Текст книги "Тот, кого выбрал Туман (СИ)"

Автор книги: Надежда Вонсович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Рано утром Чемира разбудила жена. Её била легкая дрожь, взволновано, глотая слова она что-то пыталась сказать ему, но выходило только: «Туман. Туман. Туман»

Туман и впрямь вернулся.

Вся деревня стояла на поляне, всматриваясь в темные, пепельные всполохи Тумана. Стояла мертвая тишина, люди, казалось, оцепенели от страха и ужаса.

Чемир стоял, крепко сжимая руку жены. Её рука была ледяной. А Чемир пылал. Все горело внутри, жар исходил откуда-то из глубины его. Дышать было тяжело, точно в топке он, а не на поляне.

Тонко ныло, да царапалось внутри что-то.

На третий день староста всех в молельный дом зазвал.

С пригорка, на котором молельный дом стоял, как на ладони открывался лес, поляна большая, река. И всё это было укутано Туманом, густым, неестественно темным, мрачным и угрожающим Туманом.

У Чемира закружилась голова. И так тошно стало. Все три этих дня странное с ним творилось. То, будто зовёт его кто, то плачет, скулит под окном. Жена не реагировала, он специально проверял. Один он это слышал, от этого и непонятнее было.

– Не буду обманывать вас, не знаю я что происходит, – начал староста. – Ни в одном временнике не нашёл ни чего похожего. Не было никогда такого. Первые мы события такие переживаем. И, надеюсь, переживем. Одно знаю, не просто Туман вернулся. Случилось что-то в лесу, чувствую не хорошее случилось. Кто так напакостил, лучше пусть сам сейчас выйдет, да покается.

Староста замолчал. Медленно взгляд его по толпе пошёл. Внимательно всматривался во всех.

«Кто так напакостил! Кто так напакостил!» – раздавалось, как эхо в голове у Чемира.

Глупости! Не он это! Не он!

По телу побежали мурашки, не те приятные, что от прикосновения жены он чувствовал. Нет. Эти были холодные, влажные, липкие.

Когда домой вернулись, Чемир первым делом в сарай пошёл. Сгрёб сушившиеся шкуры и сжёг их в мыльни, а пепел за огородом закопал.

Ночью ему приснился странный сон, будто в Тумане он. Знал Чемир, чувствовал, что не один. Тело ныло от напряжения, весь, как пружина натянут был, в любой момент удара ждал. Только откуда он придёт – не знал. Чемир крутился на месте, всматривался в Туман, а в голове скулёж нарастал. Тонкий, раздирающий все внутри скулёж.

Чемир лежал на лавке, мокрый весь, горячий. Где-то в глубине себя, он уже давно знал, все понимал, но гнал, упорно гнал все мысли свои и домыслы.

«Лес-это дом мой.

Подобно тому, как дом свой обегаю от грязи внешней и внутренней,

так и обещаю, лес оберегать и сохранять.

Лишнего не возьму,

Забавы ради не убью,

Не разорю и не сломаю.

Серебро не убиваю»

А он убил. Самое, что ни на есть серебро убил.

Всю жизнь знал эту клятву. Её вкладывали в детей с малолетства. Первое, чему учили. Первое, что запоминали.

Если бы вернуть прошлое! Если бы только вернуть! Тогда мимо прошёл бы этих следов на грязи. Даже близко бы к логову этому не подошёл бы.

Внутри все разрывалось. Слезы душили. Было невыносимо обидно, больно и стыдно.

А рядом в корытце скулил во сне его сын. Тонко. Пронзительно.

По деревне бежал человек. Он кричал, руками размахивал, точно полоумный. Люди высыпали из дворов своих, как горох рассыпанный. За человеком хлынула лавина людская.

Вновь вся деревня на поляне собралась. И страшное увидели они.

Все деревья в лесу чахнуть стали. Почки набухшие, листочки новорожденные почернели. Срывались они с сухих, ломких веток и в Туман падали. А Туман точно сажа. Жуткий, опасный.

В глубине леса скрип, треск, хруст – точно деревья ломают, выкорчёвывают.

В глубине леса визг, рёв, вой – точно все звери лесные от ужаса враз пасти свои раскрыли.

Гул этот нарастал, а народ, от ужаса парализованный стоит, шелохнуться боится.

