Текст книги "Том 3. Все о любви. Городок. Рысь"
Автор книги: Надежда Тэффи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Осколки
Забывается быт нашей провалившейся Атлантиды, нашей милой старой жизни. Главное помнится, детали уж еле видны. Порою, словно море, – неожиданно выкинет какой-нибудь осколок, обрывок, обломок из затонувшего, навеки погибшего мира, и начинаешь рассматривать его с грустью и умилением и вспоминаешь, какой он был когда-то, какое целое составлял, как входил в жизнь, служил, учил или только забавлял и радовал.
И всегда такой осколок зацепит душу и поведет в далекое.
* * *
В магазине маленькая, кругленькая, похожая на вишню продавщица набросила мне на плечи скунсовый мех. Я опустила голову и вдохнула острый терпкий звериный запах. О-о-о, какой знакомый… Да ведь это воротник моей шубки!
И началось…
Звякает колокольчик резко, нагло. На все стороны кричит: «Едем, едем, едем»!
Скрипит сизый вечерний снег. Солнца уже нет – снег светит. Справа толпой белые ели, слева – карлики-пни. Кружатся, поворачиваются. Ели могучие, тихие и зловещие. Пни суетливые колдуют, обманывают, меняют облики. Вот монашек в клобуке, вот зверь, вот старуха. А у самых саней сбоку следы, нехорошие – печатал их зверь, по одной нитке тянул, лапа в лапу, след в след. Волк! И зачем только колокольчик-то наш так храбро кричит. По такой бы дороге, вдоль таких следов, мимо карлов-оборотней, лучше бы крадучись да потише.
– Барышня! А намедни, говорят, около Лычевки нищенку вовки зъели…
– Волки?
– Commc fourrure c'est tres pratique [28]28
В качестве шубы это весьма практично (фр.)
[Закрыть].
Я смотрю, не понимаю. Что за круглая вишня говорит со мной.
– Et c'est ires avantegeux [29]29
И это очень выгодно (фр.)
[Закрыть].
Ax, да! Я в Париже, в магазине.
Вишня! Не видала ты сизого снега, не слыхала медного лесного крика – как колокольчик кричит, звериного страха не понимаешь. Наверное, думаешь, что этот самый фурюр на фабрике приготовляют. Ничего ты не знаешь!
– Non, merci c'est trop lourd [30]30
Нет, спасибо, это слишком тяжело (фр.)
[Закрыть].
Сегодня утром вспомнилась мне самая простая штука. Календарь. Стенной отрывной календарь.
Проснешься, бывало, протянешь руку и оторвешь листок.
На лицевой его стороне только серьезное, как полагается: месяц, год, число, день. Пониже – святые. Сбоку какие-то ярмарки – конная в Воронеже. Киевские контракты. Серьезно и деловито. А на обратной стороне – все. Обратная сторона удовлетворяет всем потребностям души.
Без всяких предисловий, разделений и объяснений валяет прямо подряд. Объяснять незачем. Эта страница знает, что человеку нужно. То и дает.
Вот так:
Понедельник. 30 ноября.
Меню: щи кислые или лапша. Судак на пару. Кисель миндальный.
Я вас любил, любовь еще, быть может,
В груди моей угасла не совсем.
Но пусть она вас больше не тревожит,
Я не хочу печалить вас ничем.
А. Пушкин
Дичин сыр из бычьей печени
Купить бычью печень, приготовить из нее сыр на манер дичьего, остудить, огарнировать, подавать как закуску.
Практические советы
Что делать, если к вам вечером неожиданно съедутся гости, а в доме ничего нет.
Тогда надо взять окорок ветчины, остудить, огарнировать, подавать как птицу.
Взять шесть штук маринованных судаков, остудить, огарнировать, подавать с желтками.
Взять телячью грудинку, выдержать сутки в красном вине, нафаршировать специями, огарнировать языками, подавать как дичь.
Свертеть пломбир, огарнировать фруктами.
Русские загадки
Шатовило-мотовило по-немецки говорило.
(Часы.)
Научные новости
Наука неудержимо шагает вперед. Недавно один ученый открыл микроб желтой горячки, который отличается от белой не только по цвету, но и по свирепости. Свирепствует он, главным образом, на чернокожих и неграх и с успехом излечивается местными травами.
