Текст книги "Война в Фивах"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

16

Утром следующего дня Гур, командиры и советники нанесли царю ранний визит на корабле, стоявшем на причале к северу от Фив. Царь принял их в своей каюте, они пали ниц перед ним. Гур размеренным голосом сказал:

– Пусть Бог наградит тебя радостным утром, победоносный царь! Мы оставили позади ворота Фив. Сердца жителей трепещут от радости и желания увидеть лик покровителя и победителя.

– Пусть Фивы радуются, – ответил Яхмос. – Но мы встретимся лишь после того, как Бог дарует нам победу.

– Среди народа идет молва, что царь идет на север и рад любому, кто готов следовать за ним, – сказал Гур. – Мой повелитель, не спрашивайте о радости, которая переполняет сердца молодых людей, или о том, что они не отпускают офицеров, прося зачислить их в армию божественного Яхмоса!

– Вы посетили храм Амона? – улыбнувшись, спросил царь своих людей.

– Мы все вместе посетили храм, солдаты спешили туда, руками трогали углы здания, касались лицами земли перед входом в него, обнимали жрецов. Было принесено множество жертв, жрецы пели гимн бога Амона, их молитвы эхом отдавались среди стен храма. Любовь растопила все сердца, жители Фив вознесли общую молитву. Нофер-Амон продолжает оставаться затворником.

Царь улыбнулся и, повернувшись, увидел, что командир Яхмос Эбана безмолвно стоит в стороне. Он дал ему знак подойти и, когда командир приблизился, положил руку ему на плечо.

– Яхмос, неси свою долю горя и не забывай девиз своей семьи «Будь храбрым и приноси жертвы».

Командир склонил голову в знак благодарности – сочувствие царя немного утешило его. Царь взглянул на своих людей и сказал:

– Посоветуйте, кто достоин стать губернатором Фив и взять на себя тяжелую задачу привести город в порядок?

Командир Мхеб сказал:

– Лучший человек на эту важную должность – мудрый и преданный Гур.

Однако Гур тут же возразил:

– Мой долг пристально следить за слугами повелителя и не оставлять его.

– Ты прав, я не могу обойтись без тебя, – согласился Яхмос.

Затем Гур высказал свое мнение:

– Есть человек, обладающий великими достоинствами и опытом, он прославился мудростью и необычным мышлением – это Тутти-Амон, служитель храма Амона. Если моему повелителю угодно, пусть он возложит на него обязанность заниматься делами Фив.

– Мы объявляем его губернатором Фив, – согласился Яхмос.

Затем царь пригласил всех отведать завтрак за его столом.

17

Днем солдаты залечивали раны, отдыхали и восстанавливали силы, пели песни и пили. Те воины, которые были родом из Фив, стремились скорее вернуться домой, где сливались сердца и общались души. Столь велики были радость и прилив чувств, что Фивы казались пульсирующим сердцем мира. Однако Яхмос не покидал корабль. Он вызвал офицера, отвечавшего за принцессу, и спросил о ней. Офицер ответил, что та провела ночь, не прикоснувшись к еде. Царю пришла в голову мысль перевести ее на другой корабль под опеку преданных офицеров, но он так и не принял определенного решения. Яхмос не сомневался, что Гур недоволен ее присутствием на корабле. Он догадывался, что гофмейстеру трудно понять, почему дочери Апофиса оказывают такую честь. Царь хорошо знал Гура, думавшего только о борьбе за Фивы. Царь же обнаружил, что его чувства не находят выхода и бьют через край. Он никак не мог забыть о каюте с пленницей или перестать желать ее, вопреки недовольству и гневу. Гнев не убивает любовь, а только скрывает ее на короткое время так же, как пелена, затуманившая чистое зеркало, исчезает, и зеркало снова становится ясным. Царь не стал предаваться отчаянию и тешил себя, что принцесса, возможно, страдает от уязвленной гордости. Возможно, гнев исчезнет, и она обнаружит любовь, которая скрывается за показной ненавистью. Ненависть и гнев умрут и уступят место любви. Разве не она тогда спасла ему жизнь, проявив к нему сочувствие и любовь? Разве не она расстроилась тем, что его нет, и написала ему письмо с укором, пытаясь скрыть муки тайной любви? Разве могут эти чувства угаснуть из-за порыва гордости и гнева?

