Текст книги "Сталкерша (СИ)"
Автор книги: Натали Бэнкс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Глава 8. Прошлая жизнь 8.2
Слово «обезьянник» я до этого только слышала, да и то в кино. Впрочем, «сервис» здесь на высшем уровне, и «скот» содержится раздельно. Так что пресловутый обезьянник вместе со свистящим и воняющим быдлом, которое тут временно квартируется, остается позади, и меня конвоируют в «путанник», как я его сразу нарекла.
К сожалению, папочку придется ждать отнюдь не в компании лакшери девочек, которые сопровождают и ублажают топовых мужиков, а банальных трассовых шлюх низшего пошиба.
Одна из дам с очень низкой социальной ответственностью лежит на затертой лавке со следами плевков, которая даже на нары не тянет, и распевает похабные частушки. Голос у нее сильный, а слух отсутствует, так что уши вянут у всего отделения. Деваха примерно моя ровесница, но ширококостная и способная с легкостью укладывать шпалы в свободное от основной работы время. Смотрит на меня поросячьими голубыми глазками, которые утопают в румяности щек, и ухмыляется, продемонстрировав далеко не полный зубной ряд.
Вторая стоит у решетки и, судя по совсем не непрезентабельному внешнему виду, работает за еду. Или скорее за дозу. О том, что она метадоновая наркоманка, живописуют исколотые чуть ли не до гангрены руки. Иссохшая и непромытая, как и все наркоманки с внушительным стажем и букетом сопутствующих заболеваний, она представляет собой особь неопределенного возраста ─ ей может быть как тридцать, так и пятьдесят.
Вызвался посадить меня в клетку как раз дрищеватый полицай, которому я выразила свое крайнее пренебрежение. И что-то мне подсказывает, что это не к добру. Не думаю, что получу дубинкой по почкам, ведь бить без синяков и увечий все-таки невозможно, но какую-нибудь гадость этот тип с прыщавой шеей вытворить может. Что ж, за все надо платить, а сегодня я получила почти двойное удовольствие. В первый раз, когда отомстила этой гадине за то, что отняла у меня Диму, а второй ─ когда отыгралась на менте. Хотя масштаб этих двух приятственностей несопоставим.
Разворачивает меня спиной к себе, приложив грудью об решетку, и расстегивает только один браслет.
─ Поаккуратнее! ─ шиплю я, пытаясь восстановить дыхание и потирая ушибленное место.
─ Раздевайся до трусов! ─ заявляет он.
─ Чего? ─ переспрашиваю я сатанея. Он вообще понимает, с кем связался? Он же парашу языком отмывать будет!
─ Со слухом проблемы, шаболда? Я сказал, платьишко снимай!
─ Не буду я ничего снимать! ─ цежу сквозь оскаленные зубы. Если тронет меня хоть пальцем, я этот палец отгрызу.
─ Я тебе сейчас почки отобью! ─ угрожает он, поигрывая дубинкой.
─ Не посмеешь! ─ рявкаю я, больше злая, чем напуганная.
─ Светка, покажи ей, как я вас наказываю! ─ орет он одной из шлюшек.
Та, что валялась на лавке с ногами кверху и горланила частушки, встает, поворачивается спиной к решетке и задирает юбку. Обширная филейная часть покрыта огромной иссиня-черной гематомой, которая расползается на ляжки и, наверное, живот. Я спокойно отношусь к увечьям, но этот синяк внушает и заставляет принять его угрозы всерьез.
─ Ты за это ответишь! ─ угрожаю я в ответ.
─ Ага, разбежался! ─ скалится он. ─ Разделась живо! Или тоже весь зад посинеет.
Я настолько горжусь своим телом, и к тому же лишена комплексов напрочь, что готова раздеться посреди улицы и войти в метро в час пик, но в то же время я слишком уважаю себя, чтоб вот так просто раздеться перед каким-то мусором. А еще я уверена, что папочка не спешит сейчас мне на выручку так, что тормозной след горит, и до того момента, как он соблаговолит меня вызволить, надо как-то сохранять здоровье и красоту этого самого тела.
