анна бросила быстрый взгляд на посмурневшего супруга, чуть приметно улыбнулась ему и опять сосредоточила всё внимание на посетительнице:

  – Чем я могу Вам помочь?

  Дама поспешно смахнула слезинку со щеки:

  – Поговорите с моим покойным мужем, пусть он ко мне не является. А то я страсть покойников-то боюсь, как бы сердце от страха не остановилось.

  Штольман и Анна переглянулись.

  – Я правильно понимаю, что к Вам Ваш покойный супруг приходит? – Анна Викторовна была сама доброта и внимание.

  Аглая Филипповна замялась, опять терзая несчастную сумочку:

  – Ну, не то, чтобы ко мне... Я его несколько раз в беседке видела, он её и при жизни весьма жаловал, часто там отдыхать изволил.

  – А почему Вы решили, что это Ваш супруг? – скептически поинтересовался Яков Платонович, машинально перебирая вытащенные из кармана карты.

  Женщина растерянно замигала:

  – Так как же... И фигура его, и жесты, и посадка головы...

  – То есть близко Вы его не видели? – Анна и Яков вопрос задали хором, медиум заинтересованно, а сыщик по-прежнему весьма скептически.

  – Да господь с вами, – замахала руками Аглая Филипповна, – я как силуэт знакомый увидела, так и чувств лишилась. Меня потом воспитанница еле отыскала.

  Штольман чуть передвинул стул поближе к дамам, заговорил проникновенно, пристально глядя посетительнице в глаза:

  – Прошу прощения, если мой вопрос покажется Вам неприятным, но скажите, у Вашего мужа были связи на стороне?

  Госпожа Кукушкина вспыхнула, словно это не её покойного супруга, а её саму в супружеской неверности изобличили:

  – Мой муж был приличным человеком, и никаких амуров у него не было, он хранил мне верность!

  «Были, но ни за что в этом не сознается, – перевёл бурный монолог супруги Штольман и чуть приметно улыбнулся. – Кажется, наш призрак весьма реален, интересно, он специально Аглаю Филипповну пугает, или она его случайно застала?»

  Анна Викторовна по заданному мужем вопросу угадала ход его мыслей и мягко, словно исключительно для поддержания беседы, поинтересовалась:

  – Скажите, а Вы одна в доме живёте?

  – Нет, со мной ещё воспитанница, племянница да две горничные, – госпожа Кукушкина покосилась на Якова Платоновича и поспешила заверить, – все девицы нрава кроткого и воспитания самого строгого.

  «Видимо, от строгости воспитания они кавалера по ночам и принимают, – хмыкнул Штольман, внешне сохраняя полнейшую невозмутимость. – Одно радует: дело простое, много времени не займёт, успеем на вечерний поезд в Затонск, как и планировали».

  Аглая Филипповна помолчала, словно собираясь с силами, а потом выпалила, испуганно распахнув глаза:

  – А ещё он стонет по ночам!

  – Стонет? – недоверчиво переспросил Яков Платонович. – И Вы сами это слышали?

  – Угу, – госпожа Кукушкина энергично кивнула, – тоненько так, прерывисто, а-аа-аа, словно мучает его что.

  Яков Платонович кашлянул, скрывая усмешку, Анна Викторовна укоризненно головой покачала. Вот ведь упрямец записной, уж сколько раз с неведомым сталкивался, а всё одно не верит! Впрочем, в то, что покой госпожи Кукушкиной тревожит её почивший супруг, Анна и сама не очень верила. Скорее всего, это какая-то влюблённая парочка своими ночными свиданиями почтенную даму до обмороков доводит.

  – Так Вы мне поможете, Анна Викторовна? – Аглая Филипповна с мольбой посмотрела на Анну. – Не могу я больше, даже домой боязно ворочаться, а ну, как опять его дух явится и стонать начнёт?!

  – Я вам обязательно помогу, – Анна ободряюще улыбнулась, – не волнуйтесь.

  Дама порывисто вскочила, чуть не опрокинув стул, на котором сидела, взмахнула руками, едва не выронив сумочки, и радостно застрекотала:

  – Я Вас тогда в коляске подожду. Ой, даже и не знаю, как Вас благодарить! Я ведь страх как призраков боюсь. Спасибо вам, Анна Викторовна, век помнить буду. Так я Вас подожду внизу, хорошо?

