355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мюррей Ротбард » Этика свободы » Текст книги (страница 24)
Этика свободы
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:23

Текст книги "Этика свободы"


Автор книги: Мюррей Ротбард


Жанр:

   

Политика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Глава 4. Роберт Нозик и «непорочное зачатие» государства [1]

Труд Роберта Нозика «Анархия, государство и Утопия» [2] – это вариант локковской попытки оправдать государство (или, по меньшей мере, минимальное государство, ограниченное только функциями защиты) на основе теории социального контракта, но построенный на действии «невидимой руки рынка». Начиная с ситуации свободно-рыночной анархии, Нозик описывает возникновение государства на основе работы «невидимой руки рынка», без нарушения чьих-либо прав, вначале как доминирующего защитного агентства, затем в виде «ультраминимального государства», и, наконец, перехода к «минимальному» государству.

До того, как начать детальную критику различных стадий, описанных Нозиком, давайте обсудим несколько фатальных ошибок его концепции в целом, любой из которых достаточно для того, чтобы признать несостоятельной его попытку оправдать государство. [3] Во-первых, вопреки попыткам [4] Нозика замести следы, весьма маловероятно, что его остроумная конструкция когда-либо встречалась в исторической реальности: а именно, что все государства, большинство из них, или какое-либо одно возникло таким способом в реальности. При обсуждении института, настолько укорененного в исторической реальности то, что Нозик не может найти для своей модели хотя бы одну историческую ссылку, само по себе является фатальным дефектом. Фактически, нет никаких исторических свидетельств, что хотя бы одно государство было основано или развивалось по описанной Нозиком модели. Напротив, исторические факты определенно указывают на совершенно другой путь: что все государства, по которым доступна историческая информация, возникли через насилие, завоевания и эксплуатацию – тем самым путем, который сам Нозик признал бы нарушением прав индивидов. Как Томас Пэйн писал в «Здравом смысле» по поводу возникновения королей и государств:

«если бы мы могли сбросить темные покровы времени и проследить их до их первого подъема, мы обнаружили бы, что первые из них были ничем не лучше, чем бандиты из какой-нибудь бродячей шайки, чьи дикие манеры или выдающаяся хитрость привели их к положению главаря грабителей и которые, наращивая силу и расширяя зону своих набегов, запугивали мирных и беззащитных жителей, заставляя покупать у них защиту за собираемую дань.» [5]

Заметьте, что «контракт», описанный Пэйном, имел характер насильственного «рэкета крыши», а не чего-либо иного, распознаваемого либертарианством как добровольное соглашение.

Так как оправдание Нозиком существующих государств – при условии, что они являются или становятся минимальными – основано на их предполагаемом «непорочном зачатии» и поскольку таких государств не существует, то ни одно из них и не может быть оправдано таким способом, даже если они впоследствии должны стать минимальными. Далее, мы можем сказать, что модель Нозика, в лучшем случае, может оправдать государство, которое возникло именно по его модели «невидимой руки». Таким образом, Нозик обязан примкнуть к призыву анархистов упразднить все существующие государства и затем сидеть и ждать предполагаемой действия невидимой руки. Только минимальное государство, которое, в лучшем случае, может оправдать Нозик – это государство, возникшее из будущего анархо-капиталистического общества.

Во-вторых, даже если существующие государства возникли методом «непорочного зачатия», то это все равно никак не оправдывает их нынешнего существования. Основная ошибка, присущая всем теориям государства на основе социального договора состоит в том, что этот контракт, основанный на обещании, является обязывающим и подлежащим законной защите. Если, в таком случае, все индивиды – что уже является крайне смелым допущением – передали все или часть своих прав государству, то теоретики социального договора считают эти обещания связывающими их навечно.