А потом птицы падать с небес стали. Замертво падать.

Вороны, рябчики, утки, воробьи.

Рядом с Чемиром, аккурат в ноги его упал большой глухарь. Глаза у него были цвета серебра. Мертвый, застывший взгляд, замер на Чемире.

Не разбирая дороги, бросились люди от леса.

Чемир крепко держал на руках мальчишку своего и мертвой хваткой сжимал ладонь жены.

Ничего не видел, перед глазами все белым-бело было.

Дети орали, бабы визжали, мужики, отродясь рот свой не поганившие, ругались сейчас чёрным матом.

На утро Чемир, посадив жену и сына на телегу, отправился в соседнюю деревню. Но к вечеру обратно возвратились. Он умолял оставить только бабу, да ребёнка, сам даже не просился, но соседи были непреклонны.

Люди суеверны, от этого и жестоки. Как от болезных сторонились, на верную смерть их обрекая.

Потянулись долгие, темные дни.

На каждом дворе наглухо зарыты ворота и ставни. Никто не выходил дальше ограды своей, боялись громко жить, громко говорить, громко дышать, словно это могло ещё больше беды накликать.

Все эти дни Чемир, как тень ходил.

Он не мог спать. Он не мог есть.

Туман звал его каждую ночь.

Один выход! Одно правильно решение!

Он это начал – ему это и прекратить.

Ночью он разбудил жену. Дал ей время проснуться, дал ей время голову просветлить, чтобы поняла она всё, что сказать хочет.

После всё, как на духу рассказал ей. Ничего не утаил. Ничего не приукрасил.

Жена плакала. Рано её вдовой делает. Рано сына сиротой оставляет. Всё это знал Чемир, но выхода другого не видел. Не было его, выхода другого.

Рано утром, только светать стало, Чемир на улицу выскользнул. В утренней, сонной тишине, скрип ворот казался оглушительным, но он был не услышан и это его радовало. Чемир быстро пошел к молельному дому. Он зашёл на пригорок, не оглядываясь на деревню, на лес, на Туман, зашёл в дом и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Старосте Чемир не рассказал грех свой. Не хотел, чтобы после жену его и сына попрекали этим.

Сказал, что сон был, что Туман нашептал, будто ждёт и примет его. Этим исправить все можно. Это было не далеко от правды, от того и прямо глядел Чемир на старосту, глаз не отводя. Туман и впрямь ждал его.

Староста собрал всю деревню на поляне, когда солнце уже было высоко.

Он впился глазами в Чемира и столько надежды было в этом взгляде, столько не поддельного восхищения.

– Подойди ко мне, Чемир. Пусть все видят героя. Пусть все видят спасителя нашего.

Героя…спасителя…

От слов этих у Чемира сердце рвалось. Как же невыносимо стыдно и страшно. Стыдно – перед людьми, страшно – перед Туманом.

Чемир из последних сил держался. Глаза от травы чёрной, да жухлой не поднимал. Губу нижнюю закусил и так и стоял молча. И все вокруг молчали.

– Если сказать, что не боюсь я, то ложью это будет. А сказать – так вроде мужику это и говорить-то не по чину. Но одно знаю и уверен в этом всем сердцем. Туман примет меня. И исправить все это, – Чемир обвёл рукой лес мертвый. – смогу! Простите меня.

Он резко развернулся и пошёл к лесу.

У самого Тумана остановился.

Было невыносимо страшно.

Никогда не думал, как смерть примет. Всегда жил и жил. А она близко ходила.

Чемир сделал глубокий вдох и сделал шаг вперёд.

Туман, в мгновение это, в разные стороны распался, точно тропинку для человека сделал, приглашая и принимая его в свои владения.

Чемир на секунду замер, а потом уже не сомневаясь, пошёл в глубь леса по тропе туманной.

Тропа часто петляла, делала резкие повороты то вправо, то влево, от этого, отлично ориентирующийся в лесу Чемир, уже не понимал, где он и куда его ведут. Да и плотный Туман по бокам тропы не давал видеть ничего вокруг.

Он шёл долго, пока не вышел на поляну. Она чиста была. Вокруг неё непроницаемой, смоляной стеной стоял Туман. Тропа закрылось и Чемир оказался в ловушке.

