Текст книги "Тот, кого выбрал Туман (СИ)"

Автор книги: Надежда Вонсович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Я, Макар, до зимы переболел, так хворь в самую глубину забралась. Сидит во мне и всю жизнь тащит на себя, – тихо заговорил Немир. – Мне не по лесам бродить надо, мне на печи греться, да лечится надо. Но против бабки Вецены никто не пошёл. Хоть и не один я против был.

Сказал и на Мирослава глянул. А тот только крякнул в бороду, да в кружку свою уставился.

– Вот так, Макар, мы и забрели к тебе.

Макар сидел и молча слушал, что староста ему говорил. Его мысли были далеко, безудержно клонило в сон и Макар из последнего держался.

– Как снег сойдёт, отправим наших в Осиповку, родных его искать. Мы, Макар, поймём и примем отказ твой. С утра уйдём. А пока. Сюда иди, малец, – поманил мальчонку староста. – Покажу тебя во всей твоей красе. Иди, иди не бойся.

Мальчик медленно, даже как-то не естественно медленно подошёл к столу. Встал рядом со старостой и повернулся к Макару.

Макар мазнул взглядом по рубашечке в крупную красную клетку, не с его плеча она была, сразу видно. Ручонки его висели вдоль тельца, как два тонких прутика. Сутулый, какой-то несуразный весь.

Макар посмотрел на лицо его и утонул, утонул во взгляде его медовом. Точь-в-точь мёд, липовый мёд, светлый, яркий с янтарным отливом. Не детские глаза, не детский взгляд. Даже как-то не уютно, что ли стало Макару под прицелом этого мёда.

Кожа светлая, прозрачная, даже синие жилки проглядывают. Белые ресницы, белые брови, волосы, торчащие в разные стороны, тоже были белые. Даже не белые, а точно сединой покрытые.

– Его зовут Беловук. Не привычное имя. Не наше, – тихо отозвался староста.

«Беловууук». Медленно, растягивая каждую букву, точно пробуя это незнакомое имя на вкус, про себя повторил Макар. «Белый волк» значит.

Внутри, колыхнулась, прятавшаяся до этого Сила. Макар даже не обратил на неё внимания, у него сейчас бешено один за другим мелькали образы. Русай, волки, лес, туман, рябчики. Все смешивалось и переплеталось и тихо где-то далеко заунывно звучала песня.

Дай волку дорогу.

Дай волку еды.

В жилище своё

Ты его пригласи.

Когда ты спасёшь

Волчонка седого,

Постигнешь ты Силу

В ней жизни основа.

Макар, не сдержавшийся, засмеялся в голос. Ему было не важно, как он выглядел со стороны. Ничего сейчас не было важным, только растерянный и испуганный мальчишка, стоявший напротив него, имел для него сейчас значение.

– Так вот ты какой, седой волчонок, – весело, даже как-то задорно, сказал Макар.

Сказал и во все глаза на мальчишку смотрит. Будто налюбоваться не может.

– Ну, что, Волчонок! Останешься у меня?

– Не ответит он тебя. Берёшь, так бери. Не зря ходили, значит, – впервые, за все это время, подал голос Мирослав.

Сила больно кольнула. Макар сжал всё внутри, заковывая её. Э нет, он тут главный, не Сила. Ему решать когда выпускать её. Теперь он глуп не будет, теперь он следить за ней будет пуще прежнего, пока не научится владеть ей. Он хозяин.

– Я не скотину беру и не предмет какой. – глухо отозвался Макар.

Не понравились Макару, речи Мирослава. Злые, не добрые. Говорит, будто и нет здесь Беловука, будто предмет ему какой приволокли.

– Не злобьтесь, – аккуратно, кладя свою ладонь на плечо Макара, проронил староста.

– Беловук! Я всем сердцем хочу, что бы ты остался у меня, – глядя в самый мёд, начал Макар. – Сколько проживешь здесь, не ведаю. Но обещаю, учить тебя всему, что знаю. Обещаю жить с тобой в мире.

Мальчик опустил голову, будто решая остаться ему в лесу или нет. Будто взвешивая, все за и против. Потом поднял голову и посмотрел на Макара. И Макар мог поклясться, что за весь вечер увидел осознанный и чего-то желающий взгляд.

– Ну, и добро! – улыбаясь в бороду, бодро сказал Макар. – Пойдём, накормлю тебя.