Открытие этого микроба является драгоценным вкладом в науку.
Анекдоты из жизни великих людей
I
Однажды король Фридрих Второй, проделав свою обычную утреннюю прогулку в королевском парке, сел на скамейку и стал стругать палочку.
– Что вы делаете, ваше величество? – спросила короля проходившая мимо королева-мать.
– Я стругаю палочку, – отвечал находчивый король.
II
Однажды Генрих V, король Дессен-Браунский, долго блуждая по лесу с ружьем, изрядно притомился и попросил встречного крестьянина подвезти его к дворцу.
Доверчивый поселянин тотчас согласился и быстро довез своего неожиданного пассажира.
– Знаешь ли ты, кого ты вез? – спросил король, подъехав к дворцу.
– Нет, я не знаю, – отвечал простодушный поселянин.
– Ты вез короля, – сказал Генрих V и удалился, не причинив никому вреда.
Домашняя гигиена
I
Как уберечь себя от простуды?
Чтобы уберечь себя от простуды, нужно взять так называемую миску, наполнить ее холодной водой и, намочившись голым телом в этой воде, обойти вокруг себя полотенцем.
II
Молодость и красота ценились еще древними греками.
Знаменитые греческие куртизанки для сохранения вечной юности никогда не подвергали лицо губительному действию воздуха. Днем они обмазывали его густой массой толченых фиг, а после заката солнца тотчас же обкладывали его свежим бараньим мясом и сохраняли так вплоть до утра. И так ежедневно до глубокой старости, которая подкрадывалась неслышными шагами.
Ужин
Нарезать вчерашней курицы. Подавать с огурцами.
* * *
Милый календарь!
Вот получишь утром такой заряд и на весь лень спокоен, и доволен, и научен, и порадован. И гости неожиданные не смутят тебя, и красоту греческую сохранишь, и сможешь блеснуть в обществе научным образованием.
Обо всем подумано, все предусмотрено.
А ведь забудем мы его, милого, заботливого…
Неблагодарные мы! Забудем.
День
Как это могло случиться? Как могло случиться, что богатый, сытый американец, занимающий апартаменты в одном из лучших отелей Парижа, и оборванка Наталья Петровна в мышиной норке грязного бийанкурского отельчика прожили coвершенно одинаковый день по тому жизнеощущению, которое они получили, ничего общего друг с другом не имея. Мало того – ни одно событие этого дня не было для них общим и не было похожим. Один жил богато, красиво, праздно. Другая – бедная портнишка, серенькая, озабоченная, усталая, поскрипывала, как расшатанный стул.
Словом – ничего не было похожего ни в них самих, ни в жизни того дня, о котором идет речь. А между тем жизнеощущение получили они совершенно одинаковое.
В это утро пробуждение у мистера Боу было неприятное. Неприятное потому, что еще сквозь сон почувствовал он тревогу, самую из всех унижающую: получит ли он сегодня из Америки те деньги, которые ему нужны. Его компаньон, человек очень достойный и честный, имел крупный недостаток для деловых отношений. Он был неаккуратен. А у мистера Боу как раз были срочные платежи. И это уже не в первый раз, что он его подводит. Но ничего не поделаешь, надо ждать. Чтобы рассеять дурное настроение, лучше всего пойти завтракать к Прюнье.
В это утро пробуждение у Натальи Петровны было неприятное, потому что еще сквозь сон почувствовала она тревогу, самую из всех унижающую: получит ли она сегодня деньги, которые обещала заказчица заплатить за переделку юбки еще на прошлой неделе. Заказчица – женщина приличная, но имела крупный недостаток – очень была неаккуратна. А у Натальи Петровны как раз навернулись срочные платежи. За комнату плати, да в лавчонку давно надо хоть что-нибудь всунуть, да за приклад в мерсери не заплачено. В этих тревожных мыслях просуетилась Наталья Петровна все утро, потом, чтобы отвлечься и успокоиться, решила сварить к завтраку тыквенную кашу. Тыквенная каша теплая, сытная, вкусная. И недорого. И к вечеру останется, так что и с ужином хлопотать не придется. А о делах лучше не думать. Уж не в первый раз ее эта заказчица подводила. Что поделаешь? Сварила кашу.
