Текст книги "Война в Фивах"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Нагиб Махфуз
Война в Фивах

Предисловие переводчика с арабского языка на английский

«Война в Фивах» – одно из немногих и малоизвестных западному читателю произведений Нагиба Махфуза, действие которого происходит в Древнем Египте. В начале писательской карьеры Махфуз проявлял к этому периоду огромный интерес: его первой опубликованной работой, появившейся около 1932 года, стал перевод с английского языка путеводителя по Древнему Египту для юного читателя.

Тематика написанных им первых трех романов посвящена фараонам. «Война в Фивах» – последний из них. Первый – «Мудрость Хуфу» (сначала автор назвал этот роман «Хикмат Хуфу», однако в свет он вышел как «Абас аль-Акдар», что означает «Превратности судьбы») – был написан между 1935 и 1936 годами и вышел в 1939 году, второй – «Фараон и наложница» (оригинальное название – «Радопис из Нубии», по-арабски «Радубис») – был создан между 1936 и 1937 годами, а «Война в Фивах» («Кифах Тиба») – между 1937 и 1938 годами [1]1
  Эти факты, а также большую часть остальных сведений, включенных во вступление, я заимствовал из докторской диссертации Реймонда Стока, ученого кафедры Проблем Азии и ближнего Востока Пенсильванского университета «Мумия пробуждается: художественные произведения Нагиба Махфуза, посвященные временам фараонов» (черновой вариант диссертации датирован 2 января 2003 года).


[Закрыть]. С середины 30-х до середины 40-х годов Махфуз написал также пять коротких рассказов, действие которых происходит во времена фараонов [2]2
  По этому поводу см. «Голоса из другого мира: рассказы Древнего Египта». Каир: Пресса Американского университета в Каире, 2002 г. Перевод Р. Стока.


[Закрыть].

Хотя Махфуз после завершения «Войны в Фивах» отказался от первоначального плана охватить всю историю Древнего Египта в серии из сорока романов и переключился на современную тематику, ранние произведения, и особенно «Война в Фивах», сыграли значительную роль в его становлении как писателя. В 1940 году роман «Фараон и наложница» удостоился первой премии в литературном конкурсе. Окрыленный успехом, Махфуз в следующем году подал роман «Война в Фивах» на конкурс, организованный министерством образования, в котором также удостоился первой премии, после чего один из его поклонников начал издательское дело, главная цель которого заключалась в популяризации работ молодых лауреатов.

Роман «Фараон и наложница» вышел в свет в 1943, а «Война в Фивах» – в 1944 году. Похвальная рецензия на последний роман, написанная в том же году молодым Сейидом Кутбом, подняла репутацию Махфуза в глазах широких слоев египетской читающей публики. Кутб, впоследствии возглавивший организацию «Братья-мусульмане» и казненный Насером в 1966 году, в то время был больше известен как литературный критик. Он подчеркивал, что книга «Война в Фивах» восполнила потребность в «исторических произведениях, которые прививают молодым людям настоящую любовь к родине» [3]3
  Журнал «Ар-Рисала» (Каир), 2 октября 1944 г., с. 889–892. Эта рецензия перепечатана в вышеупомянутой работе Шалаша, с. 152–158.


[Закрыть].

В романе «Война в Фивах», как считает автор, речь идет о «величайшем событии за три тысячи лет существования Древнего Египта» [4]4
  Р. Сток «Мумия пробуждается», с. 81.


[Закрыть], а именно о восстании последних фараонов семнадцатой династии против гнета гиксосов, пришельцев из Азии, властвовавших в Северном Египте примерно с 1640 до 1532 года до нашей эры (хотя остается неясно, были ли гиксосы народом или всего лишь династией чужеземных правителей, писатель придерживается первой точки зрения.). В этом романе автор опирается на подлинные факты больше, чем в двух предшествующих произведениях. Главные действующие лица в нем представляют собой исторические персонажи. В романе «Война в Фивах» к власти по очереди приходят три фараона – Секененра, Камос и Яхмос. Первые два – последние фараоны из семнадцатой, а третий – первый фараон из восемнадцатой династии (современные ученые считают Яхмоса не сыном, а братом Камоса). Тетишери, «святая мать» Секененры и символично всего египетского народа, является историческим персонажем и «почиталась следующими поколениями как женщина, оказавшая огромное влияние на судьбы династии и страны» [5]5
  Энтони и Росали Девид. «Биографический словарь Древнего Египта». Лондон: Сиби, 1999 г., с. 130.


