Текст книги "Мой личный доктор"
Автор книги: Надежда Мельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Слышно, что доктор смывает воду.
– В любом случае моя подруга в него влюблена, а это, сама понимаешь, табу!
– Я тоже была влюблена в Фредди Меркьюри в молодости, и что, остальным женщинам нельзя было на него смотреть?
– Это не то же самое, мама! – морщусь, скривившись.
– Почему? Почему она столько лет молчала? Насколько я помню, её сыну лет семь, не меньше. Увидела красивого успешного мужика, с которым бумажки дыроколила в папином кабинете, и, дабы убрать тебя из прямых конкуренток, придумала, что у них общий ребёнок. Пока тест ДНК не увижу, в жизни не поверю! – продолжает шептать. И раз – кулаком так по столу!
– Тебе надо было следователем в прокуратуре работать, а не преподавать в изостудии. – Двумя здоровыми пальцами вытираю лицо. – Аж заплевала меня от негодования.
Дальше мы резко замираем.
– О чём шепчетесь, красавицы? – Возвращается доктор на кухню.
– О том, каким автобусом вам лучше в центр поехать, Константин Леонидович. С восьми здесь весь транспорт ходит очень регулярно, так что проблем у вас не будет, – широко ему улыбаюсь.
– Ха, – усмехается доктор и садится на своё место.
Так и не застегнув рубашку. Меня это отчего-то очень нервирует.
Глава 14
– Ну ладно, мне пора! – Неожиданно резко бросает нас с Ткаченко мама, заканчивая чаепитие и оставляя всю посуду на столе.
– А кто мне убрать поможет? – возмущаюсь я, глядя на то, как родительница натягивает туфли в коридоре.
В этот момент доктор Ткаченко тоже поднимается с места.
– Я помогу, Ульяна Сергеевна, не волнуйтесь, – и смотрит на меня, как кот на сметану, почти что облизываясь.
О да! Он поможет! Он сейчас так поможет, что я останусь, как подруга – с ребёнком на руках. Хорошо, что, когда он уснул, я сняла то кружевное безумие и надела скромную белую домашнюю маечку и серые хлопчатые штаны. Но рядом с доктором Зло даже эта одежда кажется распутной.
Как только мама захлопывает дверь, я прямо физически ощущаю, как страсть к этому мужчине настырными горячими касаниями трогает мой затылок, заставляя пульс учащаться. Начинаю суетиться. Мечусь туда-сюда между мойкой и столом.
– Ну что же, доктор, вам тоже пора, – намекаю как можно интеллигентнее.
А он берёт сахарницу в руки, переносит со стола в зону у мойки, но смотрит прямо на меня. И ещё жарче, чем до этого.
Градус возрастает. Влечение делает меня совсем идиоткой. Не соображу, куда прятаться. Под стол – не вариант. Дверь в туалет всё равно взломает.
– Поймал, Ульяна Сергеевна! – Хватает меня за талию и, усевшись на табурет, плюхает к себе на колени, хрипло выдыхая: – Сопротивление бесполезно.
У него две руки, у меня – ни одной. Силы неравны. Ткаченко явно не привык размусоливать и, развернув моё лицо за подбородок к себе, тут же находит губы. Тело вспыхивает миллионом огней. Его поцелуи такие же соблазнительные, настырные и горячие, как и он сам. Доктор аж хрипит от удовольствия, мучая мой рот. Наглый язык пьянит, облизывая и толкаясь. И, пока я пытаюсь сообразить: мне это очень нравится или очень-очень-преочень, – доктор давит по газам. Одна рука ложится на грудь, другая скользит под резинку штанов, прямо в трусики. Сосок под его умелыми пальцами мигом каменеет. Меня сто лет никто не ласкал, поэтому тело реагирует постыдным водопадом.
– Какая ты влажная для меня... – Тяжело дыша, переходит ото рта к мочке уха и теребит при этом сосок, играя с ним и сладко пощипывая.
Не успеваю за ходом событий. Пытаюсь хоть что-то контролировать, но его сильный неугомонный палец проделывает несколько раз путь вдоль моего набухшего цветка до точки наивысшего наслаждения, дразнит, возбуждая. Стараюсь произнести решительное «нет», но, когда доктор умело разводит мои губы и ныряет внутрь, изо рта вылетает бойкое «да».