Он был дико напряжён, вслушивался, всматривался в Туман. Стояла оглушающая тишина, точно не в лесу он, где никогда, даже ночью глубокой не бывает такой, давящей и осязаемой тишины.

Сколько он стоял, он не ведал, время, казалось, остановилось. Не было ни времени, ни запахов, ни звуков, только ужас, парализующий и невыносимый ужас.

– Повернись ко мне, человек.

Голос раздался где-то внутри Чемира, будто говорящий проник в его голову, проник в него самого.

Одуряющий, неконтролируемый страх, парализующий каждую частичку тела, овладел Чемиром. Спазм в горле не давала вздохнуть, лёгкие нестерпимо жгло.

Он медленно повернулся.

Перед ним стоял волк.

Он был огромен. Он был прекрасен, даже в этот страшный для Чемира миг, он явственно видел красоту и величие этого серебренного зверя. Чемир понял, не простой волк стоит перед ним, да и волк ли это был вообще, в том смысле, который мы вкладываем в это слово.

Удушливая волна силы исходила от этого существа. Хотелось упасть на колени, скулить и умолять о пощаде.

– Весь мир разделен на 15 равных частей. Каждая территория имеет своего Хранителя, который бережёт её и охраняет, помогает ей и вдыхает в неё жизнь. Я один из этих пятнадцати Хранителей. Моя территория огромна, человек. В мыслях даже не представить и не объять просторы её. Мы живём долго, по сравнению с вашей жизнью – бесконечно долго. Это тоже для человека не в силах объять. Но мы не бессмертны. У всего живого черта есть. И приближаясь к черте этой, мы создаём пару.

Один раз за жизнь – семя своё дарим. И один раз за жизнь – рождается у нас наследник. Мы растим его и обучаем, мы передаём ему всё, чем владеем, и переходя черту, оставляем мудрую и сильную замену. Без Хранителя приходят Беды. Ты видел их. Но это лишь малая капля того, что ждёт мир без Хранителя. Теперь ты понимаешь кого убил, человек?

Чемир, казалось, не дышал, пока говорил волк.

Он чувствовал его боль, она затопляла Чемира, душила и рвала его. Ему хотелось выть от ужасного, нестерпимого горя. Он вдруг явственно понял: волк горевал не о потери будущего Хранителя, ни о надвигающихся Бедах, он скорбел о своём чаде. Это, было важно для волка.

– Нить прервалась! Но ты её восстановишь Чемир.

Волк поднял голову к небу и громко, на какой-то неестественно высокой ноте завыл. Звук этот полностью заполнил Чемира, внутри все вибрировало, казалось, ещё мгновение и он взорвется, разлетевшись на тысячи кусочков.

К вою, стоящего на поляне волка, начали присоединяться другие голоса. Первый… второй… третий… десятый… одиннадцатый…

Чемиру, казалось, что Хранители всего Мира, сейчас поддерживают и соединяются с этим волком. А потом перекрывая все вокруг, волк заговорил.

– Клянусь перед всеми светилами небесными. Клянусь перед всеми Хранителями земными. Отдать все знания мои, всю Силу мою, всю Мудрость предков наших – этому человеку. Отныне род его – род Хранителей. С него начнётся нить, крепкая и прочная. Вы свидетели клятвы моей. Пусть земля покроет меня навеки, если я лгу!

Все затихло. Волк, смотрящий все это время на небо, опустил свой взгляд на Чемира.

– Два поколения рода своего пропускать будешь, а когда родится мальчик, первый мальчик в третьем колене твоём, ни на минуту его не отпускай. Гляди, учи, охраняй его. То замена твоя, то Хранитель будущий. Что скажешь мне, человек?

Чемир, одурманенный воем, поражённый речами волка, понимал только одно: не может он отказаться, то не предложение, то плата его. И не один он расплачиваться и искуплять её будет, весь род его за это проклят. Навсегда. Навечно.

– Это не наказание, человек, – волк, точно мысли его прочитал, точно на сквозь видел. – Думаешь, ты один, за всю эту вечность нашего существования, волчонка серебренного находил? Многие его в руках держали, да только никому он не достался. Ты не слабый! Ты не жадный! Ты понимал, человек, кто в руках твоих. Ты понимал, человек, последствия всего. Но ты, до сих пор не понимаешь, как смог серебро убить. Верно говорю?

Чемир и правда, до сих пор, как в тумане все помнил. Как наваждение, тогда у логова сошло на него.

– Род твой выбрал Туман. Сама Сила его выбрала. Пройдёт много времени. Сменятся много родов твоих. Сменятся много Хранителей. Но родится мальчик, который Силу будет иметь первородную, ту что у истоков была. Мы слабеем и все живое слабеет, но он всё возродит. Не Туманом владеть будет – Серебром живым. Ты избранный, человек. Твой род, избранный.

Волк замер на мгновение, глаза его точно потухли, заледенели. Очень тихо добавил:

– Порой надо пожертвовать самым дорогим, самым желанным, самым родным. Я принёс свою жертву, своё серебро, свою кровь отдал. Но жертва моя не бесполезная, она благо принесёт, всему Миру, всему живому на земле.

Туман заволновался, точно ветер его колыхал, закручивал. Мгновение назад ещё чёрная, непроглядная Марь серой стала, затем дымчатой, молочной, ясно-белой, точно старец седовласый.

Яркий свет озарил, уже медленно погружающуюся в сумерки, поляну.

Звонкое, блестяще-белое серебро разлилось над лесом. Неимоверно, завораживающе прекрасно.

Туман пропал.

Волк медленно подошёл к Чемиру.

– Ступай за мной, человек.

И Чемир пошёл с ним. С чистым сердцем, пошёл. Не оглядываясь.

35

Туман плавно таял. Появились очертания леса, избы. На небе также, как и туман, таяли звезды.

Начинался рассвет.

Рядом стоял волк. Они молчали. Долго молчали.

– Этот мальчик– я?

– Ты, Макар.

– Ты знал?

– Нет. Вчера только, увидев Силу твою в Серебро превращенную, понял, что легенда сбылась.

– Легенда?

– Легенда «Про мальчика с первородной Силой». Этого мальчика выбрал Туман. Тебя, выбрал Туман. Легенда эта передаётся от Хранителя к Хранителю. Мы в неё верили, но воспринимали уже, как красивую сказку. А сказка эта, оказалась былью.

– У меня много вопросов, Русай. Но мне сейчас хочется просто побыть одному.

Макар развернулся и пошёл в сторону ручья. Ему действительно было важно сейчас остаться одному. Подумать обо всем, что показал ему Туман.

Волк стоял и смотрел в спину, уходящего человека. Пусть идёт. Пусть думает. Это его путь, его дорога, которую он должен пройти сам, от начала её и до конца.

В темном проёме окна, маячила белая головка.

Волк подошёл к двери, аккуратно толкнул её, точно стучась. Дверь приоткрылась и на пороге появился Беловук, он погладил волка, отошёл, приглашая его войти.

Волку нравился мальчик.

С самой первой встречи он привлёк его своим запахом. Странный запах, редко так дети пахнут.

От Беловука исходил запах страха, стыда, растерянности.

Запах страха, делился на два потока. Первый поток – собственный страх мальчика. Он был легкий, почти неуловимый, он уходил куда-то глубоко в Беловука. Так пах запах, который человек забывает.

А ещё был страх чужой. Вот он полностью владел мальчиком. С ним он даже не боролся, этот страх поглощал его, обволакивал со всех сторон. Навязчивый, странный, дурной запах. Он не нравился волку. Именно этот дурман давил мальчика, именно он мешал ему жить.

А ещё волк заметил, что рядом с Макаром, запах мальчика менялся. От Беловука веяло спокойствием, облегчением и надеждой.

Русай несколько раз пытался проникнуть в мальчика Силой, заглянуть в его прошлое. Не ради праздного любопытства, помочь хотел. Но не мог. Глубоко Беловук прятал тайну свою, ни достать, ни коснуться её Силой.

Макар стоял на берегу ручья. Он смотрел куда-то вдаль, он ни чего не замечал вокруг себя, он был далеко от сюда.

Никогда ещё Сила не была так тяжела в нем. Всегда лёгкостью в душе отдавалась. Сейчас же она казалась чем-то инородным, ему не принадлежавшим.

Его не пугала ответственность, его не пугала неизвестность. Что-то другое давило и заставляло нервничать. И от не понимания, что именно его тревожит, Макар был натянут, как струна.