[Закрыть]. Апофис, враг фараонов, был последним царем гиксосов. Развалины его цитадели в Аварисе можно увидеть в Телль эд-Дабаа в восточной части дельты Нила. Яхмос Эбана, командующий флотом фараона Яхмоса, был египетским офицером, чья автобиография, высеченная на колонне над его могилой, «является единственным сохранившимся отчетом того времени об окончательном разгроме гиксосов» [6]6
  Питер А. Клейтон. «Летопись времен фараонов». Лондон: Рутледж, 1999 г., с. 97.


[Закрыть]. Говорят, что искалеченная мумия Секененры в Египетском музее в Каире побудила Махфуза написать этот роман [7]7
  Р. Сток. «Мумия пробуждается», с. 83.


[Закрыть]. Нашло свое отражение в работе писателя и такое историческое событие, как послание Апофиса Секененре, ускорившее начало войны. Даже зеленый сердцевидный кулон, играющий важную роль в побочной романтической сюжетной линии романа «Война в Фивах», вполне мог быть «зеленым сердцевидным скарабеем в золотой оправе и, как следует из надписи, …предназначался для Собекемсафа (преемника Яхмоса). Кулон ныне хранится в Британском музее [8]8
  Клейтон, с. 97.


[Закрыть]. Он не ускользнул от острого взора Махфуза и был вплетен им в сюжет романа.

Не обошлось и без некоторых ошибок. Когда Камос говорит: «В прошлом пастухи не применяли колесницы в качестве орудия войны», Махфуз ошибается вместе со своим героем, ибо как раз гиксосы познакомили египтян с колесницами. По установившейся в истории традиции, в романе часто говорится о том, будто гиксосы правили Египтом двести лет, однако в двух местах утверждается, что их господство длилось «немногим более ста лет». В одном месте упоминается, что царице Тетишери шестьдесят лет, в другом, будто она родилась на севере еще до нашествия гиксосов. В последнем случае ей должно быть от «более ста» до двухсот лет. Переводчик сохранил эти разночтения. Он все же исправил пару ошибок: в романе египетский страж на границе велит деревенским жителям спешить на север, чтобы не оказаться в гуще грядущей битвы, и тем самым отправляет их навстречу приближающейся армии гиксосов. В переводе страж на границе советует им бежать в южном направлении. Выкупая госпожу Эбану, Исфинис в одном случае отдает пятьдесят, а в другом – пятьдесят тысяч кусков золота. Переводчик оставил цифру пятьдесят.

То обстоятельство, что Махфуз точно воспроизводит исторические события давно минувших дней, никоим образом не подразумевает, будто роман представляет собой всего лишь беллетризованное историческое повествование. В действительности автор воспользовался историческими фактами, которые соответствуют его литературным целям, и отказался от тех, которые его не устраивают. Например, исторический Яхмос и его командующий Яхмос Эбана преследовали гиксосов за пределами Египта и вторглись в Палестину. Однако Махфуз, ставя цель закончить роман на приятной ноте, создает впечатление, будто военная кампания завершилась после изгнания гиксосов с египетской земли.

В романе «Война в Фивах» речь идет не только о Древнем Египте. Когда Махфуз писал роман, Египет более шестидесяти лет находился под иностранной опекой, если не сказать прямой оккупацией. Хотя Британия в 1922 году в одностороннем порядке объявила Египет независимым государством, жесткие ограничения его суверенитета, включая оккупацию части территории (зоны Суэцкого канала), оставались в силе. С другой стороны, пан-национализм Османской империи и национализм отдельного государства в девятнадцатом веке вызвали политические дискуссии, и верхушка египетского общества, говорившая по-турецки, воспринималась многими чужеродным элементом. Видно, не удастся выяснить, к какой из этих двух групп Махфуз относил гиксосов (если он преследовал конкретную цель выделить одну из них). Однако не остается сомнений, что это глубоко политический роман, в котором яркий патриотизм и страстный призыв защищать Египет от любых чужеземцев, стремящихся поработить его, звучит и сегодня. Неудивительно, что в Египте роман «Война в Фивах» вошел в обязательную программу начального и среднего школьного образования (так осуществилась надежда Сейида Кутба, которую он выразил в своей рецензии словами: «министерство образования должно предоставить возможность всем учащимся ознакомиться с этим романом») [9]9
  Шалаш, с. 152.