Он ждал до вечера и направился к каюте принцессы. Гвардеец отдал честь и шагнул в сторону. Фараон вошел, лелея большие надежды. Он увидел, что принцесса сидит неподвижно и безмолвно, ее голубые глаза смотрят подавленно и с тоской. Такое настроение принцессы причиняло царю боль, и он подумал: «Фивы, невзирая на свои просторы, оказались слишком тесными для нее. Какие чувства принцесса может испытывать сейчас, когда она заточена в небольшой каюте?» Он неподвижно стоял перед ней, она села прямо и дерзко посмотрела на него.

– Как вы провели ночь? – тихим голосом спросил Яхмос.

Аменридис не ответила, опустила голову и уставилась в пол. Он с тоской смотрел на ее голову, плечи и грудь. Яхмос повторил свой вопрос, чувствуя в то же время, что надежда еще не угасла.

– Как вы провели ночь?

Казалось, принцесса будет упорствовать в своем молчании, но она резко подняла голову и сказала:

– Это была самая плохая ночь в моей жизни.

Царь не обратил внимания на ее тон и просил:

– Почему? Разве вам чего-то не хватает?

Она ответила тем же тоном:

– Мне всего не хватает.

– Как это так? Я распорядился, чтобы офицер, опекающий вас…

Принцесса раздраженно прервала его:

– Даже не трудись говорить о подобных вещах! Мне не хватает всего, что я люблю. Мне не хватает отца, моих людей и свободы. Однако у меня есть все, что я ненавижу: эта одежда, пища, каюта и гвардейцы.

Царя снова охватило разочарование, он чувствовал, как исчезают его надежды и все, чего он так страстно желал. Его лицо напряглось. Он спросил:

– Вы хотите, чтобы я избавил вас от плена и отправил к отцу?

Аменридис решительно покачала головой и резко ответила:

– Ни за что!

Он посмотрел на нее с удивлением и смятением, но принцесса продолжила тем же тоном:

– Чтобы потом не говорили, будто дочь Апофиса унизилась перед врагом своего великого отца или ей понадобилось утешение.

Надменность и гордость принцессы вызвали в нем гнев и отчаяние.

Царь сказал:

– Вы не стесняетесь демонстрировать свое высокомерие, ибо уверены в моем сочувствии.

– Ты лжешь!

Лицо царя побледнело, он сурово посмотрел на принцессу и сказал:

– Как вы черствы, вы совсем не ведаете, что такое горе и боль! Вы знаете, какое наказание полагается за оскорбление царя? Вам доводилось видеть, как женщину бьют плетью? Стоит мне только захотеть, и вы будете валяться в ногах моего нижайшего по положению воина и молить о прощении.

Царь долго смотрел на нее, пытаясь выяснить, какое впечатление произвела на нее эта угроза. Но принцесса лишь посмотрела на него жестким пристальным взглядом и резко ответила:

– Мы из тех людей, к чьим сердцам не знает дороги страх и чью гордость не могут растоптать те, кто хватает с неба звезды.

Почему бы ему не пристыдить принцессу и не втоптать ее гордость в грязь? Разве она не пленница, которую он может низвести до положения рабыни? Однако эта мысль пришлась ему не по душе. Царь рассчитывал на более любезный поворот в разговоре. Его охватило разочарование, гордость оказалась задетой, а гнев усилился. Не выдавая своих чувств, он воздержался от желания унизить Аменридис и сказал не менее властным тоном, чем принцесса:

– В мои намерения не входит подвергнуть вас мучениям, и этого не случится. Воистину было бы странно истязать столь прелестную рабыню, как вы.

– Нет! Я гордая принцесса!

– Вы были ею до того, как попали в мои руки и стали пленницей. Я охотнее заключу вас в мой гарем, нежели стану истязать. Все решит моя воля.

– Тебе следует знать, что ты имеешь право решать за себя и свой народ, но твоя рука не коснется меня, пока я жива.

Царь пожал плечами, будто серьезно не воспринимал ее слова.

Но Аменридис продолжила:

– По традиции, унаследованной от предков, мы не принимаем пищу, пока не умрем с честью, если оказываемся в унизительном положении и теряем надежду на спасение.

Царь с презрением сказал:

– Правда? Однако я видел, как доставленные ко мне судьи из Фив падали ниц и ползали передо мной, взглядами моля о пощаде.

Лицо принцессы побледнело, и она не промолвила ни слова.

Царь уже был не в состоянии слушать ее, он испытывал горечь разочарования и не мог больше оставаться в каюте. Собираясь уходить, он сказал:

– У вас нет необходимости воздерживаться от пищи.

