Текст книги "Этика свободы"

Автор книги: Мюррей Ротбард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

И марксисты и либертарианцы, хотя их взгляды очень сильно различаются, верят в то, что внутренние противоречия существующей системы (для первых – «капитализма», для вторых – этатизма) неизбежно приведут к ее коллапсу в долгосрочном периоде. В отличие от консерватизма, который желает видеть ничего, кроме постепенного отхода от «западных ценностей» с начала последнего столетия, марксизм и либертарианство смотрят на будущее с оптимизмом, по меньшей мере, в долгосрочной перспективе. Проблема, конечно, состоит в том, как долго они готовы ждать этого будущего. Марксисты, во всяком случае, в западном мире вынуждены смириться с неопределенным откладыванием этой долгосрочной перспективы. Либертарианцы были вынуждены сражаться все двадцатое столетие, которое ознаменовало сдвиг от квази-либертарианской системы девятнадцатого века к значительно более этатистской и коллективистской системе – во многом вернувшей нас к деспотическому миру, существовавшему до классических либеральных революций семнадцатого и восемнадцатого веков.

У либертарианцев, однако, есть хорошие и основательные причины для оптимистического взгляда, как на краткосрочные, так и на долгосрочные перспективы, для веры в то, что победа свободы может быть близка.

Но, во-первых, почему либертарианцы должны быть оптимистами в долгосрочном аспекте? Анналы истории содержат хроники того, как в одной цивилизации за другой столетиями развивались различные формы деспотизма, застоя и тоталитаризма. Не окажется ли, что огромный рывок к свободе после семнадцатого столетия лишь короткая вспышка, которая вновь сменится сползанием к беспросветному деспотизму? Но такой поверхностный пессимизм упускает из виду важный момент: новые и необратимые условия, созданные Промышленной революцией конца восемнадцатого и девятнадцатого столетий, революции, которая стала прямым следствием политических революций классического либерализма. Сельскохозяйственные страны доиндустриальной эры действительно могли неопределенное время ходить кругами на минимальном уровне жизни; деспотические короли, дворяне и государства могли забирать в виде налогов все, что крестьяне вырабатывали сверх минимального уровня пропитания и прекрасно жить на этот излишек, в то время как крестьяне столетиями существовали в нищете. Такая система носит крайне аморальный и эксплуататорский характер, но она «работает» в том смысле, что способна существовать неопределенно долго (если, конечно, государство не отбирает слишком много и не режет курицу, несущую золотые яйца).

Но к счастью для свободы, экономическая наука доказала, что современная промышленная экономика не может бесконечно существовать в таких драконовских условиях. Современная промышленная экономика требует разветвленной сети рыночных обменов и разделения труда, сети, которая может нормально работать только в условиях свободы. Исходя из зависимости масс людей от промышленной экономики и современных стандартов жизни, требующих такой промышленности, триумф экономики свободного рынка и конец этатизма становится в долгосрочном периоде неизбежными.

Конец девятнадцатого, а в особенности двадцатый век дали нам примеры множества форм возврата к этатизму доиндустриальной эры. Эти формы (в особенности, социализм и различные версии «государственного капитализма»), в отличие от откровенно анти-индустриального и реакционного консерватизма, старались сохранить и даже увеличить индустриализацию экономики, пренебрегая важными политическим требованиями (гражданская и экономическая свобода), необходимыми для их выживания в долгосрочном периоде. [9] Государственное планирование и управление, высокие и разрушительные налоги, инфляция необеспеченных денег должны неминуемо привести к коллапсу этатистской экономической системы.