[Закрыть]. Это произведение было также инсценировано Абд ар-Рахманом аль-Абнуди, одним из ведущих поэтов Египта. Его собираются экранизировать, сняв первый полнометражный мультфильм для детей [10]10
  Р. Сток. «Мумия пробуждается», с. 89.


[Закрыть].

Политический характер романа не ограничивается возвращением утраченной земли и изгнанием захватчика. В нем фигурируют и другие острые политические темы, хотя не все из них автор выразил столь ярко и осознанно. Упоминание расположенной на юге Нубии, где верхушка Египта нашла убежище от гиксосов, своеобразный «реверанс» современному Судану. Когда Махфуз писал этот роман, Суданом управляли Египет вместе с Британией, причем Египту отводилась унизительная роль младшего партнера. Прощаясь, Яхмос говорит губернатору Нубии: «Не станем с этого дня отказывать Южному Египту в том, что мы желаем себе», – ясно давая понять, сколь важно для страны единство в долине Нила. Однако сами нубийцы – и это нисколько не противоречит вышесказанному – в романе играют незначительную роль верноподданных безмолвных статистов. (По иронии судьбы недавние исследования говорят о том, что нубийцы не только не приветствовали стремление семнадцатой династии изгнать гиксосов, но и пытались напасть на Египет, намереваясь использовать благоприятную возможность для взятия войска фараона «в клещи» [11]11
  Невин эль-Ареф. «Тайное сокровище Элкаба». «Аль-Ахрам Уикли», 31 июля – б августа, 2003 г.


[Закрыть].)

Не столь явно в романе прослеживается четкая стратификация рас по цвету кожи. Неудивительно, что египтяне «золотисто-коричневого» или «медного» цвета кожи являются идеалом красоты и здоровья. Как выразился Камос, их окружают «длиннобородые пастухи» с белым цветом кожи, которую солнце так и не сможет облагородить, а также пигмеи с «черной как смоль кожей», которые живут «в гуще нубийских лесов, где божественный Нил берет свои истоки». Первые нелепы и зловещи, вторые – нелепы и смешны. Однако не все уродливо. Аменридис, гиксосская принцесса с золотистыми волосами, смущает душу молодого Яхмоса. Динамизм их отношений выводит роман за пределы национального мифа и политики.

Возможно, самая большая трудность, с которой сталкивался переводчик этого романа, заключается в высшей степени формальном регистре языка. В романе «Война в Фивах» нет разговорных выражений, которые, по общему мнению, характерны для диалога в более поздних романах Махфуза. Они не встречаются даже в лексике веселых выпивох в корчме. Роман изобилует синонимами таких слов, как «отважный» и «доблестный». Слух современного читателя, возможно, не привык к таким словам, однако он должен понять, что мастерским использованием подобного языка Махфузу удается создать яркие героические эпизоды, воплощающие национальную гордость, и нежные лирические сцены, передающие способность любить и жертвовать собой.

Махфуз пишет имена действующих лиц и названия географических мест на арабском языке и следует нормам, принятым европейскими египтологами. Однако с учетом ограничений, присущих иероглифическому письму (отсутствие гласных, нефиксированный порядок произнесения слогов), и эволюции общепринятых среди ученых понятий следует отметить, что эти нормы последовательно не соблюдаются и не остаются заданными на все времена. В этом переводе даны привычные для современного читателя имена (например, Яхмос вместо Ахмоса), хотя там, где допустимы несколько форм, использованы те, которые ближе к арабской версии (Аменридис вместо Аменирдис). Я благодарен доктору Фаизе Хейкал и доктору Салиме Икрам из Американского университета в Каире за то, что они помогли мне одолеть эти сложности. Если я где-то допустил неточность, то, разумеется, исключительно по своей вине. Махфуз обычно следует принятому среди египтологов правилу и использует классические названия мест, хотя о греческом и латинском языках в Египте узнали лишь спустя более 1200 лет после событий, о которых идет речь в романе. Например, город Эдфу он называет Аполлонополис Магна.

