Текст книги "Рандеву с замком"

Автор книги: Натали де Рамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Я слушаю, слушаю, Майкл. Очень интересно. Никс говорил мне, что ты важная персона. Он очень удивился, когда увидел тебя в бизнес-классе.

– Ох, Эле… – Майкл покусал губы, снова выразительно показывая мне свою боевую готовность. – А у тебя что, нет фена?

– Тебе нужен фен?

– Эле, ты нарочно изводишь меня?

– Иди сюда. – Я обняла его и прижалась губами к губам.

– Эле, Эле… – простонал Майкл и очень ловко подхватил меня; я опять оказалась на нем в позиции всадника, правда, не на полу, а на дне ванны, и невольно хмыкнула, вспомнив про «пятки» и «пришпорить». – Что смешного? – отреагировал он.

– Все хорошо, Майкл. – Я наклонилась и поцеловала его грудь. – Но хотелось бы в постели.

– Тебе холодно?

– Скорее мокро.

– Тогда держись крепче за шею, я отнесу тебя в постель.

– Потом, Майкл… Я, кажется, уже поплыла…

– Ага, у тебя мутные глаза!

– Помолчи, ты сбиваешь меня… – Я опустила веки, и его улыбка опять, отделившись от лица, начала расти и входить в меня, она росла, росла, росла…

Но тут вдруг я почувствовала, как он приподнял мои бедра над собой, я хотела крикнуть: «что ты делаешь?!» – но не успела, потому что его губы вместе с языком и улыбкой в буквальном смысле слова вошли в меня, а пальцы Майкла скользили по моим бедрам так же нежно, как хрупкие струйки душа, лившиеся на мою грудь. И из моих глаз потекли слезы: теперь я точно умру от восторга, мой организм не выдержит такого, это слишком хорошо, это не для живого человека…

– Не надо, Майкл! Пожалуйста, больше не надо! Это… Это слишком! Это слишком хорошо! – Кажется, я уже рыдала в голос. – Пожалуйста! – Но в этот момент его язык коснулся какой-то особой точки. Взрыв!

Я вскрикнула, обрушиваясь в темноту…

– Что же нам делать? – озабоченно спросил Майкл, когда я, открыв глаза, приходила в себя, но почему-то уже на кровати в гостевой комнате.

– Не знаю, – честно прошептала я. – Я хочу пить…

– На. – Он протянул мне стакан; из одежды на нем была одна рубашка. – Я уж и брызгал на тебя и даже, извини, пришлось хлопнуть по щекам. Ты всегда отключаешься, когда кончаешь?

– Не могу сказать. – Я жадно выпила воду. – Но раньше никогда не было такого.

– А ты кончала раньше?

– Ты странный. Наверное. Или ты… Ты ревнуешь?

– Это ты странная. Ты сказала, что между нами ничего нет, кроме секса, но, по-моему, ты о нем даже толком не знаешь. Тоже мне француженка!

– Тебе так со мной плохо?

Он засмеялся. Громко. Я почувствовала обиду.

– Ну вот. Я толстая и смешная.

– Да ты супер! У тебя тонкая талия, она помещается в моих руках. – В подтверждение Майкл сцепил свои пальцы у меня на талии. – И роскошная грудь, стоячая, огромная. А какие бедра! Ноги! Попа! Это же с ума сойти можно, что ты с твоим темпераментом до сих пор не знала, что такое оргазм!

– Мне не нравятся такие слова, Майкл.

– А процесс?

Я промолчала.

– Ладно, ладно, не дуйся, дорогая. – Майкл наклонился и аккуратно поцеловал меня. – Будем потихонечку обучать, приучать. Ты ведь и в первый раз отключилась, только на мгновение. Да-да, детка. Я заметил, но как-то не придал этому значения, я ведь мог и ошибиться. Я слышал, что такое бывает с женщинами, но не сталкивался никогда.

– И ты решил проверить во второй раз?

– Да нет, конечно. Просто я моментально кончил, едва дотронулся до тебя. Я посчитал, что так будет нечестно, и хотел, чтобы и ты получила полное удовольствие. А ты пятнадцать минут не могла прийти в себя! Может быть, и двадцать. Я же не засекал время. Просто я перепугался до истерики! Хотел даже «скорую» вызывать, а не знаю, как у вас вызывают «скорую»!