Он ушел разгневанный и подавленный и решил отправить принцессу на другой корабль. Однако как только гнев угас, царь, оставшийся наедине с собой в каюте, передумал и не отдал приказ.

18

К царю в каюту явился Гур и сообщил:

– Мой повелитель, посланники от Апофиса просят разрешения явиться перед тобой.

– Что им угодно? – спросил удивленный Яхмос.

– Они говорят, что привезли твоему высочеству послание, – ответил гофмейстер.

– Пусть войдут немедленно! – велел царь.

Гофмейстер вышел из каюты, отправил офицера к посланникам, вернулся к своему повелителю и стал ждать. Вскоре явились посланники в сопровождении офицеров гвардии. Их было трое, впереди шел главный, двое несли ларец из слоновой кости. Судя по ниспадавшим одеждам, это были распорядители двора с белыми лицами и длинными бородами. Они подняли руки в приветствии, но не поклонились и остановились в явно вызывающей позе. Яхмос гордо ответил на их приветствие и спросил:

– Что вам угодно?

Главный из посланников ответил надменно с чужеземным акцентом:

– Командир…

Гур не дал ему договорить то, что он намеревался сказать, и заметил с присущим ему спокойствием:

– Посланник Апофиса, ты разговариваешь с фараоном Египта.

Главный посланник сказал:

– Война еще продолжается, и ее исход не ясен. Пока у нас есть солдаты и оружие в руках, Апофис остается фараоном Египта. Другого фараона нет.

Яхмос жестом дал Гуру знак молчать и обратился к посланникам:

– Говорите о том, ради чего вы пришли сюда.

Главный посланник сказал:

– Командир, в тот день, когда мы отступили из Фив, крестьяне похитили ее царское высочество принцессу Аменридис, дочь нашего повелителя Апофиса, фараона Египта, сына нашего бога Сета. Наш повелитель желает знать, жива ли его дочь или же крестьяне убили ее.

– Ваш хозяин помнит, как он поступил с нашими женщинами и детьми во время осады Фив? Он не забыл, как подставил их под стрелы сыновей и мужей? Стрелы разорвали их тела на куски, а ваши трусливые солдаты скрывались за ними.

Посланник резко ответил:

– Мой повелитель не уклоняется от ответственности за свои дела. Война – смертельная битва, и жалость способна привести лишь к поражению.

Яхмос с отвращением покачал головой и ответил:

– Наоборот, в войне противоборствуют солдаты, ее исход определяет сильный, а слабые страдают. Война для нас борьба, в ходе которой нельзя отказываться от жизненных и религиозных ценностей… поразительно, как он может спрашивать о дочери, если держится таких взглядов на войну.

Посланник высокомерно ответил:

– Мой повелитель спрашивает о ней по причине, которая известна ему одному. Он не просит пощады, да и сам не станет щадить никого.

Яхмос задумался, не понимая, какая причина побудила врага наводить справки о своей дочери.

Поэтому он произнес ясным голосом, в котором звучало презрение:

– Возвращайтесь к своему хозяину и скажите ему, что крестьяне благородные люди, они не убивают женщин, и что египетские воины считают ниже своего достоинства убивать пленных. Его дочь пленница и пользуется великодушием тех, кто пленил ее.

На лице посланника появилось выражение облегчения. Он сказал:

– Эти слова спасли жизни многих тысяч твоих людей – женщин и детей, которых царь взял в плен. Их жизни зависят от жизни принцессы Аменридис.

Яхмос сказал:

– А ее жизнь зависит от их жизней.

После некоторых раздумий посланник сказал:

– Мне приказано не возвращаться, прежде чем я не увижу ее собственными глазами.

На лице Гура появилось недовольное выражение, но Яхмос опередил его и сказал:

– Ты увидишь ее своими глазами.

Главный посланник указал на ларец из слоновой кости, который держали двое его спутников, и сказал:

– В этом ларце одежда принцессы. Ты позволишь оставить ларец в ее каюте?

Царь подумал и сказал:

– Можешь оставить его.

Однако Гур наклонил голову к повелителю и прошептал:

– Сначала необходимо досмотреть эту одежду.

Царь согласился с мнением гофмейстера, тот велел поставить ларец перед Яхмосом. Царь сам открыл его и начал доставать из него содержимое, один предмет одежды за другим. Вдруг он наткнулся на маленькую шкатулку. Царь взял ее, открыл и обнаружил в ней ожерелье с изумрудным сердцем. Сердце царя затрепетало, когда он вспомнил, как принцесса из множества драгоценностей выбрала именно это ожерелье. Тогда его звали Исфинисом, и он продавал драгоценности. Лицо царя покраснело.