И неожиданно притяжение нашей планеты исчезает. Вдруг становится легко, точно в невесомости. И хорошо, как в раю. Надо перестать с ним целоваться, не давать грудь и сжать ноги покрепче. Но как это сделать? Если тройное удовольствие наступает, забрезжив на горизонте и стремительно приближаясь в виде гигантского цунами. Мне приятно! Мне просто охренительно приятно! Мне так нравится то, что он делает, что весь мир кружится и вертится красноватыми витками, унося меня в дальние дали.
Всё происходит очень быстро. Всего за несколько настойчивых толчков и трений меня начинает бить в конвульсиях оргазма, а доктор наслаждается зрелищем, целуя мой подбородок и щёки, продолжая умело ласкать грудь.
Голова с трудом соображает. Волна откатывает, а Ткаченко сладко шепчет на ушко:
– А теперь представь, что это мой член. – Медленно достаёт из меня пальцы.
Доктор сгребает мою попку, целует шею, обнимает и тискает. Желает переместиться в спальню. И – о да! – я представляю, как он лежит на мне голый, весь такой мускулистый и жилистый, покрытый потом, начинает таранить моё тело на большой скорости. И как завораживающе прекрасно будет при этом напрягаться его твёрдый, как орех, зад…
Волна отступает ещё дальше. И тут до меня доходит, что я творю. И, хотя между ног до сих пор пульсирует, я понимаю, что это кошмар. Я превращаюсь в одну из его девок. Я становлюсь как Майка. Я проигрываю со счётом десять – ноль.
Он не приложил никаких усилий, чтобы соблазнить меня, кроме как расстегнул рубашку, нагло припёршись в чужую квартиру.
– Вам пора, Константин Леонидович.
– В смысле?! – пьяно хрипит доктор.
Он меняется в лице. Он голоден. И сейчас речь совсем не о еде или конфетах. Он хочет меня.
–Ульяна Сергеевна, вам не кажется, что это нечестно? – Тискает без разбору, сильнее.
Становится больно. Он очень сильно возбуждён.
– Жизнь вообще штука несправедливая. Я прошу вас уйти.
– То есть вы получили своё, а мужчине не надо? – В голосе появляется злоба.
– Вы меня попрекаете оргазмом? – Иду в коридор, как могу беру двумя пальчиками сумку, кошелёк. – Я вам заплачу. Сколько стоят услуги доктора Ткаченко в этом плане?
Не хочу быть одной из тысячи. Потеряла бдительность, расслабилась, но на этом всё. Нельзя было позволять.
Он смотрит на меня очень внимательно. Лицо мрачное и злое. Но он не из тех, кто будет брать силой.
– Уберите свои грязные деньги, – Встаёт, на ходу застёгивает рубашку.
– Почему же грязные? Я в школе работаю, а не в казино.
Ничего не говорит. Остервенело засовывает пуговки в петли.
– Правильно, Константин Леонидович, там прохладно, вроде бы прогнозировали двадцать пять, а по итогу нет и девятнадцати.
– Какая вы заботливая, Ульяна Сергеевна. – Резкими движениями запихивает ноги в туфли.
– Просто поймите, Константин Леонидович, я не такая!
– Точно, вы ждёте трамвая! – Уходит он, громко хлопнув дверью.
Я аж вздрагиваю, а штукатурка сыплется. Обиделся. Расстроила красавчика врача. Мама будет недовольна.
Глава 15
– Надеюсь, ты уже понесла, моя дорогая? Забеременела от этого красавчика доктора, и скоро я стану бабушкой? – спрашивает на следующее утро мама, открыв своим ключом мою дверь и скидывая в прихожей туфли. – Я могу помочь поменять простыни, если надо. Уж явно не один раз у вас было. Такой мужчина. Сразу видно, герой-любовник. Такие, как он, женщин по кровати целую ночь гоняют. Знаешь, как говорит наш с тобой гинеколог, Вера Васильевна? Самое главное для женского здоровья – регулярно…
– Регулярно встречаться с подругами за чашечкой просекко? – перебиваю.
Мать вздыхает, ставя руки на пояс.
– Регулярно встречаться с шикарными мужчинами, доченька.
– То-то ты после папы никого к себе не подпускаешь.
– У меня есть целая ты, а у тебя только ноль без палочки.
– Ну неправда, мамочка. Палочки у меня есть. Целых три пачки, все сплошь ароматические.
