Текст книги "Рандеву с замком"

Автор книги: Натали де Рамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава 21,
в которой я кричу

– Эй! Мсье! Это мой чемодан!

Мужчина оборачивается. Я знаю, что сейчас он заметит меня и его лицо начнет расцветать улыбкой. Но вдруг я не вижу его лица! Это потому, что я не могу его вспомнить… Вокруг только темнота. Но что же я буду делать, как я буду жить дальше в этой темноте без его улыбки? Я вхожу в нашу гостиную, там тоже темно, но он лежит на диване. Я по-прежнему не вижу его, но чувствую, что это он и он смотрит на меня! Я должна срочно зажечь свет! Я жму на выключатель, он щелкает, но люстра не реагирует. Я жму еще раз. Безрезультатно. Терзаю выключатель снова и снова, но мрак не отступает, а в меня ползет страх – если я не смогу увидеть его, то…

Темноту и тишину разрывает звонок. Будильник!

Я вздрогнула и моментально открыла глаза. «03.12» – электронно-зеленые цифры на часах. Ночной сумрак в моей комнате. С какой стати звонить будильнику? Просто приснилось. Эдакий мистический сон: прошло ровно двенадцать часов, а в комнате для гостей спит… Новая порция настойчивой трели! Господи, это же в дверь! Виктор! Я резво вскочила с постели, но тут же присела опять – закружилась голова. Это все коньяк! Надо было пить аспирин, а не коньяк! Пижонка! И нос заложен, и спину ломит.

Звонок уже верещал почти не переставая. Надо открывать скорее, а не жалеть свой нос и спину! Не хватало еще, чтобы братец разбудил Уоллера, вдруг тот спьяну ничего не помнит? А что, очень даже может быть, что не помнит, где он, что он! Я торопливо, но более бережно подняла свою персону с кровати и понесла к двери.

– Да открывай же, тетушка! – закричал брат, видимо разобрав в промежутках между трелями мои шаги. – Нашла время спать! У нас дочь, а она дрыхнет!

Я открыла. В обеих руках Виктор держал пакеты с торчащими из них горлышками бутылок и багетами – естественно, руки заняты, невозможно войти самостоятельно, да и вообще не в правилах моего брата пользоваться ключом.

– Поздравляю, Вики. Я ужасно рада. Только, пожалуйста, тише! Голова трещит!

– Ох, и видок у тебя! – Брат закрыл дверь ногой. – Физиономия опухла, нос красный, из глаз течет! Простыла?

– Ага, – согласилась я, шмыгнув носом.

– Да я сразу понял, раз в моем халате – значит, больна! – Он направился в кухню. – А это еще что? Ты лечилась моим коллекционным коньяком?

– Коньяка пожалел родному человеку!

– Ладно, ладно, родной человек! – Брат опустил свои пакеты на пол и, не разгибаясь, обнял меня за талию и поднял.

– Ты с ума сошел! У меня простуда!

– А у меня дочь! Элен! Представляешь, у меня теперь есть своя собственная маленькая женщина! Моя! Только моя!

– Это замечательно. Теперь поставь меня на пол.

– Слушаю и повинуюсь, моя простуженная госпожа сестра. Так ты продолжишь пить коньяк или давай со мной шампанского за нашу принцессу? – Он вытащил из пакета бутылку «Вдовы Клико». – А? Тетушка?

– Ты что, клад нашел?

– До чего же ты практичная, тетушка! Просто противно! – Он достал из шкафчика хрустальные фужеры; у моего брата страсть к красивой посуде. – Баккара! Слышишь, как поют? – Любовно позвенел фужерами, поставил их на стол. – Салют в честь белокурой Мадлен! – И эффектно выстрелил пробкой.

Я невольно схватилась за голову. Белокурая Мадлен…

– Ох, извини! – В глазах Виктора виноватое сочувствие. – Я забыл. У тебя ведь голова болит. – Он принялся аккуратно наполнять бокалы.

– Ничего. Но… Но почему Мадлен? Вы же хотели вроде бы Шарлот или Ани. И вдруг Мадлен?

Брат лукаво улыбнулся.

– А потому что Мадлен – это немножко Элен. Ну в честь тебя как будто, и как будто – сама по себе. Она в нашу породу – сразу родилась с беленькими волосиками. Представляешь, такая маленькая, – он показал ее размеры руками, – а орет! И беленькие кудельки, совсем как у тебя. Давай за Мадлен, тетушка, – ласково произнес брат, и мне показалось, что в его глазах влажно мелькнули слезы.