– Разве в тюрьме уместно держать безделушки? – спросил Гур.

– Это ожерелье – любимая драгоценность принцессы, – ответил посланник. – Если командиру угодно, мы оставим его. Если нет, заберем с собой.

– Не случится ничего плохого, если оставить это ожерелье, – сказал Яхмос.

Затем царь обратился к офицерам и приказал им отвести посланников в каюту принцессы. Посланники удалились, офицеры последовали за ними.

19

В тот же вечер с юга прибыли солдаты, недавно обученные в Великом Аполлонополисе и Иераконполисе, и влились в состав армии. Из Омбоса прибыли также небольшие корабли, груженные оружием и осадными башнями, и бросили якоря в гавани Фив. Капитан сообщил царю хорошую новость – скоро поступят колесницы и обученные всадники. Солдаты из Фив и Хабу пополнили ряды армии Яхмоса, которая не только восполнила потери, но и умножила свои ряды. Солдат стало больше, чем их было, когда армия пересекла границу Египта. Царь больше не видел причин задерживаться в Фивах и приказал командирам на рассвете быть готовыми к походу. Солдаты прощались с Фивами, их жителями. Спокойные дни закончились, все готовились к битве. На рассвете солдаты затрубили в трубы, и огромная армия покатилась вперед точно морские волны. Впереди шел авангард с царем и его гвардией, за ними батальон колесниц и другие подразделения. Флот под командованием Яхмоса Эбаны поднял паруса, и мощные корабли стали разрезать волны Нила. Все жаждали битвы. Волю солдат, ставшую прочнее железа, закалили победы.

В деревнях армию принимали с огромной радостью, крестьяне выходили ей навстречу, громко приветствовали воинов, размахивали флагами и ветвями пальм. Не встречая преград, армия продвигалась вперед и к полудню вышла к Шанхуру. Армия вступила в город, не встречая сопротивления. Вечером армия подошла к Гесии и перед ней открылись ворота города. Ночь армия провела в городе и возобновила поход на рассвете. Она быстро продвигалась вперед и достигла края поля Коптос. Солдаты увидели долину, которая простиралась до самого города. Всех охватили печальные воспоминания о прошлом. Яхмос вспомнил, что в этой долине армия Фив десять лет назад потерпела поражение, вспомнил гибель храброго дедушки Секененры, оросившего землю своей кровью. Царь, вглядываясь в долину, подумал про себя: «Хотелось бы узнать, где он погиб». Он невольно взглянул на Гура и увидел, что лицо гофмейстера побледнело, а глаза полнились слезами. Это еще больше подействовало на царя, и он сказал:

– Какие мучительные воспоминания!

Гур ответил с дрожью в голосе:

– У меня такое впечатление, точно я слышу голоса погибших, которые обитают в этом священном месте!

Командир Мхеб сказал:

– Как много крови пролили наши отцы на этой земле!

Гур вытер слезы и произнес:

– Помолимся, мой повелитель, за душу нашего погибшего мученической смертью повелителя Секененры и его храбрых солдат!

Яхмос, его командиры и окружение вышли из колесниц и вознесли горячую молитву.

Армия вошла в город Коптос, над его стенами трепетал египетский флаг. Солдаты громкими возгласами воздали должное Секененре. Затем армия двинулась к Дендаре, не встречая ни малейшего сопротивления. Точно так же воины вступили в город Диосполис Парва, затем стали продвигаться к Абидосу, ожидая, что в долине столкнутся с пастухами. Однако воины не встретили ни единого врага.

– Где же Апофис и его могущественные армии? – спросил пораженный Яхмос.

– Наверно, ему не хочется выставлять пехоту против наших колесниц, – ответил Гур.

– И как долго продолжится эта погоня?

– Кто знает, мой повелитель? Погоня может продолжаться до самого Авариса, неприступной крепости пастухов, чьи стены они возводили целый век. Похоже, взятие этого города не обойдется египетским воинам без большой крови.

Абидос открыл ворота перед Армией освобождения, она вошла в город как победительница и в тот день остановилась там на отдых.