– Один и пять, – сказала я. – Пятнадцать.

– Хорошо. – Он фыркнул. – Теперь буду знать. Кстати, как позвонить в ближайший ресторан, чтобы нам принесли какой-нибудь еды?

– Зачем? Всего полно в холодильнике. Сейчас что-нибудь приготовим.

– А ты умеешь готовить?

– То есть?

– Нет, правда ты умеешь готовить?

– А твоя мать разве не умеет?

– Нет, конечно. Она тоже юрист, как ты. Только я не помню, чтобы она когда-нибудь готовила.

– Твоя мать работает?

– Ха! Еще как. – Майкл развеселился. – Она – одна из самых известных специалистов по защите прав женщин. У нее контора не меньше, чем у твоего мэтра Ванвэ. Но одни тетки!

– Я была уверена, что жены богатых людей не работают. Зачем, когда и так все есть?

– Дело не в том, есть или нет. Ее же никто не заставляет. Просто матери хочется социальной активности, приносить другим женщинам пользу. Что в этом плохого? Кстати, ты бы тоже смогла работать в ее конторе, если, конечно, тебе это…

– Майкл, – перебила его я, – ты не очень торопишься?

– Эле, тебе ведь уже лет тридцать? Да? А насчет президента я, кажется, доходчиво объяснил. Что тебя смущает?

– Но мы живем в разных странах, я – француженка, ты…

Он лукаво повел бровью.

– А по-моему, ты как раз и искала мужа-американца. Кто обращался в брачную контору?

– Майкл, я тебе уже говорила, что это была глупая шутка моего брата. Вставай с кровати, надо правда чего-нибудь поесть.

– Глупая не глупая, но без мессира Оникса, я даже думать боюсь, чем бы закончилась вся эта история.

– Никс и тебе успел рассказать свое семейное предание?

– Эле, может быть, мы позвоним в ресторан? А сами полежим еще немного, поболтаем? – Он провел рукой по моему бедру, опускаясь ниже, и зашептал на ухо: – Тихонечко, по-бойскаутски…

От его дыхания у меня опять начала подкруживаться головы. Но, честно говоря, перспектива вновь лишиться чувств меня пугала, и я твердо произнесла:

– Майкл, если со мной опять случится голодный обморок, пеняй на себя. Телефон «скорой» ты уже знаешь.

– Ну вот, – демонстративно обиженно протянул Майкл и сел на кровати. – Кому все, кому ничего.

– Интересно, кому это ничего? – спросила я, вставая и закутываясь в плед. – Тебя обошли во втором завещании?

Он вскочил.

– Значит, ты про него знала?

– Нет, конечно. Сегодня утром обмолвился мэтр Ванвэ, когда разрешил мне поболеть.

Майкл впился в меня глазами. Впрочем, это опять был не Майкл, а вчерашний перепуганный и агрессивный мистер Уоллер! Я постаралась продолжить как можно спокойнее:

– Просто знаю, что оно почему-то заверено монахами аббатства Мон-Сен-Мишель. И ничего больше.

– Потому ты и была уверена, что никто не покушается на мою жизнь? – спросил он, словно не слыша моих пояснений.

– Майкл? Что с тобой? Все хорошо. Насколько я поняла, Никс помог тебе найти правильную финскую кузину. А новым завещанием займется Мишель Сарди. Это очень знающий специалист. – «По корпоративным искам» и «которому полезно пообщаться с монахами», я, естественно, опустила. – Я не думаю, что там что-то такое особенное в этом завещании, мэтр Ванвэ сказал бы мне. Ты рано или поздно унаследуешь свой замок. Просто странно, откуда оно всплыло?

Майкл вздохнул, устало опустился на кровать и потянул меня к себе. Обнял за талию и посмотрел снизу вверх.

– Ты очень красивая, Эле. Красивая, честная и уверенная в себе. Именно такой должна быть мать президента. И я безумно рад, что ты досталась не Никсу, а мне. Правда, ценою замка.

– Как это?

– Я отдал ему его. Я не мог поступить иначе. Ты пойми и не смейся. Он его законный владелец. Он, он, Эле, а не я, не финская кузина. Кстати, она очень милая и так удачно, что Никс вовремя потерял голову от нее. А то я просто думать боюсь, что было бы, если бы он тоже влюбился в тебя. – Майкл встал и потянул меня за руку. – Пойдем, дорогая, дашь мне выпить, и я все расскажу тебе. Ты не бойся, я не напьюсь, как вчера, я вообще-то почти не пью. Слишком много работы, пить некогда, мне все время нужна трезвая голова. Но в самых критических ситуациях моя французская кровь старомодно требует вина.

– У тебя французская кровь?

– Да, любовь моя, да.

Глава 24,
в которой у человека с опереточной фамилией мало перспектив

– Та сама-то посуди, Эле: ну чего может добиться во Франции портной по имени Жак Вуаля? Да-да, Эле, наша настоящая фамилия Вуаля. И никто не может принимать человека с такой фамилией всерьез, портного – тем более. Но стоило моему предку перебраться в Америку, чуть-чуть изменить имя на английский лад – и сразу зазвучало гордо: Джейк Уоллер.

– Особенно когда при постройке сарая для овец из земли забила нефть, – иронично согласилась я.

– Тебе Никс рассказал?

Я кивнула.

Майкл отпил кофе. Мы уже перебрались на кухню. Майкл добавил к рубахе брюки, а я надела джинсовый сарафан, и мне показалось, что за сутки он стал намного просторнее. Кстати, едва завидев кофеварку, «француз» Майкл тут же забыл про вино и попросил сделать ему чашечку – «только, пожалуйста, с кофеином», – и очень удивился, когда я сообщила ему, что другого кофе мы в доме не держим.

– И, по-моему, Майкл, дело не в фамилии, – сказала я, помешивая соус: чтобы поесть поскорее, я варила макароны и к ним – чтобы поразить воображение Майкла – острый соус. – Извини, но, если бы твой предок был хорошим портным, ему бы и в голову не пришло ехать в Америку, чтобы заняться там животноводством. И потом, как же надо не любить историческую родину, чтобы не выучить потомка нормальному французскому языку, – добавила я, уловив лукавство на лице Майкла. – Моя бабушка и прабабушка были русскими, и я владею их родным языком точно так же, как французским.

Неожиданно Майкл захохотал.

– Какая прелесть, Эле! Представляю заголовки газет: «Невеста сенатора Уоллера – наследница русской мафии!».

Я вспыхнула.

– Не говори глупостей! Моя бабушка родилась в Париже в тысяча девятьсот восемнадцатом году! Это была очень уважаемая купеческая семья!

– Так ты купчиха? Всего лишь? Я-то уж было испугался, что ты русская принцесса. Куда тут мне с моим портновским происхождением! Ну ладно, не обижайся. Слушай, Эле, а ты была в России?

– Нет. И не хочу. – Я друг почувствовала приближение слез и отвернулась к плите. Как раз вовремя: закипели макароны. Я помешала их и убавила огонь. – Я француженка. Я люблю только Францию. Это мой дом!

– Эле. – Майкл подошел сзади и мягко обнял меня за плечи. – Ну не расстраивайся. Твоим предкам не повезло в России, моим – во Франции. Но у нас-то с тобой все хорошо? – Он коснулся губами моей шеи. – Все о'кей, дорогая?

– Ты не любишь Францию. Ты сам сказал. Я помню.

– А ты не помнишь, я сказал, что люблю тебя?

Я не оборачивалась и усиленно перемешивала макароны.

– Ты сказал только, что боишься думать, что бы было, если бы Никс тоже влюбился в меня. И что ты отдал замок ему, как бы в обмен на меня, но он – его законный владелец. Ерунда какая-то получается, – добавила я, потому что Майкл целовал мою шею и плечи все энергичнее.

– Значит, не сказал, – подытожил он. – Ну ничего, потом скажу. Хоть какая-то перспектива. А когда мы будем есть?

– Сейчас. Подай мне, пожалуйста, дуршлаг.

– Что?

– Дуршлаг. Вон висит. – Я показала пальцем.

– Похоже на приспособление для промывания золота. Я видел в кино. – Майкл с интересом изучал кухонный предмет. – Зачем он тебе?

– Промыть макароны. Золота у меня нет.

Майкл протянул мне дуршлаг, хмыкнул и спросил:

– А я?

Я резко вскинула голову.

– Ну и самомнени… – И осеклась, налетев на его улыбку, тут же прильнувшую к моим губам.

– Эле, сказать, что ты сама золото – прозвучит слишком банально, – переведя дыхание после поцелуя, заметил Майкл.

– Это по-английски банально, по-французски – не очень.

Я опрокинула макароны на дуршлаг, затем вывалила их в большое глубокое блюдо из настоящей итальянской майолики, благо коллекции посуды моего брата может позавидовать любой музей, вылила на них весь соус, перемешала и поставила на стол. Майкл внимательно наблюдал за моими действиями. Добавила две тарелки, столовые приборы, вытащила из холодильника бутылку белого вина – опять же спасибо Вики, который притащил вчера ночью всего-всего, – поставила перед тарелками бокалы – серебряные кубки, между прочим, – и сказала:

– Ву-а-ля, мсье Вуаля!

Майкл захохотал.

– О'кей, мадам Вуаля! Кстати, не помешал бы штопор.

– Давай, за Жака Вуаля, – предложила я, когда Майкл разлил шардонне по кубкам. – Наверное, он все-таки был не таким уж плохим портным, просто, наверное, слишком авантюрным.

– В самую точку, Эле, за Джейка Уоллера! – Кубки мелодично звякнули; мы сделали по глотку. – Роскошные стаканы, серебро, – значительно сказал Майкл, перед тем как приступить к спагетти. – Фамильный сувенир из Сибири?

– Нет. Парижская гильдия серебряных дел мастеров. Приданое жены моего брата. Я тебе уже говорила, она дочка мэтра Ванвэ, а его предки входили в эту самую гильдию.

– Теперь верю, почему Ванвэ сделал для тебя исключение.

– Я хороший специалист!

– Никто и не сомневается, но, если надоест юриспруденция, я бы посоветовал тебе открыть ресторан. Вкусно потрясающе! Это русская кухня?

– Майкл, это спагетти. Самый банальный рецепт итальянского соуса. Правда, с капелькой французского коньяка.

– Когда ты успела добавить коньяк? Я не видел.

– Пока ты надевал брюки.

– Могла бы предложить мне к кофе.

– Эстет!

– Да. Между прочим, не только у вас у всех утонченные предки. Мой Джейк Уоллер был соратником самого маркиза Лафайета. Надеюсь, тебе не надо объяснять, кто это такой?

– Ваш, можно сказать, национальный герой, который в начале семидесятых годов восемнадцатого века добровольно покинул Францию, дабы воевать за независимость будущих США. А на самом деле – весьма авантюрный вояка, и отправился он через океан по негласной санкции короля, дабы, подогревая гражданскую войну, подорвать мощь Британии.

– Браво, Эле. Можешь преподавать историю в школе. А теперь вспомни, как выглядела форма добровольцев?

– Н-ну…

– Их мундиры отличались изяществом форм и пропорций, потому что Жак Вуаля был дамский портной! Почему маркиз Лафайет взял с собой дамского портного? Ничего удивительного тут нет. Операция в известной мере была тайной, с какой стороны ни взгляни. И Лафайету был нужен очень надежный и неболтливый человек. А уж дамские портные, как никто другой, секреты хранить умеют. И для Жака путешествие с Лафайетом тоже имело прямую выгоду – в долгах мой предок был как в шелках, из которых он шил платья для знати. Знать ведь считала унизительным для себя расплачиваться со всякими там портными и башмачниками, вот карточный долг – это дело чести.

Единственная проблема для Жака заключалась в беременной жене и в наличии пятерых детишек, которых, будучи порядочным человеком, мой предок не мог бросить. Но маркиз Лафайет посчитал, что присутствие на военном корабле, закамуфлированном под торговое судно, женщины и детей отвлечет от секретной операции подозрения.

Понятно, что путешествие через Атлантику в восемнадцатом веке значительно отличалось от того же самого мероприятия на современном лайнере, тем не менее выжили все, и через пару недель по прибытии в Америку жена Жака благополучно разрешилась от бремени. Так что их младший сын родился уже настоящим американцем – тот самый Гарри Уоллер, внук которого и купит у мистера Никса, прошу запомнить это имя, кусок земли в Оклахоме на берегах Ред-Ривер. Перемена же моими предками фамилии была вызвана не столько желанием избавиться от опереточного имени, сколько конспиративными требованиями проекта мистера Лафайета.

– Тогда уж сэра, Майкл, – поправила я. – Лафайет все-таки титулованная особа.

– Мистера, мистера, Эле. Америка – свободная страна. И мистер Лафайет сам боролся за это.

– По благословению французского короля, – напомнила я.

– Да ты никак роялистка? Ладно, ладно, я пошутил. Так вот, прибыв в Америку, Жак проявил недюжинные организаторские способности и очень быстро сколотил целую фабрику, не говоря уже о состоянии. Он не первый, кто сделал состояние на поставках для армии, Эле, ничего постыдного тут нет. Кстати, Жак был первым, кто предложил нашивать на рукава сержантские и унтер-офицерские знаки различия. Можно, конечно, было и вышивать на мундирах знаки отличия, но это долго, к тому же жена Жака была мастерицей по галунам. Она их быстро плела, а сыновья быстро нашивали.

– Особенно преуспевал младший Гарри, который и получил на галуны патент.

Майкл усмехнулся и подлил нам вина.

– Гарри был тогда еще в люльке. И запатентует эти галуны на рукавах кто-то другой. Так часто бывает с изобретениями. Но это правдивая история, Эле, – повторил он. – Как и то, что внук Гарри, которого звали Дональд, кстати, как моего деда-военного журналиста, купил землю именно у предка Никса. И вовсе не потому, что дела с пошивом армейской формы пришли в упадок. Напротив! Уоллеры так дружно плодились и размножались и так лихо строили мундиры, что решили завести собственное суконное производство – от выращивания овец до ткачества и окраски. Это ведь гораздо дешевле, чем покупать заокеанское сукно. И по чистой случайности выбор пал на Оклахому. Ну, может быть, не совсем случайно – там была самая дешевая земля и достаточно мало населения.

Итак, Дональд Уоллер купил овец, нанял пастухов, строителей, приобрел кое-что для обустройства фермы и собственноручно стал рыть фундамент под дом. Ну и тут хлынула нефть. Честно говоря, первое время она никому не была особенно нужна – разве что для производства керосина. Но наступила эра автомобилей, и уж армии-то бензин потребовался в первую очередь. Так мы, Уоллеры, стали, что называется, нефтяными королями, а Никсы – по-прежнему выращивают на мясо бычков.

– Зато семейная легенда у Никсов гораздо красивее!

– Не такая уж это легенда, Эле. – Майкл откинулся на спинку стула и стал рассматривать серебряный кубок так, будто мог увидеть сквозь серебро, как светится вино. – Иначе я бы не отдал ему замок.

– Майкл, по-моему, ты разыгрываешь меня.

– Это не я, Эле. Это судьба. Знаешь, я никогда не был фаталистом, никогда не верил во всякую там мистику и во все такое. Я даже политику из-за этого не люблю, потому что там сплошное… Как бы это сказать? Шаманство, что ли. Или азартная игра с бесконечным блефом. Я прагматик, Эле, я люблю производство. Тут я все понимаю. Вот нефть. Вот вышка. Вот цистерны. Вот рабочие. Вот добыли столько, произвели столько, продали столько, купили новое оборудование, добыли и переработали еще больше. Ладно, Эле, это я так. В политику все равно мне лезть придется.

Но если бы не политика, я тебе говорил уже, что приехал сейчас в Париж только ради того, чтобы накануне выборов покрасоваться перед камерами с нашим благотворительным журналистским фондом Уоллеров. Пятьдесят лет как-никак. Большое событие. Пришлось даже арендовать ваш Центр Помпиду. Мне же всего тридцать два, Эле, это очень мало для политика, просто несерьезно. Нужно ловить каждую возможность, чтобы все видели, какой я успешный и значимый. Мои секретари вылетели заранее, чтобы подготовить все, а я собирался прилететь только сегодня, прямо к пресс-конференции, и тут же обратно. У меня сейчас с этими выборами жуткий график. И вдруг срывается одна встреча! Такое счастье! Я и думаю: а не полететь ли мне заранее? Хоть высплюсь. Раньше времени не буду попадаться своей команде на глаза, переночую в «Павильоне» с Брунсберри, он все равно уже там, я же знаю, что он поехал заниматься этим идиотским наследством. И он, хоть и зануда и бабушкин любезник – представляешь, на протяжении нескольких лет каждый день старательно переписывал ее завещание! – но парень серьезный, не заложит никому, что я устроил себе эдакий отпуск. Сама понимаешь, мне сейчас совершенно не нужно, чтобы кто-то сфотографировал меня в Париже вне Центра Помпиду.

Говорю команде: раз встреча отменилась, поеду домой, и вы тоже отдохните пару деньков до моего возвращения из Парижа, а сам еду в аэропорт и по дороге звоню Брунсберри, дескать, закажите мне соседний номер. А он с ходу начинает рапортовать и бурно радоваться, что у мистера Уоллера появилась возможность увидеть финскую кузину и замок. А мне, Эле, честно, не до кузин и не до замков! У меня проблем столько, еще отеля во Франции не хватало! Мне бы выспаться. Он спрашивает, на какой аэродром и во сколько прилетит самолет – у меня же свой – и кого из тех, кто уже в Париже, отправлять меня встречать. Я говорю, умоляю вас, Брунсберри, не говорите никому, что я прибуду сегодня и что я полечу обычным рейсом, потому что до смерти устал и элементарно мечтаю выспаться. «Но хоть машину-то вам в аэропорт прислать можно?» – спрашивает он. Я не возражаю. Он просит перезвонить ему из самолета, чтобы он знал, во сколько точно мне потребуется машина и чтобы он мог мне сказать, какая она будет. Я говорю, любая, но лучше, конечно, если принадлежит гостинице.

Все. Приезжаю в аэропорт, ставлю машину на обычной стоянке, а не там, где «VIP», покупаю билет в бизнес-класс на ближайший рейс – да так удачно, уже идет посадка, и самое главное – вокруг ни одного знакомого лица. Сажусь в самолет и прямо тут же начинаю дремать. А потом вдруг чувствую, кто-то пристально на меня смотрит. Я невольно открываю глаза и вижу огромного парня, разодетого на ковбойский манер, но роскошно, прямо как какая-нибудь кинозвезда. Я вежливо улыбаюсь – мало ли, вдруг оклахомский избиратель, кто еще может меня узнать? Только там мои фото на каждом углу по всему штату, а дело-то происходит в нью-йоркском аэропорту! Надо улыбаться, нельзя избирателя обижать. Этот верзила тоже делает улыбку, приподнимает шляпу, кивает и проходит куда-то в глубь салона мимо меня. Ну, думаю, угадал, избиратель – точно! И со спокойной совестью продолжаю дремать, а потом, видимо, и совсем уснул, если уже в Париже стюардесса разбудила и во всем салоне я один. И тут я вспоминаю, что забыл позвонить Брунсберри.

Звоню. Он извиняется, говорит, что не дождался моего звонка, но не решился беспокоить сам и послал по машине в оба аэропорта. «А вы в каком, мистер Уоллер?» Я говорю, в таком-то. «Какое счастье!» – неожиданно восклицает он и виновато сообщает, что ехал вместе с бывшим поверенным мадам Флер встречать финскую наследницу, но они застряли в пробке, и этот поверенный поехал на метро, а он до сих пор сидит в пробке. Я говорю, что еще за поверенный, какая пробка? «Нормальная парижская пробка, а мистер Брунар, очень приятный, кстати, у него есть надежный агент по недвижимости, если вы решите продать замок», – и он, видите ли, не может бросить прокатную машину. Я говорю, что это еще за Брунар? Почему я о нем не знаю? Он говорит: «Но вы ведь мало интересуетесь этим делом, зачем я буду давать вам лишнюю информацию?» В общем-то он прав, но меня заело. Я говорю, как вы посмели отправить за наследницей постороннего человека? А он так безмятежно: «Извините, мистер Уоллер, но ведь ее доля в наследстве выеденного яйца не стоит». То есть? «Вы видели эту картину, мистер Уоллер?» Какую? «На кассете с коллекциями замка, которую вашей бабушке прислали из Франции». Да я ни про какую кассету и слыхом не слыхал! Вы держите меня за младенца, мистер Брунсберри! – кричу ему я и просто зверею. А он как будто не замечает моего настроения: «Мистер Уоллер, мне очень неловко просить вас, но, раз уж вы сейчас все равно в этом аэропорту, а я не уверен, успел ли мистер Брунар ее встретить, не могли бы вы сами сходить посмотреть под табло с расписанием, нет ли ее там?» Кого? «Вашей новой кузины мисс…» – и произносит такое имя, от которого у меня в голове остается только «Эле» или «Эйе» или что-то в этом роде. Как она выгладит? – спрашиваю я и готов уже убить ее вместе с Брунсберри и этим самым Брунаром. «Двадцать семь лет, в очках и, вероятно, крупная блондинка». Как это «вероятно»?!!

«Я никогда не видел ее, мистер Уоллер, но она по факсу передавала свой паспорт, видно, что светлые волосы и очки. И наверняка не маленькая, она же финка. Впрочем, очки она могла и снять. Да, и еще. Мы договорились, что она на чем-нибудь напишет свое имя, и, должен предупредить вас, она не говорит по-английски, но по-французски – достаточно бойко. Она преподает в школе. Пожалуйста, мистер Уоллер. Умоляю вас!» – и тут же, как ни в чем не бывало, сообщает, какая машина и номера.

Теперь ты можешь себе представить, Эле, в каком состоянии я пошел к табло? И вдруг, ну не знаю, словно кто-то в спину толкнул, вскидываю глаза и в одной из телефонных будок вижу тебя! Далеко, метров двадцать, а у меня прямо ноги подкосились. Что делать? Подойти и представиться? Слишком вульгарно, тем более что по вине этого лентяя Брунсберри я должен сам разыскивать эту распроклятущую кузину! И тут я вижу дикий чемодан под табло. Страшный-престрашный и на боку какая-то надпись. Я к нему. Читаю: «ЭЛЕI»… С одной стороны – здорово, значит, эта «ЭЛЕI» все-таки здесь и ее имя я смогу выговорить. Но в телефонной будке моя девушка! Эле, я еще не знал кто ты и что ты, но я сразу знал – ты только моя!

Однако тем временем я смотрю на чемодан и до меня начинает постепенно доходить – Брунсберри сказал, что она блондинка, а никакой другой блондинки в окрестностях не видно, кроме моей. И одинокий чемодан. Я еще не успеваю додумать эту идею до конца, как ты закричала: «Мсье! Мсье! Это мой чемодан!» Я оборачиваюсь и вижу тебя! Честно слово, Эле, в тот момент мне было совершенно наплевать, что ты моя кузина и что кто-то может подглядеть эту сцену: я бегу и начинаю обнимать тебя! И если бы мы были не в аэропорту, а скажем, в более уеденной местности…

– Я тоже, Майкл, – тихо перебила я. – Я тоже! Я в тот момент подумала о том же самом, – призналась я, от смущения как ребенок закрыв руками лицо.

Он отвел мои руки и, поцеловав каждую, спросил:

– А если бы ты первым увидела Никса? Он ведь классный парень и выше меня на целую голову.

– Не говори ерунды, Майкл. Ты тоже не маленький. И потом у тебя такая улыбка, Майкл…

– У тебя тоже, Эле. Особенно когда ты стараешься скрывать свои чувства. Я ведь еще в аэропорту начал подозревать, что ты вовсе никакая не кузина. Брунсберри ведь предупредил, что кузина не говорит по-английски, а ты заговорила. Да так, что я до сих пор не верю, что он не твой родной язык. А тогда, если честно, мне стало страшно. Уж как-то все непросто: Брунсберри сидит в пробке, существует некий Брунар, кузина слишком хороша для кузины и говорит по-английски. Я повез тебя покупать одежду – видимо надеясь, что ты пригласишь меня в примерочную кабинку. Но ты не пригласила, хотя уж как-то слишком недвусмысленно молчала в машине. Теперь-то я понял почему.

– Почему?

– Потому. – Он перегнулся над столом и поцеловал меня в губы. – Потому, Эле. Но тогда мне было очень не по себе. Особенно когда в отеле я попытался проверить, знаешь ли ты французский, ведь в салоне ты только кивала и не произнесла по-французски ни единого слова.

– Надо же!

– Да-да! И у меня зародились всякие сомнения по поводу Брунсберри. Он же ведь сам формулировал завещание, и там однозначно сказано насчет того, кому отойдет замок в случае моей смерти. А уж когда рухнул карниз, а ты не прошла под ним, как будто знала, что он рухнет, вот тогда-то мне стало окончательно страшно. Но тут материализовался Брунар, начал обвинять тебя, а из ванны вышла «финская кузина»! Мне показалось, что от страха я схожу с ума. Может, я действительно плохо говорю по-французски, но понимаю-то хорошо, и обвинения Брунара на твой счет еще больше укрепили мои сомнения в Брунсберри. Даже кузина из ванной не произвела на меня такого впечатления!

– И это правильно, Майкл, – усмехнулась я. – Когда я впервые увидела настоящую Линну, это было как дежа-вю: банный халат, полотенце на голове и очки.

– Между прочим, в том же халате, правда, с красивыми локонами вместо полотенца, она нас и встретила, когда меня к ней привез Никс.

– Ой, расскажи! Как он тебя нашел?

– Подожди, подожди. Все по порядку. Страх страхом, но я должен был во всем разобраться и притом жутко хотел тебя. Потому мы и поехали к тебе.

– Пожалуйста, не вспоминай эту сцену, Майкл. Это было отвратительно! Лучше сразу про Никса и Линну!

– Согласен, Эле, отвратительно. И мне очень стыдно. Знаешь, мне и тогда было жутко стыдно и, захлопнув за собой дверь, я уже хотел позвонить и извиниться, но вдруг на лестнице увидел Никса! Естественно, я тогда вовсе не знал, кто он, но не запомнить эту фигуру из самолета было просто невозможно! Я больше не сомневался: Брунсберри! Встреча в самолете – случайность, но остальное – спланировано, точно! Вот сейчас здесь он меня и прикончит! Я улыбнулся и поприветствовал его первым. Он оскалился и спросил о моем здоровье. Я пролепетал: спасибо, очень хорошо! – и так припустил с лестницы, что, пожалуй, побил рекорд, достойный Гиннеса.

Только в машине я перевел дух, но тут же сообразил, что и шофер очень даже может быть человеком Брунсберри. Однако все обошлось, он доставил меня в «Павильон». Больше всего на свете в тот момент я сожалел, что у меня нет с собой оружия. Я бы точно вышиб из Брунсберри мозги! Что ж, воспользуюсь каминными щипцами! Я влетел в свой номер, перепрыгнув через карниз. Никого! Прихватив эти самые щипцы, я ринулся в номер Брунсберри. Пусто! Проклятье! Я вернулся в свой, раздумывая, не позвонить ли в полицию.

– Ну и что бы ты сказал им?

– Вот именно, ты умница, Эле. Поэтому для успокоения я решил проинспектировать бар в своих апартаментах. Обнаружил там виски, начал отворачивать крышечку, стук в дверь. Войдите! Входит Брунсберри, по-свойски подмигивает мне, как ровне, и, ни слова не говоря, бросается к телефону. Что это значит?! – кричу я. «Ох, только бы все получилось, мистер Уоллер», – говорит Брунсберри и что-то там включает в телефоне. И мы слышим голоса: «Вот видишь, как хорошо, что мы не отправили курьера», – мужской, довольно знакомый. «Куда уж лучше, – возражает женский и тоже ужасно знакомый, – надо было сразу действовать, а не устраивать истерики». «Слушай, я старый человек, а когда валятся карнизы…» «Короче, что ты собираешься делать? А то мне давно пора смывать, все отвалится…» «Вырастут, не зубы! Это же просто провидение!» «Эта гадость?» «Главное, что это гуашь, а не масло!» «Ты о чем?» «Это же бумага, спереди стекло, сзади…» Тут что-то зашуршало, и я спросил: что это, Брунсберри? Он поморщился и помахал рукой. Мужской голос произнес: «Теперь осталось посильнее шарахнуть, чтобы разбилось стекло…» Раздался щелчок. Я в недоумении посмотрел на Брунсберри. «Короткая пленка, старая модель, – сказал он и потер руки. – Мы их поймали, мистер Уоллер! Звоним в полицию, у нас есть все доказательства!» Какая полиция, Брунсберри? Вы спятили? – сказал я. У меня предвыборная компания, и пусть тысячу раз буду прав я, я не могу позволить себе сейчас никаких судебных процессов! «Но ведь заговор налицо, мистер Уоллер. Они хотят убить вас этой картиной, вы же слышали: шарахнуть стекло». Допустим, сказал я, отхлебнул виски прямо из горлышка и потребовал объяснений.