Не все места (и имена людей), упомянутые в романе, можно установить. Карта, на которой отмечены установленные места, позволит любознательному читателю проследить маршрут египетского войска, описанный в романе.

Этот перевод посвящен Филлис Терезе Мейбел Дейвис, урожденной Корбетт.

Хемфри Дейвис

Секененра

1

Корабль поднимался вверх по священной реке, увенчанный лотосом нос рассекал спокойные величавые волны, которые с незапамятных времен катились нескончаемой чередой, словно эпизоды бесконечного течения времени. Обе стороны реки усеяли деревни, пальмы росли поодиночке и группами, зеленая растительность простиралась к востоку и западу. Солнце поднялось высоко, его лучи трепетали там, где встречались с кронами деревьев, и искрились там, где касались поверхности воды, на которой покачивалась горстка рыболовецких лодок. Лодки расступались перед крупным судном, их владельцы вопрошающе и недоверчиво взирали на изображение лотоса, символ Севера.

На палубе перед каютой сидел короткий плотный человек с круглым лицом, длинной бородой, белым цветом кожи, одетый в свободно облегающее платье. В правой руке он сжимал толстую трость с золотой рукояткой. Перед ним расположились два столь же плотных человека, одетых точно так же. Внешне все трое походили друг на друга. Главный из них устремил взор к югу, его темные глаза выражали скуку и усталость. Он зло взглянул на рыбаков. Молчание, казалось, стало невыносимым, он повернулся к спутникам и спросил:

– Интересно, затрубит ли завтра труба и прервет тягостную тишину, которая сейчас окутала южные земли? Нарушится ли мир в этих тихих домах, взлетит ли в безмятежное небо ястреб войны? Ах, как бы мне хотелось, чтобы эти люди узнали, что предвещает им и их повелителю наш корабль!

Оба спутника кивнули, выражая согласие с тем, что сказал предводитель.

– Пусть будет война, гофмейстер, – произнес один из них, – раз этот человек, которому наш повелитель разрешил править Югом, дерзко венчает свою голову царской короной, возводит дворцы, словно фараон, и безмятежно разгуливает по Фивам, точно в мире не осталось никаких забот!

Гофмейстер стиснул зубы и стукнул тростью по палубе перед собой, что выдало его гнев и озлобление.

– Египтянин правит лишь этими землями – Фивами, – продолжил он. – Как только избавимся от него, Египет навеки станет нашим. А думы нашего повелителя освободятся от тревоги, ибо ему не придется остерегаться бунта ни с чьей стороны.

Второй человек, лелеявший надежду однажды стать правителем большого города, с жаром ответил:

– Эти египтяне ненавидят нас.

Гофмейстер произнес что-то в знак согласия и сердито добавил:

– Вот именно, вот именно. Даже жители Мемфиса, столицы царства нашего повелителя, прилюдно выказывают покорность, но в сердцах вынашивают ненависть. Мы исчерпали все средства, теперь остался лишь кнут и секира.

Спутники гофмейстера впервые улыбнулись, и второй из них воскликнул:

– Да будут благословенны ваши намерения, мудрый гофмейстер! Египтяне понимают только кнут.

Все трое погрузились в молчание, слышались лишь удары весел о поверхность воды. Тут один из собеседников заметил рыбацкую лодку, в узкой части которой стоял молодой человек с мускулистыми руками. На нем не было ничего, кроме юбки. Его кожа обгорела на солнце.

– Эти южане выглядят так, будто вылупились из своей земли! – сказал он.

– Разве это удивительно? – насмешливо откликнулся гофмейстер. – Стихотворцы египтян даже воспевают красоту смуглых лиц!

– В самом деле! По сравнению с нами цвет их кожи все равно, что грязь в лучах величественного солнца.

Гофмейстер заметил:

– Один из наших людей говорил мне об этих южанах так: «Несмотря на цвет кожи и наготу, они полны самомнения и гордости. Южане утверждают, будто вышли из чресл богов, будто их страна неистощимый источник истинных фараонов». Боже всемогущий! Я знаю, как излечить их от этого. Нам стоит только простереть руку к границам их страны.

Едва гофмейстер произнес эти слова, как услышал, что один из его спутников воскликнул, указывая рукой на восток:

– Смотрите! Неужели это Фивы? Это ведь Фивы!

