Текст книги "Журнал Наш Современник №5 (2002)"
Автор книги: Наш Современник Журнал
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Или:
Когда мне снилось это чудо?
Река – дороги дальний след,
Луна – серебряное блюдо,
А звезды – россыпи монет.
А вот и еще – просто пейзаж, просто картинка осени:
Приглушая август и светля,
Осень ловко, словно молодица,
Стелет на окрестные поля
Покрывало выцветшего ситца.
Живописно, зримо. Словно не пером писано, а кистью... А в стихотворении, что рядом, уже не краски, а тонко переданное чувство доверия и благодарности, возникшее между человеком и табунком лошадей:
Лошадки к хлебу тянутся,
А сами,
Игривость безыскусную храня,
Исподтишка
Чуть влажными глазами
С лукавинкой косятся на меня.
...Неплохо, вроде бы...… Но нет, хочется большего:
Я колдую над строкою,
Тороплю ее в полет
И казнюсь, что под рукою
Колдовства недостает.
Похвальная неудовлетворенность сделанным, порою – не далее, чем вчера; неудовлетворенность, присущая истинным поэтам! И она обещала новые художественные открытия, особенно в лирике.
Но… случилось непредвиденное: на страну девятым валом накатился “гиблый блуд перестройки”. Так определил поэт-солдат Михаил Борисов начавшуюся в середине 80-х трагедию контрреволюционного переворота в Советском Союзе задолго до того, как организатор и вдохновитель его М. Горбачев на семинаре в Американском университете в Турции (1999 г.) расшифровался наконец: “Целью всей моей жизни было уничтожение коммунизма. Именно для этой цели я использовал мое положение в партии и в стране”.
“Уничтожение коммунизмз...” значит, уничтожение таких носителей его, как Михаил Борисов... Интуитивно уловив намерение Иуды, поэт в предисловии к своему “Избранному”, вышедшему в свет в 1999 году, с достоинством русского солдата-Героя заявил: “Лично для меня воцарившееся ныне время, а также сопутствующие ему железные тиски беспредела и хаоса сразу переросли в настоящую трагедию. Как в общем и для многих моих ровесников. Мы ведь родились, выросли и состарились вместе с Советской властью, были свидетелями возмужания Отчизны, ее смертельной схватки с фашизмом, ее возрождения из пепла”.
Для выражения чувств, переполнявших его с этого времени, требовалось иное, более грозное оружие – публицистика, исполненная гражданственности, патриотизма, высокой нравственности. И он этим оружием овладел! Перевертыши, предавшие и Советскую власть, и партию, ненавистны ему до омерзения:
Встает из мглы угрюмый лицедей,
Беснуется, как может и как хочет,
И на брусчатке старых площадей
Над нашими святынями хохочет.
Он снова всемогущ и многолик,
Его напор
Атаки танков горше…...
Это какой же болью должна болеть душа поэта-солдата, чтобы разрушительный напор лицедеев, наглость, ставшая их девизом, показались ему “атаки танков горше”?
А что народ перед лицом этой наглости? Народ великой страны? Народ, совершивший социалистическую революцию; за 15—20 лет после нее научившийся делать танки и самолеты; сломавший хребет науськанному на него Европой завоевателю, за 10 лет преодолевший послевоенную разруху, перегородивший плотинами могучие реки, распахавший неоглядную целину, создавший, в ответ на вызов США, атомную бомбу; первым с планеты Земля врубившийся в кос-мос?
Что же народ?.. Такой вопрос не мог не встать перед поэтом. И вот его ответ, полный горечи и сожаления:
По всей стране моей народ
На адском мечется изломе.
Мечется...… на изломе... на адском изломе! “Преувеличение!” – скажет тот, кто устроился уже у корыта.