Мама охает. А я, сидя на кухне на табуретке, откуда отлично виден коридор, смотрю на родительницу исподлобья. Хмурюсь. Затем возвращаюсь к своим делам. Пытаюсь почистить картофелину. Но проблема в том, что, учитывая количество здоровых пальцев, её надо держать при этом между коленок. Есть риск получить колото-резаную рану, и я не уверена, что это область деятельности доктора Ткаченко.
Кстати, о нём. Я уже десять раз поменяла мнение по поводу того, что его выгнала. Вначале я пожалела, потом подумала, что так и надо, дальше опять расстроилась, всплакнув, что не могу засунуть рулон туалетной бумаги в держатель для неё.
А ещё меня бесит Шурик, который звонит и пишет, называя мою жизнь вынужденным отпуском. Мол, хорошо тебе – отдыхаешь. Сам бы так отдохнул!
– Ты всё испортила?! Ты его выгнала?! – всплеснув руками. – Неужели ты не заметила, как сильно нужна ему?
Я удивлённо приподнимаю брови, колупая картофелину.
– Ему нужна не я, а мои чресла.
Мать отбирает у меня картошку и начинает активно чистить. Стружка, заворачиваясь в красивую кудряшку, падает в кастрюльку.
– А мне нужны внуки! И я настроена крайне решительно!
– Бывает.
– Ульяна! – пытается достучаться. – Ну ты же не маленькая девочка. А если в итоге ты останешься у разбитого корыта? Тебе тридцать пять уже! Пора рожать!
Ничего не говорю, встаю, иду к мойке, мою два своих здоровых пальчика. Мама меня слишком хорошо знает, понимает, что я обиделась. Так мы и молчим какое-то время.
– Ладно, хрен с ним с доктором. – Обнимает меня со спины. – Сейчас пожарим картошки и пойдём гулять. Ты когда в последний раз в парке была? Сейчас, пока раннее утро, там мало народу и можно спокойно погулять вдоль набережной.
– Отличная идея.
– Ты, как твой отец, любишь обильный завтрак. – Продолжает чистить картошку мама. – Помню, когда он жив ещё был, все овсянку ели, ну яйца там варёные, творог, а ему кусок жареного мяса и макарон тарелку подавай. Картошку тоже любил.
Поворачиваюсь к ней и обнимаю в ответ. Немножечко грустно. Мы обе любили папу.
Полчаса спустя она помогает мне одеться, и мы спускаемся на улицу. Я живу в центре, и до парка совсем недалеко. Подышать действительно можно и нужно. А то я со своим чудо-отпуском заплесневею в четырёх стенах.
Мы прогуливаемся вдоль набережной и, несмотря на раннее утро, солнце очень сильно печёт, лучи играют в бурлящей воде реки. Как и говорила мама, людей действительно мало. Лишь иногда встречаются горожане, совершающие утреннюю пробежку, и собачники. Мама рассказывает о том, что скоро их с детьми ждёт новый конкурс. Я немного расслабляюсь. Забываю о том, что было накануне. Пока случайно не поднимаю глаза.
Прямо на меня с большой немецкой овчаркой на поводке идёт доктор Ткаченко. Да ладно?! Судьба, видно, издевается надо мной. Видимо, он, как и я, живет где-то в центре, неподалёку от парка.
У него красивая ухоженная собака с блестящей шкурой, а у меня кровь приливает к лицу. Я так сильно нервничаю, будто пришла на экзамен. Снова поступаю в институт. И сейчас решится моя судьба.
Почему так? Понятия не имею. Я же сама его выгнала.
А он такой красивый в своём чёрном спортивном костюме. Высокий и статный. Не скрываясь, смотрит прямо на меня. Правда, лицо такое суровое и строгое, будто я должна ему миллион и не отдаю четвёртый год подряд.
– Смотри, это же наш доктор. Вот это встреча! Это судьба. Боже мой, какая радость! – Мама в восторге.
– Просто поздороваемся и идём мимо, поняла меня, мама?
– От этого внуки не появятся, – бурчит она себе под нос. – Господи, какой он. Идеальный! Ты представляешь, какой мальчик от него родится? Если будет мальчик. А девочка? А если сюда ещё приложить его ум и старание! Ведь для того, чтобы стать хорошим врачом, надо приложить уйму усилий. Где мы такого донора найдём, Уля?
– Мама! – Останавливаю родительницу, а то дышит, как паровоз, и охает, как фанатка Джастина Тимберлейка.