Если, в таком случае, мир необратимо привязан к индустриализму и нынешним жизненным стандартам, а индустриализм требует свободы, то либертарианец в долгосрочном аспекте должен быть оптимистом, так как победа либертарианства когда-нибудь обязательно произойдет. Но почему он должен быть оптимистом и в краткосрочном аспекте? Потому что, к счастью, различные формы этатизма, захватившие западный мир в первой половине двадцатого столетия сейчас находятся в процессе неминуемого отмирания. Будущее наступает сейчас. Половину века государственное вмешательство могло вводить свои разрушительные порядки и не причинять очевидных кризисов и крахов из-за того, что квази-свободная индустриализация девятнадцатого столетия создала значительный буфер против таких ограблений. Правительство могло вводить налоги или проводить инфляционистскую политику и не получать очевидных негативных эффектов. Но сейчас этатизм зашел слишком далеко и запасы кончились. Как указывал экономист Людвиг фон Мизес, «резервный фонд», созданный свободным рынком теперь «истощился» и что бы ни делало правительство сейчас, плачевные результаты будут проявляться немедленно, что станет очевидным для непредвзятого наблюдателя и даже для большинства приверженцев этатизма.

В коммунистических странах Восточной Европы, сами коммунисты все больше понимают, что социалистическое центральное планирование просто не работает, особенно для промышленной экономики. В последние годы в Восточной Европе идет быстрое отступление от центрального планирования в направлении свободного рынка, особенно в Югославии. В западном мире государственный капитализм везде переживает период кризиса и, как становится окончательно явным, правительство живет не по средствам: что высокие налоги окончательно разрушают промышленность, что увеличение выпуска денег (прямо или через контролируемые правительством банки) приведет к разрушительной гиперинфляции. Все чаще мы слышим о «понижении надежд на правительство» даже от людей, бывших ранее самыми горячими сторонниками правительства. В Западной Германии Социально-демократическая партия давно забросила призывы к социализму. В Великобритании, страдающей от разрушительных налогов и растущей инфляции, управление партией Тори, годами находившееся в руках убежденных этатистов теперь перехвачено ее фракцией, ориентированной на свободный рынок, и даже Лейбористская партия начала отходить от запланированного хаоса неограниченного этатизма.

В США ситуация особенно обнадеживающая. За последние несколько лет здесь одновременно произошел (а) систематический отход от этатизма в экономической, внешней, социальной и моральной политике и (б) большой и растущий подъем либертарианского движения и распространение либертарианских идей среди населения, как среди лидеров мнений, так и среди простых людей. Давайте рассмотрим оба набора необходимых условий для победы либертарианства.

Достаточно интересно, что системный провал от этатизма в США может быть практически точно датирован 1973-74 годами. Особенно заметен был провал в экономической сфере. С конца 1973 по 1975 год Америка испытала инфляционную депрессию, во время которой наибольшая рецессия со времен войны совпала с сильной инфляцией цен. После сорока лет кейнсианской политики, которая, как предполагалось, "точно настраивала" экономику так, чтобы избавить ее от циклов инфляционного бума и депрессии, США испытали одновременно и то и другое – факт, который не может быть объяснен ортодоксальной экономической теорией. Ортодоксальные экономисты пришли в растерянность и, вместе со всеми остальными повернулись в сторону «Австрийской» свободно-рыночной альтернативе, как в теории, так и в практической политике. Награждение Нобелевской премией Ф.А.Хайека за его давно забытые работы по теории бизнес-цикла – лишь одно из проявлений новых веяний, проявившихся после десятилетий забытья. И даже, несмотря на то, что экономика вышла из депрессии, экономический кризис не закончился, так как инфляция только усилилась, а безработица осталась высокой. Только свободно-рыночная программа отказа от денежной инфляции и снижения правительственных расходов может прекратить его.

Частичный дефолт правительства Нью-Йорка в 1975 году и прохождения «Предложения 13» в Калифорнии в 1978 показали всей стране, что резервные фонды на уровне штатов и округов иссякли и что правительство должно наконец начать резкое сокращение своей деятельности и снижение своих расходов. Так как высокие налоги выдавливают бизнес и средний класс с территории, и таким образом единственным способом избежать дефолта является радикальное снижение расходов. (В случае дефолта результат будет тем же и даже худшим, так как доступ к долговым бумагам для правительств штатов и округов будет невозможен).