“Нисколько!” – отвечу я. Поэту-солдату с высоты его подвига (имею в виду психологическую, нравственную высоту) виднее. И я верю ему!.. Да и сам не слепой. Мечется народ, сбитый с пути, по которому шел 75 лет, мечется, не в силах понять логику случившегося, мечется, готовый что-то предпринять, но не знающий – что...
Новоявленные буржуи, среди бела дня ограбившие его и усевшиеся ему на шею, а вместе с ними их ставленники во власти, презрительно кривя рот, говорят:
“Плохой народ! Пьет, ворует, разбойничает, убивает... Дети его беспризорничают, занимаются проституцией... Это при живых-то родителях! Стыд, позор!” – кипя возмущением, восклицают они.
Что мог бы ответить народ на это, если б он мог ответить? То есть если бы ему дозволили раскрыть рот перед телекамерой, как это позволяется ежедневно, по секундам немерянно, Немцову, например, Жириновскому, Швыдкому, Познеру, Хакамаде и др.; если б хитроумный и вездесущий Шустер благоволил народу так же, как названным выше выходцам из народа?
Боясь не уложиться в отсчитанные ему в телешоу “Свобода слова” 25 секунд, народ для ответа на облыжные обвинения извлек бы из национальной копилки мудрости всего лишь четыре слова:
– Что посеешь – то и пожнешь!
И был бы прав!
Вспомните, что вы посеяли, господа? Социальное неравенство, эксплуатацию человека человеком, безработицу, безнравственную масскультуру, сексуальную революцию – щедро посеяли, перекрестным способом – и ждете, что взойдут цветы всеобщего счастья и благоденствия.
– Не взойдут, – отвечают вам те, кто еще способен мыслить, отличать черное от белого. – Не взойдут, потому что народ, в национальном масштабе, это уже “проходил” и хорошо знает (а генетической памятью – помнит), какими всходами “радовал” его дедов и прадедов подобный посев. И помня, пятиться назад не захочет.
Пока же он пребывает в растерянности и разброде, демонстрируя своим поведением реальные всходы, а не те, какие рисуются в воображении новоявленным хозяевам жизни. Поэт, умудренный суровым опытом войны, чутко уловил это состояние народа:
Ордынским одурманенным угаром,
Народ
Толпе разгульной стал сродни.
На первом месте здесь, как и следует быть, причина, на втором – следствие: “одурманенный... стал”. Но если “стал”, то, значит, не был таким, не был “толпой разгульной”. Стал ею только в эти “перестроечные” годы; стал, вдоволь хлебнув “дурмана” предательства, лжи, воровства, пьянства, наркомании, проституции, заказных убийств, детской беспризорности, нищеты – то есть всего того, что надежно обеспечивается фундаментальным законом капитализма: “Человек человеку волк”.
Поэт назвал этот угар “ордынским”. Наверное, справедливо, хотя такого разврата – изощренного, публичного, на глазах у детей – уверен, не знала и Орда.
Задыхаясь в этом “угаре”, поэт начинает терять веру в то, что в конце концов, он, угар этот, будет развеян ветром народного возмущения, материализующегося пока только в вопль: “Доколе?”
Слабее становится вера во мне
Под гнетом сомнений и боли,
Пока одиноко плывет по стране
Тягучее слово: “Доколе?”
Повсюду дурит настоящий Содом,
По-хамски хохочет Гоморра...
Что будет с Россией,
Когда мы уйдем,
Последняя рухнет опора?
“Мы” – здесь, по замыслу автора – ветераны войны, солдаты Победы. Но нам, читателям, за этим “мы” видятся не только солдаты, но и все военное поколение. Да, оно делилось на две почти равные половины – фронтовиков и “тружеников тыла”, но на деле являло собой крепчайший монолит, раздробить который не мог даже такой тяжкий молот войны, каким была подмявшая под себя всю Европу фашистская Германия.