– Ладно, молчу. В конце концов, это твоя жизнь. А то опять поссоримся. И пусть ты всё не так делаешь, но я же не могу прожить её без тебя.
В момент, когда мы равняемся, доктор, смотрит только на мою маму.
– Здравствуйте, Наталья Викторовна.
– Здравствуйте, Константин Леонидович.
Детский сад. Смотрю на него в упор. А он улыбается моей маме. Полный игнор. Как будто меня не существует.
Но всё портит его собака. Он пытается пройти мимо, но она лезет меня обнюхивать. Прям вот кидается и тычется носом.
– Фу, Граф. Нельзя!
– Какое оригинальное имя, – саркастически комментирую.
– Забыл с вами, Ульяна Сергеевна, посоветоваться, как мне собаку называть.
– Ой, да я вообще собак не люблю.
– Вы и людей не любите.
– Зато вы всех без разбору. Особенно женского пола.
Доктор улыбается моей матери.
– Наталья Викторовна, рад был встрече. Пошли Граф, нас ждут. Хорошего дня, Наталья Викторовна.
Он проходит мимо нас. Дальше по набережной, туда, где у последней лавочки стоит девушка с собакой чуть поменьше. Её я не знаю.
Настроение падает до нуля. Теперь свежий воздух только раздражает.
– Пошли, мама, не хочу больше гулять.
– Ну вот, упустила своё счастье! А я тебе говорила. Полдня прошло – и уже увели, – вздыхает мама, и мы с ней начинаем подъём по лестнице в основную часть парка.
На последней бетонной ступени я оборачиваюсь. Ткаченко активно болтает. Они с девушкой улыбаются друг другу. Им явно хорошо вместе.
Вроде бы должно быть всё равно. Так как очевидно, что он легкомысленный кобель. Не даешь ты – тут же находится другая. И вроде бы всё даже к лучшему, только всё равно неприятно. Можно было бы подумать, что он специально. Но откуда Ткаченко мог знать, что мы соберёмся в парк? Наша встреча случайна, а вот его стрелка с этой красавицей лет на десять меня младше – явно нет.
В груди немного болит и давит. Совсем капельку. К чёрту парк. Буду лучше дома сидеть.
Глава 16
Мама целый день у меня. Помогает убраться, вымыть посуду, прибрать кое-какие вещи. Следующим утром мы отправляемся в супермаркет купить мне продуктов, потому что и это очень сложно в моём положении. Жду не дождусь, когда этот ад закончится. Я завела календарь и красным маркером зачёркиваю в нём дни до даты, когда мне наконец-то снимут гипс.
Хочу на работу, нырнуть в свою привычную суету, а не жить вот так, полусуществуя. А мама никак не может выкинуть из головы встреченного нами в парке Ткаченко.
– Ты и доктор, Ульяна? Что же всё-таки произошло? Он был крайне агрессивно настроен против тебя. Вы сильно поссорились? – Толкает перед собой тележку Наталья Викторовна.
– Мама, возьми, пожалуйста, сыр маасдам, это мой самый любимый. Сливочный не хочу. Вон там, на верхней полке. Жёлтая упаковка.
Меня раздражает, что прошли сутки с нашей встречи с Ткаченко, но мама снова о нём говорит. У доктора Зло просто талант гипнотизировать женщин, и неважно, сколько тем лет. Он залезает к ним в голову и поселяется там навечно.
– И сливочное масло, только процент побольше, а кусочек поменьше.
Мама помогает. Тянется к полке, достаёт пачку, но в телегу не кладет, ждёт, пока я отвечу на её вопрос. Долго смотрим друг на друга. Пытаюсь перехватить двумя пальцами брикет в серебристой упаковке, но она не даёт.
Вздохнув, рассказываю:
– Мы не ссорились, мама, просто мы с ним... – Складываю губы в трубочку, меняю их форму, разминая и размышляя, как бы так выразиться, чтобы мама не упала в обморок.
– Ты его продинамила?
– Мама, это термин из восьмидесятых годов, годный для сексуально-озабоченного юнца, которому от барышни нужен только секс и который её окучивает, окучивает, а до койки дело так и не доходит. И он такой ей вслед орёт на фоне «Ласкового мая»: «Динамщица!»
Теперь глаза закатывает мама.
– Вот скажи мне, доченька, какого чёрта он должен клясться тебе в верности, если ничего такого не обещал? Ты одно и то же постоянно говоришь: что женщины на него кидаются. Ну согласись, их можно понять. А он был с нами милым. Он пил наш чай, – пожимает плечами.