Верная теория контракта, называемая Вильямсоном Эверсом «теорией передачи титулов», утверждает, что действительным (а значит обязывающим) контрактом, является только тот, который отчуждает что-то, что философски отчуждаемо, и что только те титулы собственности, право на которые может фактически быть передано другому лицу. С другой стороны, некоторые атрибуты человека – а именно, его право собственности на себя, свою волю и свое тело и производные права – являются «неотчуждаемыми» и, таким образом, не могут быть отчуждены в действительном контракте. Если никто не может законным контрактом отчуждать собственную волю, тело и производные права, то с тем большим основанием он не может отчуждать аналогичные права своих потомков. Именно это имели в виду Отцы-основатели в концепции прав как «неотчуждаемых» или, как выразил Джордж Мейсон, в Вирджинской декларации прав:

«Все люди по своей природе равно свободны и независимы и имеют конкретные естественные права, которых, входя в состояние государства, они не могут никаким договором лишить своих потомков». [6]

Таким образом, мы видим, что (1) ни одно из существующих государств не появилось способом «непорочного зачатия» – скорее наоборот; (2) что такая аргументация может оправдать только минимальное государство и только если оно возникло после установления свободно-рыночного анархистского мира; (3) что, исходя из собственных предпосылок, Нозик должен стать анархистом и затем ждать, пока государство возникнет в результате действия «невидимой руки»; и, наконец, (4) что даже если государство возникло методом «непорочного зачатия», то ошибки теории социального контракта приводят к тому, что ни одно из существующих государств, даже минимальное, не может быть оправдано.

Давайте теперь продолжим исследовать Нозиковские стадии, особенно предполагаемую необходимость, а также моральность развития последующих стадий из предшествующих. Нозик начинает с предположения, что каждое защитное агентство при анархизме действует морально и неагрессивно, что это «попытка доверять действию Локковских законов природы человека». [7]

Во-первых, Нозик предполагает, что каждое защитное агентство потребует, чтобы каждый его клиент передал ему право самозащиты от агрессии, отказываясь в этом случае защищать его от следующего витка агрессии в ответ на самооборону. [8] Быть может да, быть может, нет. Это, возможно, будет встречаться среди различных защитных агентств, работающих на рынке, но, конечно же, это никак не самоочевидно. Вполне возможно, даже вероятно, что такие агентства проиграют конкурентную борьбу тем агентствам, которые не будут накладывать на своих клиентов таких ограничений.

Нозик далее обсуждает споры между клиентами разных защитных агентств. Он предлагает три сценария того, как это могло бы происходить. Но два из них (а также частично и третий) включают физические битвы между агентствами. Во-первых, эти сценарии противоречат его собственному предположению о дружественном, неагрессивном поведении всех агентств, в то время как в любой битве как минимум одна сторона будет агрессором. Более того, с точки зрения экономики абсурдно предполагать физические столкновения агентств – эти столкновения наносят ущерб клиентам и слишком дороги для возмещения. Абсурдно думать, что на свободном рынке защитные агентства не смогут договориться через посредство частных судов или арбитров, к которым обратятся для разрешения любого спора. Безусловно, важной частью защитного или юридического обслуживания индивида частным агентством или судом будет то, что оно имеет соглашения о решении споров с конкретным апелляционным судом или арбитром или группой арбитров.

Давайте теперь разберем ключевой сценарий 3, по поводу которого Нозик пишет:

«Два агентства … соглашаются разрешать эти мирным путем случаи, относительно которых они имеют различные суждения. Они решают урегулировать спор, подчинившись решению некоторого третьего судьи или суда, в который они обратятся, если их собственные суждения не совпадают. (Или они могут установить правила, регулирующие, над какими случаями какое агентство имеет юрисдикцию.)» [9]

До этого момента все идет неплохо. Но дальше возникает огромный прыжок: «Таким образом, возникает система апелляционных судов и согласованных правил. … Несмотря на то, что работают различные агентства, появляется единая унифицированная федеральная судебная система, частями которой они все являются.» Я утверждаю, что «таким образом» здесь категорически некорректно, а все остальное – это логическая ошибка non sequitur. [10] Тот факт, что каждое защитное агентство имеет соглашение с любым другим о решении споров в конкретном апелляционном суде не подразумевает появления «единой унифицированной федеральной судебной системы».