Дергаю молнию под подмышкой, стаскиваю платье через голову и протягиваю ему. Мент бесстыдно рассматривает меня, чуть ли не причмокивая. Вскоре этого уже мало, и он начинает тыкать в меня кончиком дубинки. Тычки несильные и не поднимаются выше груди, но унизительные. Я молчу, сжав зубы ─ сейчас нельзя выпускать фурию. Иногда нужно затаиться, чтоб потом напасть из засады и отделать недруга так, чтоб мало не показалось. Я стою словно статуя, гордая и недвижимая, и безропотно принимаю тычки, а воображение уже рисует картину того, как он будет облизывать носки моих туфелек, чтоб я его в такой же клетке не сгноила.
Поглумившись вдоволь, мент открывает камеру, вталкивает меня внутрь и пристегивает второй браслет к решетке с таким расчетом, чтоб я не могла даже сесть. К слову, стою я на шпильках, и туфли у меня «Мэри Джейн» с ремешками над щиколотками ─ без рук снять я их не могу.
─ Эй, ты что творишь?
─ Заткнись, пока коленками на горох не поставил! ─ лыбится он.
Посмотрев на меня еще пару минут, закидывает дубинку на плечо на манер автомата и шагает прочь, насвистывая что-то мерзотно веселенькое.
─ Эй, красавица, за что тебя так? ─ даже как-то сострадательно спрашивает наркоманка.
Мне противна ее жалость. Себя бы пожалела! Я через пару часов выйду отсюда, а она через месяцок сдохнет от передоза или сепсиса.
─ В морду ему плюнула! ─ бросаю я и отворачиваюсь к решетке, с которой мы ну просто сроднились.
Шпалоукладчица с отбитой филейкой встает и начинает громко хлопать в ладоши и басить:
─ Вот огонь, девка!
─ Рады радовать, ─ ухмыляюсь я, немного тронутая ее детским восторгом.
─ Тебе как помочь-то? ─ спрашивает сердобольная.
─ Заткнуться, а то голова болит! ─ огрызаюсь и гордо расправляю плечи.
Стою и напеваю про себя «В интересах революции» «Агаты». Первый раз, потом второй…десятый…двадцатый. Пошел второй час заключения, и просто переминаться с ноги на ногу уже не помогает. Мышцы немеют. Я весь день могу проходить на каблуках и даже отплясать на них, но стоять совсем другое дело, от этого мышцы быстро выходят в тираж.
─ Эй, голосистая! ─ зову я. ─ Помоги туфли расстегнуть!
Несмотря на мою грубость, девица простодушно подходит, наклоняется, расстегивает ремешки и снимает с меня туфли мучений. Мне хочется плакать от облегчения. Лучше, чем секс. Со Стасом так уж точно!
Мое великое стояние у решетки все продолжается. В голове совсем иссяк репертуар «Агаты Кристи», а это значит, что прошло уже часов пять точно. Ноги еще держат, но мочевой пузырь, который жжет огнем, уже не грани. Обделаться на себя будет совсем недостойно гордой красотки.
Эти две сидят рядышком и смотрят на меня собачьими глазами. Наверное, Жанна д’Арк чувствовала себя примерно также. И она точно обделалась на костре, просто ей да и всем остальным было плевать на такую мелочь.
Пока я раздумываю, что менее позорно – обписаться на месте или позвать мерзкого полицая, он является сам с моим платьем в руках.
─ Макеева, за тобой приехали!
─ Почему раньше не приехал? ─ спрашиваю я у отца, пытаясь попутно убить его взглядом. Если б это было возможно хотя бы в теории, он бы уже был труп.
─ Пристегнись, ─ выдает вместо ответа, и я понимаю, что это еще вопрос, кто из нас готов рвать и метать от злости сильнее.