Макар подошёл к печи, налил в миску бульон, ополовинил кусок мяса и положил его туда же в миску.

– Ешь! Нам силы много надо будет. В лесу тощий не сдюжишь.

Беловук ел как-то вяло, без удовольствия. Уставился в миску и копошил там ложкой. Макар посмотрел на него и вернулся к столу.

– Благодарю, Макар, – сказал староста. – Мы узелок не большой, с вещами Беловука, принесли. Деревней всей собирали. Его-то погорело все.

– Права бабка Вецена, с радостью его заграбастал! Да, Макар? – засмеялся Немир, а потом зашёлся кашлем, сухим, не хорошим.

– Медвежьего жира дать? – спросил у него Макар.

– Да, мне уже ничего не помогает. Мажу, пью, а толку ни какого, – прокашлявшись, тихо ответил Немир.

Еще не много о новостях деревенских поговорили, да улеглись все. Четыре взрослых и ребёнок, это много для избушки. Староста с Мирославом у печи устроились, тут же на полу и Беловуку постелили. А Макар с Немиром на лавках у противоположной стены легли.

Макар заснул сразу. Только глаза закрыл и провалился в сон. Даже снилось что-то, это точно Макар помнил.

Его разбудил кашель. Приступ, один за другим, обрушивался на Немира. Он не просыпался, так во сне и мучился. Спящих рядом людей это тоже не тревожило. Казалось, один Макар от каждого резкого, лающего кашля, вздрагивает.

Макар лежал и всматривался в темноту, туда где, как ему казалось должно быть лицо Немира. Аккуратно руку протянул, ко лбу прикоснулся. Проверить хотел, нет ли жара. Лоб у Немира был мокрый, липкий и холодный.

Макар убрал руку, замер на секунду, а потом опять приложил. Думал, показалось, ан нет. Тонко, еле уловимо шла вибрация от Немира. Чувствовал Макар уже такую вибрацию.

От больных деревьев такая шла. Совсем не давно Макар рощу березовую лечил, каждое деревце в ней чахло. Хворь какая-то напала, вот он и помогал.

Макар переместил руку на грудь. Здесь вибрация ощущалась сильнее. И как тогда деревьям, Макар легонько влил Силу в Немира. Тело сразу отреагировало. Точно что-то изнутри Немира ухватилось за Силу и начало всасывать её в себя.

«Душа его так старается. Лечит хозяина»-не отнимая руки, думал Макар.

Сколько это продолжалось, он не помнил. Даже задремал малеха. Очнулся от того, что Сила прекратила свой поток.

Макар лежал, старался не спать. Все к дыханию Немира прислушивался. Он дышал глубоко, спокойно. Только к утру Макар дал себе расслабиться и заснул.

Тихо потрескивала печь, за окном мела метель, слегка постукивала в окно, не будила, усыпляла. В избе было темно, все мирно спали и только глаза, цвета липового мёда, пристально смотрели на спящего Макара.

Все видели. Неужто всё поняли?

24

С утра Макар спустился в ледник, взял рыбы, несколько видов, как полагалось для вкусного и наваристого бульона и наварил ухи.

Мужики ели молча, быстро, с удовольствием. Макар краем глаза все на Немира поглядывал. Он был бодрый и весёлый. Шутил, что дух лесной ему хворь отгоняет. Даже серость с лица сошла, щеки точно у молодого, да здорового зарумянились.

Макар был доволен, хотелось спокойно подумать о том, что произошло ночью. Неужто людей врачевать может. Даже и не задумывался об этом. Даже в мыслях такого не было. А тут вон как вышло.

– Угощение от души лучше мёда-сахара, – вставая из-за стола, сказал староста. – Благодарим, Макар.

– На здоровье.

– Мы с Немиром потопаем тут рядом с часик. Да обратно, в деревню пойдём. Со спокойным сердцем пойдём, Макар.

Макар тоже вышел из избы, набрал полный чан снега, натопит воды, посуду сполоснет.

Мальчонка в углу за печкой сидел. Тихо сидел, руки на коленках держит и точно первый раз их видит. Каждый пальчик, каждый ноготок разглядываете. Вертит их у лица. Странный малец. Точно в своём мире живет.

Ну, да ладно, Бог с ним. Все мы странные, если на то пошло.