Напротив, вполне могут и, вероятно, будут существовать сотни, даже тысячи, арбитров или апелляционных судов, из которых можно будет выбирать, и нет никаких оснований считать их частью единой «судебной системы». К примеру, нет необходимости представлять себе или учреждать один унифицированный Верховный Суд для решения споров. Поскольку каждый спор имеет две и только две стороны, нужна всего одна третья сторона – судья или арбитр. К примеру, в США на данный момент более 23000 профессиональных арбитров и наверняка станет еще на много тысяч больше, если будет упразднена государственная судебная система. Каждый из этих арбитров сможет выполнять апелляционную или арбитражную функцию.

Нозик утверждает, что из анархии в рамках действия «невидимой руки рынка» неизбежно возникнет одно доминирующее агентство на каждой территории, клиентами которого будут «почти все жители этой области». Но мы видели, что основной аргумент в пользу этого вывода полностью неверен. Другие аргументы Нозика также не выдерживают критики. Он пишет, например, что «в отличие от других благ, которые можно сравнительно оценить, предельной конкуренции между защитными услугами не может существовать». [11] Почему не может, откуда такая категоричность?

Во-первых, потому что «природа услуг вводит агентства в … насильственный конфликт между собой», а не только в конкуренцию за потребителя. Но мы видели, что предположение о таком конфликте некорректно; во-первых, на основании собственного предположения Нозика о том, что агентства действуют неагрессивно и во-вторых, по его сценарию 3, что все агентства создадут сеть соглашений для мирного разрешения конфликтов. Второй аргумент Нозика на это возражение состоит в том, что «ценность защиты, меньшей, чем максимальная убывает не пропорционально числу приобретающих максимальную защиту, не все потребители захотят постоянно получать меньшее благо и конкурирующие компании попадают в убывающую спираль». Но почему? Нозик здесь высказывает совершенно необоснованные утверждения относительно рынка защитных услуг. Почему Нозик ожидает в защитном бизнесе такого «эффект масштаба», что он неизбежно должен приводить к почти естественной монополии в каждой географической области? Это отнюдь не очевидно.

Напротив, все факты – и среди них есть эмпирические факты как современной, так и более отдаленной истории, напрямую относящиеся к обсуждающему вопросу – говорят нам о прямо противоположном. Как уже упоминалось, в США работают десятки тысяч профессиональных арбитров, работают также десятки тысяч юристов и судей, и огромное число частных защитных агентств, которые обеспечивают ночных патрульных, охранников и т.д. При этом, никаких признаков географической естественной монополии в этих отраслях не наблюдается. Так почему она должна возникнуть при анархизме?

И если мы рассмотрим аналоги анархической судебной и защитной системы в истории, мы вновь увидим очевидную ошибочность аргументации Нозика. Сотни лет ярмарки Шампани были главным центром международной торговли в Европе. Множество судов, торговых, сеньориальных, церковных и т.д. конкурировали за потребителей. Не только не выделилось доминирующего агентства, но они даже не нуждались в апелляционных судах. Тысячу лет древняя Ирландия до завоевания Кромвелем имела систему из множества юристов, юридических школ и защитных агентств, которые конкурировали в нескольких географических областях и ни одно не стало доминирующим. После падения Рима различные сосуществующие варварские племена мирно разрешали свои споры внутри каждой области, и, хотя представители каждого племени жили по собственным законам, между судами существовали соглашения относительно мирного разрешения споров. Более того, в наши дни высоких технологий и низкой стоимости транспорта и коммуникации будет даже проще конкурировать между географическими областями; защитные агентства «Метрополитэн», «Экуитэбл» и «Прудэншл», к примеру, могут легко организовать сеть филиалов на большой территории.

Фактически, у страховых агентств куда больше шансов стать естественной монополией, чем у защитных, так как больший страховой пул имеет тенденцию к уменьшению премий; однако, всем известно о жестокой конкуренции между страховыми компаниями и конкуренции было бы больше, если бы она не ограничивалась государственным регулированием.