– Действительно, какой молодец, пил наш чай! – Чешу висок одним пальцем. – Я так не могу. Хотя кое-что, естественно, было. Надо было не допускать и этого, раз уж я не хотела того.
– А получилось: и ни того, и ни этого! – возмущается новоиспечённая поклонница Ткаченко. – Не сомневалась, что что-то было, это заметно по тому, как вы гавкались в парке.
Смилостивившись, мама кладёт мне в телегу всё, что я прошу.
– Но это ещё не всё, мам. Ещё я предложила ему деньги. – Зажмурившись, жду, когда родная мать начнет меня бить.
Ничего не происходит. Открываю глаза.
– Ульяна! – возмущается родительница, явно выждав, пока я достану голову из песка, и подкопив за это время энергии. – Деньги – это вообще унизительно! – охает и ахает. – Как ты только додумалась?
– Ну что Ульяна?! Что Ульяна? – развожу травмированными руками. – Ну оно само как-то вырвалось. Твой доктор тоже виноват, стал меня попрекать, что я того... Мол, я вам того, а вы меня не этого. Я разозлилась, решила заплатить.
– Ох-х-х! У меня сейчас давление поднимется, такой приличный человек, кандидат медицинских наук, а ты ему деньги за того. Улечка, разве я тебя так воспитывала? – Хватается за голову мать, идёт к витрине с подсолнечным маслом.
Чуть оставляет ногу в сторону, чтобы не потерять равновесие, и одновременно интересуется у меня, какое именно нужно масло. В этот момент какой-то мужик с телегой, доверху гружёной бутылями питьевой воды, проезжает ей прямо по ноге.
Мама вскрикивает. А я в шоке прижимаю к лицу гипс.
– О господи! Нет, пожалуйста, нет, только не перелом! Больно? Мама, тебе больно?!
Она пытается прыгать на одной ноге, мужчина очень извиняется. Просит прощения, что отвлёкся, разговаривал по телефону и не заметил её ногу. Что-то хрустнуло! Я точно слышала, как что-то хрустнуло. Боюсь разреветься, но не хочу пугать маму.
Я прошу менять положение ноги, стараюсь оценить состояние, но я не врач! В возрасте переломы крайне опасны. Я очень люблю свою маму. За свой перелом так не волновалась. А тут сердце просто разрывается от ужаса. Плевать на всё! Нужен хороший доктор. И я знаю такого!
Звоню вначале в справочную службу, узнаю телефон травматологии. Затем набираю уже его. Мне надо знать, где Ткаченко сейчас: в частной клинике или в приёмном отделении.
– Травматология, – спокойно отвечает девушка.
– Добрый день, скажите, пожалуйста, – задыхаюсь, путаю слова, мама стонет, и мой голос приобретает истеричные оттенки, – доктор Ткаченко сейчас на приёме есть? Он сегодня работает?!
Услышав утвердительный ответ, называю свои имя и фамилию. Говорю, что у меня срочный случай! И бросаю трубку. Мужик вызывается нас подвезти. Я не могу помочь маме, он тащит её к машине, смотрит на меня и, наверное, думает, что у нас вся семья такая чокнутая. Но, честно говоря, мне всё равно.
До травматологии мы доезжаем за считаные минуты, мужик снова помогает. Но бросает нас у дверей, ибо в магазине у него остался ребёнок. Я очень боюсь за маму и сломя голову влетаю в отделение.
Внутри сегодня не так многолюдно. Ткаченко в белоснежном медицинском костюме стоит у регистратуры, опершись о стойку, ждёт.
Не соображу, как правильно выразиться. Задохнувшись, не могу сформулировать мысль. А он смотрит на меня совершенно спокойно. Я бы даже сказала – надменно. И не двигается.
– Удивлён вашим звонком. Как это называется, Ульяна Сергеевна? Экстренный случай? Петух клюнул в жо? Не с вашим активным образом жизни ссориться с травматологом.
В горле застревает слюна. Кашляю, подавившись.
– Но я давал клятву Гиппократа, поэтому, Ульяна Сергеевна, так уж и быть, – осматривает меня с ног до головы.
Подхожу к нему вплотную, снова кашляю, хватаюсь за халат. От удушения он спасти меня не пытается, ждёт, пока сама прочищу горло.