Двое спутников посмотрели в сторону, куда указывал их товарищ, и увидели большой город, окруженный серой стеной, за которой ввысь поднимались верхушки обелисков, словно столпы, поддерживающие небосвод. На северной стороне города виднелись высокие стены храма Амона, священного повелителя Юга. Взору они казались могучим великаном, тянувшимся к небу. Это зрелище потрясло спутников. Верховный гофмейстер сдвинул брови и тихо сказал:

– Да, это Фивы. Мне доводилось видеть их прежде, и за минувшее с тех пор время я лишь утвердился в желании, что их следует покорить нашему повелителю. Тогда я увижу, как он, одержав победу, возглавит триумфальное шествие по улицам этого города.

Один из спутников добавил:

– Тогда в этом городе станут поклоняться нашему богу Сету.

Судно замедлило ход и степенно приближалось к берегу, проплывая мимо роскошных садов, спускавшихся сочными террасами к священной реке, чтобы насытиться ее водой. Позади них виднелись величественные дворцы, а к западу от дальнего берега к земле припал Город вечности, где бессмертные покоились в пирамидах, мастабах [12]12
  Расположенные друг на друге уменьшающиеся платформы – предшественницы пирамид. Они служили гробницами для покойников из привилегированных слоев общества.


[Закрыть]и могилах наедине со смертью.

Корабль повернул к пристани Фив, он скользил между одномачтовых рыбацких лодок и торговых кораблей. Величина, красота корабля, изваяние лотоса на его носу привлекали взоры. Наконец судно остановилось у причала и бросило огромный якорь. Явилась стража, вперед вышел офицер в белой льняной блузе и юбке и задал вопрос одному из судовой команды:

– Откуда прибыло это судно? Оно везет товар для торговли?

Один из членов судовой команды приветствовал офицера и сказал:

– Следуй за мной!

Он провел офицера в каюту, где тот оказался перед верховным гофмейстером Северного дворца – обители царя пастухов, как его величали на Юге. Офицер почтительно поклонился и отдал честь. С откровенным высокомерием гофмейстер поднял руку, отдал честь и снисходительным тоном произнес:

– Я посланник Апофиса, нашего повелителя, фараона, царя Севера и Юга, сына бога Сета.

Прислан к правителю Фив, принцу Секененре, дабы огласить ему официальное заявление, которое находится при мне.

Офицер внимательно выслушал посланника, еще раз отдал честь и удалился.

2

Прошел час. На судно, держась с большим достоинством, поднялся человек с выступающим лбом, невысокого роста и хрупкого телосложения. Он с уважением поклонился посланнику и ровным голосом произнес:

– Вас имеет честь приветствовать Гур, гофмейстер Южного дворца.

Посланник величаво наклонил голову и ответил резким тоном:

– А я Хаян, верховный гофмейстер Дворца фараона.

Гур сказал:

– Наш повелитель с радостью немедленно примет вас.

Посланник встал и сказал:

– Тогда не станем медлить.

Гофмейстер Гур шел первым, Хаян неспешно следовал за ним, опираясь тучным телом на трость. Оба спутника почтительно поклонились ему. Хаян был уязвлен и задавался вопросом: «Разве не самому Секененре положено встречать посланника Апофиса?» Его крайне раздражало то обстоятельство, что Секененра принимает его точно царь. Покидая судно, Хаян шел между двумя рядами солдат и офицеров и увидел, что на берегу его ждет царская кавалькада, впереди и позади которой стояли боевые колесницы.

Солдаты отдали ему честь, он высокомерно ответил им и забрался в предназначенную ему колесницу. Гур занял место рядом с ним. Затем небольшая процессия двинулась к дворцу правителя Юга. Хаян поворачивал голову то направо, то налево, рассматривая храмы и обелиски, статуи и дворцы, рынки и непрерывный поток людей всех слоев: простой люд ходил почти нагим, офицеры – в элегантных накидках, жрецы – в длинных одеждах священнослужителей, знать – в свободных мантиях. Женщины нарядились в красивые одежды. Казалось, все свидетельствовало о могуществе этого города и его стремлении соперничать с Мемфисом, столицей Апофиса. Хаян сразу заметил, что процессия привлекает взоры и люди собираются вдоль дороги, чтобы посмотреть на нее. Их глаза холодно и пристально разглядывали его белое лицо и длинную бороду, в них отражались удивление, неприязнь и недовольство. Хаян кипел от злости, что могущественный Апофис в лице своего посланника удостоился такого приема. Хаяна раздражало, что он явился в Фивы как чужестранец, ведь прошло уже двести лет с тех пор, как его народ завоевал землю Египта и стал ее хозяином. Он был недоволен тем, что Южный Египет не потерял самобытность, характер и независимость за двухсотлетнее правление его народа. В этом городе не жил ни один гиксос.