– Ты плачешь? – удивилась я. – Все же хорошо! Или это от счастья?

– Давай выпьем. И я съел бы чего-нибудь. Пощусь с самого утра, – виновато пояснил он, когда мы выпили. – У тебя нет супа?

– «Вдову Клико» с супом? Оригинально!

– Если нет, так и скажи. – Брат заглянул в холодильник.

– Вики, но ведь я не знала, что ты захочешь супа. Попросил бы заранее, я бы тебе сварила. А ты даже не предупредил меня, что повезешь Софи в клинику.

– Ну совершенно голова не варит, я же накупил всего-всего! – Он захлопнул холодильник и полез в свои пакеты. – Никому говорить нельзя, когда женщина рожает!

– Ага, нельзя? А своему Рейно сказал? Потому что он твой начальник?

– Элен, но ведь я отпрашивался у него на весь день! – с набитым ртом оправдывался брат, успев уже откусить полбагета. – И на всякий случай, на завтра.

– Завтра он велел тебе кровь из носу быть в Центре Помпиду! В двенадцать!

– Ну и буду! – Виктор дернул плечом. – Что ты злишься? Лучше давай тарелки, вилки. Ножи. Вот окорок, вот икра. Рыба. Овощи. Фаршированная курица. Если хочешь, можно подогреть в печке. Пирожные. Ты ведь любишь пирожные? Я специально купил их для тебя. А ты злишься! Что опять не так?

– Вики, по-моему, это у тебя что-то не так.

– Не у меня. – Он помолчал. – У Софи.

– Что с ней?

– Ничего! Если бы я знал, что ей будет так тяжело рожать, я бы в жизни не стал с ней спать! Не нужны мне никакие дети! Мне нужна только моя Софи! – сдавленно прошептал брат и закрыл руками лицо. – Моя единственная, моя милая, моя маленькая, нежная, умная, моя самая лучшая…

– Вики, Вики, – я как можно нежнее погладила его по голове и, чувствуя, что брат рад моей ласке, осторожно спросила: – Но теперь же все позади? Девочка здоровенькая?

– Здоровенькая. – Брат судорожно сглотнул. – Она в нашу породу! Здоровая, как ты и я! Четыре кило триста! А Софи…

Я боялась спрашивать впрямую и молча налила в фужеры шампанское. Оно играло.

– Софи такая хрупкая, нежная, – не глядя никуда, заговорил брат. – Она не смогла родить сама! Они ее разрезали!

– Она жива? – решилась я.

– Сказали, что жива. Но ей еще сутки отходить от наркоза!

– Отойдет, Вики. – Я вздохнула бы с облегчением, если бы позволил мой заложенный нос. – Отойдет, все будет хорошо.

– А если нет? Что я буду делать без нее? Ну зачем, зачем нам эта девочка? Нам и вдвоем было хорошо!

– Втроем будет еще лучше, Вики! И вчетвером, и впятером!

– Ты сошла с ума? Я больше не допущу, чтобы она рожала! Я никогда теперь с ней не буду спать!

– Глупый, ты такой глупый, Вики. – Я обняла его, прижала к себе и погладила по голове. – Все будет хорошо, Вики. Ты дивный муж. Ты будешь дивным отцом! Я очень люблю тебя, Софи и нашу Мадлен.

– Правда, Элен?

– Правда-правда, я уже очень ее люблю!

– Она такая красивая! Большая, беленькая, прямо как ты! Я так люблю тебя, Элен. Я не знаю, как бы я без тебя жил!

– Я тоже совершенно не представляю, что бы делала без тебя. Для меня ты ведь был всегда. Ты мой самый родной человек на свете. Мой самый любимый, большой, умный Вики.

Неожиданно хлопнула входная дверь. Мы вздрогнули и отпустили объятия.

– Ну балда, замок закрыть забыл! – Брат привстал со стула.

– Сиди, сиди, Вики! Я сама закрою, заодно принесу себе платок, а то просто дышать нечем.

Я пошла к входной двери, по дороге, понятно, обнаружив, что дверь в комнату для гостей – настежь, а кровать – пуста. И я дважды щелкнула замком.

Глава 22,
в которой зазвонил будильник

Я поставила его на половину девятого – здание «Гранд Жюст» рядом, но нужно как следует промыть и уложить волосы, справиться с кашлем и насморком, нарисовать лицо. Так я планировала, когда укладывалась спать, а сейчас едва заставила себя разлепить глаза и протянуть руку, чтобы отключить звон, громовыми раскатами отдававшийся в моих висках. Все тело ломило, грудь и носоглотка – заложены, в голове – тяжелый туман. А надо вставать и нести себя к мэтру Ванвэ.