Мистер Боу любил покушать. Если бы не высокое давление и не запрет докторов, он бы понесся вскачь вдоль по меню, почтительно представленному ему лакеем. Конечно, нужно быть воздержанным. Но ведь гораздо вреднее пребывать в таком дурном настроении. Дурное настроение именно хуже всего действует на артерии. Как будто даже кто-то из профессоров что-то в этом роде говорил. Поэтому закажем омара по-американски и сивэ из зайца. Меню идиотское. Все с перцем, все жжет, и ни один гурман два таких блюда не закажет. Но раз это может доставить удовольствие и, успокоив нервы, понизить давление, то, значит, и колебаться нечего. Пить он будет тепленький шамбертен. Хорошее вино не может причинить вреда, потому что вообще от хорошего никогда не бывает дурного. В противном случае самое понятие добра и зла до того бы перепуталось, что всем философам пришлось бы подавать в отставку. Мистер Боу ел, пил и раздирался двумя чувствами: удовольствием от вкусной еды и недовольством на совершаемую глупость.
– Если бы Анни была здесь, она бы не позволила. Но добрая старая Анни уехала в Лондон. И хорошо, что ее нет и он может полечить свое давление на свой лад. Хорошо-то хорошо, но чувство досады мешало этому хорошему. – Как-то будет потом?
Сварила Наталья Петровна тыквенную кашу круто, пополам с пшеном. Подмаслила и стала есть. Ела и раздиралась двумя мыслями. Одна мысль – «надо бы оставить к вечеру». Другая «а ну его к черту. Уж и поесть вволю не смей, все вперед загадывай». Она доела кашу с большим удовольствием, но с удовольствием, сильно испорченным досадой на неблагоразумный поступок. Как-то будет потом?
После завтрака мистер Боу решил пройтись пешком. Ему казалось, что моцион компенсирует неблагоразумное обжорство. Дойдя до набережной, он остановился и, сняв шляпу, подставил легкому ветерку свое разгоряченное лицо.
– Как хорошо!
Легкий душистый ветерок откуда-то с далеких полей, с широких морей нес дивное веяние, давно забытое, веяние свободы и счастья.
– Боже, как хорошо!
Мистер Боу закрыл глаза и с закрытыми глазами увидел себя весело озабоченным мальчишкой, мчащимся с горы на велосипеде. У пояса брякает жестянка для сбора растений. В ней два толстых бутерброда. За спиной торчит сетка для бабочек. Впереди целый день свободы и счастья. Ветер свистит в ушах. Сердце поет. В горле пищит от радости. А-ах!
После завтрака Наталья Петровна сняла со стола скатерку и, высунувшись в окно, стряхнула крошки. Вид из окна, из шестого этажа, широкий. Вдали сизые горы, синие леса. Несет от них душистым ветерком, сильным, но ласковым. Зажмурилась Наталья Петровна, и кажется ей, будто она там, в Тамбовской своей губернии, такая, как прежде, легкая, быстрая, бежит с горки к реке купаться. Горушка обросла соснами, ноги скользят по иголкам, дух захватывает, ветер волосы чешет. А сверху кричит голос: «Наташка, беги, догоню. Наташка, беги, догоню!» Сердце поет! В горле пищит. От свободы, от счастья!
Вернувшись в отель, мистер Боу узнал, что его дважды вызывал к телефону некий деловой человек. Это было очень неприятно. Это был плохой знак. Если не удалось продать пакет этих идиотских акций, положение получится довольно серьезное. Очень даже серьезное. Во всяком случае, тогда уже никуда не удастся двинуться. Придется сидеть в Париже и выжидать. А он обещал Анни везти ее через две недели в Испанию. Да и самому ему хочется проехаться. Отправить Анни одну? Не поедет. И, между прочим, вот уже два дня, что она не звонит ему из Лондона. Это плохой знак.