Накидываю ремень ─ лишь бы поскорее уехать отсюда, добраться до дома и там отмокать под душем часа два, не меньше. Может, быть лесбой не так уж и плохо? Все меньше мужиков-узурпаторов в жизни!
─ Ты хоть знаешь, как со мной там обращались? ─ пру я на свое любимом бронетранспортере.
─ Мне все равно! ─ ревет он, не отрывая глаз от дороги. ─ Ты в любом случае это заслужила за то, что вытворила!
─ Подумаешь! ─ скрещиваю руки на груди и откидываюсь на спинку.
─ Что с тобой творится, Маш? Я тебя нормальным человеком растил, а теперь вижу, что где-то сильно недоглядел.
─ По-моему нормально воспитал, не считая бесконечной муштры! ─ выкрикиваю я и отворачиваюсь, не желая продолжать разговор.
─ Ты же будущий медик, а в тебе гуманности ни на грош! А это профнепригодность и неважно насколько у тебя цепкий ум и твердая рука!
Приехали! Начались байки про гуманность! Может он и гуманен в своем кабинете или за операционным столом, но с близкими лютый зверь, который мучит поизощреннее того полицая.
Я закидываю «убитые» ноги на приборную панель и начинаю вычищать грязь из-под ногтей. Так меня поваляли и потаскали сегодня, что моя маникюрша будет в шоке от того, во что превратились мои пальцы.
─ Ты меня очень разочаровала! ─ продолжает распекать он. ─ Ты хоть осознаешь, что девушка могла ослепнуть?
─ А что, не ослепла? ─ спрашиваю ехидно, желая разозлить его еще сильнее. Сегодня мне терять уже нечего, так что кидаюсь во все тяжкие и иду ва-банк.
Грубым жестом сталкивает мои ноги с приборки, а я одариваю его ненавидящим взглядом. В общем, обменялись любезностями.
Если не вложил в меня ничего человеческого, нечего сейчас жаловаться, что я такая не эмпатийная выросла. Сам же всегда повторял: «если у тебя есть цель, мне не важно, как ты к ней придешь. В лепешку расшибись, а сделай!». Вот я и иду к цели, проламывая лбом бетон, используя любые форточки, через которые можно пролезть, и протаскивая себе через колючую проволоку. За это качество благодарю его здесь и сейчас, но как воспитатель и уж тем более, как папа девочки он отвратителен.
─ Зачем ты это сделала? ─ спрашивает холодно, для галочки.
─ Она парня у меня отбила! ─ выбираю я ложь очень близкую к правде.
─ И что? Мужиков в мире мало осталось? ─ усмехается он.
─ Просто он мне нравится очень, ─ начинаю объяснять я, а потом круто меняю тему: ─ Что теперь со мной будет?
─ Я договорился с семьей твоей жертвы. Принес наши самые искренние извинения и подкрепил их денежной компенсацией на лечение. Так что они не будут писать на тебя заявление.
─ И на этом спасибо! ─ восклицаю я.
Благодарности я не испытываю. Это самое малое, что он может сделать, чтоб искупить вину за мое одинокое, несчастливое детство.
─ Не «спасибо»! Будешь все лето санитаркой у меня работать! Отработаешь все до копейки!
─ Можно я сразу наличкой отдам? ─ продолжаю жалить я. Но это без толку ─ я оса, а он носорог.
─ Нет, только трудом! И если еще что выкинешь в том же духе, отправлю на Кантчикову дачу лечиться! Мы поняли друг друга?
Отвлекается от дороги и пытается сгнобить меня взглядом. Я делаю вид, что подчинилась и послушно киваю.
Глава 9. Эта жизнь. 9.1
Лежу в приятно-горячей ванне и, испытывая муки совести за то, что телу так хорошо, глазами ощупываю шикарную ванную комнату в поисках чего-то, чем можно нанести себе физический урон ─ одергиваю себя своим же мысленным поводком. Я обещала Марку, что больше даже заусенец себе не сорву в «воспитательных» целях.