Аргументация Нозика в пользу появления доминирующего агентства в каждой географической области, таким образом, является примером некорректной априорной попытки решить, к чему приведет работа свободного рынка, и эта попытка, которая игнорирует конкретные исторические и институциональные примеры. Конечно, доминирующее агентство могло бы предположительно возникнуть в конкретной географической области, но это не очень вероятно. И как указывает Рой Чайлдс в своей критике Нозика, даже если оно возникнет, оно не будет «унифицированной федеральной системой». Чайлдс также корректно указывает, что объединять все защитные услуги и называть их унифицированной монополией не менее абсурдно, чем объединить всех сельскохозяйственных производителей и переработчиков на рынке и сказать, что они представляют из себя коллективную «систему» или «монополию» на производство пищи. [12]

Более того, закон и государство теоретически и исторически разделимы и закон будет развиваться в анархическом обществе и безо всякого государства. В частности, конкретные формы анархических институтов законности – судей, арбитров, процедурных методов разрешения споров и т.д. – будут, несомненно, расти и в результате рыночного процесса, под управлением «невидимой руки», при том, что базовый свод законов (запрещающий индивидам вмешательство в чужую собственность), вероятно, будет принят всеми юридическими агентствами, наподобие того, как конкурирующие суды согласились применять и расширять принципы обычного или традиционного права. [13] Но последнее, повторимся, не подразумевает единого унифицированного свода законов или доминирующего защитного агентства. Любые агентства, нарушающие базовый либертарианский кодекс, будут признаваться открытыми преступниками и агрессорами, и Нозик сам признает, что такие агентства, из-за недостаточной легитимности, едва ли преуспеют в анархическом обществе. [14]

Давайте теперь предположим, что доминирующее агентство, несмотря на то, что это маловероятно, все же появилось. Как теперь, без нарушения чьих-либо прав оно переходит к Нозиковскому ультра-минимальному государству? Нозик пишет [15], что положение доминирующего защитного агентства, которое наблюдает, как независимые агентства, с помощью сомнительных с его точки зрения процедур защищаются от его собственных клиентов. Должно ли доминирующее агентство иметь право защищать своих клиентов от таких действий? Нозик утверждает, что доминирующее агентство имеет право запрещать применение предположительно рискованных процедур против своих клиентов и этот запрет, таким образом, устанавливает «ультра-минимальное государство», в котором одно агентство насильственным образом запрещает другим агентствам защищать права индивидов.

Здесь с самого начала возникает две проблемы. Во-первых, куда делся вариант мирного разрешения споров из сценария 3? Почему доминирующее агентство не может заблаговременно согласовать с независимыми агентствами метод разрешения споров? Ах да, здесь мы как раз и видим смешное «следовательно» Нозика, объединяющее такие соглашения в «единую федеральную судебную систему». Иными словами каждый раз, когда доминирующее и независимое агентство заранее договариваются о разрешении своих споров, Нозик называет это «одним агентством» и потом по своему определению отрицает возможность мирного разрешения споров без смещения к обязательной монополии ультра-минимального государства.

Но представьте, для того, чтобы до конца разобрать аргумент, что мы примем сомнительное определение Нозика по поводу «одного агентства». Будет ли при этом условии справедливым для доминирующего агентства объявлять конкурентов вне закона? Конечно же, нет, даже если оно не стремится вступать в прямое сражение. Что тогда по поводу множества случаев, в которых независимые агентства разрешают споры своих клиентов и не касаются клиентов доминирующего агентства? По какому праву доминирующее агентство может объявлять вне закона мирное разрешение споров между клиентами независимых агентств, не касающиеся его клиентов? Ответ будет категорически отрицательным, так как в таком случае доминирующее агентство нарушает права конкурентов и права их действующих и потенциальных клиентов. Более того, как подчеркивает Рой Чайлдс, такие действия по насаждению собственной монополии едва ли можно отнести к действию «невидимой руки рынка»; это ощутимое и вполне воспринимаемое решение и оно должно рассматриваться соответственно. [16]