  Анна согласно кивнула, и воодушевлённая посетительница выпорхнула из кабинета.

  Глава 2. Проказы в ночи или Громкие свидания

  Один мудрец сказал: «Хочешь рассмешить небеса, расскажи им о своих планах». По долгу службы Яков Платонович привык к тому, что его могут вызвать на службу в любой момент, даже посреди ночи, которую, к слову сказать, и величают преступной порой. Потому и холостяком был долгое время, какая супруга потерпит, чтобы муж сутками дома не появлялся да исчезал, толком ничего не сообщая?! К счастью, Фортуна улыбнулась господину Штольману, подарив ему незабываемую встречу с озорной барышней на колёсиках, Анной Викторовной Мироновой, особой яркой во всех смыслах слова. Один её дар видеть духов чего стоит! А доброе сердце вкупе с авантюрной жилкой, постоянно приводящие Анну Викторовну в самый центр событий, подчас заставляли Якова Платоновича страстно сожалеть о благословенных временах Домостроя, когда жёны даже взор поднять на мужчину лишний раз не смели, не то, что за ворота выйти. А, впрочем, господин Штольман прекрасно понимал, что тихая жёнушка, сидящая дома да занимающаяся рукоделием, его бы не прельстила, пресно с ней, точно в смурной осенний день, дела служебные не обсудишь, не поспоришь ни о чём. То ли дело Анна: яркая, живая, ни единого мига без приключений не проводящая, готовая помогать и защищать, подчас даже вопреки доводам разума.

  – Яша? – Анна словно мысли супруга прочла, подошла ближе, в глаза заглянула, ладошкой по щеке погладила. – Если хочешь, я одна к госпоже Кукушкиной съезжу.

  – Нет, – резко выпалил Яков, за единый миг красочно успев представить, чем может обернуться такой визит. – Прости, Аня, но отпускать тебя одну, да ещё и в дом с привидениями, я не намерен.

  Анна хихикнула, голову к плечику склонила, озорно блеснула голубыми глазами:

  – А как же отпуск?

  Ну вот что с этой чаровницей делать, а?! Проявить бы строгость, да где её взять, коли она вся испарилась под нежным взглядом и мягким голосом. Яков привлёк жену к себе, поцеловал в нежный завиток, прошептал с чуть приметной хрипотцой, выдающей страсть:

  – Придётся немного отложить.

  Анна вздохнула томно, чуть голову повернула и глаза прикрыла в предвкушении поцелуя, да романтическую негу разрушила резко распахнувшаяся дверь. С Якова Платоновича всю нежность и мягкость словно северным ветром сдуло, враз лицом закаменел, Анну привычно за спину задвинул и воззрился на посетительницу так, что все сфинксы и прочие существа мифические, взором в камень обращающие, слезами горькими залились, понимая, что им до такого мастерства ещё расти и расти. Только вот стоящей на пороге Юлии Романовне, давней подруге Елизаветы Платоновны и Анны Викторовны, сей взор был, точно медведю дробинка, пролетел мимо и даже внимания не заслужил. Графиня Солнцева прошествовала в кабинет с видом королевы, пожаловавшей с ревизией в отдалённую и не слишком законопослушную губернию, мягко улыбнулась Анне и пренебрежительно наморщила нос при виде чуть потёртого стула для посетителей:

  – Судя по сему элементу мебели, посетители у Вас, Яков Платонович, не переводятся.

  – Не жалуюсь, – коротко ответил Штольман, гадая, какой ветер и за какой надобностью принёс сюда Юленьку.

  Графиня Солнцева положила на стол следователя кокетливый летний зонтик, поправила ленты новой, специально к этому сезону выписанной из Парижа шляпки и прощебетала:

  – А мы вот всей семьёй в Затонск собираемся. Свежий воздух, ягоды, река опять-таки... Аннушка, а в Затонске река глубокая?

  Анна вспомнила дело об утопленницах, с которого и началась её детективная деятельность, а паче того романтические отношения с Яковом Платоновичем, и вздохнула грустно и мечтательно:

  – Глубокая.

  – И кого это ты там, душа моя, притопила, что до сих пор вспоминать сладко? – насмешливо улыбнулась Юленька и тут же посерьёзнела. – Я ведь по делу пришла.