Михаил Борисов принадлежит к этому поколению. Он гордится им, называет опорой государства. Но вместе с тем и тревожится: “Что будет с Россией”, когда оно уйдет? Тревога эта разрывает его душу. Он сравнивает ее с тревогой солдат – защитников крепости, только что, с большой кровью, отбивших приступ врага и вдруг получивших приказ оставить ее.
Что это: предательство? Измена?
Мучительно раздумывая над этим, поэт-солдат приходит к неожиданному выводу: война 1941—1945 годов, хотя она и была неслыханно кровопролитной и разрушительной, не стала главным, искупающим все страдания испытанием для народа, – оно, главное, впереди. Желая довести этот вывод до сознания всех, кто оборонял крепость-Россию, поэт пророчествует:
Мы начинали, знаете, с зачета,
Нас ждет еще экзамен основной.
«Власть над душами принадлежит единому Богу» (Беседа писателя Андрея Воронцова с архимандритом Тихоном (Шевкуновым) (Наш современник N5 2002)
“ВЛАСТЬ НАД ДУШАМИ
ПРИНАДЛЕЖИТ ЕДИНОМУ БОГУ”
С архимандритом ТИХОНОМ (ШЕВКУНОВЫМ),
наместником Московского Сретенского ставропигиального монастыря, беседует писатель Андрей Воронцов,
член Общественного совета журнала “Наш современник”
А. Воронцов: Отец Тихон, приближается светлый праздник Воскресения Христова. Среди читателей нашего журнала есть и верующие, и еще не пришедшие к вере люди. Думаю, и тем, и другим будет интересно услышать от Вас, что означает для русских людей этот великий праздник.
О. Тихон: День Воскресения Христова нам напоминает об истинном предназначении человека, о жизни длиною в вечность, которая предстоит каждому из нас. Хотим мы этого или нет, верим в это или не верим, нравится нам это или не нравится, но личность человека, его душа – бессмертны. Воскресение Христово – это не просто религиозное событие, не предание о смерти и воскресении божества (что было и у язычников), а дарованное людям духовное и историческое свидетельство о бессмертии души, о том, что Сын Божий сошел с небес – “нас ради человек и нашего ради спасения”, – умер и воскрес ради нас.
А. В.: Если не возражаете, поговорим о событиях духовной жизни, которые волнуют сегодня православных, да и не только православных, людей. Они встревожены и возмущены решением папы римского Иоанна Павла II организовать в России четыре католические епархии, в то время как три православных епархии на Западной Украине разгромлены католиками и их прислужниками униатами. 22 февраля нынешнего года у ватиканского посольства в Москве состоялся массовый митинг протеста православной общественности. Но многим людям не очень ясна суть проблемы, непонятно, почему католики не имеют права организовывать здесь епархии. Существуют ли какие-нибудь договоренности на этот счет между нами и католиками? Брали ли они на себя какие-либо обязательства? Далеко не всем, даже некоторым православным и католикам у нас в стране, известно, каковы принципиальные расхождения между нашей и католической Церквами. Не могли бы Вы в общих чертах рассказать об этом?
О. Т.: Это, действительно, очень древний вопрос, уходящий своими корнями в историю. Перед тем как начать такой серьезный разговор, считаю необходимым сказать, что со многими католиками у православных добрые, теплые отношения. Сам я дружу с католиками из США, именно они подарили нам прекрасные копии Туринской плащаницы, которые каждый может увидеть у нас в Сретенском монастыре. Помню, в Америке один корреспондент подошел ко мне и сказал: “Вот видите, католики дарят вам копии Туринской плащаницы. Может быть, это и будет началом примирения двух Церквей? Ведь все проблемы, которые были между вами, возникли более тысячи лет назад, это было так давно, все уже забыто. Не пора ли объединиться и быть снова вместе?” Этому человеку было на вид лет 50, и я спросил у него: “Простите, каким браком вы женаты?” С некоторым недоумением он сказал, что четвертым. “А какие у вас сейчас отношения с первой женой?” Он ответил: “Нормальные. Мы остались друзьями”. “Что же вам мешает снова объединиться? – спросил я. – Ведь разрыв произошел так давно, все проблемы уже, наверное, забыты. Сойдитесь снова и живите вместе”. “Нет, – отшатнулся он, – это уже невозможно! У нас теперь совсем другая жизнь”. “Вот видите, – говорю, – вы не можете соединить то, что разошлось в стороны двадцать лет назад, а тут тысяча...”. Не знаю, хороший ли я ему пример привел, но в тот момент ничего другого мне в голову не пришло.