Процессия достигла площади перед дворцом. Это была просторная площадь, по ее сторонам расположились правительственные здания, министерства и штаб армии. Посреди площади стоял освященный веками дворец, его внушительный вид слепил глаза. По великолепию дворец не уступал своему собрату в Мемфисе. Гвардейцы расположились на его стенах и стояли в два ряда у главных ворот. Когда шествие во главе с посланником оказалось на уровне ворот, оркестр заиграл приветственный гимн. Пока процессия пересекала дворцовую площадь, Хаян подумал про себя: «Неужели Секененра примет меня с белой короной на голове? Он живет подобно царям, соблюдает их церемониал и правит соответствующим образом. Появится ли он передо мной с короной Юга на голове? Осмелится ли он сделать то, на что не решались его предки и отец?» Посланник вышел из колесницы у входа в длинную колоннаду и обнаружил, что его встречают распорядитель дворца, начальник царской гвардии и высшие офицеры. Все отдали честь и впереди него направились в царский зал приемов. Вестибюль, ведущий к двери зала, с обеих сторон украшали сфинксы. По углам стояли офицеры-великаны, отобранные из самых крепких жителей Хабу. Все поклонились посланнику и расступились, давая ему дорогу. Гофмейстер Гур вошел в зал впереди него. У порога Хаян заметил, что на некотором удалении от входа возвышается трон, царский трон, на котором восседал человек с короной Юга на голове, скипетром и посохом в руке. И справа и слева от трона расположились по два человека. Гур, за которым следовал посланник, приблизился к трону, почтительно поклонился своему повелителю и по обыкновению спокойно произнес:

– Мой повелитель, представляю вашему величеству верховного гофмейстера Хаяна, посланника царя Апофиса.

После этих слов посланник поклонился в знак приветствия, царь тоже ответил поклоном и жестом пригласил его расположиться в кресле, стоявшем перед троном. Гур встал справа от трона. Желая представить придворных послу, царь указал посохом на человека, который находился ближе к нему справа и сказал:

– Это Усер-Амон, главный министр. – Затем он указал на следующего придворного и произнес:

– Нофер-Амон, верховный жрец Амона. – Царь повернулся налево, указал на человека, находившегося рядом с ним, и сказал:

– Каф, командир флота. – Затем он представил следующего придворного: Пепи, командир армии.

Когда представление закончилось, царь обратил взор на посланника и заговорил голосом человека, наделенного непринужденным благородством и занимающего высокое положение:

– Вы явились сюда и желанны не менее чем тот, кто облек вас своим доверием.

– Да хранит вас Бог, уважаемый правитель, – ответил Хаян. – Я действительно рад тому, что меня избрали посланником в вашу прекрасную страну со славной историей.

Царь расслышал слова «уважаемый правитель» и понял их смысл, но его лицо не выдало внутреннего волнения. В то же мгновение Хаян устремил взгляд своих выпуклых проницательных глаз на египетского правителя и убедился, что тот производит впечатление – высокий рост, овальное красивое очень смуглое лицо, заметно выступают передние верхние зубы. На вид он дал ему лет сорок с лишним. Царь подумал, что посланник Апофиса явился с Севера, следуя давно укоренившемуся обычаю – истребовать камни и зерно. Цари пастухов считали это данью, а цари Фив – взяткой, при помощи которой можно избавить себя от посягательств захватчиков.

Царь ответил спокойно и с достоинством:

– Я с удовольствием выслушаю вас, посланник могущественного Апофиса.

Посланник заерзал на кресле, точно собирался вскочить и учинить драку. Резким голосом он сказал:

– Уже двести лет посланники Севера посещают Юг и каждый раз возвращаются довольными.

– Надеюсь, этот прекрасный обычай сохранится, – ответил царь.