– Эй! Салют! Проснулась? – В комнату заглянул и вошел брат. Пижамные штаны, волосы дыбом, красные, припухшие от недосыпа глаза, но он весь светился, а в руках держал телефонную трубку, прикрывая микрофон ладонью. – Я говорил с Софи! Ей разрешили позвонить и сказать мужу два слова! Я позвонил тестю в контору, и мы все сейчас едем к нашей мамочке! На, – Виктор протянул мне трубку, – пообщайся с ним. Я думал, что ты еще спишь, раз ты заболела, но твой будильник…

– Давай скорее! – прохрипела я, резко садясь на кровати и выхватывая трубку. – Доброе утро, мэтр… – И тут же беспомощно разразилась кашлем. Туман в моих висках зашумел.

– Как тебя… – Брат покачал головой. – Я сейчас. – И ушел.

– Извините, мэтр Ванвэ, кажется, я простудилась вчера. Доброе утро. Поздравляю вас с внучкой.

– А я вас с племянницей, Элен. Сильно простыли? Ну как же вы так! Надо беречь себя. – В его голосе слышались заботливые нотки, тем не менее даже с больной головой я понимала, что это просто вежливость родственника, а не радушие патрона.

– Ничего страшного, мэтр Ванвэ. – Я изо всех сил сдерживала кашель, чувствуя, как от напряжения пот катится по спине. – Я не сорву десятичасовой встречи! Все бумаги по наследству Уоллеров давно готовы! – Но раскашлялась все равно.

– Не сомневаюсь, Элен, вы очень ответственный человек, – терпеливо дав мне восстановить дыхание, заговорил Ванвэ. – Однако, полагаю, вам сейчас следует лежать в кровати. Поправляйтесь, этим наследством займется кто-нибудь другой. У меня достаточно опытных сотрудников.

– А я?.. Я не справилась?

Мэтр Ванвэ вздохнул, покряхтел – или это из-за шума в голове мне послышалось кряхтение?

– До чего же мне трудно с вами, Элен, – наконец произнес он. – Мало того что вы женщина, вдобавок еще родственница, да к тому же заболели. – Он опять вздохнул, добавив в моей несчастной голове шуму. – Будь вы мужчиной, я бы сию же секунду вызвал вас на ковер и потребовал письменных объяснений!

– Но я… Я подготовила все документы! Я сейчас приеду!

– Не придумывайте, Элен. Поправляйтесь. Всего доброго.

– Подождите, мэтр Ванвэ! Не вешайте трубку! – От сдерживаемого кашля я почти задыхалась, но все-таки смогла спросить: – Все из-за того, что я вчера отказала мистеру Уоллеру?

– То есть? Что вы имеете в виду?

– Он вчера вечером настаивал, чтобы я огласила завещание и ввела всех в права наследования, но я… Вчера я… – Я была не в состоянии сформулировать в одной фразе то, что произошло вчера, и поэтому дала волю своему кашлю.

– Вам нужно лежать в постели, мадемуазель, и пить горячее, – грустно констатировал Ванвэ. – А мистер Уоллер волен командовать в своем концерне, но не здесь. Помолчите, Элен, у меня и так мурашки от вашего кашля. Не волнуйтесь, сегодняшнюю встречу в десять я отменил все равно. Вы поступили правильно. Лечитесь, теперь всем займется, например, э-э-э… Сарди.

Вошел брат со стаканом воды в руке. Толстая таблетка шипела на дне и салютовала круглыми пузырьками.

– Мишель Сарди? – пролепетала я. – Но ведь он же специалист по корпоративным искам…

Брат уставился на меня.

– Ничего, Сарди будет полезно пообщаться с монахами, – отрезал Ванвэ и, как мне показалось, с иронией в голосе.

– С монахами? Зачем?

Брат впился в меня глазами, словно пытаясь телепатически уловить известия с того конца провода.

– Элен, обнаружено завещание, заверенное монахами Мон-Сен-Мишель. Несколько старомодно, но, по-моему, вполне законно. Однако вам уже не следует забивать им голову, я поручу проверить его Сарди. Далеко не каждый корпоративный иск стоит столько, сколько замок. Поправляйтесь, Элен. Всего доброго.