До сокрушительного полета над гнездом кукушки мне и в кошмарном сне не могло привидеться, что я причиняю себе, такой любимой и оберегаемой, вред. Тело ─ это храм. Так я раньше думала. Оно должно быть прекрасным, даже если набито сгнившей ветошью. Самые дорогие платья, косметика, процедуры, духи ─ все, чтоб холить и лелеять себя в физическом аспекте. Я всегда себя выпасала: не тянула в рот всякой гадости, боролась с целлюлитом, которого у меня не было, пыталась предотвратить появление морщин, решив, что если что, сразу побегу делать круговую подтяжку.
Как же часто мне говорили, что нет такой расплаты, которая перекрыла бы чудовищность моего поступка. Но знали бы они, что прежня я поплатилась за свое преступление против человечности самым дорогим, что тогда имела. Не знаю как тюрьма, а психушка убивает физическую красоту очень быстро ─ тебя бьют, пичкают фармой, от которой ты угасаешь морально и физически, и плохо кормят.
Мне повезло. Я провела в том аду слишком мало, чтоб не суметь восстановиться ─ я скорее потеряла лоск. Но случилось кое-что пострашнее ─ мой больной разум полностью переформатировался. Я стала ненавидеть свое отражение в зеркале. Впрочем, я почти не видела там себя. Это был Дима. Была бабушка. Иногда ─ отец…Мне стало казаться, что если бы я не была изначально такой красивой, то и такой дрянью бы не стала. Конечно, у меня была кишка тонка, чтоб тотально изуродовать себя, но наказаниями я не гнушалась. Я шинковала себя бритвами, могла прищемить палец… К тому же физическая боль хоть и ненадолго, но перекрывала душевную.
Вновь одергиваю себя усилием воли, запрещая разуму блуждать. Теперь заботиться о себе все равно, что заботиться о Марке. Теперь моя задача его не подвести и сделать все, чтоб ему не было больно в наших отношениях. Задачка еще та! Я же не знаю про нормальные отношения ничего! Умею только пачкать, портить марать, рвать и распылять на атомы. Если так подумать, то за свою жизнь я ничего не создала, зато сколько всего поломала…
Щелчок входной двери. Шаги ─ уверенные, но мягкие, какие-то слишком кошачьи для мужчины. Я расплываюсь в улыбке и, чуть приподнявшись над водой, гипнотизирую дверь ванной ─ сердце улетает в пропасть от радостного предвкушения.
─ Вот ты где! – улыбается Марк, проскользнув внутрь.
Хорохорится, силится быть легким и веселым, но я вижу, что ему сейчас худо ─ мой глаз натренирован выцеплять боль. Чувствую ее как служебная собака наркоту.
Зависает надо мной, опершись ладонями о бортики ванны. Я обвиваю шею Марка мокрыми руками и оставляю совсем нежный и тонкий поцелуй на кончике носа. Наши отношения напоминают контрастный душ ─ щемящая нежность сменяется приступами сжигающей страсти. И то и другое для меня в новинку ─ никогда не была щедра на нежности, да и страсти мои были ненастоящими какими-то.
Садится на пол и укладывает взъерошенную голову на бортик ванны. Я оставляю еще один мокрый и нежный поцелуй на лбу и принимаюсь перебирать пальцами светлые, вьющиеся от влажности волосы ─ мокро не только здесь, но и на улице: дождь промочил его одежду и подарил милые завитки, которые вкупе с зелеными гипнотическими глазами делают Марика невероятно манким в своей растрепанной естественности.
─ Хочешь присоединиться? ─ предлагаю я, готовая окутать его своим прогретым в горячей воде телом.
─ Давай в другой раз! ─ вздыхает он. ─ Мне нужно немного прийти в себя после сегодняшнего. Вроде правильно поступил, а все равно чувствую себя гадом.
─ Может, потому, что этот разговор полагался мне?
