Текст книги "Если мы будем вместе..."
Автор книги: Надежда Кичина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Стараясь отогнать от себя нехорошие мысли, повернулся к Мише, а рядом был именно он, и начал его трясти и хлопать по щекам, чтобы привести в чувство. Минут через десять таких манипуляций, когда я почти отчаялся до него достучаться, он все же соизволил открыть глаза и посмотрел на меня так, будто в первый раз видел. Ничего, я его тоже не сразу узнал.
– Очнись уже! Хватит дрыхнуть! И так уже все на свете проспали.
– Чего?
– Того! Машу похитили! Слышишь меня? Нашу Машеньку увели у нас из-под носа. Давай же, приходи в себя. – Я еще разок хорошенько встряхнул его для верности. Пара секунд заминки и по расширившимся глазам я увидел, как воспоминания вернулись к нему.
– Где Маша?
– Нету Маши. Нас усыпили, а её похитили.
– Черт возьми! – он попытался встать, но ничего не получилось. Сморщился, как от кислого лимона. – Мы должны ее найти и как можно быстрее.
– И я даже знаю, как это сделать. Давай уже, приходи в себя и звони местным. Нам нужны записи со всех камер города.
Пока Миша набирал номер на телефоне, сквозь зубы матеря непослушные пальцы, я уже выруливал с парковки. Трубку на том конце взяли не сразу, но когда узнали, кто звонит, отреагировали моментально. Мише назвали адрес информационного центра, куда стекались все данные с камер видеонаблюдения, даже с частных домов (полагаю, многие домовладельцы и не подозревали об этом). Располагался от совсем рядом, поэтому через пять минут мы были на месте. Нас уже ждали и без лишних проволочек провели в отдельный кабинет, где за несколькими мониторами сидел оператор.
Для начала я попросил проверить записи за несколько часов до нападения: надо было выяснить, на какой машине были похитители. Оказалось, что черный внедорожник ехал за нами от самого дома. Записи со стоянки, ожидаемо, ничего не показали, так как камеры были обычные без функции ночного видения. Нам повезло – на соседнем доме нашлась одна камера, направленная в нужную нам сторону, и на ней было видно, как в начале первого ночи, то есть почти сразу после нападения на Мишу, этот автомобиль выехал со стоянки. Разглядеть пассажиров не получилось – машина была наглухо затонирована.
Понадобилось некоторое время, чтобы отследить, куда он направился. В одном из коттеджных поселков в пригороде внедорожник остановился возле большого коттеджа. Двор хорошо освещался, но камера висела далековато, так что лиц рассмотреть было нельзя. Тем не менее, мы увидели, как из машины вышел парень, открыл заднюю дверь и, закинув на плечо девушку в длинном вечернем платье, направился к дому. Еще одна девушка вошла туда вместе с ними. Миша объяснил, что это бывшая подруга Маши Лена (он видел ее перед тем как потерять сознание) и рассказал о том, как эта «подруга» напала на Машу в клинике. Быстрая перемотка и примерно через час к тому же коттеджу подъехал еще один автомобиль, из которого вышли четверо мужчин. В руках у одного из них был небольшой сверток. Они тоже вошли внутрь. Еще минут через десять парень, держа за руку Лену, выскочил из дома. Они запрыгнули в свой внедорожник и уехали (сверток перекочевал к Ивану). А Маша осталась в доме. Одна с четырьмя неизвестными мужчинами. От страха за любимую сердце перевернулось в груди и застучало в бешенном ритме. Вновь быстрая перемотка и мы с Мишей, не сговариваясь, срываемся с места. Они еще там! Мы должны успеть!
– Если что-то изменится, сообщайте, – крикнул я, выбегая из кабинета.
– Отправляем за вами подмогу, – услышал вслед.