– Хотя что-то не пойму: что вы на этот раз повредили? Сломали мозг, придумывая, чем меня унизить? Обе ноги функционируют, последние пальцы вроде на месте. Положение перпендикулярное поверхности земли.
– Помогите мне! – Тащу его, схватив двумя пальчиками за белую ткань.
– Если там ваш раб Шурик, то я беру самоотвод. – Упирается доктор, идёт медленно и очень важно.
– Там моя мама!
Он смотрит мне в глаза, затем срывается с места. И, ни слова больше не говоря, выбегает на улицу, где Наталья Викторовна, вытянув ногу, сидит на бордюре. Возле неё собрались врачи сокрой помощи, оказавшейся поблизости, но Ткаченко всех расталкивает и, выкатив из-под навеса кресло-каталку, тут же становится профессионалом до мозга костей. Больше никаких шуток. Сейчас он врач с большой буквы. Люблю, когда он такой. В смысле не люблю, конечно, просто таким он не настолько сильно меня бесит.
– Шейка бедра?
– Нет, по ноге проехали тележкой в супермаркете, – морщится мама.
– Отлично!
– В смысле? – стонет громче, кривясь и хватаясь за сердце.
Я стою рядом. Поясняю для неё:
– Привыкай, мама, Константин Леонидович всегда так делает. Радуется, что травма не очень тяжёлая.
Он тут же разувает её, шевелит стопой, затем усаживает на кресло. Укатывает в отделение. Как могу спешу за ними.
Но Ткаченко, глядя мне прямо в глаза, грубо захлопывает перед моим носом дверь.
Вздохнув, падаю на сиденье напротив двери. Я, конечно, понимаю, что доктор должен работать с пациентом и моя мама не ребёнок, с которым можно находиться в кабинете врача. Но всё равно обидно.
А ещё, несмотря на нашу ссору, бабу с собакой, ребёнка подруги, её великую любовь и миллион других причин, по которым я должна дорогу переходить, увидев его напротив… Когда наши взгляды встречаются, я вижу блеск в его глазах. И всё повторяется…
Внутри снова вспыхивает страсть. Тупая, необъяснимая, идиотская и совершенно никому не нужная жажда. Всё расплывается перед глазами.
Набрав полную грудь воздуха, ругаю себя почём зря. Про маму надо думать. А я как алкоголик в завязке при виде початой бутылки. Волнуюсь, не могу сидеть. Если она сломала ногу, то мы вдвоём не справимся. Как я буду ухаживать за ней, а она за мной?
Нервничаю. Хожу туда-сюда по коридору, зачем-то иду за поворот. Брожу до окна и обратно.
В сумке звонит телефон. Естественно, со своими пальцами я едва справляюсь. И, пока я, кинув сумку на подоконник, стараюсь расстегнуть молнию и найти аппарат, он само собой перестаёт звонить. Положив его рядом с сумкой, пытаюсь разблокировать экран. Это Майка. Она мне звонит. Я нажимаю на зелёную трубку и перезваниваю. Гудки идут и, что самое интересное, параллельно за поворотом играет знакомая музыка. Это может быть, конечно, и совпадение, но что-то мне подсказывает, что это Майкин мобильный и она сама тоже тут.
Выглядываю из-за угла. Сбрасываю вызов.
– Ты? Ты что здесь делаешь?! – мечется по моему лицу Майка. – Ты к нему пришла? Ты опять что-то повредила? – осматривает меня. – Вроде всё как было. Ты к нему, да? Влюбилась?! Тоже хочешь его себе? Конечно, ещё и ты по нему с ума сошла. Ну ещё бы! Он же такой один!
Качаю головой и снова сажусь напротив двери. Достала, ей-богу.
– Ты зачем звонила, Майя?
Только сейчас замечаю, что Майка плачет и как-то странно держит руку.
– Я руку прищемила, Уль, чтобы к нему на приём попасть. А меня, представляешь, к доктору Разумовскому направляют. Говорят, Ткаченко никого сегодня больше не берёт.
Глава 17
У меня в голове не укладывается то, что она сказала!
– Майка! Ты?.. Ты в своём уме? Ты правда сделала это нарочно? – Разворачиваюсь на сиденье, хватаю двумя пальцами её за кисть, приподнимаю и разглядываю руку.
Палец припух, ноготь синий, очень похоже на то, как защемил мне конечность Ткаченко.