─ Нет, такой разговор с тобой меня бы убил! ─ отвечает Марк, заставив меня почувствовать себя еще более виноватой. Я его не заслужила!
Не оборачиваясь, тянет ко мне руку, и мы сцепляем пальцы ─ мои мокрые и горячие, а его идеально сухие и холодные.
─ Все было плохо, да?
─ Да! Она так плакала и умоляла остаться. Падала на колени, а я все поднимал ее и просил так не унижаться. Кошмар!
В горле пакостный ком. Но это даже хорошо ─ это признак того, что я становлюсь человеком. Еще некоторое время назад я бы дико радовалась страданиям его случайной жены. Теперь я совсем не рада, что разбила семью ─ неважно, что это был своего рода притворный брак. Для нее все было по-настоящему.
─ Что теперь? ─ спрашиваю я, приложившись к его лбу губами с таким трепетом, будто весь он святыня.
─ Я подам заявление в понедельник. Детей и общего имущества у нас нет, так что разведут быстро, даже если Света против.
─ Хорошо, что ты все ей рассказал! ─ утешаюсь я хотя бы правильностью поступка.
─ Правильные поступки болезненны иногда, но мы все равно должны стараться поступать правильно, ─ говорит Марк устало и меняет тему: ─ Как тебе новая квартира?
─ Тут круто! ─ выдаю я и тут же включаю «трусиху»: ─ Но можно было бы снять что-то попроще.
─ Мне показалось, что это хороший вариант для совместного начала. Светло и просторно.
─ Не могу поверить, что мы теперь живем вместе.
─ Маш, расскажи мне про свою семью! ─ просит Марк. Такая простая просьба, но почти невыполнимая для такой социопатки, как я.
─ У меня нет семьи! ─ отвечаю я вполне правдиво, хотя, теперь Марк ─ моя семья.
─ У всех есть. Ты спрашивала, хочу ли я знать, что ты натворила. Так вот, я хочу все о тебе знать, но давай начнем сначала. Мы же все родом из детства, а там самое важное ─ родители. Расскажи мне про них.
─ Мама бросила нас много лет назад.
─ Бросила отца?
─ Нет, нас. Растворилась в закате и все! Предпочла семье горячего африканца. Может, она тоже была психически нездорова. Не знаю, ─ выталкиваю я, борясь с желанием уйти в себя или хотя бы под воду.
─ Тебя растил папа?
─ Да! И бабушка. Хотя он и запрещал бабушке меня портить и баловать.
─ Чем же она тебя портила? ─ не понимает Марк, который сто процентов рос в дружной и любящей семье.
─ Типичными бабушкиными портилками! Пирожками и развлечениями.
─ Твой отец строгий, да?
─ Да, как бригадный генерал. С одной стороны, он видел во мне мамины черты, и это его злило, а с другой, все же видел временами и свои проблески, и тогда начиналась бесконечная муштра. Он изживал во мне ее и пытался слепить свою копию.
─ И некому было тебя пожалеть?
Он поворачивается так, чтоб видеть мои глаза, и наши взгляды сцепляются. Марк утешает меня, а я хватаюсь за этот ласкающий взгляд, как за спасательный круг. Возможно, если б кто-то на меня смотрел так с детства, я бы не стала такой бездушной.
─ Нет, ─ признаю я, чувствуя себя маленькой и ничтожной.
─ Когда ты последний раз общалась с отцом?
─ Целую жизнь назад.
─ Ты так сильно обижена на него?
─ Нет, просто я для него умерла после того, что случилось!
─ Маш, так не должно быть! Он твой отец, и ты должна хотя бы попытаться с ним помириться, ─ говорит Марк ласково, но твердо.
─ Я бы хотела попробовать, но он даже говорить со мной не станет! ─ уверяю я.
─ Я помогу тебе! ─ обещает он и, поднявшись, зовет: ─ Иди сюда!