Мы мчались по ночному городу с немыслимой скоростью. Я выжимал из своего совсем не слабого двигателя все, что мог, вдавливая педаль газа в пол. Машина входила в повороты, визжа шинами. Редкие в это время прохожие и автомобили в испуге шарахались в стороны. В голове вместе с бешенным пульсом стучало: «Скорее! Скорее! Мы должны успеть! Держись, Машенька, мы уже едем!» Я мысленно молился Богу (чего не делал никогда раньше), чтобы мы не опоздали. Кровь бурлила от адреналина, а сердце бешено колотилось в груди. Мысли о том, что четверо крепких мужчин могут сделать с одной маленькой слабой девушкой, я старался отогнать подальше, но мозг предательски подсовывал видения одно страшнее другого. Она ведь даже убежать от них не может. Рядом, вторя моим мыслям, подгонял Миша:
– Что ты плетешься?! Давай быстрее! Ну же, жми!
– Я и так выжимаю все, что могу. – Возможно, я и ответил резче, чем надо, но в тот момент мне было все равно. Да и мой товарищ по несчастью вряд ли обратил внимание на мои слова.
Дорогу, которая в обычное время занимает около часа, мы преодолели минут за двадцать. Оставив машину в трех домах от нужного места, остаток пути мы пошли пешком, с оружием в руках, готовые к любой неожиданности. Двое против четверых – это не проблема. Я и один против пятерых выходил. Да и внезапность сыграет нам на руку. Убедившись, что автомобиль преступников (а кто ж еще станет покупать у наркомана похищенную девушку?) все еще на месте, мы, прячась в тени деревьев, прокрались к дому и попытались заглянуть в окна. Но те были наглухо закрыты плотными шторами, так что даже самый тонкий лучик света не проникал наружу. Я показал Мише, что нужно обойти дом с обратной стороны и попытаться войти через черный вход. Он кивнул и осторожно двинулся за мной. На наше счастье задняя дверь оказалась не запертой, а ее петли хорошо смазанными, так что мы проникли в дом незамеченными и начали методично осматривать первый этаж комнату за комнатой, прикрывая друг друга и стараясь не производить никакого шума.
Громкий мужской голос, раздавшийся за одной из дверей, заставил нас вжаться в стену и перестать дышать.
– Все, заканчивайте с ней. Пора валить отсюда.
Сердце подпрыгнуло в груди, ухнуло в пятки, а потом забилось в горле тугим комком. Я узнал этот голос. Не смог бы его забыть, даже прожив сто лет. Если Машенька попала к нему в руки… Неужели мы опоздали? Я взглянул на Мишу и шепнул одними губами:
– На счет три.
Он кивнул и занял позицию с другой стороны двери. Я показал три пальца, потом два, один и, развернувшись, пнул дверь ногой. Четыре выстрела раздались один за другим – два моих и два Мишиных. Несколько секунд и четверо мужчин оказались лежащими на полу, а под ними расплывались лужи крови. Убедившись, что в комнате больше никого нет, мы вошли и проверили у всех преступников пульс. Трое уже больше никогда никому не навредят – они были мертвы окончательно и бесповоротно. Четвертый был жив, но без сознания. Оружие обнаружилось только у последнего. Быстро разоружив раненого, я надел на него наручники, после чего подошел к дивану, возле которого уже стоял Миша. Маша лежала на спине очень бледная, тушь растеклась дорожками от слез, на лице и на всем теле наливались синяки, а на шее запеклась кровь, разбирая губа распухла и кровь из нее тонкой струйкой стекала по подбородку. Она была полностью раздета, если не считать прозрачных чулок на ногах. Ноги подкашивались, а в горле застрял тугой комок. Как можно было так поступить с женщиной? У меня было столько девушек, что и не перечесть, но никогда я не был с ними жестоким. Даже голоса ни разу не повысил, а чтобы руку поднять, мне и в голову не приходило. В тот момент я пожалел, что трое насильников умерли так легко. Я хотел, чтобы они были живы, хотел разорвать их на мелкие куски за то, что они посмели дотронуться до нашей девушки и сотворить с ней такое…
На секунду мне показалось, что Машенька не дышит. Дрожащими руками проверил пульс и с облегчением выдохнул: она была жива. Жива, а все остальное еще можно исправить. На глаза навернулись слезы и я даже не подумал их сдерживать. А говорят, что мужчины не плачут. Плачут, если для этого есть весомый повод.