– Я тебя к психиатру отведу! Поняла?! Если ты это нарочно! Я точно тебя отправлю в психушку! Очнись! Ты же мать! У тебя Костик! Я понимаю! Я всё понимаю! У вас общие воспоминания. Но если ты специально…
Меня аж бомбит. Подскакиваю. Становлюсь напротив неё.
Дышу через нос. Злюсь. Ещё чуть-чуть, и я ей просто вмажу. Разве можно так за мужиком бегать? Меня безусловно мучит совесть за то, что она в него сильно влюблена, а он уже побывал у меня в трусах. Но всё равно! Это ненормально!
Трясу головой, пытаясь скинуть злость, даже несмотря на проклятья, я не могу... Ей надо помочь. Она же чокнулась из-за мужика! Для этого и нужны подруги. Права она или неправа, но мы с ней подруги!
– Майя, послушай меня, постарайся отвлекать себя: в особенно «острые» периоды, когда видишь его в соцсетях, когда накипает. Сосредоточься на других вещах. Я дам тебе в десять раз больше нагрузки по работе! Хочешь путёвку в санаторий? – Она кивает, вроде бы соглашается, но плачет. – Ещё есть дыхательные упражнения, – размахиваю гипсом перед её лицом, – душ можно холодный или книги читать. А ещё излагать свои мысли, сочинять, говорят, это помогает. Веди дневник. Красивенько так записывай ручками разного цвета. Главное, избавиться от этого, понимаешь? Распознать чувства, ведущие к самоповреждению. Ну не любит он тебя. И никогда он никого не полюбит. – Глажу её по голове двумя пальцами почти здоровой руки. – Он человек такой! Слышишь меня? Не нужен ему никто. У него есть он сам и его работа. И он живёт в гармонии с собой. Женщины для него – это способ отдохнуть, не больше.
Тут открывается дверь в кабинет Ткаченко, и я возвращаюсь на место, опускаюсь рядом с подругой.
Как только проём освещается, наши с доктором взгляды тут же спотыкаются друг о друга. Я отворачиваюсь. Я не могу. Вспоминаю, как только что Майку успокаивала, и самой тошно.
Он выкатывает маму. Наталья Викторовна больше не кривится от боли, она улыбается. Выглядит довольной.
– Мы на снимок, – сухо объявляет Ткаченко.
Сам повёз. Не просил медсестру. С чего это вдруг? Если и моя мама в него влюбится, я его собственноручно придушу.
– Это же твоя мама, – охает Майка. – Что случилось? Это её ты сюда привезла? К хорошему доктору, да? Значит, у вас ничего нет?
Майка, разулыбавшись, успокаивается. Кидается меня обнимать, хоть и держит руку чуть в стороне.
– Маме переехали ногу тележкой в супермаркете. Я её привезла к знакомому врачу.
– Правильно! – дышит как будто вынырнула из глубины. – Костик он молодец, он всё сделает в лучшем виде. Что-то вам прям не везёт. Ну лишь бы не перелом.
– Пошли в очередь к Разумовскому. Раз мама улыбается, значит всё хорошо. Ткаченко сделал ей укол, сейчас проконтролирует рентген. Я успокоилась.
Майка мнётся.
– Я не пойду к Разумовскому. Я к Косте пойду!
– Хватит, Майка, я тебя умоляю. Ты меня пугаешь. Это уже мания.
– Я скажу ему прямо сейчас, – стопорится подруга. – Я решила!
– Майка, прошу тебя. Не надо! – Сразу же догадываюсь, о чём она. – Я тебя умоляю! Это к добру не приведет. Надо было сразу, сейчас это будет ни к чему.
– Он запостил сториз с девушкой.
Майка бледнеет, превращаясь в любимую простынь моей мамы.
Щурюсь, пытаясь сообразить.
– Не поняла.
– Я же тебе говорила, что когда мужик влюбляется, то постит себя с дамой сердца в соцсетях. Костик никогда так не делал. А сегодня сделал. Он нашел её. У этой девушки на фото есть собака. Он же собачник. У него овчарка. И она любит собак. Вот они и гуляют вместе. Это точно любовь. Тянуть больше некуда! Сейчас или никогда!
– Или кто-то решил отомстить бабе, которая ему не дала. В надежде, что эта самая баба увидит его сториз и обзавидуется, какое сокровище ей не досталось.
– Не поняла? – морщится Майка.
Ей больно. Не понимаю, зачем она упрямится.