Я поднимаюсь из воды, и Марк обнимает меня, наплевав, что с моего тела ручейками сбегает вода. Смотрит, вновь магнитя своими лучащимися золотыми искорками глазами. Так выглядит доброта. В моих глазах никогда ничего не искрилось. Целует меня и гладит по мокрым волосам. Жалеет, утешает, заполняет своей нежностью и добротой дыры, которыми испещрена моя душа.
Глава 9. Эта жизнь. 9.2
─ Я живу с парнем, ─ выдыхаю я, и у психопатологини на том конце «Зума» запотевают очки.
Зажмуриваюсь как в ожидании пощечины; руки мерзковато подрагивают, как алкоголички, у которой отобрали стакан. Кажется, что сейчас она сбросит вызов, наберет санитаров и за мной приедет наряд мальчиков в белом. Для уверенности сжимаю кончиками пальцев краешек его футболки, надетой на удачу.
─ Давно? ─ уточняет холодно, одарив меня взглядом, который с успехом заменяет публичную порку.
С ответом медлю, оценивая какая ложь сработает мне на руку лучше, а потом вспоминаю прекрасного в своей бескомпромиссной честности Марика и выкладываю правду:
─ Уже месяц!
─ И квартиру получше сняли? ─ спрашивает, оценив кухонный гарнитур на заднем плане. Он новый, светлый и без снующих по поверхностям тараканов. Я определенно оседлала социальный лифт.
Утвердительно киваю.
─ И как вы воспринимаете вашего нового…, ─ запинается и продолжает совершенно старорежимным и неподходящим в данном контексте словом: ─ …друга?
─ В смысле как? ─ включаю я режим «дурочка обыкновенная», хотя понимаю к чему она клонит.
─ Он для вас отдельная личность, или вы примерили на молодого человека образ Димы?
─ Нет, Марк ─ это Марк, ─ говорю я уверенно, а уголки губ помимо моей воли растягиваются в благостной улыбке.
Заметила и скривилась ─ завистливая стерва! Сидит и молчит, не зная, что сказать. Только распекать меня и может. Хотя можно не удивляться ─ смысл ее работы ругать за деструктивное мышление и такие же действия. И когда мне первый раз в жизни удалось что-то создать, а не разрушить, у мадам оплавились все микросхемы.
─ Курс лекарств закончили? ─ наконец спрашивает она, поджав губы и достигнув почти полного сходства с Шапокляк.
─ Да, ─ выдаю очередную порцию правды.
Я хотела принимать таблетки пока печень не откажет, но Марк отговорил меня от этой суицидальной затеи, убедив, что мы все переживем.
─ И как? Ярко галлюцинируете?
─ Нет! ─ морщусь я.
Я вообще не галлюцинирую. Вообще. Это странно. Это удар под дых. От этого страшно. Страшно потому что в любой момент накатит с новой силой, а ты даже не будешь готова. Стоп! К этому не подготовишься. Оно просто наваливается и начинает душить, топить, рвать когтями. Сама виновата. Был рубеж, который нельзя было переходить. Черта, которая отчеркивала точку невозврата. Точка невозврата потому так и называется: преодолев ее, уже ничего не изменишь. Я бы сейчас собственной крови и даже жизни не пожалела, лишь бы вернуться на несколько лет назад и привести себя прежнюю в чувство.
─ С чем вы это связываете?
─ С тем, что мне помогает очень хороший человек. В моей жизни нет страстей. Она сейчас очень проста: я люблю его и все.
─ А себя любить позволяете?
─ Да, хоть и не заслужила! ─ отвечаю я и дивлюсь, что ни разу за весь сеанс не соврала, хотя обычно предпочитаю заметать все неприглядное под ковер.
─ Что ж, Мария, раз ваше душевное состояние, как я вижу, стало более стабильным, то думаю такие отношения вам на пользу. Ваш парень, кстати, не страдает какими-либо психическими расстройствами?