  «Кто бы сомневался», – Яков помрачнел, чувствуя, как желанное летнее время в тишине и относительном покое с семьёй отодвигается ещё дальше и становится чуть различимым.

  Юлия Романовна стрельнула хитрым взглядом в посмурневшего Штольмана, расправила ярко-пунцовые ленты на платье, полюбовалась провокационной длиной наряда, при ходьбе открывавшего полностью летние туфельки, и лишь после этого деланно ровным тоном произнесла:

  – Как я уже говорила, мы в Затонск едем. Можем и Гришу с Катей взять, чего они летом в духоте да пыли маяться будут, лучше уж, – графиня прикусила язычок, чуть не назвав Затонск деревней, – на свежем воздухе, под присмотром бабушки и дедушек. Вы-то ещё когда освободитесь.

  – Вообще-то, мы в отпуске, – Яков выразительно кивнул в сторону освобождённого от бумаг рабочего стола, явления чрезвычайно редкого, с коим сравниться может лишь чудо природы, единый раз в десятилетие происходящее.

  Юленьку манёвры Штольмана не впечатлили, она фыркнула насмешливо:

  – Оно и видно, то-то у ворот управления коляска стоит, а в ней дама в трауре мало не подпрыгивает от нетерпения. Для Вас, Яков Платонович, служба – это не должность, а состояние души. Так как, забрать мне Гришу с Катей с собой? Мне сие труда никакого ровным счётом не составит, мы бы уже к вечеру в Затонске были, а там уж, я даже и не сомневаюсь, Мария Тимофеевна заждалась вся.

  Анна и Яков посмотрели друг на друга. Конечно, дело госпожи Кукушкиной кажется простым и даже забавным, но кто знает, что ждёт их в доме? В любой момент может произойти нечто непредвиденное, весьма решительно меняющее планы и отодвигающее поездку в Затонск.

  – Будем рады твоей помощи, – впервые с момента появления Юленьки Яков улыбнулся, «оттаял».

  Юлия Романовна в ответ на улыбку расцвела, словно маков цвет по весне, задорно тряхнула головой:

  – Вот и договорились. Тогда не мешкая поеду к вам, скажу Марише, чтобы собиралась.

  Нянюшка Марина, мягкая округлая кареглазая веселушка с длинной косой толщиной в мужскую руку, была самым настоящим ангелом-хранителем молодого поколения семейства Штольман. Женщина с пониманием относилась к необычным, мягко говоря, способностям своих воспитанников, не докучала нотациями, но при этом и озоровать излишне сильно тоже не давала. И Гриша, и даже Катя, унаследовавшая от тётки Катерины не только имя, но и норовистый характер, старались ничем не огорчать нянюшку, хотя порой случалось, что мягкие наставления и запреты пролетали мимо любопытных детских ушек.

  – Удачного решения всех служебных дел, – Юленька беззаботно помахала ручкой и не удержалась от лёгкой шпильки, – не пропустите за хлопотами всё лето!

  Графиня Солнцева ушла, а следом за ней вышли и Яков с Анной. Дежурный Еремееев проводил супругов пожеланиями наилучшего отдыха и лёгким, чуть слышным завистливым вздохом. Его-то самого отпускная благость ждала ещё нескоро, да и освободившись от дел служебных предстояло не наслаждаться заслуженным покоем, а горбатиться во владениях тёщи, коя если и слышала что-то об отмене крепостного права, то начисто всё позабыла, а то и вообще сочла глупой и неуместной шуткой. У Штольмана-то, поди, тёща совсем другая. Хотя кто его знает, живут-то они порознь, да и не сказать, чтобы Яков Платонович маменьку своей супруги часто навещал. Ох, бабы-бабы, вроде бы вот так на улице глянешь – сплошное очарование, а как окрутит она тебя, тут-то её змеиная сущность и проявится, а с годами становится лишь злее да зубастее. Еремеев в сердцах сплюнул и, развернув газету, внимательно изучил заголовки. Ничего стоящего внимания не нашёл, газетку убрал и зевнул сладко, с тоской глядя в припылённое окошко. Скука в городе летом, преступники и те по дачам да за город уехали, следом за богатыми жителями, а всё же лучше на посту в управлении, чем у тёщи на грядках.