Доминирующее агентство, утверждает Нозик, имеет право препятствовать «предположительно рискованным» решениям независимых агентств. Ну а как насчет самих независимых агентств? Имеют ли они право пресекать аналогичные действия со стороны доминирующего агентства? И не начнется ли, в нарушение сценария 3, вновь «война всех против всех», необходимо вовлекающая всех в постоянные агрессивные действия? Где тогда подразумеваемая Нозиком моральность деятельности государства, возникшего естественным путем? Более того, как указывает Чайлдс: как насчет рисков, возникающих при принудительной монополии одного защитного агентства? Как пишет Чайлдс:

«Что будет ограничивать его власть? Что произойдет в случае, если оно пожелает еще больше власти? Так как оно имеет монополию, все споры о его функциях разрешаются лишь им самим. Поскольку полномасштабные процедуры правосудия дорогостоящи, вполне резонно предположить, что в отсутствие конкуренции процедуры станут менее тщательными, и, повторимся, только оно само будет оценивать легитимность своих собственных процедур, как Нозик сам говорит нам». [17]

Конкурирующие агентства, независимо от того, является ли конкуренция реальной или потенциальной, не только обеспечивает защиту более высокого качества за меньшие цены, чем принудительная монополия, но также обеспечивает систему рыночного контроля и противодействия возможным попыткам любого агентства выйти за рамки закона, т.е. агрессии против личности и собственности своих или чужих клиентов. Если одно из многих агентств выходит за рамки закона, многие объединяются на битву с ним в защиту прав своих клиентов; но кто может защитить кого-либо от произвола государства, будь то ультра-минимальное или минимальное? Если бы нам удалось отмотать назад пленку истории, то мы увидели бы длинную череду отвратительных преступлений государства, которая едва ли дает нам какие-либо основания считать его действия легитимными. Я утверждаю, что риск государственной тирании куда больше, чем риск проведения одной или двух процедур сомнительной легитимности конкурирующими защитными агентствами.

Но и это не все. Поскольку, если будет разрешено выходит за пределы самообороны от агрессии, если кто-либо сможет применять силу против другого из-за его «сомнительных» действий, тогда пределы агрессии теряют четкие границы, фактически, ограничения агрессии против чужих прав вовсе исчезают. Единожды разрешив чьим-то «опасениям сомнительных действий» со стороны других оправдывать насильственные действия, мы навсегда оправдаем любую тиранию и «минимальное» государство Нозика быстро станет «максимальным». Я утверждаю, что Нозик не предоставляет нам ограничений от превращения его ультра-минимального государства в максимальное, тоталитарное государство. Не будет никаких ограничений для превентивных ограничений или арестов. Довольно гротескное предположение Нозика о «компенсирующем факторе» в виде «коллективного центризма» едва ли достаточно, чтобы сдержать весь спектр тоталитарных проявлений. [18]

Вот пример: на сегодняшний день наиболее криминальный класс в США это молодые черные мужчины. Риск совершения преступления этим классом значительно больше, чем у любого другого возраста, пола или национальной группы. Почему бы тогда не ввести обязательное заключение для таких мужчин до достижения ими возраста, в котором риск снижается? И дать им «компенсацию» путем предоставления качественной еды, одежды, развлечений и обучения в специальных лагерях коллективного заключения. Если нет, то почему нет? Еще пример: наиболее мощным аргументом в пользу сухого закона был несомненный факт, что люди под влиянием алкоголя совершают значительно больше преступлений и дорожных аварий, чем в трезвом виде. Так почему бы не запретить алкоголь и таким образом снизить риск, возможно компенсировав невольным жертвам этого закона бесплатным, финансируемым за счет налогов запасом полезного апельсинового сока? Или, например, почему бы не реализовать печально известный план доктора Арнольда Хатшнекера по «идентификации» предполагаемых будущих преступников в школах и превентивного заключения их под стражу для промывки мозгов? Если нет, почему нет?

Во всех описанных случаях, единственным основанием для ответа «нет», и это основание хорошо знакомо всем либертарианцам, которые верят в неотъемлемые права личности, будет то, что никто не имеет права подвергать насилию никого, кроме тех, кто прямо участвует в агрессии против чужих прав. Любое ослабление этого критерия даже до разрешения насилия в отношении удаленных «рисков» – это разрешение неограниченной агрессии против чужих прав. Любое ослабление этого критерия, таким образом, это пропуск в неограниченный деспотизм. Любое государство, основанное на таких принципах, не было «непорочно зачато» (т.е. без нарушения чужих прав), а было основано с помощью варварства и насилия.