Тысячу лет назад произошло разделение. О том, какие недопустимые новшества и фантазии – от “филиокве” до индульгенций – были привнесены западной католической церковью в основы христианской веры, рассказывать долго. Сегодня католики в диалоге с православными готовы отказаться от всех своих нововведений, кроме одного – догмата о непогрешимости и главенстве папы в церкви. Здесь из области веры мы вступаем в сферу жесткой и зачастую беспринципной политики. “Подчинитесь главенству римского папы и веруйте, как вам угодно”, – вот столетиями сложившийся принцип политики папистов.
Митрополит Антоний Сурожский, архиерей, который придерживается весьма либеральных взглядов и который долгое время активно участвовал в экуменическом движении, недавно открыто заявил, что пришел к выводу, что Ватикан на самом деле стремится только к власти – власти над душами людскими и земными уделами. Мы же считаем, что власть над душами принадлежит единому Господу Богу. Вот вам и основные принципиальные различия.
Ватикан – это вовсе не только архаическое государство величиной с городской район. Это – могущественнейшее надгосударственное образование. Не прав был Иосиф Виссарионович Сталин, когда на вопрос о враждебных действиях Ватикана по отношению к СССР ответил насмешливым вопросом: “А сколько у этого Ватикана дивизий?” На самом деле у него огромная сила, огромная политическая и финансовая мощь. Вспомним хотя бы о том, что именно недооцененный Сталиным Ватикан непосредственно участвовал в разрушении Советской империи.
Вся история государства Российского наполнена непрекращающимися попытками католической церкви подчинить себе непокорную православную Россию – это и поход тевтонских рыцарей в 1242 году, Смутное время, Лжедимитрий и ХХ век, когда Ватикан и гитлеровский фашизм выступили как союзники. Для нынешнего понтифика приезд в Россию стал настоящей “идеей фикс”. Но если для Ватикана приезд папы в Москву – это исполнение многовековой мечты, то для России он означал бы падение еще одного из последних бастионов – духовной независимости Российского государства – и новый этап развала страны.
А. В.: История свидетельствует, что Запад, заключая с нами выгодные для себя договоры, легко отбрасывает их, когда почему-либо они становятся для него невыгодными. Возьмем хотя бы недавнюю историю с советско-американским договором по ПРО. Не так ли обстоит дело и с соглашениями между Православной и католической Церквами? Насколько мне известно, и понятие “Церковь-сестра”, и некие обязательства католиков не вторгаться на нашу каноническую территорию возникли благодаря Баламандскому и Шамбезийскому соглашениям, в целом, как говорят (сам я полностью их текстов не читал), выгодных для католиков и имеющих выраженный экуменический характер. Договоренности эти, очевидно, впервые были нарушены еще в конце 80-х годов, когда началась католическая экспансия на Западной Украине. Сегодня, после решения папы римского об учреждении епархий в России, на них, по-видимому, можно окончательно поставить крест. Есть ли смысл в таком случае бороться за дух и букву этих соглашений? Мне кажется, тем самым мы ставим себя в несколько ложное и невыгодное положение. Католики нам говорят: ну у вас же есть епархии в Западной Европе и Северной Америке, почему нам нельзя иметь их в России? А мы отвечаем: прихожане православных церквей на Западе – либо российские граждане, либо русские по крови. Представителей коренного населения там, мол, нет или почти нет, и вообще мы, в отличие от вас, прозелитической деятельностью не занимаемся. А если в будущем у нас появится обширная иностранная паства или мы захотим ее иметь? Не дадим ли мы повод упрекать себя в непоследовательности или двуличии? А в том, что такая паства может появиться, у меня особых сомнений не возникает. Я смотрел видеофильм о жизни английских православных (Московского патриархата), и там один священник, англичанин, отвечая на вопрос, почему он стал православным, высказался в том духе, что Православие – это чистый, незамутненный источник веры, оно ближе всех христианских конфессий к Христу, так как не подверглось никаким модернизациям, сохранило все порядки и установления древней Церкви. Такая психология близка и понятна нормальному западному человеку, предпочитающему все естественное, натуральное заменителям, в том числе и в религии. Перспективы миссионерской деятельности за границей у нашей Церкви, на мой взгляд, весьма неплохие. Так, может быть, лучше перейти от протестов, на которые Ватикан, скорее всего, даже не обратит внимания, к активной миссионерской деятельности на Западе? Я полагаю, тогда у католиков может возникнуть много проблем с прихожанами.