Наталья Петровна, вытряхнув скатерку, прибралась и решила, что пора идти к заказчице. «А где же мой кошелек? Куда же я его сунула?» Стала искать кошелек. «Ведь не вытряхнула же его в окно?» В кошельке, однако, не шутка, восемь франков с мелочью! Ведь что же это такое? Теперь как же она к заказчице попадет – заказчица у Гар дю Нор. Значит, через весь Париж при пешком. Да что же это за напасть! А в воскресенье обещала Нюточке поехать с ней в Со Робинзон. Вот тебе и поехали. А если еще и заказчица не заплатит, тогда что тут заведешь. Как все неладно пошло. А тут еще и кот пропал. Два дня домой не приходит. Кот старый, паршивый, никто на него не позарится. Да и надоел – ходи тут за ним. А все-таки чего же он не приходит? Это плохой знак.
Деловой человек позвонил снова. Нет. Напрасные тревоги. Все благополучно. Пакет продан. Анни – старая дура. Сидит у сестры и играет в бридж. Ну и пусть сидит. Тем лучше. Сегодня вечером можно будет немножко встряхнуться. Ничто так не старит человека, как старая жена.
Кошелек нашелся. Завалился под стол. Ну вот, значит, не так уж все скверно. И куда же это кот девался? Да пропади он пропадом. На что он ей задался. У других вон всякие собачки хорошенькие, это еще можно понять. Такую собачку просто любить. Шерстка у нее шелковистая, душа преданная. А что от кота, какая радость? Поел да заснул. Ну его совсем. Пошла к заказчице. Сказала, что так, мол, и так, заказана ей блузочка из ее материала, очень выгодный заказ и срочный, а денег на покупку нет, так вот и решилась побеспокоить. Очень все гладко вышло. Заказчица поверила, заплатила и даже извинилась. Домой шла Наталья Петровна в очень приятном настроении. Шла, улыбалась. Почти у самого дома встретился какой-то прохожий, заглянул ей в лицо да как заорет по-русски: – Эх ты, масленица моя курносая! – Фу! Даже испугал. И чего? Добро бы она была молоденькая, а то… Ох уж эти парижане! Правду про них говорят, что старуху и ту не пропустят.
К обеду мистер Боу спустился вниз. За соседним столиком сидела молодая дама. Дама очень ласково на него поглядывала. Мистер Боу усмехнулся и шепотом спросил у лакея, кто эта дама. Лакей не знал. Было занятно. А Анни не звонит. Анни не пишет. Ну что же. Тем лучше. Вечером, когда он только что созвонился с одним старым, но беспутным приятелем, чтобы вместе ехать в «буатку», дверь без стука отворилась, и вошло в комнату небольшое толстенькое существо в клетчатой пелерине и, пахнув знакомым Герленом, встало на цыпочки и обхватило его обеими руками за шею.
– Анни! Вы старая негодяйка! Вы не звоните и не пишете! Зачем вы явились?
Бледно-голубые глаза Анни смотрят виновато и счастливо.
– Не браните меня. Я играла в бридж, это правда. Но я даже не осталась отыгрываться, потому что мне вдруг стало так грустно без вас, так ужасно грустно!
Он смотрит в эти знакомые глаза, чувствует тепло и запах этих знакомых рук. От нежной умиленности он чувствует слезы на своих глазах. Он отворачивается и старается говорить равнодушно:
– Ничего, ничего, Анни. I'm very glad!
Вечером вернулся кот. Грязный, какой-то мокрый, бок облезлый.
– Здравствуйте! – сердито крикнула Наталья Петровна. – Дорогой гость! Что же теперь, прикажете вам за молоком бежать! У, свинья паршивая. И ни один живодер на тебя не польстится.
Кот прыгнул к ней на колени, ткнул ее мокрым носом прямо в щеку и, поджав коготки, толкнул ее лапой два раза в грудь. Точно постучался в сердце. Она стянула с плеч вязаный платок, укрыла кота, приголубила. Знакомый теплый звериный запах. От нежной умиленности она чувствует слезы на своих глазах.
– Ну, ладно уж, ладно, – притворно ворчит она. – Уж лежи. Чего там!
Цветик белый
Наши друзья Z. живут за городом.
– Там воздух лучше.
Это значит, что на плохой воздух денег не хватает.
Мы поехали к ним в гости небольшой компанией.