  Госпожа Кукушкина хоть и заждалась Анну Викторовну, едва дыру сзади на платье не протерев, а ни единого слова попрёка не сказала. Сами понимаете, ни к чему с медиумом ссориться, особливо до того, как она помогла и духа настырного, покоя лишающего, прогнала. Потому встречена была Анна такой волной благости, что с лихвой хватило не только ей, но и её супругу, чьё появление оказалось приятным сюрпризом для Аглаи Филипповны.

  – Яков Платонович, – голубицей кроткой заворковала женщина, даже не пытаясь скрыть своего удовольствия, – я даже надеяться не смела, что Вы соизволите составить нам с Анной Викторовной компанию. Я слышала, Вы весьма скептично настроены к духам.

  – Не верит он в нас ни шиша, – поддакнула тётка Катерина, беззастенчиво появляясь едва ли не прямо на коленях у госпожи Кукушкиной, – такой упрямец, просто невозможно!

  Анна укоризненно посмотрела на вредную родственницу, но та чрезмерной стыдливостью и при жизни не страдала, после смерти вообще заявив, что теперь ей можно абсолютно всё.

  – Я так понимаю, под тяжёлое крылышко Марии Тимофеевны ты не спешишь? – Катерина лихо закинула ногу на ногу. – Нет, с одной стороны и правильно, конечно. Только знаешь, в Затонск Наденька приехала, Топоркова. С мужем своим, мда...

  – Наденька приехала? – ахнула Анна, вызвав удивлённый взгляд Аглаи Филипповны и внимательный от Штольмана.

  – Что, простите? – растерянно переспросила госпожа Кукушкина.

  Анна очаровательно улыбнулась:

  – В Затонск моя гимназическая подруга приехала. С мужем.

  Аглая Филипповна всплеснула руками, головой закивала, точно китайский болванчик:

  – Ах, это такое счастие, такая великая радость – встреча с гимназической подругой, с коей прошли самые светлые и невинные моменты! Помню, когда мы встретились с Капочкой...

  Госпожа Кукушкина пустилась в пространный рассказ о встрече со своей гимназической подругой. Яков решил воспользоваться тем, что в ходе своего ностальгического монолога Аглая Филипповна уподобилась токующему тетереву и не замечала ничего вокруг. Ловко прижав к себе жену, Штольман шепнул в нежное ушко:

  – Нам предстоит изучить два места появления того, кто выдаёт себя за призрака.

  – Почему сразу выдаёт? – возмутилась Анна. – Это вполне может оказаться покойный господин Кукушкин.

  Яков поцеловал жену в щёку, очертил кончиками пальцев контур её губ:

  – Аня, насколько мне известно, господин Кукушкин нечасто вспоминал о своей супруге при жизни, вряд ли он заинтересовался ей после смерти. Да и голос у него был отнюдь не тонким.

  Анна посмотрела на продолжавшую что-то самозабвенно вещать Аглаю Филипповну и вздохнула:

  – А госпожа Кукушкина мало похожа на медиума.

  – Из неё такой же медиум, как из меня монашка, – тётка Катерина скорчила пренебрежительную мордочку. – Она и в живых-то не сильно разбирается, куда уж ей в дела духов проникать!

  – Тётушка, ты несправедлива, – укорила призрачную родственницу Анна, но Катерина лишь пренебрежительно отмахнулась:

  – К твоему сведению, Анна, справедливость – обратная сторона глупости. Она подчас приводит к бедам и сердечным разочарованиям.

  – Катерина, – властно оборвала разошедшуюся тётку появившаяся бабушка Анны Викторовны, – угомонись. Пусть Анна и Яков помогут Аглае Филипповне, не отвлекай их.

  Тётка строптиво поджала губы и исчезла, оставив после себя сильный аромат фиалки и какую-то смутную щемящую тревогу. Анна поёжилась, прижалась к мужу, ища в его сильных руках успокоения:

  – Тётушка Катерина беспокоится, она хочет, чтобы мы как можно скорее отправились в Затонск.

  – Значит, не будем мешкать, – Яков заботливо обнял жену, запахнул у неё на груди лёгкую накидку, защищая от слабого ветерка. – Я осмотрю сад, а ты, только не одна, осмотри комнату, откуда раздавались стоны.