О. Т.: Думаю, что наша главная цель не создавать проблемы для католиков, а заниматься настоящим миссионерством – и в первую очередь в России. Любой священник, к которому приходят люди, должен помнить слова апостола Павла: “Горе мне, если я не благовествую”. Но открытие католических епархий в России никак не связано ни с миссионерством, ни с реальными нуждами очень небольшой католической паствы в нашей стране. И вопрос об организации епархий Ватикана – чисто политический.
А. В.: Следовательно, и отвечать на него надо политическими мерами?
О. Т.: Да, политические вопросы решаются на государственном уровне. Но государство наше сегодня ослабло. Россия больна, немощна. Этим сегодня жестоко и беспринципно пользуются все, кому не лень, чтобы получить для себя временные преимущества.
А. В.: То есть резюмировать ваши слова можно так: преграда на пути католической экспансии – сильное государство?
О. Т.: Сильное государство и сильная Церковь. Государству, а особенно такому, как Россия, необходима ясная цель, высокая идея – национальная, культурная, религиозная, отвечающая как историческим, так и современным интересам России. Об исторической ответственности, кстати, часто забывают, а ведь мы несем ответственность не только перед будущими поколениями, но и перед предыдущими, кровью и потом создававшими Россию.
А. В.: Завершая католическую тему, я хотел бы спросить: а можно ли сказать, что католики в полной мере получают Христовы Таинства? Мы, как и древние христиане, причащаемся Телом и Кровию Господа нашего Иисуса Христа, претворенными из хлеба и вина, а католики вкушают только освященные облатки из пресного теста. Можно ли вообще назвать это Причастием? Тем более что сами католические священники и монахи причащаются в алтаре на наш манер – Телом и Кровию. В свое время чешские гуситы (теперь их считают протестантами) критиковали католические таинства именно с православной точки зрения: почему, мол, мы не причащаемся, как русские – Телом и Кровию Христовыми из Чаши?