– Пойдём к Разумовскому лечить палец. – Тяну её в сторону следующего кабинета.
Но пока мы с подругой пререкаемся, Ткаченко уже везёт мою маму обратно. Я на снимок по полчаса сидела, а он пропихнул её без очереди!
Рада за маму. Но ему-то это зачем?
Подхалим!
– Спасибо вам огромное, доктор. – Иду им навстречу, на него не смотрю, только на маму.
– Милая! – Беру своими двумя пальцами маму за руку. Она успокаивает: – Всё хорошо. Перелома нет. Константин Леонидович уже и снимок посмотрел. Спасибо ему огромное.
– Я очень рада. – Наклоняюсь и целую маму в макушку.
– Но тугую повязку придётся поносить и на ногу пока что наступать нельзя. Я всё напишу в рекомендациях.
– Очень и очень благодарна вам, Константин Леонидович, приходите к нам на ужин…
В ужасе перебиваю маму. Если Майка узнает, что он был у меня дома, она прыгнет с моста.
– Я думаю, у доктора полно дел, кроме как есть макароны в обществе двух калек.
Непроизвольно поднимаю глаза и снова натыкаюсь на его пристальный взгляд.
– А вы меньше думайте, Ульяна Сергеевна. – Затем поворачивается к маме. – Я с удовольствием, Наталья Викторовна.
Вот вроде умный мужик, а прям на открытый конфликт идёт. Меня это очень злит. Пусть со своей собачницей макароны ест! В разных позах.
– Я буду думать ровно столько, сколько захочу. Вы мне, Константин Леонидович, не указ.
Мы сверлим друг друга взглядами. Как дети. И с удовольствием наговорили бы ещё гадостей, но между нами влезает моя подруга… Я так разозлилась на него, что аж забыла про неё.
– Костя, привет. Это я, Майя. У меня вот палец, – хнычет.
Он смотрит на неё секунд тридцать и, улыбнувшись, говорит тихо и уверенно:
– Надо признаться, я уже закончил смену. Сейчас перенаправлю тебя к Разумовскому. Он отличный специалист.
И разворачивается. Идёт к двери.
Вот козёл. Я, конечно, против того, что она за ним бегает. И у него, возможно, действительно уже конец рабочего дня, но они же знакомы. Он только что сделал так много для моей мамы. Почему бы не помочь и тут?
– А как же клятва Гиппократа, Константин Леонидович? – справедливости ради включаю завуча.
Оборачивается.
– К сожалению, Ульяна Сергеевна, – сквозь зубы. – Всех вылечить невозможно. Разумовский отличный специалист. Вашу подругу возьмут без очереди.
Мою подругу?! Меня аж подбрасывает. Я ему должна быть благодарна, и я, естественно, рада, что он посмотрел мою маму, но это какие-то двойные стандарты.
Открываю рот, чтобы сказать что-то ещё, но меня опережает Майка.
– Костя! – Продолжает придерживать руку, по щекам текут слёзы. – Семь лет назад, после того как мы были близки в кабинете моего отца, я забеременела. У нас с тобой общий ребёнок. Мальчик. Ему уже семь лет.
Ткаченко медленно поворачивается. Всё вокруг как будто затихает, по крайней мере, медсестры у регистратуры точно перестают разговаривать. И даже дышать… Все смотрят на доктора Зло.
Глава 18
Впервые доктор так сильно сосредотачивается на Майке. Раньше он как будто пролистывал её, особо не замечая, а сейчас смотрит прямо, в упор. Но испуга в глазах нет.
– У тебя, Майя, с цифрами какой-то непорядок. И мальчику семь лет, и в кабинете мы закрывались семь лет назад. Или ты у нас мышка? Если ты из отряда грызунов, то вопросов у меня нет. Беременность у мышей длится примерно двадцать дней. Мышиный век короток, а успеть нужно многое. Так что тебе точно нельзя расслабляться. Слышал, что самки мышей достигают фертильности уже через шесть недель после рождения.
Раздаётся дружный хохот. Это смеётся стайка молодых медсестер.
Господи, какой позор. Мы с мамой переглядываемся. Подруга у меня, безусловно, идиотка и место для роковых признаний нашла самое что ни на есть дебильное, но во мне включается женская солидарность. Если она не умеет постоять за себя, то кто, как не заведующий учебной частью и заместитель директора по этому самому вопросу, должен спасать свою подчинённую?