Макар тоже любил волосы мамкины трогать. Ручкой в них зароется и тянет на себя, пропуская прядки через пальчики. Волос у мамы густой, блестящий. В детский кулачок вся копна не помещается. А длиннющие были! Помнит Макар, мамка сядет на лавку, он ей волосы расплетет, прижмётся к ней, спина к спине, а волосы перед собой рассыплет, так его и не видно. Потом на трогается, на щупается и мордашкой в волосы зароется и дышит не надышится. Макару теперь за всегда запах укропа мать напоминал.

У замужней женщины всегда две косы и головной убор должен быть – шашмура. Без него женщина ни перед кем не должна показываться, только мужу дозволено видеть жену без шашмуры.

Ребёнку-то не объяснишь, что нельзя на дворе снимать шапочку мамке, нельзя волосы распускать. Вот приходилось Всемиле в доме прятаться, пока чадо не наиграется с её волосами и плестись по пять раз на дню.

А потом появился Яролик и мамка до волос своих допускать не стала. Не до этого стало.

Макар поставил чан со снегом на печь, развернулся было из избы идти, да остановился.

Мирослав стоял у окна. Аккуратно пальцами водил по вышивке, что шторку украшала. Каждый лепесток, каждое соцветие, всё своими ручищами касался. На фоне белой занавески, руки его загорелые, казались грязными, чёрными.

Беляна занавеску расшивала. Для него, для Макара. Лепесток вышивает, улыбается и приговаривает: «Это нам на счастья». Ягодку – «на урожай обильный».

Каждый стежок, каждая веточка на шторке, вот так заговоренная на их семью. А цветочек, что на левой занавеске, тот что синий с желтыми прожилками, решила Беляна на первенца их вышить.

А сейчас, чужие руки трогали, мяли их добро. И ведь понял Мирослав, как есть понял, чья эта работа. Неужто не видел, работы жены своей, а у каждой мастерицы работы свои, особенные. Понял он, от того и стоит, мнёт, да скалится.

Макар к печи отвернулся. Не приятно ему на Мирослава глядеть, ухмылки его злые видеть.

Мирослав к стене привалился, руки на груди сложил, стоит и взглядом Макара прожигает.

– Какого это, бабу любимую потерять, Макар? Каждую ночь думать, что с другим она нежится? Знаешь, какие она мне речь-то говорит?

Макар даже сплюнул. Сила сидела смирно, но чувствовал Макар, что готова она, одно слово его и вырвется, сминая все на своём пути.

– Не срамно, про бабу свою такие речи вести? Не для чужих ушей то. По что унижаешь её, при мужике чужом? – Макар смотрел на Мирослава в упор, ни на секунду глаз не оторвал.

Мирослав оторвался от стены, на шаг ближе к Макару оказался.

– А при чужом ли? – потом стёр с лица своего улыбку и серьёзно добавил. – Слышал, весной в деревню ты возвращаешься. Правда то?

Макар молчал. Тяжело смотрел и молчал. Слова Мирославу не скажет. Не его это дело, не его.

– Значит, правда, – приняв молчание Макара за согласие, проговорил Мирослав. – Одно скажу, хоть взгляд увижу, хоть малейший интерес увижу… Беда будет, Макар.

– Какой же ты дурак, Мирослав, ей-богу, дурак.

Мирослав весь напрягся, кулаки сжал. А у Макара, только одна мысль успела мелькнуть:

«Господи, как же хочется его ударить».

Вдруг в печном углу брякнуло что-то. Беловук вскинулся весь, шмыгнул меж ними и давай по избе бегать. Вот именно бегать. Мужики стояли и недоуменно, даже как-то испугано следили, как он пробежал к лавке, потом в окошко заглянул, к столу кинулся, под него глянул и опять к окну. Точно ищет что-то. Потом к печи юркнул, там щепок много от дров скопилось. Сел прямо подле них и ломать стал. Сломает щепку – отложит, сломает-отложит.

Макар с Мирославом долго смотрели на мальчика. А тот будто и не бегал вовсе. Щёлк. Шёлк. Спокойно сидит. Делом занят.

– Хороший у тебя сынишка появился, – зло сплюнул Мирослав. – Вот в тятьку и поиграешь.

Развернулся и вышел из избы.

Макара не обидели его слова. Ему жалко его стало. Злой, не чистый человек. Мысли дурные в голове держит, от того и поступки и речи поганы.