Я мало, что знаю о Марке ─ он предпочитает говорить обо мне, а не рассказывать о себе, ─ но уверена, что он точно здоров. Хотя тяга к психбольным женщинам тоже может считаться психическим расстройством, но это спорно.
─ У меня появилась идея. Мы… Я хотела сказать, что я подумала, что знаю, как могу помочь нашей терапии.
─ Что же вы придумали? ─ спрашивает она с легким недовольством моей самодеятельностью.
─ Я хочу попытаться помириться с отцом. Ну или хотя бы попробовать с ним поговорить.
─ Думаете, вы готовы к такому серьезному шагу? ─ Смотрит на меня поверх очков. Строго так смотрит.
─ Я хочу попробовать! ─ упрямо повторяю я тоном Марка.
─ Вы сделаете это, даже если я такое решение не одобрю? ─ спрашивает она, уже зная ответ.
─ Да!
─ Вы должны быть готовы к тому, что он даже трубку не возьмет.
Я это знаю, но боюсь не бесконечных гудков, а его скупого «да!», после которого я не буду знать, что сказать и начну бормотать что-то бессвязное и мазать сопли по лицу.
─ Я готова к любому варианту! ─ уверяю я её. По крайней мере, мне так кажется после того, как я несколько дней крутила в мозгах любые возможные реакции.
─ Попробуйте! ─ сдается психопатологиня.
Беру телефон и дрожащими пальцами листаю список контактов. Хочу сделать это пока Марка нет дома. Чтоб потом можно было замести остатки разбитого сердца на совок, спрятать их и сделать вид, что я в порядке.
Нахожу нужный контакт ─ номер помню наизусть, но почему-то так его и не стерла. Контакт записан просто и грубо. Не «папа» и даже не «отец». Просто «Макеев». Почти поддаюсь приступу трусости, но обещание, данное Марку, не позволяет зарубить начатое еще на корню. Это как прыжок веры с небоскреба ─ сердце замирает, дышать нечем, а падение длится бесконечно. А я всего лишь «тыкнула» на дозвон. Это как открыть ящик Пандоры ─ там не только мои горести, но и его.
─ Да, ─ доносится до меня на последних секундах дозвона, и сердце кровавым куском улетает с обрыва. Его голос такой же, каким я его запомнила. В нем даже металла и нажима меньше не стало.
Молчу, потому что слезный ком перекрыл горло.
─ Я слушаю! Говорите! ─ требует он; я глотаю слезы.
─ Пап, это я! ─ наконец выдавливаю я, почти мертвая от беспокойства.
─ Маша? ─ переспрашивает он, и весь металл куда-то уходит.
─ Да! ─ заставляю сказать себя я.
─ Чего тебе надо? ─ рявкает он, разрушив все мои робкие надежды на примирение.
─ Я поговорить хотела, ─ мямлю я.
─ Нам не о чем говорить, ─ отрезает он, но трубку не вешает. Я хватаюсь за эту соломинку, зная что сейчас она обломится.
─ Пап, прошу тебя! ─ умоляю я и использую последний аргумент: ─ Я изменилась, стала другой!
─ Такие, как ты, не меняются, ─ возражает он, и я ощущаю в его голосе огромную усталость.
─ Пап, я знаю, что ты сильно злишься из-за того, что я сделал. – Мне сложно говорить, потому что слезы льются потоком. ─ Я просто хотела сказать, что мне жаль. Прости!
Я намереваюсь повесить трубку, но он будто это понял, и пространство разрывает одно лишь слово:
─ Подожди!
─Да!
─ Где ты сейчас?
─ Я не в Москве!
─ У тебя все нормально? Ты не в бреду сейчас?
─ Нет! Я чистая. Не в бреду и не под таблетками. Я встретила человека, который мне помогает.
─ Мы можем встретиться, когда вернешься, ─ предлагает он, и мои губы растягивает безумная улыбка.
─ Я не могу так сразу вернуться, но когда буду дома, я к тебе приду!
─ Я буду ждать! ─ обещает он и отключается.