Выехали вполне благополучно. Конечно, если не считать мелочей: не захватили папирос, потеряли перчатки и забыли ключ от квартиры. Потом еще – на вокзале купили на один билет меньше, чем было нужно. Ну, что ж делать – обсчитались. Хотя и всего-то нас ехало четверо. Это было немножко неприятно, что обсчитались, потому что в Гамбурге была лошадь, которая очень бойко считала даже до шести…
Вылезли тоже благополучно на той станции, на какой следовало. Хотя по дороге и раньше иногда вылезали (т. е., честно говоря, на каждой станции), но, узнав об ошибке, сейчас же очень толково влезали обратно в вагон.
По прибытии на место назначения испытали несколько неприятных минут: неожиданно оказалось, что никто адреса Z не знал. Каждый понадеялся на другого.
Выручил нас тихий ласковый голосок:
– А вот и они!
Это была дочка Z., одиннадцатилеточка, ясная, беленькая, с белокурыми русскими косичками, какие и у меня были в одиннадцать лет (много было из-за них поплакано, много было за них подергано…).
Девочка пришла встретить нас.
– Вот не думала я, что вы приедете! – сказала она мне.
– Почему же?
– Да мама все время твердила, что вы либо на поезд опоздаете, либо не в ту сторону поедете.
Я немножко обиделась. Я человек очень аккуратный. Еще недавно, когда М. пригласила меня на бал, я не только не опоздала, но даже явилась на целую неделю раньше…
– Ах, Наташа, Наташа! Вы еще не знаете меня!
Ясные глазки посмотрели на меня внимательно и опустились.
Обрадовавшись, что теперь попадем куда надо, мы решили сначала зайти отдохнуть в какое-нибудь кафе, потом пойти поискать папирос, потом попытаться протелефонировать в Париж, потом…
Но беленькая девочка сказала серьезно:
– Это никак нельзя. Сейчас нужно идти домой, где нас ждут. И мы смущенно и покорно пошли гуськом за девочкой. Дома застали хозяйку над плитой.
Она с удивлением смотрела в кастрюльку.
– Наташа, скорее скажи мне твое мнение, – что это у меня вышло – ростбиф или солонина?
Девочка посмотрела.
– Нет, чудо мое, на этот раз вышла тушеная говядина. Z бурно обрадовалась.
– Вот и прекрасно! Кто бы подумал! За обедом было шумно.
Все мы любили друг друга, всем было хорошо, и поэтому хотелось говорить. Говорили все зараз: кто-то говорил о «Современных Записках», кто-то о том, что за Ленина нельзя молиться. Грех. За Иуду церковь не молится. Кто-то говорил о парижанках и платьях, о Достоевском, о букве «ять», о положении писателей за границей, о духоборах, кто-то из нас хотел рассказать, как в Чехии делают яичницу, да так и не успел, хотя говорил не переставая – все перебивали.
И среди этого хаоса беленькая девочка в передничке ходила вокруг стола, поднимала уроненную вилку, отставляла стакан подальше от края, заботилась, болела душой, мелькала белокурыми косичками.
Раз подошла к одной из нас и показала какой-то билетик.
– Вот, я хочу вас чему-то научить. Вы ведь дома хозяйничаете? Так вот – когда берете вино, спрашивайте такой билетик. Накопите сто билетиков, вам полдюжины полотенец дадут.
Толковала, объясняла, очень хотела помочь нам на свете жить.
– Как у нас здесь чудесно! – радовалась хозяйка. – После большевиков-то. Вы подумайте только – кран, а в кране вода! Печка, а в печке дрова!
– Чудо мое! – шептала девочка. – Ты ешь, а то у тебя все простынет.
Заговорились до сумерек. Беленькая девочка давно что-то повторяла каждому по очереди, наконец кто-то обратил внимание.
– Вам надо с семичасовым уезжать, так скоро пора на вокзал. Схватились, побежали.
На вокзале последний спешный разговор.
– Завтра покупать для Z платье, – очень скромное, но эффектное, черное, но не чересчур, узкое, но чтобы казалось широким и главное, чтобы не надоело.
– Возьмем Наташу, она будет советовать.
И опять о «Современных Записках», о Горьком, о французской литературе, о Риме…
А беленькая девочка ходит вокруг, говорит что-то, убеждает. Кто-то, наконец, прислушался:
– Перейти надо на ту сторону через мостик. А то поезд подойдет, вы заспешите, побежите и опоздаете.