Хаян продолжил:

– Правитель, фараон поручил мне передать вам три просьбы. Первая касается моего повелителя фараона, вторая – его бога Сета, третья – дружественных отношений между Севером и Югом.

Сейчас царь полностью сосредоточил свое внимание на посланнике, и на его лице появились признаки тревоги. Посланник продолжал:

– В последнее время царь, мой повелитель, жалуется на страшные боли, лишающие его покоя ночью, и на ужасный шум, режущий его благородный слух. Царь стал жертвой бессонницы и недомогания. Отчаявшись, мой повелитель пригласил врачей и поведал тем о своих ночных мучениях. Врачи тщательно осмотрели его и ничего не обнаружили. Они все высказали мнение, что царь в отличном здравии. Совсем отчаявшись, мой повелитель обратился к прорицателю храма Сета, и этот мудрец тут же догадался о природе его недомогания. Прорицатель сказал: «Источником всех ваших страданий является рев обитающих на Юге гиппопотамов, который проникает в самое сердце повелителя». Прорицатель заверил, что нет иного пути к исцелению, как истребить этих животных.

Посол знал, что гиппопотамы, водящиеся в озере Фив, священны, и тайком взглянул на правителя, чтобы оценить, какое впечатление произвели на того эти слова. Однако его лицо хранило каменное выражение, хотя и немного покраснело. Хаян ждал, что скажет правитель, но тот не проронил ни слова и, казалось, слушал и ждал, что последует дальше. Поэтому Хаян продолжил:

– Пока мой повелитель болел, к нему во сне явился наш бог Сет во всем своем ослепительном великолепии и упрекнул его такими словами: «Разве справедливо, что на всем Юге нет ни единого храма, где упоминалось бы мое имя?» И мой повелитель дал клятву, что попросит своего друга, правителя Юга, возвести Сету храм в Фивах рядом с храмом Амона.

Посол умолк, но Секененра тоже молчал, хотя сейчас у него был вид человека, которого застали врасплох и удивили чем-то таким, что ему раньше никогда в голову не приходило. Однако Хаяна не беспокоило мрачное расположение духа царя. Возможно, посланником двигало желание вывести его из равновесия. Гофмейстер Гур, догадываясь об опасном характере подобных требований, наклонился к уху повелителя и прошептал:

– Будет лучше, если мой повелитель сейчас не станет обсуждать эти вопросы с посланником.

Царь согласно кивнул, хорошо понимая, к чему клонит гофмейстер. Хаяну показалось, будто гофмейстер передал своему повелителю слова, только что сказанные им. Поэтому он выдержал небольшую паузу. Но царь лишь спросил:

– Вы имеете еще что-нибудь сообщить мне?

Хаян ответил:

– Уважаемый правитель, до сведения моего повелителя дошло, что вы носите белую корону Египта. Он удивлен и находит, что это идет вразрез с нашими хорошими отношениями и узами традиционной дружбы, которые связывают семью фараона и ваше славное семейство.

Удивленный Секененра воскликнул:

– Но белая корона ведь является головным убором правителей Юга!

Посланник ответил уверенно и требовательно:

– Наоборот, ее носили цари, и именно по данной причине вашему славному отцу и в голову не приходило надевать корону, ибо он знал, что в этой долине есть всего один царь, который имеет право на это. Я надеюсь, уважаемый правитель, что вы учтете искреннее желание моего повелителя укреплять добрые отношения между династиями Фив и Мемфиса.

Хаян умолк, и снова воцарилась тишина. Секененра предался грустным размышлениям, резкие требования царя пастухов тяжелым камнем легли на его сердце. Они посягали на истоки веры в его сердце и гордости в его душе. Эти чувства нашли отражение в бледных каменных лицах придворных, окружавших его. Внимая совету Гура, царь не стал отвечать, а лишь сказал голосом, который звучал спокойно, вопреки всему, что он услышал:

– Посланник, ваши требования носят деликатный характер, затрагивают нашу веру и традиции. Поскольку дело обстоит так, думаю, будет лучше, если я сообщу вам о своем мнении завтра.

– Лучшее мнение то, которое достигнуто в результате обсуждения, – ответил Хаян.

Секененра повернулся к гофмейстеру Гуру и сказал:

– Проводите посланника в крыло, которое отведено для него.

Посланник поднялся всем своим коротким тучным телом, поклонился и удалился самодовольной и высокомерной походкой.