И даже если бы риски были измеримы, даже если бы Нозик смог бы обосновать нам точку предельного риска, его процедура перехода от доминирующего агентства к ультра-минимальному государству все равно останется агрессивной, насильственной и нелегитимной. Но, как отмечает Чайлдс, не существует способа измерить вероятность такого «риска», не говоря уж об опасениях (и то и другое полностью субъективно). [19] Единственный риск, который может быть измерен, это риск в таких сравнительно редких ситуациях, где индивидуальные события случайны, строго гомогенны и повторяются очень большое число раз – как например, в случае с игрой в рулетку. Почти во всех остальных случаях реальной человеческой деятельности, эти условия не соблюдаются и измеримой точки предельного риска не существует.

Это приводит нас к крайне полезной концепции «надлежащего принятия риска» Вильямсона Эверса. Мы живем в мире неизбежных и неизмеримых неопределенности и риска. В свободном обществе, где соблюдаются индивидуальные права, каждый индивид надлежащим образом принимает риски, относящиеся к его личности и справедливо приобретенной собственности. Никто не вправе перекладывать свои риски на других; такое насильственное переложение будет агрессией и должно быть надлежащим образом остановлено и наказано легальной системой. Конечно же, в свободном обществе каждый имеет право предпринимать шаги к снижению своих рисков, которые не затрагивают чужих прав собственности; к примеру, приобретая страховку, проводя операции хеджирования, выкупая свои облигации и т.д. Но все эти действия добровольны и не включают ни налогообложения, ни принудительной монополии. И, как утверждает Рой Чайлдс, любое насильственное вмешательство в рыночное распределение рисков смещает общественное распределение рисков с оптимального и, таким образом, увеличивает совокупный риск для общества. [20]

Один из примеров, в котором Нозик санкционирует агрессию против прав собственности – это его забота [21] о частном собственнике земли, который окружен участками недружественных землевладельцев, которые не дают ему прохода наружу. На либертарианский ответ о том, что любой рациональный собственник перед приобретением участка приобретет права доступа у окружающих землевладельцев, Нозик поднимает вариант проблемы, в котором землевладелец окружен таким числом недружественных соседей, что все равно не сможет выбраться куда-либо. Но обсуждаемая проблема не относится исключительно к землевладению. Не только в свободном обществе, но даже сейчас, представим себе, что человека все без исключения жители Земли так ненавидят, что отказываются от обмена с ним и не разрешают ему пользование своей собственностью. Единственный ответ здесь состоит в том, что эта проблема – его собственный риск. Любая попытка прервать этот добровольный бойкот насильственным путем является недопустимой агрессией против прав участников бойкота. Нашему изгою лучше попытаться как можно быстрее найти друзей или хотя бы приобрести союзников.

Как же Нозик переходит от своего «ультра-минимального» к «минимальному» государству? Он предполагает, что ультра-минимальное государство морально обязано «компенсировать» клиентов, претендующих на приобретение услуг независимых агентств путем предоставления им защитных услуг и следовательно с этого момента становится «ночным полицейским» или минимальным государством. [22] Во-первых, это решение также является осознанным и явным, что едва ли позволяет отнести его к действию «невидимой руки». Но, что более важно, принцип компенсации Нозика еще более слабая философская концепция (если это возможно), чем его теория риска. Во-первых, компенсация в теории наказания, это просто метод восстановления прав жертвы преступления; оно ни под каким видом не может использоваться как моральная санкция для самого преступления.