О. Т.: Это очень сложный вопрос, что такое таинства неправославных. Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет, что таинств у них нет. Суть вопроса в том, в Церкви они или не в Церкви. Ведь раскольники, униаты, лютеране принимают причастие, в отличие от католиков, из хлеба и вина. Так называемая “филаретовская церковь” на Украине вообще внешне следует всем православным обрядам, но она – вне Церкви. А вне Церкви, как говорил священномученик Иларион Троицкий, нет спасения. Они – вне христианской семьи, христианского мира, они могут имитировать таинства и обряды, но не могут создать подлинную духовную общность. А вообще – это страшно. Ведь среди католиков, протестантов, “филаретовцев” на Украине есть множество добрых, богобоязненных людей. Что будет с их душами? Вспоминаю слова Святителя Московского Филарета (Дроздова): “Я не знаю, спасутся ли католики, но я у них точно не спасусь”. При всем нашем желании, чтобы и другие христиане спаслись, мы должны откровенно сказать, что истинные Таинства существуют только в Православной Церкви. Как, Промыслом Божиим, будут спасаться люди, отделившиеся от Церкви, – не наше дело, мы можем о них только молиться, скорбеть, напоминать, что Таинства, Семья Христова, неповрежденное учение о спасении есть только в Православии. Пусть мы недостойные, пусть мы грешные, пусть не соответствуем идеалу православного христианина – на нас равняться не надо, надо равняться на учение Православия, на дух Православия, на святых Православной Церкви, к чему уже приходят многие люди на Западе. В Италии целые приходы просились к нам. К сожалению, мы отказали им, как я понял, из политических соображений. Политика, конечно, играет существенную роль в нашей жизни, но она не должна превалировать, особенно в духовной сфере. Нас всегда ждет поражение там, где за политикой мы забываем о человеке, видим в нем не цель, а средство. Что касается проповеди Православия в католических странах, то тут мне сложно говорить. Сейчас для нас главное миссионерское поле – это Россия. Нам нужно укоренить веру, Православие прежде всего в самих себе, вокруг себя и усилить позиции Православия в государстве.
А. В.: Впервые за много десятилетий страной руководит не атеист и не полуатеист, как Ельцин, который на Пасху поздравлял нас с Рождеством Христовым, а православный (хотя, по-видимому, и недавно воцерковленный) человек. За ним тянутся и другие руководители. Но в чем выражается их православность на деле, особенно в контексте того, о чем Вы только что говорили?
О. Т.: Сам Президент уже неоднократно говорил о том, что вопросы веры – это сугубо личное дело. Домыслов вокруг появления в храмах властей предержащих сегодня хватает. Действительно, в администрации государства в последнее время появилось достаточно много воцерковленных и воцерковляющихся людей. Но не надо забывать: все они – дети сегодняшнего дня, они проходили или проходят те же этапы вхождения в Церковь, которые прошли и проходят многие читатели вашего журнала. Поэтому вряд ли стоит требовать от них сразу знания всех канонов и правил церковных, или возрождения самодержавной монархии... У нас есть люди в среде патриотической общественности, которые давно считаются православными, ходят в церковь, исповедуются, причащаются, но могут огорошить таким вопросом... Недавно позвонил один уважаемый мной человек и спрашивает: “А что такое Иисусова молитва? Как она произносится?” А другой говорит: “Епископы – это что такое? Это же католический сан – епископ?”
А. В.: Дескать, вот как глубоко свила гнездо ересь?
О. Т.: Да! Оказывается, и у нас есть епископы!.. Такие забавные вещи случаются, между прочим, с людьми глубоко верующими, и они от этого вовсе не перестают быть православными.
А. В.: Но, согласитесь, православные люди неизбежно будут ждать от верующих руководителей православной политики.
О. Т.: И все мы ждем этого, уповая на их веру, а еще больше – на Бога.
А. В.: Подводя черту под этой темой, можно ли сказать, что воспитание наших руководителей в православном духе прямо зависит от усилий Церкви?
О. Т.: Я думаю, “воспитание” – это не то слово, а вот воцерковление – это да. У нас почему-то вопрос о взаимоотношениях Церкви и власти сводят к позиции Президента, а ведь, слава Богу, воцерковляются и губернаторы, и руководители других уровней.
А. В.: Главное, чтобы они делали это не потому, что это делает Президент.
О. Т.: Скажу Вам честно – бывает по-разному. Элемента “престижности” Православия для нынешней политической и экономической элиты нельзя исключить. А ростки истинной веры могут быть и у тех, кто впервые зашел в храм даже из каких-то конъюнктурных соображений. Но ведь люди, слава Богу, меняются, в том числе и в лучшую сторону. В древности один языческий актер, глумясь над христианами, изображал Таинство крещения. Но Дух Божий сошел на него во время этого лицедейства. И тогда он исповедал себя христианином и принял мученическую смерть от язычников. Да и сегодня, сколько людей заходят в первый раз в храм отнюдь не от того, что их влечет искренняя вера, а благодать Божия касается их.
А. В.: А как Вы относитесь к такому современному духовному поветрию, как поиски новых ересей среди православных? Естественно, что все мы не без греха, а богословские размышления неизбежно отклоняются от некой “золотой середины” (так было и на Вселенских соборах), но некоторые православные авторы преподносят точку зрения своих оппонентов как сознательное, упорное укоренение в заблуждениях. Вот, например, священник из Белоруссии Петр Андриевский публикует в газете “Русский Вестник”, журнале “Благодатный огонь” и других изданиях статью за статьей, в которых без устали разоблачает таких “ересиархов”, как покойный патриарх Сергий, профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов, диакон Андрей Кураев, и других. Отец Петр Андриевский – серьезный автор, его выводы порой интересны, он, наверное, тоже по-своему ищет истину, но смущают сами принципы его “разоблачительной кампании”, напоминающие “проработки” в дацзыбао времен “культурной революции” в Китае, и вложенная в его догматическую критику страсть, эмоциональность, мало подходящие для богословских споров, где каждое слово на вес золота. У о. Петра Андриевского существует немало последователей, столь же энергично изобличающих “ереси”. На пользу ли подобные дискуссии Православию?
О. Т.: Я лично очень люблю и почитаю профессора Алексея Ильича Осипова, и считаю, что он очень много сделал для Церкви. То же самое могу сказать об отце диаконе Андрее Кураеве. Все их критики, вместе взятые, и сотой доли не сделали того для Церкви, что сделали они. Оба они преподают в семинарии при нашем монастыре. Как-то я присутствовал на лекции Алексея Ильича, и что-то показалось мне в его словах неправильным. Тогда я встал и сказал: “Отцы дорогие и братья, вот здесь я с Алексеем Ильичом не могу согласиться”, и объяснил, почему. Алексей Ильич, в свою очередь, объяснил, отчего он считает так, а не иначе. В конечном счете, каждый остался при своем мнении. Но это обычные вещи, ничего в этом страшного нет. Или взять отца диакона Андрея Кураева. У него иногда бывают такие “перлы”, с которыми тоже невозможно согласиться. Но это совершенно не значит, что нужно кидаться на них и обвинять в ереси там, где ее и в помине нет. А происходит это либо от неграмотности, либо от зависти. А в конечном счете – от гордыни. Здесь еще один вопрос – о тех духовных плодах, которые ждет от нас Господь. У апостола Павла сказано, что плод духовный есть любовь, радость, мир, долготерпение, милосердие, вера, кротость, воздержание. А мы все чаще и чаще несем ненависть, раздражение, самоутверждение по любому вопросу, зависть, дикую злобу по отношению к человеку, с которым не согласны. Это, в сущности, и есть признаки страшной болезни, которая называется апостасия, отпадение от Бога.
А. В.: Независимо от того, какие высокие слова при этом произносятся...
О. Т.: Что толку в высоких словах, если произносятся они под густой сенью смоковницы, которая не приносит плода. Когда читаешь, какие безответственные обвинения вываливают порой на головы оппонентов, какая злоба сквозит во всем этом, то становится страшно за тех, кого обольщают, и за самих обольстителей.
А. В.: В сущности, это “полемические принципы”, заимствованные у современных политиков с их постоянным поиском “компроматов” у конкурентов.
О. Т.: Да, и понимаешь, что такой человек обуян диаволом. Это очень печально, потому что, в сущности, мы имеем дело с невидимой бранью, которую враг насылает на Православную Церковь.