– Господи! Машенька, родная, прости. Сможешь ли ты когда-нибудь нас простить? Что же они с тобой сделали? Прости… – Миша как заведенный просил прощения, как будто она могла услышать и ответить. Голос его то и дело срывался, от переизбытка эмоций и адреналина. Он взял девушку на руки и сел на диван, крепко прижав ее к себе и баюкая, как ребенка. Я рухнул возле них на колени и взял в руки Машину ладошку, оказавшуюся ледяной. Бегло осмотрев любимую, к счастью, не нашел серьезных повреждений.
– Надо ее одеть. – Только сейчас сообразил, что в доме жуткий холод. Пытаясь согреть Машины руки своим дыханием, осмотрелся, но не нашел ничего, во что можно было бы ее завернуть – ни одеяла, ни пледа. Взгляд остановился на платье, лежащем на полу. Еще несколько часов назад красивая вещь была теперь безжалостно затоптана. Еще раз огляделся и заметил портьеры на окнах. Я подскочил и резкими движениями сорвал одну из них. Ткань была достаточно плотной, чтобы завернувшись в нее, можно было согреться. Вернулся к дивану вместе со своим трофеем и с Мишиной помощью аккуратно завернул любимую. Она так и не пришла в себя, даже не издала ни единого звука. Это и к лучшему – ни к чему ей лишние переживания в виде трех трупов. И без того по нашей вине на ее долю выпало такое испытание. Даже не представлял, как смогу после такого смотреть ей в глаза.
Раненый застонал и мне пришлось оставить Машу, чтобы подойти к нему. Еще один стон. Я присел возле него.
– Здравствуй, Хлеб. – Старался говорить ровно, но эмоции внутри захлестывали, норовя вырваться из под контроля. Это был никто иной как Эдуард Хлебов. Человек, который стал мне другом и наставником с самого первого дня, как я появился в отряде. Человек, который предал меня и остальных своих сослуживцев, отправив нас прямиком в ловушку, устроенную террористами – теми, на кого мы сами охотились. Из двенадцати ребят живыми из той мясорубки вышли только трое, один из которых навсегда остался инвалидом, неспособным двигаться. Не знаю сколько ему заплатили за предательство, он сразу же подал рапорт на увольнение и исчез с горизонта, пока никто не успел разобраться в произошедшем. Тогда, лежа в госпитале после операции, во время которой из меня вынули девять пуль, и чувствуя себя чем-то средним между отбивной и дуршлагом для макарон, у меня было достаточно времени, чтобы все понять. Я поклялся себе и своим товарищам, выжившим и погибшим, что отыщу эту мразь и он заплатит за все, что сделал. Сегодня, когда услышал ненавистный голос, захотел пристрелить его на месте, но для него это было бы слишком просто, поэтому я всего лишь ранил его в живот. Не смертельно, но чертовски больно. По себе знаю. Мужчина с трудом разлепил веки, немного поморгал.
– А, Универ, привет. – Дыхание его было хриплым и слова с трудом проходили через горло. И все же он попытался усмехнуться. Я поморщился от этого обращения. Оно мне никогда не нравилось. Отправляясь служить в армию, вообще никому не говорил, что мой отец ректор университета, но Хлеб каким-то образом прознал об этом и с его подачи дурацкое прозвище намертво ко мне прицепилось.
– Вот я и нашел тебя. Теперь тебе придется за все ответить: и за тех ребят, которые погибли по твоей вине, и за Машеньку.
– А, так это твою шлюшку мы тут объезжали? – Он усмехнулся и покосился в сторону дивана. – Хороша кошечка! Жаль, что мы не успели увезти ее. Такие лапочки у нас очень востребованы. От клиентов отбоя бы не было. – Вот что Иван сделал – продал Машу в бордель. Зная Хлеба, можно было точно сказать, что ничего хорошего ее там не ждало. – Да ты не переживай, мы ее немного «поучили», как удовольствие доставлять. Правда, она у нас только ротиком работала. Но он у нее просто… – ублюдок захлебнулся своими словами, потому что я со всей силы двинул ботинком ему в живот, заставив скрючиться еще сильнее. Глухо застонав, он схватился за рану, между пальцев побежала темно алая кровь. Как бы не перестараться, а то сдохнет раньше, чем успеет ответить за все, что сделал.
– Заткнись, урод! – Еще один смачный пинок, на этот раз под ребра. Несмотря на попытки себя сдержать, в моих венах кипел адреналин и требовал крови врага. Я прижал пистолет к его паху и прошипел:
– Хочешь я сделаю так, что до конца жизни ты будешь писать, как девочка? Тогда открой свой вонючий рот и скажи о моей девушке еще какую-нибудь гадость. – Ублюдок промолчал, хватая ртом воздух. Я очень хотел нажать на курок, чтобы отстрелить уроду его вонючие яйца к чертям собачьим. О последствиях в ту минуту я совсем не думал. Перед глазами было только истерзанное тело любимой. Нервы были натянуты до предела, еще мгновение и прозвучит выстрел. От расправы Эда спасла подоспевшая подмога. Услышав звук подъезжающих автомобилей, я поспешно встал, бросив на ходу поверженному врагу: «Можешь считать, что тебе сегодня крупно повезло». Он, кажется, меня уже не услышал, опять потеряв сознание.
– Пушку спрячь. Трупы я возьму на себя, – тихо проговорил Миша, глядя мне в глаза, – ты не стрелял, только прикрывал меня. – Я кивнул, соглашаясь с ним. Он был при исполнении и имел право применить оружие, если того требовала ситуация. Максимум, что ему грозит за три трупа – это несколько объяснительных. Со мной же дело обстояло совсем по-другому. Я гражданский, хоть и имел разрешение на ношение оружия. За убийство я мог схлопотать по полной программе. То, что стреляли из двух разных пистолетов, никто после Мишиных показаний сильно разбираться не будет – преступники обезврежены и ладно. Опровергнуть нашу версию все равно некому: трупы, как известно, отличаются невероятной молчаливостью, а Хлеба, если он и выживет с таким ранением, никто особо слушать не станет.
В том доме у Мишки была прекрасная возможность избавиться от соперника в моем лице за Машину руку и сердце. Он мог всего лишь не брать на себя всю вину, а ткнуть в меня пальцем и сказать правду. Я бы благополучно отправился греть нары где-нибудь на севере нашей необъятной Родины, а он бы остался утешать Машу. За время моего отсутствия он убедил бы ее выйти за него замуж и наша история бы на этом закончилась. Но он не сделал этого.
Снаружи послышались быстрые шаги множества ног, через секунду кто-то одним мощным ударом вышиб дверь, которая, не стерпев такого грубого обращения, отлетела в сторону. Десятка полтора вооруженных до зубов мужчин ворвались в дом, а вместе с ними и ледяной воздух. Я на всякий случай поднял руки и спокойно сказал:
– Свои. Не стреляйте. Девушке срочно нужна скорая. – В тот момент я порадовался, что Маша полностью закутана в ткань. Я бы не выдержал, если бы на ее обнаженное, хоть и избитое, тело стали пялиться посторонние мужики.
Один из вошедших по рации попросил скорую, еще трое подошли к лежащим на полу преступникам. Они, так же как и мы, проверили у всех пульс и обыскали.
– Один жив, но без сознания.
Остальные рассредоточились по дому, проверяя все помещения. Уже через три минуты скорая была на месте. Миша нехотя положил Машу на носилки, которые тут же погрузили в машину и врачи начали сразу оказывать ей помощь. Особенно их простимулировала информация о том, чья перед ними дочь. Мы собирались ехать в больницу вместе с Машей, да кто б нас отпустил. Пришлось остаться для дачи показаний. Двери захлопнулись перед нашими носами и карета скорой помощи умчалась в ночь, сверкая мигалками и оглашая окрестности воем сирены, прежде, чем я или Миша успели спросить в какую больницу они увезут нашу девочку.
Дача показаний и оформление всех необходимых документов заняла гораздо больше времени, чем мы рассчитывали. Потрепанных и уставших нас отпустили только к полудню. Около часа понадобилось, чтобы выяснить в какую больницу увезли Машу. Мы рванули туда на максимально возможной скорости, игнорируя недовольные сигналы других автомобилистов.
В приемном покое долго не хотели давать нам какую-либо информацию о необычной пациентке. Ничего удивительного, наш внешний вид не внушал людям доверия. В конце концов, Миша воспользовался своими документами и торопливо объяснил, что госпожа Савельева единственный свидетель, чьи показания помогут упрятать за решетку опасного преступника. Сотрудники прониклись и направили нас в нужное отделение, даже объяснили, как быстрее туда пройти.
В отделении медсестра тоже не горела желанием говорить о пациентах. В ход опять пошли «корочки», но молодая девушка мало, что могла сказать, потому как сама заступила на смену за пол часа до нашего прихода. Она предложила дождаться доктора. Полноватый мужчина лет шестидесяти с гривой рыжих седеющих волос появился почти через час. За это время мы с Мишей протоптали в линолеуме дорожку и до самых ушей накачали себя кофе из стоявшего рядом автомата. Не только потому, что хотели спать, а еще и для того, чтобы хоть чем-то себя занять.
Прежде чем отвечать на наши вопросы, доктор долго и очень внимательно изучал Мишины документы. Потом абсолютно равнодушным тоном сообщил, что с девушкой все в порядке, серьезных травм она не получила, синяки сойдут недели через две. А вот увидеть и поговорить с ней нельзя, поскольку часа через два, после того, как Мария Савельева поступила к ним, приехал ее отец. Он прибыл на собственном вертолете, в который распорядился немедленно погрузить дочь, и увез ее в столицу. К тому времени девушка спала под действием обезболивающих. Но так как ее состояние никаких опасений не вызывало, доктор согласился на перевозку.
Мне показалось, что меня хорошенько треснули по голове чем-то тяжелым: боль, растерянность и непонимание сплелись внутри меня в тугой комок. Миша попытался дозвониться до Андрея Васильевича, но номер был заблокирован. Понимание того, что мы безнадежно опоздали ледяной волной затопило сознание.
Андрей Васильевич
Стану ли я счастливей,
если любить так сильно?
Дай мне все деньги мира –
стану ли я счастливей?
Все покорив Олимпы,
все отомстив обиды…
Стану ли я счастливей;
стану ли я счастливей?
М. Фадеев, «Стану ли я счастливей?»
Мы почти три месяца кормили в долбаном тропическом раю комаров размером с теленка и аппетитом вампиров. Ситников настоятельно рекомендовал нам уехать на некоторое время, пока шумиха вокруг ареста Силовых не уляжется. Хорошо еще, что информацию о повторном похищении Маши удалось скрыть. Все то время, пока я загорал на пляжах, компанией управлял Сан Саныч, Пашин отец. Под моим неусыпным контролем, конечно. Надо сказать, что справлялся он отлично и я пожалел, что не предложил ему работать у меня еще раньше.
С самим Ситниковым у нас состоялся короткий, но весьма содержательный разговор, в ходе которого я постарался доходчиво объяснить ему, что бывает с теми, кто делает из моей дочери «наживку для акулы», а он не досчитался пары зубов. Сошлись на том, что он был не прав, а я оплачиваю услуги его стоматолога.
Кроме всего прочего, Машеньку надо было увезти как можно дальше от места, где ей пришлось пережить очередной кошмар. Подальше от двух идиотов, которые пообещали ее защитить, и не справились. О том, что они все же спасли мою девочку от еще более ужасной перспективы стать проституткой в элитном борделе, я узнал гораздо позже. Маше нужен был покой и положительные эмоции для того, чтобы побыстрее прийти в себя. И я ей все это обеспечил: прекрасные пляжи, прозрачное теплое море, отдельный коттедж, удаленный от городской суеты. Мы перепробовали все аттракционы, которые предлагались туристам, начиная с полета на воздушном шаре и заканчивая дайвингом, посетили все близлежащие острова, даже те, куда туристов обычно не пускают, побывали во всех местных музеях и осмотрели достопримечательности. Благодаря моим стараниям, она вновь стала улыбаться и смеяться, радоваться жизни. То, что Машенька без всяких возражений согласилась уехать за границу (хотя, я был готов к длительным дебатам по этому поводу), вселяло надежду, что она забыла и свою короткую интрижку сразу с двумя парнями.
Маша быстро шла на поправку и я был этому несказанно рад. Синяки сошли через две недели и о случившемся больше ничего не напоминало. Почти ничего. Слава Богу, что те ублюдки не покалечили мою девочку физически, но душевные раны заживают куда труднее. Иногда ей снились кошмары. Я просыпался среди ночи от ее крика, бежал к ней в комнату и долго сидел рядом, держа за руку и гладя по голове, пока она не успокаивалась и не засыпала опять. Со временем кошмары стали сниться реже.
В общем, сначала все было замечательно. Но скоро я понял, что рано обрадовался. С Машей начало происходило что-то странное. Она стала меньше улыбаться, все чаще отказывалась от прогулок и развлечений. Могла часами сидеть в тени на террасе и смотреть на море. Сколько бы я ни пытался ее расшевелить, вывести на разговор – все было напрасно. Она лишь отделывалась дежурным: «Со мной все в порядке, папа. Все хорошо». Маша почти перестала есть: поковырявшись в тарелке, выпивала пару глотков сока или воды и отправлялась к себе. Девочка совсем осунулась и похудела, под глазами залегли темные круги. Казалось, что ее может унести даже легкий ветерок.
Решив, что ей надоели местные деликатесы, я нашел женщину, согласившуюся за небольшую плату приготовить любимые Машины блюда – борщ и голубцы. Дама почтенного возраста и необъятных размеров – бывшая гражданка одного из соседних с Россией государств, в поисках лучшей жизни переехавшая на острова на ПМЖ, сделала блюда по домашним рецептам, а не так, как готовят в ресторанах. Эта же добрейшая женщина, узнав о плохом самочувствии Машеньки, посоветовала показать ее врачу, вдруг она подхватила какую-нибудь тропическую болезнь. И почему, спрашивается, я сам не мог до этого додуматься?
К моему глубокому разочарованию, даже любимая еда не смогла заинтересовать мою девочку: борща она съела всего пару ложек, а на второе даже не взглянула... А вечером я увидел Машу, сидящей в кресле на террасе. Она куталась в теплый плед (это при том, что даже ночью температура там не опускалась ниже тридцати градусов. Рядом с ней на низком столике стояла бутылка крепкого алкоголя (кажется, текилы, если я правильно разглядел) и стакан. Сказать, что я удивился – ничего не сказать: Маша никогда не пила ничего крепче шампанского, не потому, что ей не разрешали, просто не любила крепкие напитки. А уж чтобы она напивалась, такое вообще невозможно было представить.
Маша наполнила стакан до краев. У нее так дрожали руки, что горлышко бутылки звякало о край стакана, а жидкость пролилась мимо и потекла по столу. Она не обратила на это внимания. Расплескивая, поднесла ко рту и некоторое время не мигая смотрела на жидкость в стакане, потом со всей силы швырнула его. Раздался звон забитого стекла, осколки и жидкость брызнули во все стороны, я вздрогнул от неожиданности, а Маша заплакала, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в плрд. И не просто заплакала, а зарыдала, как плачет человек, у которого вырвали сердце и вывернули наизнанку душу.
«Девочка моя родная, да что ж с тобой происходит? Почему не хочешь довериться мне? Поделиться со мной своей тяжестью? Только мы друг у друга и остались.» – думал я, в бессилии сжимая кулаки. В сердце будто всадили нож, в горле встал тугой ком, который никак не удавалось проглотить, глаза защипало. Из-за чего ее так «ломает»? Воспоминания о том, что с ней сделали во время похищения? Если бы ублюдки не сдохли раньше, я бы очень медленно рвал их на мелкие кусочки собственными руками. Но она знала, что они больше никому и никогда не причинят вреда. Да и она сама достаточно сильная для того, чтобы предаваться жалости к самой себе. Тогда что? Неужели те странные отношения так ее зацепили? Я вспомнил, как ребята забеспокоились о ней, едва увидев слезы на ее щеках; как Машенька говорила, что они ее любят и с ними она счастлива; вспоминал с какой нежностью она смотрела на двух сильных молодых мужчин и как они успокаивались от одного только легкого прикосновения ее маленькой ручки.
Все эти мысли бешенным хороводом крутились в голове. Я оперся рукой и лбом о ближайшую пальму (вроде как она помогла бы привести в порядок мысли и эмоции) и принялся обдумывать ситуацию со всех сторон. В конце концов, я принял решение: хватит сидеть, сложа руки, я должен действовать, должен вытащить свою дочь из этого болота, пока не потерял совсем. Пора было заканчивать эту нелепую историю с «любовным треугольником». Я прекрасно понимал, что дочке мои методы, скорее всего, не понравятся и мысленно просил у нее прощения за то, что собирался сделать. «Может быть, когда-нибудь ты поймешь, что я делал все только ради твоего счастья, милая. Поймешь и простишь меня за все».
Я еще долго стоял в тени пальм, слушая как Маша плачет. Очень хотелось подойти и успокоить ее, но понимал, что сейчас она моих утешений не примет. И уйти совсем я почему-то боялся. Через какое-то время она затихла, видимо, заснула. Подождав еще немного, я подошел ближе, очень бережно поднял ее почти невесомое тело на руки, отнес в комнату и, уложив на кровать, подоткнул одеяло, как делал это, когда она была маленькой. Почти до самого утра просидел я у Машиной постели, охраняя ее беспокойный сон. Несколько раз во сне она очень тихо звала: «Миша… Сережа…»
На следующее утро я, хоть и с большим трудом, все же уговорил Машеньку показаться доктору и сдать анализы. В клинике нас принял приятный мужчина лет на десять старше меня, как оказалось, переехавший на острова из России. Внимательно выслушав мои опасения (Маша лишь молча сидела в кресле и безучастно смотрела на противоположную стену), вежливо выпроводил за дверь, предложив подождать. Ожидание затянулось на три часа, за это время я чего только себе не напридумывал. Ну, что можно так долго делать? Может у Машеньки что-то опасное и они тянут время, боясь сообщить мне правду. Я вспомнил какую-то, виденную мной давным-давно, передачу про тропические заболевания и их симптомы и успокаивал себя тем, что обычно все протекает очень быстро, а Маша плохое самочувствие длилось уже около месяца. Наконец, когда я настолько «накрутил» себя, что готов был бежать за успокоительным, доктор пригласил меня войти и указал на свободное кресло.
– Присаживайтесь, господин Савельев.
– Что с Машей? – немедленно задал я мучивший меня вопрос, уже готовый услышать что-нибудь плохое.
– С вашей дочерью все в порядке. Вам совершенно не о чем переживать.
– Но… как же… – конечно, я не ожидал такого ответа и мне понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. – Почему же она ничего не ест и ее общее самочувствие явно не самое хорошее. Посмотрите на нее, даже я понимаю, что с Машенькой не все в порядке.
– Мы провели полное обследование, собрали все необходимые анализы и даже сделали УЗИ. Ваша дочь абсолютно здорова. Ее самочувствие обусловлено затяжной депрессией и меланхолией, а отсутствие аппетита токсикозом. На таком сроке это нормально, в течение месяца все должно наладиться.
– К-каким т-токсикозом? – Я что заикаться начал?
– О! – Он кинул быстрый взгляд на Машу. – Господин Савельев, ваша дочь беременна. Примерно три месяца. Я так понимаю, вы не знали?
– Но она не может быть беременна. – Конечно, я не знал. Я даже подумать о таком не мог. Посмотрел на Машеньку. Она сидела, вцепившись мертвой хваткой в подлокотники кресла и опустив глаза, ее лицо было белее снега. Она тоже не знала. Для нее это было такой же неожиданностью, как и для меня. – Она не может быть беременна. – Уже гораздо более уверенно повторил я.