  – Но, Яша, мне проще общаться с духами в одиночестве, – Анна кокетливо похлопала ресничками и обворожительно улыбнулась. – Ты же не думаешь, что покойный господин Кукушкин меня обидит?

  – Знаете, Анна Викторовна, как показывает мой опыт, призраки Вас действительно не трогают, а вот живые люди, увы, не столь мягкосердечны, – голос Штольмана стал суровым и непреклонным, – в одиночестве проводить расследование я Вам запрещаю.

  Анна посмотрела в стальные, словно обнажённый клинок, глаза мужа и поняла, что спорить сейчас бесполезно, Яков Платонович, по выражению его сестрицы, закусил удила и взвился на дыбы, а потому мягко погладила мужа по щеке и тоном послушной девочки произнесла:

  – Хорошо, попрошу Аглаю Филипповну сопровождать меня.

  – Уверен, госпожа Кукушкина придёт в полный восторг от спиритического сеанса, – Яков чуть грустно улыбнулся, – лишь бы он ничьей смертью не завершился. Хотя есть надежда, что поскольку на спиритическом сеансе Петра Ивановича не будет, всё пройдёт благополучно.

  Анна Викторовна искренне обиделась за своего горячо любимого дядюшку, в конце концов, он не виноват ни в убийстве госпожи Кулешовой, ни в сварах математиков. По тому, как потемнели голубые глаза супруги и вспыхнул румянец на её щеках, Штольман понял, что был излишне резок, и поспешил смягчить горечь слов поцелуем. На втором поцелуе Анна обняла его, а на третий уже даже ответила, позабыв о том, что они не одни. Аглая Филипповна, как раз закончившая предаваться ностальгии, смущённо хихикнула и отвернулась, с преувеличенным восторгом воскликнув:

  – Вот мы и приехали!

  Анна Викторовна вспыхнула, отпрянула смущённо, напомнив Штольману об их самом первом поцелуе, когда озорная голубоглазая девчонка в попытке спасти своего дядюшку занялась делами следственными. Впрочем, долго предаваться приятным воспоминаниям Яков Платонович не стал, влюблённый мужчина беспрекословно уступил место суровому следователю, от чьего пристального взора не укроется даже игла в стоге сена. Штольман легко выпрыгнул из экипажа, подал руку Аглае Филипповне, а затем и Анне. Госпожа Кукушкина, всё ещё испытывающая смущение от невольно подсмотренной семейной сцены, несколько суетливо повела дорогих гостей к дому, Яков же, воспользовавшись тем, что хозяйка ушла вперёд, притянул Анну к себе и шепнул:

  – Вы обещали, Анна Викторовна.

  В первые месяцы знакомства госпожа Миронова обязательно обиделась бы на этот строгий, в некотором роде даже менторский тон, решив, что её считают маленькой глупышкой, нуждающейся в постоянном контроле и опеке, а потому ответила бы холодно, а то и вовсе какой-нибудь колкостью. Сейчас же Анна Викторовна уловила и скрытую за строгостью нежность, и заботу, и восхищение, и любовь, которая придавала голосу Якова чуть приметную хрипотцу. Заглянув в серые, словно осеннее небо, глаза мужа и без труда прочитав там любовь и нежную заботу, Анна мягко погладила мужа по щеке и прошептала:

  – Я помню.

  Аглая Филипповна, опять-таки некстати повернувшаяся, смутилась едва ли не до слёз и чуть визгливо крикнула:

  – Глашка, Машка, да где же вы?! Гости у нас!

  Из двухэтажного белого дома, кажущегося кособоким из-за трёх колонн, подпирающих его крышу спереди, пёстрыми вихрями вылетели две конопатые девицы в спешно, а потому криво приколотых крахмальных наколках горничных и послушно замерли перед Аглаей Филипповной. Госпожа Кукушкина придирчиво посмотрела на девушек, пожевала губами, но решила, что распекать слуг в присутствии гостей – дурной тон, а потому лишь глазами сверкнула, показывая, что расхристанный вид горничных не остался без внимания, и приказала:

  – Глашка, ты на стол накрывай, а ты, Машка, проводи Анну Викторовну и Якова Платоновича в гостевые покои отдохнуть.