– Да… Но… Я… – Я судорожно глотала воздух, в поисках поддержки глядя на брата; он сочувственно кивал после каждого моего мини-высказывания; таблетка в его стакане шипела и стремительно уменьшалась.

– Скорейшего выздоровления, мадемуазель Пленьи. Я передам привет от вас нашей Софи и малышке. – Энергичные гудки и эхо от них ударами в моих висках.

– Ну, что? – спросил брат. – Какие еще монахи?

– Это аспирин? Давай сюда. – Он протянул мне стакан, я выпила залпом. – Спасибо.

– Так что за монахи?

– Какое-то другое завещание, заверенное монахами из Мон-Сен-Мишель. А! – Я махнула рукой и опустилась на подушку; аспирин показался мне крепким, как коньяк, и приятно кислил, как «Вдова Клико». – По-моему, я уволена. Ванвэ сказал, что теперь завещанием Уоллеров займется Сарди, а мне не нужно забивать им голову.

– Да ладно, не уволит он тебя!

– Уволит. Он сам сказал, дескать, как мне трудно, вы и женщина, и родственница, и заболели, а мужчину он бы вызвал на ковер!

– За что?

– Ох, Вики, если бы ты только знал, какие страсти разгорелись вокруг того завещания! А теперь еще какое-то новое, да с мона… – И я в который раз неудержимо разразилась кашлем.

Брат смотрел на меня и качал головой.

– Знаешь что, – сказал он, – плюнь ты действительно на это все. Что будет, то и будет. Не разговаривай и спи. Или, может, ты есть хочешь?

– Смеешься? – прохрипела я. – Лучше накрой меня еще чем-нибудь, знобит. И раствори вторую таблетку.

– Кисленькая, вкусно? – Брат понимающе улыбнулся. – И где тебя только так угораздило? – Он укутал меня тремя пледами и принес новую порцию лекарства. – Ты сначала поспи, выпьешь потом, когда проснешься. А я вернусь поздно. И еще, хочешь, я отключу телефон, чтобы тебя никто не беспокоил?

Сквозь шум в голове пробилась мысль: но ведь тогда Майкл не сможет позвонить мне! А он когда-нибудь звонил? Он ведь скорее всего даже не знает номера моего телефона. Спросит у Брунсберри. Ох, глупости какие!

– Да, отключи, пожалуйста. И, когда придешь, сам открой.

– Ладно, ладно. – Брат поправил на мне пледы и одеяло. – Спи, не думай ни о чем. – Он наклонился, чтобы поцеловать меня.

– Не нужно! – Я дернулась в сторону. – Целоваться не будем, не хватало тебе еще принести Софи заразу!

– Ты мой ангел! – Брат погладил меня по волосам и ушел, плотно затворив дверь в мою комнату.

Потом я услышала, как в ванной деловито зашумела вода – Вики принялся наводить красоту перед свиданием. Я привстала на локте и выпила второй стакан аспирина, вновь напомнившего мне вкусом дорогое шампанское. Похоже, здорово я разболелась.

Глава 23,
в которой на улице темновато

А еще даже не вечер – семнадцать тридцать одна, – если верить показаниям будильника. Я проснулась по двум причинам: во-первых, я была мокрая и липкая как лягушка, и вся постель тоже отдавала противной влагой, а во-вторых – или это во-первых? – я безумно хотела есть. Если сначала залезть в ванну, то, пожалуй, я еще чего доброго утону от голода, а если сначала заняться пропитанием – то с ручьями по спине да в мокром халате это грозит еще более сильной простудой. И я решила совместить эти два дела: накинув поверх халата плед, я, пошатываясь от слабости, доползла до санузла, заткнула ванну пробкой и открыла самую горячую воду, а потом побрела в кухню и принялась выкладывать из холодильника на поднос все подряд.

Но не сунуть в рот кусок ветчины я не смогла. Она холодным комом покатилась по пищеводу, и я поняла: огненный кофе или я умру прямо сейчас! Кофеварка – это две минуты, ванна не уйдет никуда! Я загрузила кофеварку и, поёживаясь в своем мокром и потном одеянии, повторила эксперимент с ветчиной. Второй кусок оказался ненамного теплее первого, но кофеварка уже начала выдавать струйку и аромат, что само по себе уже грело. Через пластиковую крышку из коробки соблазнительно поглядывали пирожные. Я не ела сладкого и мучного уже несколько лет… Ничего, сейчас я болею, больным можно все!