А. В.: Многие “ревнители благочестия”, о которых мы говорим, проповедуют особое отношение к светской культуре, будто вся она без исключения (в том числе и православно-патриотическая) есть результат упомянутой Вами апостасии, а потому не только бессмысленна для истинно православных людей, но даже и вредна. Судя по письмам читателей, у этих “ниспровергателей” нашлось немало последователей. Они, быть может, не знают, что Церковь не отрицает позитивную светскую культуру, наоборот, в документе под названием “Социальная концепция Русской Православной Церкви” сказано, что “культура является богозаповеданным деланием человека” и “способна быть носительницей благовестия... когда влияние христианства в обществе ослабевает или когда светские власти вступают в борьбу с Церковью”.
О. Т.: “Ниспровергательство” это, может быть, даже в какой-то степени естественно на первом этапе воцерковления человека. Но горе тем, кто делает его своей целью или профессией. Человек самоутверждается на этом поприще, но не замечает, как разрушается сам. С “ниспровергательством” мы сейчас очень часто сталкиваемся на примерах воспитания детей в воскресных школах. Яростное отрицание всего “нецерковного” в светской культуре – конечно, удел либо неофитов, либо людей, случайных в Православии. Реальная жизнь требует не разрушения, а созидания, не отрицания светской культуры, а воцерковления ее. А что мы зачастую видим? Только-только воцерковившиеся родители начинают кормить своих детей исключительно высокодуховной пищей. Молитвы, творения святых отцов, жития святых, служба – и все. Лет до 12-ти это получается, а потом начинается катастрофа. Ведь человек состоит из духа, души и тела. Дух ребенка вроде бы напитан, с физической точки зрения – он накормлен, обут, одет, а вот душа его голодна. А свято место, как известно, пусто не бывает. Его занимают не прекрасные детские сказки, потому что их якобы западные люди написали, не художественные произведения наших гени-ев – Пушкина, Гоголя, Достоевского, не великие европейские писатели, произведения которых воспитывают в душе подростка добро и отвагу, а та грязь, что лезет из всех щелей и лживо именуется “современной культурой”. Ведь от нее никакими высокими заборами не отгородишься! Родители поражаются: как же так, мы-то прививали детям совсем другое! А в душе ребенка начинается тяжкий кризис, потому что, с одной стороны, он не может забыть того, чему учили его родители, учителя в воскресной школе, а с другой стороны, эмоциональная сторона его существа уже не может обойтись без соблазнов масс-культуры, к которым его быстро приучили, как к наркотику. А за духовным наркотиком, как правило, следует настоящий – так уж устроена эта “культура”. И оказывается, что в душе у подростка нет внутренней защиты, которую, несомненно, дает высокая, истинная культура. Ведь душу ребенка нужно готовить к органическому восприятию таких высших духовных ценностей, как любовь, доброта, помощь ближнему, самопожертвование, любовь к Родине. В итоге “ниспровергатели” ниспровергают самих себя. Пройдет время, эмоции неофитства ослабеют, и с человеком может произойти духовная катастрофа. Конечно, это не значит, что нужно бросаться в другую крайность и превозносить так называемые “общечеловеческие ценности”. Верующий, старающийся трезво мыслить человек всегда ощутит четкую грань между ними и ценностями истинно духовными.
А. В.: Последние несколько лет Русскую Православную Церковь сотрясала дискуссия об электронной кодификации населения. Было сломано немало полемических копий, но кажется, дело идет к устранению самой проблемы, примирению сторон (включая и государство). Так это, или я ошибаюсь?
О. Т.: Меня этот вопрос интересовал с чисто духовной точки зрения. Утверждалось, что в современных электронных гражданских документах (не путать с товарной кодировкой EAN-13/UPS, о ней особый разговор) содержится как установочное число, упоминаемое в Апокалипсисе – 666. Как выяснилось, это была ошибка. И протестанты, начавшие эту кампанию, и православные греки пользовались непроверенными данными.