Макар посмотрел на Беловука, а тот аккуратно щепочку отложил и на Макара взглянул. Вздохнул тяжело, только что головой не покачал, мол:

«Ну, вы мужики, даёте». Встал, отряхнул штаны от щепок и ушёл в печной угол.

Макар даже растерялся, не уж-то, нарочно дурачком прикинулся. Э, да ты не так прост, как кажешься.

25

Проводили Макар с Беловуком гостей своих, сели напротив друг друга за стол. Сидят-молчат.

У Макара душа в лес рвалась. Всем сердцем он желал с волком встречи. Помнил он взгляд его последний, взгляд полный разочарования и упрёка. До сих пор озноб по коже.

Хотел вновь восстановить те нити доверия, которые между ними были. Хотел веру волка вернуть.

Но не мог Макар сейчас уйти, одного Волчонка оставлять сейчас не правильно было бы. Он и так сидел напротив него, растерянный, испуганный, напряженный весь. Смотрел на Макара затравленно как-то.

Как к нему подступиться Макар не знал. Что сказать? Как вести себя с ним? Может и не надо выискивать особые манки. Может общаться с ним, как с Таиславом. Просто и по – дружески?

Да и вообще, кто сказал, что мальчишка блаженный? Люди могут всякое говорить и предполагать. Чуть отличается от других, так сразу юродивый. Но Макар всем нутром чувствовал, не слабоумный мальчишка. Тут другое что-то было.

– Не проголодался? – спросил Макар, подождал пару мгновений и добавил. – Днём уху доедим, а к вечеру ещё, что-нибудь сварим.

Опять помолчали, сидят друг на друга смотрят.

– Так как ты молчун у меня, то придумать бы нам должно что-то, что бы без языка понимать друг друга. Нам так проще будет прижиться, – немного помолчав, Макар добавил. – Знаешь, что такое азбука Морзе?

Макар хоть и понимал, что мальчишка ему не ответит, но всё равно паузы делал. Смотрел за его реакцией, хоть и лицо Беловука оставлялось бесстрастным, но глаза его были живые, гораздо более разговорчивые, чем их хозяин.

– Ну, положим, я в твоём возрасте, тоже не знал, что это. И это не страшно. Так вот, Беловук, Морзянка– это азбука, где буквы, цифры и даже знаки препинания, закодированы звуковыми сигналами. Точка и тире, – Макар постучал по столу, точно мелодию выбил.

Макар на флоте служил. Закинуло его тогда от родных мест, ох как, далеко. Все новое, все не известное, новые запахи, ощущения. Все это пугало жутко, но и пьянило и восторгало. Никогда он не забудет, когда первый раз увидел море. Он просто стоял и пошевелиться не мог, точно придавила его громадина эта, силище неимоверное, красота неописуемая.

До сих пор, с каким-то трепетом он вспоминал то время.

Макар, конечно, понимал, что азбука Морзе трудна для мальчишки будет. Её быстро не освоишь, но упростить можно. Взять за основу, так сказать.

– Давай, начнём с простого и самого главного. С «да» и «нет». Один, короткий стук, – Макар ударил по столу один раз. – будет на нашем с тобой языке – ДА. А два удара – НЕТ.

Макар внимательно на Беловука смотрел, бил по столу, а глаз с него не спускал.

Повторил ещё раз и настучал ещё раз: тук – «да», тук-тук – «нет»

– Понял? – замер и на Волчонка смотрит, да на руки его, спокойно лежавшие на столе.

Мальчишка не шелохнулся, но во все глаза на Макара смотрел, внимательно, настороженно, даже с подозрением каким-то, точно напротив него полоумный сидит и стучит.

«Ладно, – подумал Макар. – пущай обмозговывает»

– Ещё, Беловук, важно уметь сообщить об опасности или помощь уметь попросить. Это на нашем языке будет три удара. – Макар постучал три раза. Тук-тук-тук. – Бьешь три раза и я понимаю, что помочь тебе надо. Понимаешь?

И опять сидит, ответ ждёт.

Тишина.

Макар не огорчился и заставлять стучать не стал. Уверен был, что дойдёт до него или уже дошло. Кто ж его поймёт пока.

– Если ещё что понадобится, ещё туктуки придумаем, да? – вставая с лавки, бодро сказал Макар. – А теперь дела. Одевайся – снег пойдём чистить, да затопим мыльню. Оба чумазые – страшно смотреть.

Пока снег чистили, Макар ещё одну странность приметил: лопату мальчишка в руках своих, отродясь не держал. Сразу это в глаза бросалось.

Деревенские, в этом возрасте, уже вовсю по хозяйству помогали, все умели, все могли. А Беловук, точно под колпаком жил что ли.

"Гни деревце пока гнется, учи дитятку, пока слушается."– так Русай всегда говорил.

Все в детстве прививали, с малолетства. Конечно, работу давали по силам, постепенно, с каждым годом, увеличивали нагрузки и обязанности.

Макар с десяти лет отцу помогал боронить поле, а в четырнадцать, так вообще на ровне работал. Нет ничего сверхъестественного, чтобы сын двор почистил, лошадь запряг, скотину пас.

А Беловук, не знает, как к лопате подойти. Ей-богу, странно. Этому и мать может научить.

Понятно, что и охотничьего дела мальчишка тоже не знает. Как день божий, то ясно Макару стало.

Макар, ни громко, ни нарочито, стал под нос себе бубнить, да комментировать, все его действия.

«Ставим лопату на землю, поддеваем снег, прокатывает, пока полная лопата снега не стала и сваливаем снег в сугроб»

Вернётся к началу и опять тоже самое повторит: «Ставим лопату на землю, поддеваем снег, прокатывает, пока полная лопата снега не стала и сваливаем снег в сугроб»

Так, считай, и повторял, пока всю поляну не вычистили. Где-нибудь, да отложится, так рассудил Макар.

Мальчишка устал. Раскраснелся весь, шапку на затылок закинул. Дышит глубоко, полно.

Макар не останавливал его, только в начале сказал, чтоб силы свои рассчитывал. Устал – отдохни. Так нет, упорно мальчишка снег таскал. Без передышки. «Ну и пущай, с денёк поломает мышцу, потом легче будет. Это его передыхать научит» – так рассудил Макар.

После мыльню затопили.

– Я тут, рядом постою. Подожду тебя. Раздевайся и мыться иди, – сказал Макар, выходя на улицу.

Пущай один раздевается, в мыльню идёт, кто ж его знает, может ещё застесняется. Хотя, что стесняться-то? Всё у всех одинаково.

Макар и вправду боялся его одного оставить в мыльне.

Сначала тихо было. Будто там и нет никого. Макар даже откровенно прислушиваться стал, тишина напрягала. Потом вода заплескалась, звякнул таз. Моется, значит, ну и, Бог ему в помощь.

В таком возрасте Макар с отцом мылся. В деревне до лет пяти мамки своих чад мыли, после строгое ограничение было – мальчиков отцы мыли, матери-девчат.

Макар, предложил Беловуку помощь, но тот весь сжался, потому Макар, пока мыльня прогревалась, просто молчал, не навязывался.

Макар зашёл в раздевальню, на лавку сел, протянул ноги и стал ждать мальчишку.

Тепло было, хорошо. Макар очень париться любил, после мыльни чувствовал себя сильнее, здоровее что ли.

А Русай, вспоминая своё детство, сказывал, что всей семьей вместе завсегда мылись. В субботу натопят мыльню, все туда забьются, малых в угол, на пол посадят, чтоб пар их с ног не сбивал, мать отца намылит, попарит и за деток принимается, потом сама ополоснётся и всё, семья чиста. И так, считай, пока дети из семьи не уходят, так вместе и моются.

Странно это было для Макара, стыд один.

В его семье все мужики мыльню уважали. Русай всегда говорил: «Помылся – будто заново родился!». Он вообще считал мыльню особым, почти священным местом.

«Здесь, – говорил он. – соединяются четыре стихии. Огонь, Вода, Земля и Воздух. Человек вбирает в себя все эти стихии, когда парится. Силу берет, а она не противится, сама в него лезет»

Да, вообще мыльня особое место для всех деревенских. Рожают в ней, перед брачеванием завсегда моются, да парятся, на второй день, после, тоже за правило в мыльню идут.

А ещё она все недуги лечит. Считается даже, что если больному не помогла мыльня, то ему уже ничто не поможет.

В каждой семье под потолком, в сенях, разные веники висят, в некоторых даже травки лечебные прячутся: пижма, мята, мелисса, Иван чай.

У каждой семьи – свои веники. Если веники из крапивы и пихты висят, то кто-то в доме страдает от болей в суставах, спины, да ногах.

Веник рябиновый, да с парой веточек пижмы бодрит. На ночь им нельзя париться, не заснёшь. Так всю ночь бодрствовать будешь, да песни распевать.

А когда в деревне начинается кашель, да насморк, и все, играя в общей кучи, друг друга и заражают, мамки тогда достают черемуховые веники. Только ими в этот период болезненный и парят чад своих, чтоб не заразились и не заболели.

Помнит Макар, как в детстве не нравилось, когда веник по телу гуляет. Всю силу собираешь, чтобы вытерпеть это, зато потом, сидишь на лавке, греешься и воду, в которой запаривался веник черёмуховый, пьёшь. Вода эта, пока в ней запаривается веник, много полезностей на себя берет. Русай рассказывал, что раньше веточки черемухи в воде пару часов подержат и водой этой раны промывают. Всю заразу она смывала, затягивались раны без гноя и красноты.

А ещё Макар с детства помнит и любит веник из полыни. Один он в семье его жалует. Редко кто запах этот горьковатый переносит. А Макар любил. После такой мыльни, точно груз с тебя снимают, успокаивает полынь, веру и силу даёт.

В детстве Макар спал плохо. Извёл всех, как спать, так орет, как скаженный. Глаза лупит и ни в одном сна-не видать. Бабка Томила его в мыльне полынью била, и поуспокоился малыш, спать начал.

Дверь тихонько приоткрылась, высунулась светлая, мокрая голова Беловука. Смотрит на Макара, не моргнёт.

Макар показал на полотно свежее, и на лежавшие аккуратной стопкой чистые вещи.

– Я в избу пойду. Насухо вытрись и оденься полностью. Нараспашку не иди, хоть и охота будет. По себе знаю, что охота будет. – улыбнулся мальчонке и вышел из мыльни.

26

Весь вечер Макар Беловуку рассказывал про себя, про свою семью, истории детские вспоминал. Сам себе удивлялся, не из болтунов он был. Но ему казалось, что эти рассказы, речь человеческая, расслабит что ли мальчишку. Ласковое слово, что весенний день, главное, не торопиться.

Беловук мать потерял. А мама – это весь мир, Макар это точно знал. И понимал, что чувствует сейчас ребёнок этот, не понаслышке понимал.

Весь мир Беловук потерял, заменить Макар мать не хотел, да и не сможет, он другом постарается быть. Всем сердцем этого желал.

Беловук уже на лавке лежал, Макар тоже ко сну готовился.

За окном было тихо, горела керосинка, отбрасывая на стены причудливые тени, приятно потрескивала печь.

Макар посмотрел на мальчишку и улыбнулся.

Вроде, вечер, как вечер. Вроде, все также, как и всегда. Но с ребёнком дом, как-то преобразился, потеплел. Первый раз за долгое время Макару было по – настоящему хорошо и уютно. Даже Сила, свернувшись глубоко внутри, нежилась и наслаждалась.

Ей нравился Беловук.

Макар присел рядом и также как и когда-то мама, тихо, распевно начал сказ:

Сказ про Лешенку

«Жил у нас в деревне мальчонка один. Бранко его звали. Пошел он с матушкой своей в лес. Говорит она ему: «От юбки моей не отрывайся, да в спину мне приговаривай «Бранко здесь, ни куда не исчез», Понял наказ?». Бранко головой кивает, да присказку повторяет.

Ходят они по лесу, почти полная корзинка грибов уже. И вдруг, понимает мать, что уж, как три гриба не слышит присказки сына. Глядь, а он на подоле не болтается. Нет его. Кричала, выла мать. По лесу рыскала, точно медведица, медвежонка своего выискивая, руки белые заламывала, да так в деревню одна и воротилася.

А Бранко – то, всего на секунду ручонку оторвал от мамкиного подола. За костяникой потянулся, все три ягодки в рот положил и говорит: «Бранко здесь, ни куда не исчез». Глядь и нет никого.

Испугался, встал, как вкопанный и слушает, ждёт когда мать, аукнет. И слышит, он совсем рядом, будто плачет кто. Он туда рванул, думал мать о нем кручинится. Нет никого. С другой стороны звук услышал, он туда побёг.

Так бегал малец долго.

А в лесу-то хорошо. Пташки поют, солнышко пригревает. Он в тенек-то сел и разморило его. Глазёнки прикрыл и задремал малёха. Так до вечера и почивал, на травке зеленой, пахучей.

А как темнеть стало, глазёнки открыл, да понять не может, где он.

Глядь, на пеньке мохнатом, чуть в сторонке, чудо сидит, спиной к нему повернутое. Маленькое такое, горбатое, с руками сучковатыми.

Во все глаза Бранко на него уставился. По чуду глазами скользит, все понять не может – кто это. Потом только, как по затылку ему кто стукнул, вспомнил сказ мамкин – про Лешенку.

Она может заплутать человека даже там, где и заблудиться-то не возможно. Изматывает его, мучает, и ждёт когда, обессилит, да от голода и жажды помрет.

И в головке-то его маленькой, одна мысль забилась: «Бежать надо. Во что бы то ни стало, спасаться надо».

Встать хотел, а ножки его не идут. Руками за дерево цепляется, а руки-то его, точно прутики свисают. Крикнуть хотел – ни звука из уст его не вышло. Лежит, точно матрешка безвольная. Только глаза пучит, да сердечушко бешено бьется.

Вдруг слышит – шлёп. То Лешенка со своего трона спрыгнула и давай вокруг мальчика круги наворачивать. Ходит и приговаривает: «Бранко здесь, ни куда не исчез. Мяско его неженко, полакомится Лешенка».

В это время вся деревня у молельного дома собралась. Мать, точно мертвяк стоит, вся жизнь из неё ушла. Отец рядом, под стать жене, качается.

Вот староста и слово держит: «Знамо, кто мальчонку уволок – Лешенка. Она баба вредная, своего не отдаст, хоть задабривай её, хоть худом пужай. Мы к лешему пойдём. Только он помочь сможет, от козней жены своей избавить».

Взял староста блюдо, поставил на него плошку мёда, да три ржаные лепешки рядом кинул. Сам в лес пошёл, один. Баб, леший любит, их с собой страшно брать. Мужиков взять, так подумает, с войной на него идут. Рассудил староста, что одному лучше идти.

Дошёл до опушки, двадцать шагов вглубь леса отсчитал и остановился.

На все четыре стороны поклонился. Поставил поднос и говорит: «Всегда мы ладно жили. С уважением к тебе, да к лесу живем. Нежданно, негаданно беда у нас приключилась. Жена твоя – Лешенка, с мальчонкой нашим заигралася. Слезно просим, Бранко вернуть. Медку тебе, да лепёшек принёс. Пожуй – подумай о беде нашей и о просьбе».

Леший никогда человеку специально не вредит, он скорее шутит. Только шутки его злые, да грубые завсегда выходят. Но если к нему с душой-то открытой придешь, то и послушать может и просьбу выполнить. На то и надеялся старость.

Поклонился опять на четыре стороны и спинкой из леса потопал. Двадцать шагов отсчитал, глядь, а опушки-то и не видать. Так три раза по двадцать считал, да все поклоны бил. Шутит леший, это хорошо.

На опушки ночь просидели: староста, мать и отец Бранки. Глаз никто не сомкнул, ни водички, ни крошечки в рот не положили. Только во все глаза в лес всматривались.

Первый лучик их уже коснулся, а весточки из леса нет.

Темно в лесу, там ещё зорька-то не загостилась. Потом глядь, а промеж деревьев, далеко-далеко, будто огонёк мелькнул. Дернулась было мать, а староста её придержал: «Не про нас огонёк, сиди мать».

Через пару вздохов ещё мелькнуло, точно ближе искорка подбирается.

Тут уж отец не выдержал, на ноги вскочил. Староста тоже встал, да тоже и ему нашептал. Мол рано ещё. Терпи.

А когда уже за ближайшими сосенками замаячило, тут уж и время пришло человеку в лес зайти.

Зашёл староста в лес один, а вышел с драгоценной поклажей.

Бранко без чувств был. Лежит, ручка, как занавеска на ветру колышется. Бледныйкак полотно. Холодный, как ледышка. Староста его на руки отцу передал, перекрестил семью и в деревню отправил. А сам остался.

В лес боле не заходил. До рассвета в нем полно всякой нечисти. Он с опушки лешему благодарность отдал. Руку к сердцу приложил, поклон совершил, да в деревню ушёл.

А лес притих на мгновение. Даже ветер в ветвях замер. Ни шороха, ни шелеста, ни хруста.

Сотни глаз, в это время, на опушку глядело. Редко человек божий нечисти кланялся.

– На том конец моему сказу, – сказал Макар и к печи пошёл, дров на ночь подложить.

Мельком на мальчонку взглянул и остановился.

Беловук скукожился весь, глаза, свои медовые, выпучил и на Макара смотрит. И столько восторга, ужаса во взгляде этом, что у Макара даже мелькнуло: «Испужался, что ли?». Потом отбросил эту мысль. Глупости какие. Мамки детям своим с малолетства сказки-то про нечисть сказывают. Это почитай первое учение. Ещё малец и говорить-то толком не может, и ходить только пытается, а мать уже сказки наговаривает.

Каждому возрасту свой сказ. Не для страшилок ради, не для испуга, для благо и понимания законов жизни, те сказы. В лесу от матери не отходить, болота стороной держать, в бани одному, при жаркой печи, запрещалось малому чаду находиться, в избе свои законы и правила. Всё это через Лешенок, Шишиг, Банников, Домовых и прочей нечисти ребёнку в голову вкладывали.

Так, не уж-то, мать Беловука, ему сказки эти не сказывала? Ведь работа это её, первостепенная работа, чадо своё обучить. Может и взаправду блаженной была?

То что мужское дело, Волчонок его не знает, он уже понял. Сам его обучит. Все что знает, все что с возрастом своим приобрёл, всё мальчику в голову вложит. Да и сказки бабские ему расскажет, непереломится.

– Не хотел напугать тебя, Волчонок, для другого сказ вёл, – присаживаясь рядом с мальчиком, начал Макар. – Верить или нет в нечисть разную – твоё дело. Порой люди, придумывают что-нибудь, от того, что объяснить многое не могут. А если, не дай Бог, дитё в лесу заплутало или в болоте утопло, человеку легче в этом нечисть обвинить, нежели на себя такой грех весить, что не усмотрел, не уберёг. Понимаешь, о чем говорю, Беловук?

Мальчик внимательно слушал Макара. На лице его живом, все прочитать можно было. Понимал он Макара. Понимал.

– Ты в лесу сейчас живешь, Беловук. Лес дарит жизнь, но он может жизнь эту и забрать. Определенные правила Лес накладывает на своих жителей. На первое время приклеиться должен ко мне. Ни на шаг не отходить. Я иду-ты идёшь. Я остановился-ты, как вкопанный встал, – Макар внимательно на Беловука посмотрел. – Ну, будет, спать пора.

Макар потушил керосинку, лёг на лавку, поворочался и тихо, шепнул в темноту.

– У меня есть друг, Волчонок. Особенный друг. Долго мы с тобой жить будет, от знакомства не уйти. Но об этом после, мальчик, после. Бог с тобой, спи.

Макар отвернулся к стене и закрыл глаза. Пока засыпал, всё взгляд на себе чувствовал Беловука. Много Макар пищи ему сегодня для ума дал, пущай думает, отоспаться всегда успеет.

Было б заложено, будет и рожено.

27

Макар проснулся рано.

За окном, в утренних сумерках тихо выводили, только им ведомый танец, снежинки. Крупные, чётко вычерченные края их были острые, идеально правильные, точно ребёнок каждую на бумаге вывел.

Их дивная легкость, и мысли Макара увлекала в этот головокружительный танец, от того думы его летели так же легко и плавно.

Сильно изменилась его жизнь. Встреча с Русаем, обретение Силы, Беловук.

Макар посмотрел на всё ещё спящего мальчишку и улыбнулся. Даже если бы не было про седого волчонка в строках песни Русая, он бы с радостью приютил мальчишку и так.

Вот ведь, бабка Вецена, и здесь права оказалась. «С радостью его заграбастает» – так она сказала старосте. И как никогда оказалась права.

Макар понимал, почему она старосту к нему отправила.

Стар уже староста, а против бабки Вецены не пошёл, в такую даль побрел. И не зря. Макар уважал старосту, и доверял. Редко против него шёл, считай только один раз ослушался, когда с Беляевой к мирским врачам ходили.

Слово старосты имело большой вес, и если бы Макар воспротивился мальчишке, то достаточно было надавить, привести веские аргументы и Макар бы сдался.