Яхмос жаждал войны, отчасти потому что с нетерпением ждал решающей встречи со своим врагом. Ему не терпелось ринуться в бой, забыть о смуте в своей душе и вычеркнуть из души печаль. Однако Апофис не предоставил ему такой возможности. Мыслями Яхмос все время возвращался к упрямой пленнице. Его сердце тянулось к ней, невзирая на недобрые чувства, которые она питала к нему. Царь вспоминал свои мечты. Он поверил, что сама судьба передала Аменридис в его руки, и ему захотелось превратить корабль заточения в рай любви. Безудержная любовь бурным потоком обуяла его и смела такие преграды, как нерешительность и гордость. Он взошел на корабль, направился к волшебной каюте и вошел. Принцесса сидела на диване в обычной позе, закутанная в изящные одежды из Мемфиса. Видно, она узнала его по походке, ибо не подняла головы и продолжала смотреть в пол. Влюбленный взгляд царя скользнул по пробору ее волос, челу, опущенным ресницам. Он почувствовал, что сердце бьется в его груди, словно раскаты грома. Гонимый желанием, он был готов броситься к принцессе, заключить ее в страстные объятия. Тут Аменридис неожиданно подняла голову и дерзко взглянула на него. Царь застыл на месте.

– Посланники навестили вас? – спросил он.

– Да, – ответила она тоном, не выдававшим никаких чувств.

Взгляд царя скользнул по каюте и остановился на ларце из слоновой кости.

– Я дал разрешение принести вам этот ларец, – сказал он.

– Спасибо, – небрежно поблагодарила она, и в ее голосе прозвучало раздражение.

Царю стало легче на душе, и он сказал:

– В ларце находилось ожерелье с изумрудным сердцем.

Губы Аменридис дрогнули, она собиралась что-то сказать, но вдруг передумала и плотно сжала губы, что говорило о смятении.

– Посланники говорили, что это ожерелье вам дорого, – с нежностью произнес Яхмос.

Аменридис резко покачала головой, точно отвергая обвинение, выдвинутое против нее, и ответила:

– Это правда. Я раньше часто носила это ожерелье, потому что ведьма при дворе сделала из него талисман, который отводит порчу и зло.

Ответ прозвучал неубедительно, но царь не отчаялся и сказал:

– Я подумал, что оно предназначено для других целей, о чем говорила встреча в каюте царского корабля.

Лицо принцессы густо покраснело, она гневно ответила:

– Сегодня я не помню капризы вчерашнего дня. Было бы лучше, если бы ты относился ко мне как враг к пленнице.

Царь заметил признаки жестокости на ее напряженном лице и еще раз испытал разочарование. Однако, пытаясь обуздать свои чувства, он сказал:

– Разве вам неизвестно, что мы заключаем женщин наших врагов в дворцовые гаремы?

– Не таких, как я, – резко возразила Аменридис.

– Вы снова угрожаете голодовкой?

– Сейчас в этом нет надобности.

Царь с подозрением взглянул на нее и с усмешкой спросил:

– Как же вы тогда сумеете защитить себя?

Аменридис подняла руку, в которой держала крохотное оружие, величиной не больше ногтя, и уверенно ответила:

– Видишь! Это отравленный кинжал. Если им порезать кожу, яд проникнет в кровь и убьет меня в мгновение ока. Посланник тайком передал мне его, твои соглядатаи ничего не заметили. Я знала, что отец пришлет мне оружие, которым можно покончить с собой, если на меня падет бесчестие или кому-то вздумается причинить мне зло.

Яхмос рассердился и, нахмурившись, сказал:

– И в этом заключался секрет ларца? Будь проклят тот, кто верит слову пастушеского отродья с грязной бородой! В ваших венах течет не кровь, а предательство. Однако я вижу, что вы превратно истолковали намерение своего отца, ибо он тайно передал вам это оружие, чтобы вы могли убить меня.

Принцесса покачала головой, будто смеясь над ним, и сказала:

– Ты не понимаешь Апофиса. Он согласится лишь на то, чтобы я сохранила честь или умерла с честью. Что же до врага, то он сам убьет его, как привык это делать.

Яхмос топнул ногой и с великим раздражением сказал:

– К чему все эти потуги? Мне меньше всего нужна такая рабыня, как вы, ослепленная высокомерием, гордостью и скверным характером! Раньше я представлял вас в ином свете, но в действительности вы оказались совсем другой. Так что к черту все иллюзии!

Царь повернулся и вышел из каюты. Он позвал начальника гвардии и приказал ему:

– Переведите принцессу на другой корабль под усиленной охраной.

Удрученный царь с мрачным лицом покинул корабль и, сев в колесницу вернулся в лагерь.