– Это почему же, интересно? Здоровая молодая девушка, ведя активную половую жизнь вполне может забеременеть. – Доктор развел руками, пытаясь втолковать мне очевидные, с его точки зрения, вещи.
– Вы не понимаете! Она получила ранение во время первого похищения, пуля повредила женские органы, ей сделали операцию. Она не может иметь детей вообще!
– Хм. Ну, да. Одного яичника у нее нет, это я увидел, когда делал УЗИ, но второй-то на месте. И он функционирует так, как ему и положено природой. Кто вам вообще сказал, что детей у нее не будет?
– Мы консультировались с одним профессором в Москве. Он и сказал.
– Да? Странно… – Доктор явно был в замешательстве.
Я хотел его уверить, что профессор-то уж точно знал, о чем говорил, но в последний момент прикусил язык. Пазл в моей голове сложился. Профессора мне тогда посоветовал именно Николай. Скорее всего, заплатил ему, чтобы он нам соврал. Потом Силов еще и предлагал мне выдать Машу за его непутевого Ивана, якобы, на нее, ущербную, никто не позарится. Господи, зачем он так с нами?
– Но ведь у нее, – я смутился, но продолжил, – хм, женских дней после операции ни разу не было.
– Ну, в этом-то как раз ничего странного и нет. Стресс, пережитый во время похищения и операция – все это могло нарушить нормальный цикл. У кого-то он восстанавливается практически сразу, а кому-то на это требуется гораздо больше времени. – Я потер рукой лицо, стараясь «переварить» информацию. А доктор, тем временем, продолжал вещать своим тихим голосом. – Конечно, следовало бы немного подождать с беременностью, ведь после операции, прошло совсем не много времени. Возможно, вы решите не рожать, у вас есть еще пара недель на принятие решения, но я…
– Вы что такое говорите? – Я аж подпрыгнул в кресле. Возмущение просто захлестнуло меня. – Я уже и не надеялся на внуков, а вы нам такое предлагаете. Ребенок родится. – Для пущего эффекта я стукнул кулаком по подлокотнику своего кресла.
– Что ж, я искренне рад такому решению. Сейчас выпишу вам рецепт на витамины и легкое успокоительное. Витамины будут стимулировать аппетит и позволят малышу нормально развиваться, а успокоительные обеспечат вашей дочери спокойный полноценный сон. Это именно то, что необходимо будущей мамочке. – Он написал что-то на небольшом бланке и протянул мне. – Здесь же указано как их принимать. Мария Андреевна должна постоянно наблюдаться у специалиста и беречь себя. И еще, Андрей Васильевич, насколько я могу судить, ситуация с отцом ребенка довольно непростая. – При этих слова Маша издала непонятный звук: не то кашлянула, не то хохотнула. Вот уж, действительно, совсем не простая ситуация. Один Бог только знает, кто из двоих молодчиков отец ребенка. – Тем не менее, я бы посоветовал сообщить ему новость. Знаете, – он снял очки и принялся так тщательно их протирать, словно от этого зависела его жизнь, – молодые люди иногда сгоряча могут наломать дров, а потом жалеть о содеянном. Ребенок – это ответственность, он помогает оценить ситуацию более трезво. Возможно, все еще будет хорошо.
Выслушав еще несколько советов, мы, наконец, распрощались с добрым доктором и вышли под палящие солнечные лучи. В лицо пахнуло духотой, особенно это чувствовалось после помещений с кондиционером. Несколько минут мы молча стояли на крыльце клиники. Маша, прикрыв глаза, подставила бледное лицо солнцу и глубоко вдыхала горячий воздух, наполненный ароматами экзотических цветов и моря. На ее лице уже не было того выражения безнадежности и печали. Теперь у нее появилась новая цель в жизни. Она сильная девочка и все преодолеет, а я буду рядом, чтобы помочь. Но от принятого ранее решения я не отказался: история с «любовным треугольником» должна закончиться и как можно быстрее.