Он понимал, что он избранный, он понимал, что владеет не Силой – владеет Серебром. Как с этим жить он разберётся. Времени много.

«Всегда выбирай любовь»-эта фраза, сказанная в Тумане мамой, постоянно крутилась у него в голове.

Зачем сказала? Какая любовь?

Было так маетно, так тошно – до слез.

Какая любовь?

Нет её и не будет.

Было такое чувство, будто вновь переживает он ту ночь, когда Беляна сказала о своём уходе. Будто вновь на реке её беременной встретил. Будто вновь вырывает её из себя, с корнями, с мясом, с кровью.

А ещё билась одна мысль. Сильно билась, колко.

Он постоянно гнал её от себя. Прятался. Страшился даже. Но сейчас эта дума с новой силой ударила.

«Ему надо продолжать род»

Макар тихо подошёл к избе.

На поляне волк с Беловуком бегали, играя друг с другом.

Макар смотрел на них улыбаясь.

Огромный, матёрый волк бережно толкал мальчика вбок и убегал, точно малый волчонок, а Беловук не пугаясь, не страшась вожака, гонялся за ним без устали.

А потом, заметив Макара, мальчишка подбежал к нему.

Весь распаренный, фуфаечка на распашку.

– Пока в тайге снег лежит, фуфайку не снимают.

Макар присел к нему и аккуратно застегнул.

Огромные глаза, цвета липового мёда, смотрели весела, озорно. А потом, совершенно неожиданно для Макара, Беловук толкнул его назад. Макар, не удержав равновесие, прямиком угодил, в уже изрядно подтащивший сугроб. Не долго думая, мальчишка присыпал его сверху снегом и пулей сбежал к волку.

Яркое солнце слепило, но Макар не прикрывал глаза. Он лежал на снегу и смотрел на него, из глаз ручьём текли слезы, толи от солнечной яркости, толи от бессонной ночи, а может от небольшого шага навстречу, от ставшего таким близким и родным маленького мальчика.

36

Май пролетел быстро.

Солнце припекало знатно.

Лес было не узнать. Деревья зеленели, трава чистая, душистая. Ещё совсем немного и лето полностью вступить в свои права.

Макар проснулся рано. Беловук ещё мирно спал на своей лавке.

Долго Макар смотрел на него.

Беловук перестал скручиваться весь, точно зародыш в утробе матери. Спал теперь чаще на спине. Смотрел, глазами своими медовыми, прямо, открыто. Кушал по другому, не вяло ложкой перебирал, наоборот, ел быстро, со вкусом.

Раньше умные хозяева работников через стол набирали. Как ест-таков в работе. Макар такого едока, как Беловук, обязательно взял бы к себе в работники.

Может и мелочи всё это, да только уверен был Макар, что оживает мальчик, расцветает, подобно природе за окном.

Макар аккуратно, чтобы не разбудить, поправил одеяло. Задержал руку над головой белой и нежно, еле прикасаясь к Беловуку, погладил его волосы мягкие, пушистые.

Глубоко вздохнув, Макар вышел из избы.

Белая ручка вылезла из-под одеяла. Легла на голову. Замерла на том месте, где только что погладил Макар. Беловук медленно открыл глаза. Лежал, смотря в потолок и улыбался.

Макара он нашёл в мыльне. Долго они чистили, скребли, да мыли её. Каждый уголок оттерли. Волк пару раз Беловука с собой забирал. Развлекал мальчика, да передышку ему давал. Потом воды натаскали.

Макару нравилось с Беловуком на пару работать. Медленнее получалось, пока объяснит что к чему, пока мальчик попробует, казалось, сам бы уже давно все переделал. Но Макар был терпелив, каждое слово и дело в пользу для Беловука. Пущай учится, пущай пока медлит.

Нет ничего лучше, чем работа выполненная тобой самим.

Лавку в мыльне сам оскреб и доволен мальчишка. И гордость в глазах его и удовлетворение.

До вечера все в делах были.

А опосля прогуляться вышли. Возле избушки бродили, в лесу в сумерках сильно-то не нагуляешься.

Так вот у одной из берёзок, на краю их поляны, Макара и скрутило.

Ощущение было такое будто в грудь кто ударил. На секунду равновесие потерял, да так и осел на землицу.

Грудь нестерпимо болела, да точно заклинило там что-то, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Перед глазами аж мураши побежали, легкие огнём загорели.

Макар на колени сел, закашлялся.

Первый вздох сделал и снова сложился пополам.

Тяжелый, сильный удар пришёлся точно в живот.

Макар чувствовал металлический вкус во рту, мысли разбегались, не поймать, всё точно в киселе каком-то было. Тягучем, дурманном киселе.

Удары сыпались, казалось, со всех сторон. По голове, лицу, по спине и животу. Макар уже не понимал где он? Кто он? Одна только мысль была.

В какой-то момент, в секундную передышку от ударов, Макар выдавил из себя, то что жизненно необходимо было сказать: «В избу! Быстро!»

После этого он поломанной куклой растянулся на земле.

Беловук не понял, что случилось.

Макар шёл немного впереди, а потом упал на коленки и толи зарычал, толи заплакал. В первую секунду, мальчику даже показалось, что это игра. Он во всё глаза смотрел на Макара, улыбался и во что бы то ни стало пытался разгадать правила этой игры.

Потом Макар на землю упал и начал корчиться на ней, да руками голову закрывать.

Беловук уже видел один раз такое. Сидела баба за столом и вниз ушла. Тихо, без вскрика, как провалилась под стол и билась на полу с пеной у рта. Ему тогда ничего не объяснили, но он и сам понял, что это болезнь какая-то. Не спроста так человека бьет.

И сейчас глядя на Макара он ясно вспомнил ту бабу.

Все происходило очень быстро. Беловук, как заворожённый стоял, глядя на этот зловещий танец, который происходил у него под ногами.

Потом Макар еле слышно, как-то сдавленно прохрипел: «В избу! Быстро!»

Беловук всего секунду смотрел на него, а потом со всех ног бросился в сторону избы. Он бежал быстро, очень быстро. Никогда он ещё так не бегал. Несколько раз упал, зацепившись за что-то, ему даже показалось, что у него разбиты колени. Но он вставал и бежал снова.

Он пробежал мимо мыльни, мимо дома. По сторонам все мелькало от быстрого бега.

У сарайки он остановился.

Возле неё росло дерево, а к нему аккуратно палка приставлена была.

Беловук схватил эту палку и стал со всех сил бить по дереву.

Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук.

Конец палки обломался и улетел куда-то в темноту. Каждый удар сильно отдавался в руки. Их сводило судорогой. Было больно, адски больно.

Но мальчик не останавливался.

Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук.

Он колотил по стволу до тех пор, пока не услышал протяжный, глубокий вой.

Он резко остановился. Замер.

Вой повторился.

Отбросив палку, вернее, то что от неё осталось в сторону, Беловук побежал обратно.

Все опять замелькало, сарайка, дом, мыльня, поляна.

В какой-то момент он заметил рядом с собой бегущего волка.

Они добежали до Макара вместе.

Человек лежал на спине.

Волк подошёл к нему. Встал передними лапами ему на грудь и замер.

Совсем стемнело. Стало невыносимо холодно. Жар уходил из тела и рубашка, мокрая от пота, сильно холодила Беловука. Но он стоял. Наблюдал за Макаром и волком.

Сначала Макар почувствовал тепло в груди. Оно щекотало его, как прикосновение перышка, легкое, невесомое. Над ним склонилась Забава, сестра его средняя. Возится над ним, улыбается, а глаза страхом, да слезами залиты.

Макар резко открыл глаза. Было темно, холодно, над ним возвышался волк. Легкая дымка от него к Макару тянулась.

Макар встал. Голова слегка кругом пошла. Тело ныло, но скорей от долгого лежания на неровности земли, чем от ударов, недавно пережитых им. Он помнил всё, что с ним произошло, оттого мысли его путались, пытаясь найти объяснения всему этому.

Макар снял себя фуфайку и надел на мальчика. Тот дрожал, точно лист на ветру. Аккуратно взяв его на руки, Макар пошёл к избе. Волк, не отставая, следовал за ними.

– Переоденься и к печи греться, – сказал Макар Беловуку.

Тот мигом побежал исполнять слова Макара. Сам хотел быстрее скинуть с себя холод.

Макар подбросил в печь дрова.

– Испугался? – присев к мальчику, спросил Макар.

Испуганные, огромные глаза смотрели на него, и не надо было слышать ответ, чтобы понять, что испугался, очень сильно мальчишка испугался.

– Посмотри на его руки, – раздался в голове Макара, голос Русая.

Макар взял руки Беловука. Все ладошки его были в занозах, некоторые кровоточили.

Макар быстро налил в таз воды, аккуратно, чтобы не причинять боль, смыл грязь и начал вытаскивать занозы.

Пока Макар трудился, волк заговорил вновь.

– Что произошло, Макар?

Макар посмотрел на волка, а потом перевёл взгляд на Беловука.

– Беловук. Много странного и не понятного творится во круг тебя. Я честен с тобой и должен сказать тебе ещё кое-что. Совсем недавно я стал понимать волка. Мы можем говорить с ним. Разговор этот не обычный, он происходит у меня в голове. Я понимаю, звучит это странно, но это правда. Понять это не возможно, просто прими это, – Макар, помолчав не много, продолжил. – Я сейчас с ним говорить буду. Понимаешь, о чем говорю, Беловук?

Мальчик один раз ударил по лавке.

– Вот и славно, Волчонок.

Макар подмигнул ему и посмотрел на волка.

– Это была наша особенность, наше предчувствие. Точно знаю, что это оно. Только вспомни, всегда внутри все происходит. В душе нашей, но сегодня все было по другому. – Макар замолчал, а потом тихо добавил. – Привкус крови чувствовал.

Волк встрепенулся.

– Значит, родной. – сказал Русай.

– Нет. Другое это. Не знаю, как объяснить, Русай, но не кровный человек в беде. Нет. Близкий, возможно очень близкий, но не родной.

Волк уставился куда-то в темноту угла и замер.

Макар обработал руки Беловукаи уложил его спать.

– Как он руки поранил? – садясь рядом с волком у печки, тихо спросил Макар.

– Он бил по дереву.

– Зачем? – не понимал Макар.

– У нас уговор с ним. Если помощь нужна, он должен ударить по стволу дерева, того что у сарая растёт. Я в то дерево Силу влил. Одного стука достаточно, чтобы я его почувствовал, а Волчонок твой, колотил так, что палку в щепки превратил. От того и руки все в занозах.

– Это как же вы договорились? – внимательно посмотрев на волка, спросил Макар.

– Знаешь, иногда не надо говорить, чтобы понимать друг друга. У тебя умный и смышлёный мальчик, Макар.

Волк встал и направился к двери.

– Постарайся заснуть, Макар. Думы думать завтра будем.

Но Макар так и не заснул этой ночью.

Кому ж так плохо было? Близкому, очень близкому человеку.

Макар чувствовал волка. Тот тоже всю ночь кругами во круг избы ходил. Тоже не заснул, тоже встревожило его предчувствие Макара.

Только Беловук, вытянувшись во весь рост и раскинув руки, спокойно спал у себя на лавке.

37

С самого утра, Макара вновь коснулось предчувствие. Странное, не понятное.

Мягко на душе, ровно, а что-то свербит.

На лавку сел, прислушался к себе. Слушал. Долго слушал. Да понять не мог. Тук-тук-тук, тук-тук-тук. Точно стучится что-то внутри.

Беловук рядом возился, строгал что-то. Потом по плечу Макара постучал, тук-тук-тук. «Три раза – помощь просит» – мелькнула мысль.

Макар медленно на плечо своё посмотрел, куда только что мальчик тыкал. Тук-тук-тук. А потом мысль мелькнула, неужто зовёт его кто, тоже в помощи нуждается.

К обеду маетно стало Макару. Точно рыба на крючке, тянет его что-то. А к вечеру вообще невмоготу стало. Казалась, что уже и по имения его кличут, зовут.

– Вещи собери. Завтра рано разбужу. В деревню пойдём, – сказал Макар, Беловуку.

Легли рано. Макар почти и не спал ночь, всё думал, кто ж так видеть его хочет и главное, зачем. Самое страшное надумал, потом уже и сон пришёл, а Макар его гнал, боялся проспать.

Едва рассвело, вышли.

Макар не мог идти быстро, мальчишку жалел. Не бежать же ему за ним всю дорогу.

Вспомнил, как его предчувствие к матери гнало. Сейчас другое было, но Макар шёл и каждое слово молитвы в шаг вычеканивал.

Беловук притих, чувствовал что, что-то происходит с Макаром. Ни разу за всю дорогу не остановил его отдохнуть. А Макар и не думал о нем, забыл о мальчишке.

Когда к деревне подошли, Макар повернулся к Беловуку и спросил:

– Дом отца моего найдёшь?

Беловук уверенно в грудь себе один раз стукнул. И это был сигнал для Макара. Уже не оглядываясь он рванул по деревни.

Забежал во двор. Тихо. В дом ввалился, тоже тишина. У Макара, как оборвалось что-то внутри. Страх застилал глаза, мешал думать. Макар, как полоумный по дому шатался. Все углы проверил. Пусто. На двор вышел.

Вдруг в стайке брякнуло что-то. Макар резко развернулся. На пороге стоял отец. Макара, как водой окатили, холодной, колодезной. Всё в душе расцвело. Живой, а он уж и похоронил его.

– Ты звал? – спросил Макар.

– Я.

– Напугал ты меня, тятя. Думал, худо тебе.

– В молельный дом иди, Макар. Прямо сейчас, – жёстко, не отрывая взгляда от сына, приказал отец.

Макар внимательно посмотрел на него. Редко он его таким видел. Отец всегда когда злился ещё чернее, становился. Вот и сейчас стоял он чёрный, суровый. У Макара по спине холод прошёл. Не зря ведать звал, случилось что-то.

– Беловука накорми, – тихо сказал Макар.

Развернулся и быстрым шагом пошёл в молельный дом.

Всегда считалось, что деревня начинается с реки, а конец её в лес упирается. Вот и получалось, что молельный дом стоит первый, на небольшом пригорке.

Макар дошёл до него быстро, не останавливаясь и не обращая внимания на косые взгляды, мазавшие его спину.

Макар зашёл в дом и остановился в сенях. Сквозь закрытую дверь был слышен голос старосты.

Наставлял он кого-то там. Макар внимать-то не хотел, то что не для его ушей было, да только староста, хоть и был стар, да голос имел зычный и слыхать его было хорошо.

– Какой бы ни была твоя семейная жизнь, но самовольный уход из неё – грех великий. Знаешь ведь, что после этого нет тебе жизни в деревне нашей. Страшный и тяжкий поступок совершил муж твой. Так оно и есть. Он получит своё наказание и от нас и от Бога! Да только простить ты его должна, Беляна.

– Ещё раз вторю вам. Нет жизни мне с ним и не будет. То что он сделал, никогда не прощу.

Макар замер и пошевелиться боялся. Беляна!!! Там сейчас была Беляна!!! С ней беда, ради неё отец достучаться до него пытался.

– Ни кому не нужна ты. Родители и те отвернулись. Как жить будешь? Где? Кому нужна ты, несчастная?

– Мне нужна!

Макар стоял в дверях. Огромный, красивый. От него волнами исходила Сила, казалось дышать, стало трудно в молельни. Чёрные кудри буйной копной закрывали его лицо. А сквозь них горели глаза, прожигая всех своей неистовой Силой.

Староста и Беляна молча смотрели на него, как на видение какое. А он не смотрел ни на кого, да и не видел он никого кроме неё, кроме Беляны.

Мгновения хватило чтобы увидел он и глаза её серые печальные, и ссадины на лице, и припухший нос, и обкусанные губы. Всё увидел, всё приметил, всё понял. И так худо стало. Впервые, захотелось по-настоящему владеть Силой. Разнести здесь всё, за слезы её, за печаль.

Макар молча подошёл к ней.

– Остановись, Макар! – как-то устало сказал староста. – Не развестись Беляне с Мирославом. Не будет она женой тебе перед Богом. Во грехе жить будете?

Потом посмотрел на Беляну и добавил:

– Страшное творишь, баба. Али забыла что в писании сказано? Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела. Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем.

– Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, любящий свою жену любит самого себя, – тихо вторил ему Макар, потом взял Беляну за руку и вывел из молельного дома.

Никто не остановил, никто слова не сказал.

До дома отцова тоже шли молча. Она крепко держала его руку, шла уверенно, не обращая внимания ни на шёпот за спиной, ни на осуждающие взгляды. Многие переходили на другую сторону, точно как от болезных шарахались.