На другой день в магазине два трехстворчатых зеркала отражают стройную фигуру Z. Маленькая продавщица с масляной головой и короткими ногами накидывает на нее одно платье за другим. На стуле, чинно сложив ручки, сидит белая девочка и советует.
– Ах, – мечется Z между зеркалом. – Вот это прелесть! Наташа, что же ты не советуешь? Смотри, какая красота, на животе серая вышивка. Говори скорее свое мнение.
– Нет, чудо мое, нельзя тебе это платье. Ну как ты каждый день с серым животом будешь? Если бы у тебя много платьев было – другое дело. А так непрактично.
– Ну, какая ты право! – защищается Z. Но ослушаться не смеет. Мы идем к выходу.
– Ах, – вскрикивает Z. – Ах, какие воротнички! Это моя мечта! Наташа, тащи меня скорее мимо, чтобы я не увлеклась.
Белая девочка озабоченно берет мать за руку.
– А ты отвернись, а ты смотри в другую сторону, чудо мое, вон туда, где иголки и нитки.
– Вы знаете, шепчет мне Z, – указывая глазами на дочку. – Она вчера слышала наш разговор о Ленине и говорит мне вечером: «А я за него каждый день молюсь. На нем, говорит, крови много, его душе сейчас очень трудно. Я, говорит, не могу – я молюсь».
Под знаком валюты
[текст отсутствует]
Житие Петра Иваныча
Житие Петра Иваныча скорбное. Тяжелое житие. И если бы не был он по натуре своей спортсменом, то жития этого вынести не смог бы и либо форму, либо существование его прикончил.
Но благодаря спортивной складке своего духа сделал он из трудных дней своих живую игру. Смысл и толк этой игры заключался в том, чтобы как можно ловчее уклониться от встречи с родными, знакомыми и прочими лицами, которые могли бы попросить у него в денег.
Он был так сказать охотник навыворот. Не преследовал, а удирал. Заячий спорт, но если в него вживешься – довольно завлекательный.
Спорт этот потребовал все таки некоторых затрат: консьержу выдавалось ежемесячное специальное жалованье для того, чтобы гнать всякого, кто без особого пароля о нем Петре Иваныче осведомлялся. Жалованье это Петр Иваныч с грустной улыбкой называл «прогонные суммы». Те же прогонные суммы выдавались мальчикам в банке, где состоял Петр Иваныч.
Секретарь и банковский и домашний, прогонных не получали, но просто всегда говорили, что ни день, ни час Петра Иваныча на службе не известны. Это входило в круг их обязанностей.
На улице подымался воротник. Вечером на окна опускались тяжелые густые драпировки.
В своем любимом ресторане, от которого отказаться не мог, потому что был обжора, он садился в угол за ширму. Особую жуткую радость испытывал он когда видел в щель у стены знакомую физиономию, которая его не видела. При случайных встречах с опасными людьми он умел сделать такое «чужое» лицо, что почти никто не решался узнать его. Долго смотрели вслед и думали:
– Уд-дивительная игра природы! Такое сходство!
В театре при встрече с людьми не опасными, он говорил очень громко, чтобы слышали опасные:
– Да, сегодня я решил последний раз позволить себе эту роскошь – пойти в театр. Я роздал все свое состояние милым родственникам, которые, как и принято, меня же бранят.
В дом допускался без лозунгов и паролей только старый университетский товарищ, который был богаче Петра Ильича и потому не страшен абсолютно.
Сидели у камина и слушали граммофон.
– Ты не обидишься, если я у тебя спрошу? – сказал раз товарищ. – Вот ты теперь нажил на новом деле изрядный куш. Для чего тебе все это? Ну, так – без обиды, откровенно.
Петр Иваныч подумал:
– Не знаю… Для жиру, для подагры… Не знаю!
– Ну, а представь себе, что явилась бы к тебе сама очаровательная Mary, которой ты так восхищался в прошлом году. Пришла и сказала бы: «Дайте пять тысяч pour mes pauvres». Что бы тогда? а?
Петр Иваныч подумал, сильно побледнел и, подняв глаза темные, почти вдохновенные, тихо сказал:
– Что бы я сделал? Я бы убил и себя, и ее.