Нозик спрашивает [23] означают ли права собственности, что людям дозволено совершать насильственные действия «при условии, что они готовы компенсировать их людям, чьи границы были нарушены?» В отличие от Нозика наш ответ в любом случае будет "нет". Как утверждает Рэнди Барнетт в своей критике Нозика: «В отличие от Нозиковского принципа компенсации, все нарушения прав должны быть наказаны. Это и есть смысл права.» И «в отличие от добровольного желания оплатить цену делающего возможной покупку, компенсация не делает агрессию допустимой или оправданной». [24] Права не должны нарушаться, компенсация – это лишь один из методов воздаяния или наказания преступления по факту; мне не должно быть разрешено бесцеремонно вторгаться в чей-либо дом и ломать в нем мебель лишь на том основании, что я готов впоследствии «компенсировать» ущерб. [25]

Во-вторых, нет никакого способа узнать, какой размер должна иметь компенсация. Теория Нозика базируется на том, что шкалы предпочтений людей стабильны, измеримы и доступны стороннему наблюдателю. В данном случае ни одна из этих предпосылок не верна. [26] Австрийская субъективная теория ценности показывает нам, что шкалы предпочтений подвержены постоянным изменениям и что они не могут быть ни изучены, ни измерены внешним наблюдателем. Если я купил газету за 15 центов, мы можем сказать о моей шкале предпочтений, что на момент покупки газета стоила для меня больше, чем 15 центов. И это все. Это предпочтение может завтра измениться, а иные части моей шкалы предпочтений и вовсе остались полностью неизвестными другим. (Небольшое отступление: претензии Нозика на использование концепции «кривых безразличия» здесь совершенно ненужно и лишь добавляет путаницы, так как безразличие никогда явно не проявляется в действии и реальных обменах, являясь, следовательно, неопределенным и объективно бессмысленным. Более того, кривая безразличия предполагает две оси для благ, какими будут оси предполагаемых кривых у Нозика?) [27]. Но если нет возможности узнать, что полностью компенсирует индивиду изменение, то у стороннего наблюдателя, такого как минимальное государство, нет и возможности определить какая требуется компенсация.

Чикагская школа пытается разрешить эту проблему просто предполагая, что потери полезности индивида измеряются денежной ценой потерь; так, если кто-либо изорвал мою картину и внешний аудитор определит, что я мог бы ее продать за 2000 долларов, то это и есть надлежащая компенсация. Но, во-первых, никто не может знать реальной рыночной цены, так как сегодняшний рынок отличается от вчерашнего; и, во-вторых, что более важно, моя психологическая привязанность к картине может стоить для меня куда больше его рыночной цены, и у стороннего аудитора нет никакой возможности определить ее реальную ценность; спрашивать об этом меня бесполезно, так как ничто не удерживает меня от ложных заявлений с целью увеличить «компенсацию». [28]

Более того, Нозик ничего не говорит о компенсации доминирующим агентством своим клиентам за лишение их возможности перейти к конкуренту. Ведь их возможность выбора принудительно уничтожается и, более того, они вполне могут, видя тиранические позывы доминирующего агентства счесть выгодным выбор конкурента. Но как определить размер такой компенсации? Далее, если Нозик забыл о компенсации за лишение прав клиентов доминирующего агентства, как быть с убежденными сторонниками анархии? Как оценить их психологический ущерб от наблюдения подъема государства? Должна им обеспечиваться компенсация за ужас от наблюдения подъема государства? И в каком объеме? Фактически, существования хотя бы одного убежденного анархиста, которому никакая компенсация не сможет возместить психологическую травму от появления государства, самого по себе достаточно, чтобы обрушить всю модель Нозика о предположительно ненасильственном появлении минимального государства. Поскольку печаль абсолютного анархиста никакая компенсация утешить не сможет.

Это приводит нас к другой ошибке в схеме Нозика: тому забавному факту, что компенсация, выплачивается доминирующим агентством не в денежной форме, а в виде расширения своих порой сомнительных услуг на клиентов других агентств. Сторонники принципа компенсации показали, что деньги – которые оставляют реципиенту свободу приобрести все, что он желает – куда лучше для него, чем любой другой вид компенсации в натуре. Нозик, постулируя расширение защиты как форму компенсации, никогда не обращается к альтернативе наличной выплаты. Однако, к примеру, для анархиста эта форма «компенсации» существования государства как такового – это злая насмешка. Как убедительно указывает Чайлдс, Нозик:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю