Текст книги "Тот, кого выбрал Туман (СИ)"

Автор книги: Надежда Вонсович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Немира, тоже понятно зачем Вецена отправила в лес к Макару. Только откуда ведомо бабке о Силе, о способностях его, если Макар сам не знал, что не только деревья врачевать может.

Всем сердце желал он Немиру здоровья. И надеялся, что одной ночи будет достаточно для выздоровления, а если нет, то тело его, теперь окрепшее, само хворь вытравит, освободит хозяина.

С Мирославом было сложнее. Но чувствовал Макар, что не для раздражения ради в лес он попал. Сила дана Макару огромная и он должен уметь с ней жить и владеть ею. Контролировать и сдерживать – вот главное дело его сейчас. Одному в лесу хорошо, а как в деревню попадёт. Что тогда? На каждый раздражитель Силу свою выпускать будет? Нет, тут Вецена тоже все правильно просчитала, или нашептал кто, то одной ей ведомо.

Макар слух свой напряг.

Тишина… нет волка поблизости. Аккуратно Силу выпустил, вложил в неё зов для Русая. Волк его должен почувствовать, даже на очень большом расстоянии.

Прошла неделя.

Неделя, как Беловук у Макара жить стал.

Неделя, как Макар не видел и не чувствовал вожака.

Каждое утро зов свой отправлял в лес и ждал. Слушал, но ощущал тишину. Волка не было рядом. Волк не отзывался.

Понимал Макар, что пока сам волк не придёт, пока сам не решит показаться, не найдёт он его, хоть зазовись.

28

Эту первую неделю, Макар Беловука каждый день в лес водил. Пусть привыкает мальчишка.

Рассказывал ему про всё, что за деревья, что за кустарники их окружают. Про каждый след и хозяина этого следа рассказывал.

Волчонок слушал внимательно. Кое-что первый раз слышал, это Макар сразу улавливал, кое о чем уже знал.

– Видеть и читать следы, каждый охотник должен отлично. Все должен примечать и поломанную ветку, и остатки еды, и царапины на коре. Вот, например, смотри.

Макар указал на следы, их прямая дорожка, отчетливо виднелась на снегу.

– Представляешь, я когда-то не мог отличить след лисицы или волка от собаки, – Макар засмеялся. Вспомнил то время, когда все следы для него были одинаковы. – Мне нравилось изучать следы. Отец интересно рассказывал, с историями, с байками охотничьими. Я и сам много экспериментировал. Каждый день след Ярика, собаки нашей, сравнивал. Он по снегу идёт, а я наблюдаю, как след его меняется через час, через сутки. Плотность и форму, все примечаю. Это, Волчонок, для того, чтобы безошибочно знать какое время назад по тропе зверь прошел.

Макар присел на корточки, аккуратно прощупал след. Потянул вниз мальчишку.

– Потрогай след и поверхность снега рядом.

Беловук сначала на Макара внимательно посмотрел, точно боясь какого-то подвоха, а потом осторожно сделал, как просил Макар.

– Чувствуешь? След практически не отличается от остального снега. Это говорит, что зверь прошёл здесь недавно. Часа два назад, не больше. А вот если бы след уже затвердел и покрылся корочкой, то это старый след и животное уже ушло далеко. А ещё, – Макар взял, рядом валявшейся тонкую палочку и разделил след. – Видишь? След легко разделился, значит свежий. Как думаешь, кто здесь прошёл?

Беловук не отрываясь смотрел на следы. Молчал, но видно было, что думал, гадал мальчишка в уме-то.

– Это лиса. Смотри, Беловук, подушечки двух передних пальцев немного выдвинуты вперед, а отпечатки двух крайних пальцев находятся позади них, обхватывая коготками их по бокам. Запоминай. Смотри и запоминай.

Макар пошёл дальше. Он много рассказать может, очень много. Иногда даже боялся, что излишне болтлив. А с другой стороны, не праздно же речи ведёт. Больше расскажет – больше в голову Беловуку войдёт.

– Её ступня густо покрыта длинной шерстью, от того она ходит точно в валенках. Лиса никогда не ранит лапы, даже на жесткой кромке наста. Собака, по такому насту кровяные следы оставит, лиса – нет. В сентябре только для лисы любой шаг – это боль. Точно по иголкам ходит в сентябре-то. Линяют у неё волосы на подошвах, от того и босая. Любая собака её догнать может.

Беловук тревожно на Макара смотрел. Столько жалости было во взгляде, что Макар напрягся даже. Как Таислав его, жалеет животину. Немного позже охотиться с собой возьмёт мальчишку, вот там и проверит свою догадку. Уверен был Макар, что Беловук никогда на охоте не был, не видел, как мяско к нему на стол попадает.

Волчонок впереди шёл, а Макар за ним держался. К избе дорогу держали. Будет, на сегодня прогулок, ведра возьмут и на ручей за водой.

Беловук резко остановился и присел, рассматривает что-то.

Макар подошёл и тоже замер.

На тропе виднелась ровная цепочка следов. Одного взгляда было достаточно для Макара, что бы понять, кто шёл по тропе.

Это волк. Его волк. Он следы оставил.

Как же Макар не почувствовал его? Разве могло быть такое.

Как-то легко, радостно на душе стало. Значит, не зря каждый день зов отправляет. Волк его слышит, волк его чувствует.

Макар до дома шёл и улыбался. И солнышко ярче засветило, и ветерок игриво обдувал лицо.

Когда к куче наваленного снега подошли, того что после чистки поляны остался, Макар развернулся и толкнул Беловук в него, да сверху ещё и припорошил малёха. Засмеялся Макар. Так всегда Русай с ним играл.

Только быстро улыбка с уст его пропала.

Беловук, свернулся в калач, руками голову прикрыл. Лежит и не шелохнётся.

Макар растерялся даже. Поиграть хотел, как со всеми детьми на деревне у них играют, а тут выходит, испугал мальчишку.

Макар поднял Волчонка, от снега отряхнул.

– Это игра, Беловук. Я тебя в снег толкаю, после, если ловкости и сил хвалит, ты меня завалить должен, да снежком припорошить. Ничего здесь страшного и больного нет. Это всего лишь игра.

Макар подтолкнул мальчишку вперёд. Да уж, не прост малец, не прост.

29

Утро выдалось яркое и тёплое.

Весна уже чувствовалась в каждом вздохе природы. Она приходит каждый раз по-разному, но не спутаешь её с простым потеплением. Запах другой, пение птиц другое – весенние, радостное.

Макар в мыльне был, когда услышал звук, инородный, не лесу принадлежащий.

Точно стучит кто-то.

Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук.

Макар замер на секунду, слух напряг. Точно – стучат, дребезжит всё, как по стеклу барабанят.

Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук.

Макара, как молния прошибла:

«Три удара! Беловук! Помощь!»

Сшибая все на своём пути, Макар кинулся из мыльни.

Пару шагов только сделал и остановился, точно в стену невидимую упёрся.

Посередине поляны стоял волк.

На солнце шерсть его играла серебряными бликами. Снег искрится серебром и волк, красоте этой не уступает. Макар всего на мгновение замер, залюбовался картиной этой.

И ведь не почувствовал вожака, даже Сила на него не среагировала. Разве может быть такое?

Волк на Макара даже не взглянул, все его внимание было приковано к мальчику. Волк смотрел на него внимательно, изучающе, склонив морду на бок.

А Беловук, прижавшись всем телом к избе, замер у окна.

Лицо его напоминало сейчас Макару маску ужаса. Точно статуя стоит, казалось, он даже не дышал, и только тоненькая, белая ладошка, бешено билась по стеклу.

Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук.

У Макара сжалось все внутри, тихо подошёл к Беловуку. Аккуратно присел, чтобы на одном уровне с ним быть, чтобы взгляд его поймать и заговорил, спокойно и твёрдо.

– Все хорошо, Волчонок. В избу иди, я через минуту приду. Помнишь уговор наш? Я иду – ты идёшь, я стою – ты стоишь, я говорю – ты делаешь. Просто верь мне, парень. Иди.

Макар встал и открыл Беловуку дверь. Мальчик, на негнущихся ногах, медленно зашей в дом.

Макар прикрыл за ним дверь и повернулся к волку.

Какое-то время они смотрели друг на другу. А потом не сговариваясь, точно по отмашке, сделали шаг друг к другу.

Макар улыбнулся.

Иногда один шаг на встречу, заменяет тысячу слов.

Человек подошёл к волку, сел на колени подле него и посмотрел в жёлтые глаза. На этом расстоянии они были огромные, как два горящих солнца. Они и грели, как солнце.

– Мальчик – это «Волчонок седой». – тихо, сказал Макар. – Зазвучала твоя песня, Русай, зазвучала.

Волк аккуратно уткнулся в ладонь Макара. Как в первую их встречу, потерся мокрым носом, лизнул. Язык шершавый, тёплый, легонько прошёлся от кончиков пальцев до запястья.

У Макара по всему телу мурашки разбежались.

Мир между ними. И это было самое главное для Макара. Всем сердцем этого желал и ждал, казалось, бесконечно долго ждал.

Волк посмотрел поверх плеча Макара.

Макар обернулся и увидел в окне Беловука. Он точно прилип к стеклу, во все глаза смотрел на то, что происходило сейчас на поляне. Бледный, испуганный, непонимающий.

Волк ткнул Макара в живот, мол иди, и пошёл в лес.

Макар не шевелился, пока волк не скрылся из виду.

Лицо обдувал легкий ветерок, он приносил с собой запахи леса, запахи скорой весны, запах спокойствия.

Макар подставил ветру лицо. Дышал глубоко, свободно. Было так хорошо на душе.

Вроде и без зубов совесть, а ведь изгрызла.

Макар зашёл в избу, плотно прикрывая за собой дверь. Раздевшись, сел на лавку у окна, рядом с мальчиком.

– Есть люди, Беловук, которые во время опасности – замирают. Мысли у них останавливаются, руки-ноги ватными становятся. Все у них внутри замирает, вся жизнь останавливается. И есть другие. От страха кровь у них стынет, всё нутро выворачивает, но они действуют. И я бесконечно доволен, Волчонок, что ты не из тех кто замирает. Сил в себе нашёл об опасности предупредить и на помощь позвать. Ты молодец, Беловук!

Макар запустил руки в волосы свои, взлохматил их. В окно взглянул.

– Помнишь, говорил тебе, что друг у меня особенный есть. Так ты свиделся с ним сегодня, Беловук. Волк этот и есть мой друг. Многого объяснить тебе не смогу, от того, что сам не всё знаю и понимаю. Но одно ведаю, и хочу чтобы ты услышал и поверил мне на слово. Волка этого зовут Русай. Это Род мой. Кровь моя. Оттого, сам понимаешь, все для него сделаю, как себе ему доверяю и люблю его отчаянно. И он всем сердцем ко мне прилипший. Особенный это волк, и я особенный. Я, Волчонок, пока честно до конца не ведаю всего, но, думаю, мы – Хранители этого леса. Как Чомор. Знаешь, кто такой Чомор?

Мальчик молчал.

Макар смотрел на него внимательно. Все думая, не глупит ли он, рассказывая все мальчишке. Хотя, что таится, если и сам всё он видел и ещё много чего увидит. Чем в неведение его держать, да придумывать разные небылицы, лучше все честно рассказать. Честность всего дороже.

Сказ про Чомора

– Давно это было. В ту пору звери и птицы говорили ещё на одном языке, люди умели понимать их, а звёзды, видевшие те события, поседели от времени.

Каждый год по весне, как только сходил снег, на лес опускался Туман. Ровно семь дней и семь ночей он окутывал лес своими молочными руками.

Никто из деревенских к лесу близко не подходил. Были глупцы, кто осмеливался войти в Туман, но после их и не видывал ни кто. Имена их стирались из людской памяти, даже шепотом не смели упоминать тех, кто посмел потревожить Туман.

Семь дней и семь ночей Туман лечил и восстанавливал лес. Каждое деревце, каждый листочек, веточку, кустик и травинку. Каждую животину лесную, каждую птицу, букашку и рыбину речную. Во всё вдыхал жизнь, во всё вдыхал мудрость и Силу свою.

На восьмой день Туман исчезал.

На большой поляне, что на опушке леса лежала, зеленела новая, изумрудная трава. На деревьях набухали почки. В лучах утреннего, весеннего солнца всё точно сверкало, казалось чистым, свежим, обновлённым.

Аккурат под вечер, на поляне этой собиралась вся деревня.

Разжигали три больших костра.

Длинной вереницей выстраивались люди к кострам этим.

Мужики и бабы, старики и дети. Все! Даже кого уже ноги не держали, даже кто ещё на этих ногах сам ходить не научился. Все были на поляне!

В руках у каждого по три куколки соломенной. Для каждого костра – куколка.

Подходил человек к кострам, и обет держал.

«Лес-это дом мой.

Подобно тому, как дом свой обегаю от грязи внешней и внутренней,

так и обещаю, лес оберегать и сохранять.

Лишнего не возьму,

Забавы ради не убью,

Не разорю и не сломаю.

Серебро не убиваю»

Нашепчет, куколок по трём кострам разбросает и в сторону отходит.

Медленно продвигалась вереница людская. Никто никого не торопил.

Важен был обет! Каждый год его шептали Туману и свято соблюдали.

После костры тушили.

Три кучки пепла, все что оставалось от больших, высоких костров.

И опять выстраивалась вереница. Только уже не одна, три их было.

Первый костёр зажигался для Рыбаков.

Второй для охотников.

Третий для собирателей ягод, грибов, трав.

И вот, когда гасли костры, каждый человек выбирал, к какому кострищу подойти.

Подходя, брали люди по горсточке пепла, да в мешочек ссыпали. Мешочек этот весь год пуще всего берегли.

Точно договор подписанный с Туманом, тот мешочек был.

По темноте вся деревня возвращалась в дома свои.

И так продолжалось из года в год, из вечности в вечность.

Охотились, рыбачили и собирали с чистым сердцем, с нерушимым обетом.

Но наступил год, когда всё изменилось.

Ровно через неделю Туман вернулся.

Вся деревня стояла на поляне, всматриваясь в темные, пепельные всполохи Тумана. Стояла мертвая тишина, люди, казалось, оцепенели от страха и ужаса.

Никогда такого не было. Никогда Туман не появлялся два раза в году. Никогда он не был таким темным.

Деревня, точно застыла, тишина стояла страшная, люди боялись.

Только на четырёх дворах голосили бабы, за одну ночь ставшие вдовами. Мужья их в лесу были, когда вернулся Туман.

На третий день староста всех в молельный дом зазвал.

Всегда шумно было на собраниях общих. Все могли высказаться, все равны были, каждый слово держал. Но теперь молчали люди. Смотрели на лес и молчали.

С пригорка, на котором молельный дом стоял, как на ладони открывался лес, поляна большая, река. И всё это было укутано Туманом, густым, неестественно темным, мрачным и угрожающим Туманом.

– Не буду обманывать вас, не знаю я что происходит. Ни в одном временнике не нашёл ни чего похожего. Не было никогда такого. Первые мы события такие переживаем. И, надеюсь, переживем. Одно знаю, не просто Туман вернулся. Случилось что-то в лесу, чувствую не хорошее случилось. Кто так напакостил, лучше пусть сам сейчас выйдет, да покается.

Староста замолчал. Медленно взгляд свой по толпе вёл. Внимательно всматривался в такие родные, любимые лица и не верил, всем сердцем не верил, что кто-то так согрешить мог. Так Туман, да лес обидеть.

– Я на поляну пойду. Замаливать перед Туманом грехи. Кто силы в себе имеет, со мной пусть идёт.

Целый день, до вечера позднего больше половины деревни, на коленях стояло на поляне большой.

Но не были они услышаны.

Не ушёл Туман, казалось, ещё гуще и темнее только стал.

Через пять дней, люди стали роптать. Лес, река – кормильцы людские. Не выжить без них-то, не выжить.

А на следующий день пришла беда, которой и не ждали.

По деревне бежал человек. Он кричал, руками размахивал, точно полоумный. Люди высыпали из дворов своих, как горох рассыпанный. За человеком хлынула лавина людская.

Вновь вся деревня на поляне собралась. И страшное увидели они.

Все деревья в лесу чахнуть стали. Почки набухшие, листочки новорожденные почернели. Срывались они с сухих, ломких веток и в Туман падали. А Туман точно сажа. Жуткий, опасный.

В глубине леса скрип, треск, хруст – точно деревья ломают, выкорчёвывают.

В глубине леса визг, рёв, вой – точно все звери лесные от ужаса враз пасти свои раскрыли.

Гул этот нарастал, а народ, от ужаса парализованный стоит, шелохнуться боится.

А потом птицы падать с небес стали. Замертво падать.

Вороны, рябчики, утки, воробьи. В самую гущу людскую упал большой глухарь.

Он-то и выдернул людей из кошмара этого. Не разбирая дороги, бросились люди от леса. Как от чумы бежали. Кто-то в этой истерики падал, но уже не мог подняться, десятки ног топтали его, спасаясь сами. Дети орали, бабы визжали, мужики, отродясь рот свой не поганившие, ругались сейчас чёрным матом.

А потом резко, как по указке кого, остановились. Все. Разом остановились.

В нос ударил сильный запах сырости и гнили. Не выносимый запах тухлятины не давал сделать большого, глубокого вдоха.

Река, которая течение имела быстрое, легкое, теперь аккурат в болото превратилось. Вода стоячая, вонючая.

На поверхности воды, среди тины, кверху животами плавали рыбы.

До самой ночи, люди черпали, ещё свежую, пригодную для питья воду из колодцев. Заполняли ей всё, каждую плошку, каждую посудину.

К утру и колодезная вода прогнила.

Многие мужики, посадив всю семью свою на повозки, уходили в соседние деревни. Но все возвращались.

Не принимали их в другие поселения. Люди суеверны, от этого и жестоки. Как от болезных сторонились, на верную смерть их обрекая.

Потянулись долгие, темные дни.

На каждом дворе наглухо зарыты ворота и ставни. Никто не выходил дальше ограды своей, боялись громко жить, громко говорить, громко дышать, словно это могло ещё больше беды накликать.

Рано утром, только светать стало, на улицу выскользнула тень. В утренней, сонной тишине, скрип ворот, казался, оглушительным, но он был не услышан и это радовало человека, быстро идущего к молельному дому. Он зашёл на пригорок, не оглядываясь на деревню, на лес, на Туман, человек зашёл в дом и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Долго человек со старостой беседу вёл, да ведать, добрый разговор был, сам староста вышел, проводить человека.

– Иди домой, Чемир! Встретимся на поляне, – обнимая человека, сказал староста.

Староста собрал всю деревню на поляне, когда солнце уже было высоко.

Он всматривался в серые, обреченные лица, а они всматривались в него.

– Нет прощения мне. Виноват я перед вами. Не смог защитить и уберечь. Ведать, мало во мне силы и веры, но есть человек, который нашёл в себе все то, чего мне не хватает. Есть человек, который ради деревни всей решил себя положить.

Староста впился глазами в толпу людскую, и столько надежды было в этом взгляде, столько не поддельного восхищения.

– Подойди ко мне, Чемир. Пусть все видят героя. Пусть все видят спасителя нашего.

Из толпы вышел мужчина.

Молодой, красивый. Чемир был высокий, считай выше всех в деревне был. Хороший охотник, добрый человек.

Много невест мечтали о такой муже, но выбрал он себе одну и подарила она ему сына. Два года мальчишки было, такой же чёрный, кудрявый, как и отец.

Чемир повернулся к людям. Глаза от травы чёрной, да жухлой не поднимал. Губу нижнюю закусил, так и стоял молча. И все вокруг молчали. Понимали, что не легко Чемиру слово своё последнее держать. Ждали все. Долго ждали.

– Если сказать, что не боюсь я, то ложью это будет. А сказать – так вроде мужику это и говорить-то не по чину. Но одно знаю и уверен в этом всем сердцем. Туман примет меня и исправить все это, – Чемир обвёл рукой лес мертвый. – смогу! Простите меня.

Чемир резко развернулся и пошёл к лесу.

Жена его не была удивлена, был разговор между ними, было прощание.

Она крепко прижимала к себе чадо своё черноголовое, а по щекам катились крупные слёзы.

Чемир остановился. Весь вытянутый точно струна, пальцы крепко в кулаки сжаты. Он был напряжен и серьёзен.

Туман клубился аккурат у ног его. Совсем рядом, шаг – и он полностью поглотит человека.

Чемир сделал глубокий вдох и сделал шаг вперёд.

Над поляной пронёсся вздох, толи ужаса, толи восхищения. Люди во все глаза смотрели на Туман, который не поглотил Чемира, не обернул его своими чёрными, опасными щупальцами.

Туман, точно тропинку для человека сделал, разошёлся в стороны, приглашая и принимая его в свои владения.

Чемир на секунду замер, а потом уже не сомневаясь, пошёл вглубь леса, по тропе туманной.

Люди, затаив дыхание, с ужасом и трепетом смотрели, как аккуратно замкнулась муть смоляная за родным им человеком. Одни видели, как рос Чемир, другие росли вместе с ним. Нет чужаков в деревне, все друг друга знают, все близки, а иначе не прожить, а иначе не выжить.

Весь день деревня с поляны не уходила. Тут же костры жгли, варево себе готовя, тут же детей укладывали.

С надеждой и мольбой в Туман вглядывались. Ждали. Верили.

А потом над поляной раздался звонкий детский голос:

– Тятька! Туман оживает!

Все головы, по команде этой детской, повернулись к лесу. Истину уста детские вещали.

Заволновался Туман, точно ветер его колыхал, закручивал. Мгновение назад ещё чёрная, непроглядная Марь серой стала, затем дымчатой, молочной, ясно-белой, точно старец седовласый.

Яркий свет озарил, уже медленно погружающуюся в сумерки, поляну.

Звонкое, блестяще-белое серебро разлилось над лесом. Неимоверно, завораживающе прекрасно.

Никто с места не сдвинулся. Все, как зачарованные стояли и на великолепие это смотрели.

После вспышки серебряной, Туман исчез.

И началось, то что никто после объяснить или пересказать не мог.

Деревья наливались соком. Стволы их приобретали естественный, живой, здоровый цвет. Ветви из стволов этих вырастали, из веток – почки, из почек – резные, изумрудные листья. Трава зеленела, стебли из неё поднимались с набухшими, готовыми распуститься бутонами.

Всё это происходило быстро, на какой-то неестественной, не виданной скорости.

Мгновение! И вот люди уже слышат такой родной, такой драгоценный шум реки. Живет, плещется вода чистая. Вновь бежит, торопится река. Не остановить её, не удержать.

Люди не успевали следить за изменениями этими быстрыми. На одно залюбуются, а рядом уже мухоловка-пеструшка заливается. Птицей заслушаются, да пышное цветение боярышника пропустят.

Когда преобразилось всё вокруг. Когда всё стало так, как и должно было быть, вперёд вышел староста.

Он выглядел растерянным, взъерошенным, пару раз пытался слово из себя выжать, да только руки и разводил в разные стороны, а потом, руки эти, безвольно вниз падали, ударяя старосту по ногам. Так и стоял, да пыжился.

На помощь ему дед столетний вышел, самый старый в деревне.

– Понимаем смятение твоё, понимаем. Мы тоже такое не видывали. Бог даст, никогда больше и не увидим. Но все! Все кто свидетелем сего Чуда стал, запомнить это должен. Должен жить в памяти людской сказ про Туман! Сказ про Чемира.

– Че-мир! – по слогам вторил ему староста. – друг мира, значит. Не зря ведать человеку имя даётся, не зря. Но то живое, человеческой имя.

Староста замер на мгновение и лицо его озарилось.

– Прав ты, дед. Должен жить в памяти людской сказ про Туман! Сказ про спасителя нашего. Но не Чемиром, отныне звать его будем. Чомор – он теперь. Чомор – тот, кого принял Туман!

Так и идут теперь по лесу вместе Чомор и Туман. Хранители леса, Хранители древней мудрости и Силы. Не раз в году лечат и восстанавливают все живое. Каждый день трудятся, каждую минуту на чеку.

Спроси любого человека, всякий хоть раз, но видел дела Чомора.

То там, то здесь Туман появляется. Стороной его обходят, не тревожат.

Лес-это дом мой.

Подобно тому, как дом свой обегаю от грязи внешней и внутренней,

так и обещаю, лес оберегать и сохранять.

Лишнего не возьму,

Забавы ради не убью,

Не разорю и не сломаю.

Серебро не убиваю.

Макар замолчал. Внимательно на Беловука посмотрел.

– Таков сказ про Чомора, Волчонок. Туман-это Сила его. Во мне тоже есть Сила, есть Туман. Врачевать и помогать могу всему живому. Получается, Чомор не такая уж и выдумка. Получается, не все сказки ложь.

Макар опустил глаза, точно готовясь сказать, что-то не приятное, но потом словно передумал. Прямо на Беловука посмотрел и добавил.

– Не буду унижать тебя, прося сохранить всё это в тайне. Ты всё понимаешь, Беловук. И я рад, что ещё одна душа знает тайну мою. Легче мне. Понимаешь, о чем говорю, Волчонок?

Беловук не моргая смотрел на Макара. Он крепко сжал губы, задышал часто, глубоко и не отрывая взгляда, уверенно и громко ударил один раз по подоконнику.

30

Весна в этом году выдалась тёплая, пригожая.

На душе у Макара было спокойно, мягко и приветливо, может от того и все вокруг казалось таким же.

Снег медленно, но верно сходил, обнажая ещё голую, промерзшую землю. Хрустальная капель весело отзывалась в сердце долгожданной музыкой весны. Все оживало, все просыпалось.

Отныне, куда бы не пошёл Макар с волком, завсегда Беловук идёт рядом. Чтобы не делали они, мальчишка точно приклеенный.

Волк бережно к мальчику относился. То уткнётся ему в живот, то потрется, точно ласкает, тепло даря. Беловук допускал волка на такие близкие расстояния. Не сразу, конечно, но привык быстро. А Макару пока приковаться к себя не позволял. Весь напрягался сразу. Макар и не лез к нему, будет время привыкнет, допустит и его к себе.

В конце апреля волк передал Макару ещё Силы.

Макар перед этим Беловуку всё рассказал. Главное, хотел предупредить, что тяжело будет мальчишки. Один он останется.

Макар, в дни приема Силы, лежал на лавке не в силах ни встать сам, ни слова молвить. Все тело точно набухало, тяжелело. Всегда неудержимо клонило в сон. Хотелось просто закрыть глаза и спать.

Но раньше он был один и беспомощность эта не доставляла ему неудобств, сейчас же все мысли были только о Беловуке.

Макар наварил еды на пару дней, дров впрок натаскал. Не умолкая всё говорил-говорил, шибко переживал за мальчишку. Он хоть и смышлёный, но совсем не приучен ни к чему.

Макар лежал в киселе, в облепиховом киселе. Цвет был ярко-оранжевый, он слепил глаза. Макар жмурился и смеялся.

Над его лицом всплыло лицо матери. Она улыбалась ему.

– Любимой мой! Желанный! Самый лучший, – нежно наговаривала мать.

– Не балуй. Такого мальчику не говорят, – Откуда-то из далека, доносился голос отца.

– Разве от этого балуются дети! Я ему этим силу даю.

Мама пропала и на её место пришёл отец. Он долго разглядывал Макара. Лицо его трогал. Брови, глаза, нос всё своим пальцем гладил, точно красками разрисовывал.

– Жизнь моя! Радость моя! – шептал отец.

Макар блаженствовал. Ему было так спокойно, надежно. Будто разом все проблемы ушли, не волновало ничего, не думалось ни о чем. Сплошное, безграничное счастье, оранжевое счастье.

– Будет дрыхнуть-то, Макарушка. Открывай глаза, да уши навостри. Важное говорить буду.

Макар слегка приоткрыл глаза. Над ним склонилась бабка Вецена.

Как встретишь Бера, мёд едящего, забери клык его. Сделай мальчику своему оберег, аккурат на шею повесь и пусть носит не снимая. Надевая оберег, шепни три слова: «Война, охота, сила». Да объясни опосля ребёнку: «Война внутри тебя, добро и зло борются. Чистый источник запоганили, но должен он очиститься». Про охоту, так скажешь: «На охоте есть жертва и охотник. Не жертва ты, горе твоё кровью очистили». А про силу так молви: «Сила твоя в этом клыке, как рассыпется он, так и силу обретёшь, а с ней и спокойствие придет». А как рассыпется он, Макар, то и волчонка седого спасёшь. Завершишь песню-то. А теперь вставай, младенчик кисельный.

После слов этих, Макар вниз ухнул. Тело чувствовать своё стал, запахи изменились, темно стало.

Глаза открыть пытался, да точно склеенные они оказались, не разодрать. А потом рука чья-то под шею нырнула и холод к губам приник. Потекла влага тёплая, желанная, с кислинкой облепиховой.

Макар пил жадно, долго.

Глаза приоткрыл. Совсем рядом лицо Беловука маячит. Сосредоточенное, серьезное. Губы Макару утёр и рядом сел.

Макар приподнялся, на стену облокотился.

В избе темно было, на столе только свеча горела. Керосинку Беловук никогда не зажигал, свечи больше жаловал.

На столе, около свечи, уголёк лежит и аккуратно четыре чёрточки выведенные рядом.

– Это ты дни считал? – каким-то чужим, скрипучим голосом спросил Макар.

Мальчик голову опустил, на руки свои чёрные, чумазые смотрит. Макар улыбнулся, много сказать хотел, да только скрежет и выходил.

Из глубины избы, в свет вышел волк. Макар его сразу почувствовал, как только очнулся, но не ожидал, что в избе он. Не оставил мальчонку значит, рядом был. Благодарен был Русаю за это, безмерно благодарен.

Макару вдруг так ладно стало, хорошо. Не один он теперь. Рядом родные ему люди. Как же быстро Беловук для него родным стал. Три месяца плечо к плечу живут, а от одной мысли, что заберут его, тошно становится. И ведь не отдать нельзя. К родным заберут-то, а родные завсегда ближе и важней. Неверное.

Гнал от себя Макар мысли эти. Будет время, будут и переживания. А пока пусть идёт, как идет.

У Макара громко живот заурчал. Четыре дня не ел. Только пил, за что благодарность Беловуку.

Волчонок, услыхав трели живота Макара, подскочил. Макар сам хотел встать, но Беловук остановился и руку вперёд протянул останавливая Макара, на лавку показал и себе в грудь рукой ударил. Развернулся и к печи пошёл.

Макар, раскрыв рот, на него смотрел. Первый раз Беловук с ним общался. Первый раз жестами, что-то объяснил.

Макар лежал и улыбался широко и счастливо. Наверно, такие же чувства испытывают родители, услыхав первое слово чадо их.

Ещё день Макар бока давил. Странное чувство, внутри Сила пылает, Сила кипит, а тело сдюжить Силу эту новую пока не может. Но это пока. Просто нужно время. А его у Макара было много.

31

Они вышли в лес рано утром.

Беловук с волком впереди шли, Макар за ними топал.

Волк первым его почувствовал. Макар мгновенно ощутил перемену в нем. Волк напрягся и Сила, легкой дымкой окутала его тело.

Макар тоже Силу призвал. Весь сосредоточился, все чувства свои обострил.

Это была не опасность, что-то другое в воздухе летало. Напряжение, боль, отчаяние и запах резкий, точно луком пахнуло, аж глаза зажгло.

Волк утробно зарычал.

Перед ним колыхалась тонкая чёрная нить. Другой конец её уходил дальше по тропе.

Макар окликнул Беловука. Мальчишка, почувствовав напряжение своих спутников, в мгновение рядом с Макаром оказался, а он его за спину к себе задвинул. Не понимал Макар, что их ждёт впереди, но лишним не будет парня прикрыть.

Волк, в это время, аккуратно начал вплетал Силу в чёрную нить. Она встрепенулась и начала удаляться, точно вести их начала к началу своему.

Он лежал рядом с поваленной сосной.

Земля вздыбилась, оголяя вывороченные корни, некогда огромного, благородного дерева.

Он тоже был выворочен, выхвачен из своей жизни, огромный, священный Бер.

Волк медленно подошёл к медведю.

Он был ещё жив, Макар чувствовал его дыхание, его боль и отчаяние. И запах, не выносимый, острый, обжигающий запах смерти.

Макар видел отверстия от пуль. Беспорядочно палили в животину. Медведь сильное животное, если сразу не попасть в позвоночник или сердце, то он может уйти от охотника, что он и сделал. И теперь нашёл себе место рядом с этим деревом.

Нет ничего вечного под солнцем, и эти два исполина, тому доказательства.

Волк наклонился к морде медведя и выдохнул ему в пасть Силу. Нежная, бело-прозрачная дымка плавно скользнула к медведю и он вдохнул её.

Это был его последний в жизни вдох.

Беловук смотрел во все глаза. Он поежился, точно озноб его прошиб.

– Бывают ситуации, когда избавление от страдания, самое верное решение. Это не охотники сделали, Беловук. Ни один настоящий охотник, весной на охоту не выйдет. Запрет в это время. Мы таких называем «псовый охотник». Их рук дело.