Но сначала горячее! Я подставила под носик кофеварки другую чашку и залпом проглотила то, что успело натечь в первую, закусила пирожным. Гораздо лучше, чем эта ледяная ветчина! Эх, сейчас бы горячего омлета или просто залить эту ветчину яйцом… Но стоило вспомнить про яичницу, как тут же взбодренные кофе мозги предъявили мне вчерашнюю картинку: Никс и я поедаем яичницу со сковороды, по очереди прихлебывая вино из бутылки…

Но тут вслед за жизнерадостной физиономией Никса передо мной выплыло совсем другое лицо и совсем другая улыбка! О Боже… Забудьте, Элен Пленьи, вся эта история больше не ваша. Этим делом теперь занимается Сарди, которому, по мнению Ванвэ, полезно пообщаться с монахами. Ну монахи-то здесь при чем? Ах да, они же заверили завещание. Но откуда оно взялось?

Вам-то какая разница, Элен Пленьи? – одернула я себя. Взялось, значит, взялось. Выпью-ка я и вторую чашечку кофе. Нет, сначала съем еще одно пирожное. Или лучше вместе с кофе я возьму его с собой в ванную? Как Вики – тот всегда ставит поднос поперек ванны и пьет кофе, уткнувшись в газету. Иногда часа по два, по три. Кофеварка начала выдавать новую порцию. Вот, хорошо, Элен Пленьи, думайте о брате, о кофе, а улыбки Майкла Уоллера больше в вашей жизни нет! Вы сами не пожелали остановить его ночью, вам было противно, что он пьяный, что ж теперь-то жалеть?

Кофе грациозно струился в чашку, а я тем временем прямо из упаковки съела какой-то паштет и примеривалась, как бы мне так урвать кусок лососины, чтобы не вставать за ножом, но и особенно не перепачкаться в рыбе. Неважно, я все равно сейчас полезу в ванну. Я схватила рыбу рукой, и тут в дверь протяжно позвонили.

Ну Вики! – подумала я, обещал же, что откроет сам, даже телефон отключил, чтобы никто меня не потревожил, и сам же терзает дверной звонок! А если бы я спала? Или была в ванной? Но я не делала ни того, ни другого, и с рыбой в руках поплелась открывать. И вдруг в последнюю секунду меня осенило: Вики ведь мог запросто притащить всю свою телевизионную команду – отмечать рождение дочери! Это же великий повод!

– Вики, ты один? – поспешно спросила я, дожевывая кусок рыбы. – А то я в халате!

– Это я, Мишель!

Мишель Сарди, ас корпоративных исков, которому мой патрон передал ведение уоллеровского наследства? Неужели действительно такие проблемы, что Сарди, не сумев дозвониться, пришел ко мне?

– Простите, вы Мишель Сарди? – уточнила я.

Вместо ответа гость звучно чихнул, а потом добавил по-английски:

– Это я, Майкл. Майкл Уоллер. Скорее, Эле, а то у меня, похоже, аллергия на эту сирень. – И чихнул снова.

– Майкл? – Я приоткрыла дверь.

Это действительно был он. И огромный букет сирени!

– Где ты ее взял?

– Как это «где»? Купил в магазине. – Он смешно зажмурился и опять чихнул, торопливо отвернувшись в сторону.

– Но сейчас же осень!

– Так что же? Войти-то можно? Или будем разговаривать через щелочку?

– Можно. – Я попятилась, он вошел и протянул мне сирень.

– Да забери ты ее у меня! Ты чего такая? Все злишься?

– Я? Злюсь? – Я помотала головой, все еще не веря его появлению. – Нет. Зачем? Я не злюсь. Я… Я болею. – Я опустила глаза и вдруг увидела на себе халат и в руке – кусок рыбы. Я спрятала руку за спину, чувствуя, что от стыда готова провалиться сквозь землю. Вдобавок где-то в груди предательски заскребло, вызывая кашель. – Извини, я хотела принять ванну, – пробормотала я и закашлялась.

– Ванну? Неплохая идея, – одобрил Майкл с таким видом, если бы мне и полагалось сообщать ему о своих гигиенических затеях. – Я с тобой. Ты не против? – И чихнул.

Что ты подразумеваешь под этим? – хотела уточнить я, но не успела, потому что он уже подхватил меня на руки и, роняя по дороге сирень, поволок на шум воды, а потом ногой распахнул дверь в ванную.

– Что ты делаешь? Так нельзя! – внезапно опомнившись, панически запротестовала я и прижала рыбу к груди, только бы не испачкать ею Майкла. – Ты мой клиент! Нельзя же с клиента…

– Это мыться вдвоем в твоей ванне нельзя, а я больше не твой клиент. Поняла? – Он поставил меня на пол и чихнул как бы в подтверждение своих слов.

– Ты все равно клиент моей конторы. А ванна замечательная. Метр девяносто. Даже мой брат помещается!

– Который телевизионщик?

– Да!

– А его жена?

– Что «его жена»?

– Она вместе с ним здесь, – Майкл ткнул пальцем в воду, – помещается?

Следовало бы дать достойный ответ, но я опять закашляла.

– Слушай, – Майкл вдруг посерьезнел, – а тебе купаться можно, если ты больна? Тебе не будет хуже?

– Нет. – Над водой клубился приятный горячий пар, и я села на край ванны. – Зачем ты пришел?

– К тебе.

– Допустим. Но зачем?

– А зачем тебе рыба, Эле? Ты что, прикладываешь ее от жара ко лбу?

– Нет, Майкл Уоллер. Я ее ем. – И я действительно начала жевать лососину, откусывая понемногу. Я чувствовала безумную усталость, и от этой усталости теперь мне было все равно. – Зря ты пришел.

– В более идиотское положение меня не загоняла ни одна женщина, – хмыкнул Майкл и снял пиджак.

Он швырнул его в коридор и занялся брюками. Через полминуты они отправились за пиджаком. Потом туда же последовал галстук. Майкл занялся пуговицами рубашки, а я наблюдала за ним и доедала рыбу. Я же сплю, с полной уверенностью поняла я. Это ведь невозможно: сидеть на краю полной кипятка ванны, откусывать лососину от целого куска и созерцать, как в нашей тесной ванной комнате до нитки раздевается Майкл Уоллер, нефтяной король.

– Ну, доела? – заговорил он, несколько выводя меня из оцепенения. – Раздевайся и ныряй.

– Ты серьезно?

– Эле, ну хватит тянуть время! От тебя так потом с рыбой несет, даже всю мою сирень забило! Невозможно рядом стоять. Давай, давай, детка, поворачивайся, – торопил он, избавляя меня от халата. – Вот хорошо, вот умница.

В следующую минуту я очутилась в воде, а Майкл, вылив на губку полфлакона шампуня, перегнулся через край ванны и стал мыть меня так, как будто я была китайской вазой или какой-то другой хрупкой и страшно дорогой вещью, только не живой. Потому что живой человек очень даже мог в результате такого мытья умереть от блаженства. Или от блаженства не умирают?

– Майкл, – прошептала я, не в силах открыть глаза. – Как хорошо! Иди сюда!

– В эту грязь? Ты сама-та посмотри, вся пена черная! Ужас! Посмотри, посмотри, не стесняйся!

Я заставила себя разлепить веки, но никакой черной пены я не увидела, потому что рядом было лицо Майкла и его улыбка. Были, конечно, и его голые плечи в брызгах воды, и его руки, которые продолжали намывать меня, и еще много чего, что не увидишь, когда мужчина в одежде. И это «много чего» выглядело энергичным и обаятельным. Но для меня главным оставалась его улыбка. Я сейчас хорошо рассмотрела его губы. Губы как губы, не большие, не маленькие, не пухлые и не хлипкие, но почему из них получается такая улыбка? Я подалась вперед и лизнула их языком.

– У-у-у! – сказал Майкл. – Где твоя зубная щетка? Живая рыба! Как от кошки. – Он смешно наморщил нос, но глаза и губы продолжали улыбаться.

– Привереда, – сказала я. – Вон щетка, вон паста. Тебе надо, ты и чисть. – И показала ему зубы, как на приеме у стоматолога, краем глаза наблюдая за поведением его «достоинства», которое от боевой готовности только что не барабанило по краю ванны.

– Нет уж, ты сама. – Майкл протянул мне щетку и пасту. – А потом волосы. Я боюсь мыть твои волосы. Я никогда не видел таких длинных волос.

Я пристально смотрела ему в глаза и демонстративно энергично чистила зубы.

– У тебя просто потрясающие волосы. Такие длинные и густые. И светлые, – продолжал он, а его дыхание с каждым словом становилось все прерывистее, и уголки губ подрагивали все сильнее. – Замечательные волосы. Я никогда прежде не… – Он судорожно сглотнул и потряс головой.

– Ну-ну, – ободряюще покивала я и со щеткой во рту маловразумительно напомнила: – Прежде никогда…

– Прекрати! – Его глаза расширились, он сглотнул воздух ртом и, отняв у меня щетку, прижался к моему полному зубной пасты рту своей улыбкой.

Мгновение – и вместо щетки его язык заходил по моим зубам, пробираясь все дальше и дальше, а его руки, с силой приподняв меня из ванны, ринулись вниз, попутно сжимая мои бока, талию, бедра. А я вытолкнула его язык – иначе мне бы грозило захлебнуться зубной пастой – и, с фырканьем облив наши лица душевой струей, стала сквозь этот дождик целовать его губы, нос, щеки, брови, мокрые волосы. Но не просто целовать, а, как он, помогая языком своим губам. Его же пальцы тем временем давно и уверенно хозяйничали между моих ног, то ныряя внутрь, то торопливой дорожкой пробегая по ягодицам и животу, а его губы и шумное дыхание оказывались одновременно в самых разных местах – то на моих плечах, то под грудью, то на спине, язык вдруг касался моих подмышек и торопливо семенил к шее, а по ней – к мочкам моих ушей.

Я бросила душ в воду и притянула Майкла к себе за бедра – я ведь была в ванной, а он все еще стоял рядом с ней.

– Нет-нет, не сейчас, – прошептал он и, резко отстранившись, выловил из ванны душ и начал поливать меня, нежно поглаживая рукой мою кожу.

Я застонала, чувствуя, что умру, если на этом все закончится.

– Тебе хорошо? – поинтересовался он.

– Плохо! – огрызнулась я и резко схватила его «достоинство» – по-прежнему бравое и активное – рукой.

Охнув, он скрипнул зубами.

– Прекрати.

Я сжала руку.

– Ах так?

Я ослабила хватку и опять сдавила, пристально глядя ему в глаза. Его ноздри раздувались, грудная клетка ходила ходуном.

– Ты еще не вымыла голову, – сквозь зубы прошептал он.

Я молча продолжила свои экзерсисы, чувствуя, что он держится из последних сил. Он вдруг хмыкнул.

– Дурища! – И подмигнул. – Хочешь, чтобы я один кончил? А? Ну чего ты перестала? Продолжай. Мне нравится.

– А мне – нет! – Я оттолкнула его обеими руками.

– Это мы быстро исправим! – Он схватил первое попавшееся полотенце, завернул меня и словно добычу выволок в коридор. – Где тут у вас кровать пошире?

– Надо закрыть воду!

– Обязательно, – сказал Майкл и вдруг рухнул на пол, а я – буквально сама собой – оказалась на нем верхом.

– Боже, – только и смогла сказать я, ощутив его пульсацию уже внутри себя. – О!.. Майкл! Еще!

– Нет проблем!

Его руки крепко сжимали мои бедра, и фантастически улыбались его губы. Мои глаза закрылись, но я все равно видела эту улыбку. Она принадлежала только мне! Мне! И он был мой, только мой!

– Ты мой! Мой! – закричала я, откидываясь назад и сжимая руками его напряженные ноги.

– Ну, еще, еще, Эле! Сделай так! Сильнее, сильнее!

Его улыбка вдруг оторвалась от его губ, запорхала, осыпая искрами темноту под закрытыми веками моих глаз, начала разрастаться, делаясь все живее и крупнее, и она была уже не только снаружи, но и во мне, живой мощью гуляя по всем моим внутренним объемам…

– Еще, Эле, еще! А ну-ка, Пришпорь меня пяткой!..

«Пяткой», «пришпорь» – это было слишком смешно и сбивало с ритма.

– Молчи! – Я зажала его рот рукой, а он вдруг втянул внутрь мои пальцы, влажно облизнув их.

От неожиданности я охнула, качнувшись в сторону и, видимо, сделала что-то такое, отчего Майкл зарычал, выпустил изо рта мою руку и опрокинулся на меня, помогая взлететь моим ногам к его плечам. Внутренняя улыбка разрослась до невиданных размеров. Мы покатились по полу. Вселенная дрожала, Майкл рычал и стонал, а я под этот стон и рычание летела, летела, летала, летела… Пламя. Темнота.

– Эй! Дорогая! Ты жива?

– Угу, – отозвалась я, постепенно понимая, что лежу на груди Майкла, и лизнула ее. – Это все правда, Майкл?

– Наверное, дорогая. Вставай. Пол холодный.

– Я не могу. – Кажется, я всхлипнула. – Я сейчас умру.

– Ну не придумывай, пожалуйста. – Он погладил мою спину, а его дыхание согрело мой лоб. – Вставай, вставай.

– Правда, Майкл. Так не бывает. Все слишком хорошо.

– Ха! – Он хмыкнул. – На самом деле, не очень. – И попробовал осторожно выбраться из-под меня. – Ну, Эле, поднимайся. Ты тяжелая.

– Да. Восемьдесят один килограмм. При росте сто семьдесят два. Это ужасно, но я ничего не могу поделать с этим, Майкл.

– Вот дуреха! Да я физиологически не выношу тощих! Мало того, что они вечно злые, потому что вечно голодные, так еще и уверены, что все должны восхищаться их силой воли! Ну поднимайся, тянет же по полу. – Он аккуратно придал мне вертикальное положение. – А Майклу Уоллеру нужна здоровая и здравомыслящая женщина. С хорошей грудью и с сильными бедрами, чтобы могла выносить и выкормить президента!

– Что? Что ты сказал?

– Давай, давай, Эле. – Он подтолкнул меня к двери в ванную. – Лезь под душ и грейся.

– Но что ты сказал про президента?

– Под душ, Эле. Так вот, – заговорил он, обнимая меня уже в водных лучиках. – Однажды кто-то из Уоллеров обязательно станет президентом США, только вряд ли я. У меня сейчас предвыборная кампания, я должен общаться с избирателями, а я, – он виновато вздохнул, – общаюсь с тобой. Мне это интереснее, чем политика. – Майкл смотрел мне в глаза и улыбался, мокрый вариант его улыбки был еще пленительнее.

– Как трогательно, – сказала я. – И очень лестно.

– Нет, правда, Эле. Я так не хотел лететь во Францию. Если честно, я терпеть не могу Старый Свет. Но, когда вчера в аэропорту увидел тебя, я еще не знал, кто ты, я еще не влип в эту дурацкую неразбериху с чемоданом, я просто издали увидал, как ты входишь в телефонную будку. И все, Эле! Все. Я все понял.

– О Господи, Майкл!

– Правда, Эле, правда. Со мной такого не было никогда! У меня была куча женщин! И они все желали меня, а я… Ну, – он повел бровью и облизнул губы, наверное, хотел пить, – ну я, понимаешь, физиология, то-сё. А так, как тебя – ну никогда! Издали увидел – и все: только ты, и больше никто! А потом этот чемодан, и ты вроде бы моя кузина. Я думаю, ну и леший с тем, что она кузина, подумаешь, только дед общий, бывает, что и более близкие родственники женят…

– Замолчи, Майкл! Ты не отдаешь себе отчет! – Я решительно освободилась из его объятий и потянулась за полотенцем. – Между нами только секс!

– Так это же главное! – Он вылез из-под душа и принялся вытирать меня. – Я хотел тебя с первой секунды и всегда буду хотеть! Ты моя, понимаешь, моя и больше ничья! Ты не можешь представить себе, что я пережил ночью, когда увидел, как ты обнимаешь другого мужчину и говоришь ему всякие ласковые слова! Да еще такого противного, тощего, слезливого!

– Майкл, это мой брат!

– Да теперь-то я знаю, что он твой брат! Я уже в Центре Помпиду догадался, что это твой брат. Ты же говорила, что твой брат работает на телевидении, а я тогда посчитал, что ты врешь. Ну идиот я, Эле! Ну не поверил тебе! Я тебя тогда дико хотел, но вот поверить… А ты бы сама поверила в чушь про брачное агентство по электронной почте какого-то брата? Когда все вокруг врут, карнизы валятся на голову, финские кузины в банных халатах! А потом мессир Оникс собственной персоной!

– Кто?

– Ой, Эле, ну этот твой приятель, в смысле, мой избиратель из Оклахомы. Ну ладно, Эле, потом. – Майкл выразительно посмотрел вниз. – Дорогая, видишь, я опять хочу тебя…

– Э-э-э… Да, очень хорошо. А что ты делал в Центре Помпиду? – спросила я и принялась вытирать волосы.

– Эле! – Он в отчаянии замахал руками. – Ну там было мероприятие нашего фонда, фонда Уоллеров. «Мировая совесть», Ну, такой всемирный фонд поддержки журналистов. Дед основал. Он журналистом на войне был. Эле, ты же понимаешь, мне это сейчас для предвыборной компании важно. Телевидение, то-сё… баллотируюсь в сенат штата… Я, собственно, и прилетел-то ради этого фонда. А завещание что! Завещание просто совпало, была возможность, я и прилетел раньше. Брунсберри бы и без меня… Ну, я, Эле, ну, Эле…