Также становится все более очевидным, что десятилетия разрушительно высоких налогов на доход, сбережения и инвестиции в сочетании с инфляционными искажениями бизнес-расчетов привели к растущему недостатку капитала и прямой опасности проедания жизненно важного запаса капитального оборудования. Таким образом, снижение налогов быстро становится экономической необходимостью. Снижение правительственных расходов также очевидно необходимо для исключения «оттягивания» частных ссуд и инвестиций с рынка капитала на покрытие дефицита правительственного бюджета.

Еще одним фактом, вселяющим надежду на то, что широкая публика и лидеры мнений поймут правильное либертарианское объяснение этому продолжающемуся кризису, является то, что все знают о контроле государства над экономикой в последние сорок лет. Когда государственная кредитная и интервенционистская политика привели к Великой депрессии 1930х годов, превалировал миф о том, что 1920е годы были годами свободного рынка и казалось логичным предположить, что «капитализм провалился» и что экономическое процветание и прогресс требуют огромного возврата к этатизму и государственному контролю. Но текущий кризис произошел после многих лет этатизма и его природа такова, что публика теперь имеет все шансы понять провал «большого правительства».

И далее. На данный момент все возможные формы этатизма были опробованы и все они провалились. В начале двадцатого века бизнесмены, политики и интеллектуалы по всему западному миру поддержали поворот к «новой» системе смешанной экономики под государственным управлением против существовавшего относительно свободного рынка предыдущего столетия. Такая новая и на первый взгляд привлекательные панацеи как социализм, корпоративное государство, «государство благосостояния» и т.д. были испробованы и с треском провалились. Призывы к социализму или государственному планированию теперь стали призывами к старой, увядшей и провальной системе. Что нам еще осталось попробовать кроме свободы?

На социальном фронте недавно случился сходный кризис. Система государственных школ, ранее бывшая священной коровой американского наследия теперь находится под усиливающимся огнем критики со всех сторон идеологического спектра. Становится очевидным, что (а) государственные школы не дают качественного образования, (б) они дороги, расточительны и требуют высоких налогов, и (в) что стандартизация школьного образования приводит к глубоким и неразрешимым социальным конфликтам – по таким вопросам, как интеграция и сегрегация, прогрессивные и традиционные методы, религия и секуляризм, сексуальное образование, а также по идеологическим составляющим образования. Какое бы решение ни предложили в любой из этих сфер, большинство или значимое меньшинство родителей и детей неминуемо будет поражено в правах. Более того, законы об обязательном посещении школы все чаще признаются заключающими незаинтересованных детей в тюрьму, которую ни они, ни их родители своими действиями не заслужили.

В вопросах моральной политики растет осознание того, что свирепствующий запретительный настрой правительственной политики – не только по поводу алкоголя, но и в таких вопросах, как проституция, порнография, сексуальные отношения «по взаимному согласию», наркотики и аборты – есть аморальное и неоправданное вмешательство в права каждого индивида, в их собственное право на моральный выбор, и к тому же запреты не могут быть эффективно реализованы. Попытки реализации запретов ведут к неудобствам для простых граждан и фактически к полицейскому государству. Приближается время, когда запреты в области индивидуальной морали будут признаны полностью несправедливыми и неэффективными, как и в случае с сухим законом.

После Уотергейта возрос интерес к угрозам индивидуальной свободе и частной жизни, свободе иметь свое мнение, отличное от правительственного, по поводу своих и правительственных действий. И здесь мы можем ожидать публичного давления с целью удержать государство от утоления вековой страсти к вмешательству в частные дела и репрессиям диссидентов.

Пожалуй, наилучшим примером, наиболее значимым признаком разрушения мистики государства были Уотергейтские расследования 1973-74 годов. Уотергейт инициировал радикальный сдвиг в отношении каждого человека – независимо от их идеологических взглядов – к самому правительству. Еще важнее, что, приведя к импичменту президента это дело десакрализовало сам орган, который всегда считался американской публикой сувереном. И, самое важное, что было во многом десакрализовано само государство. Никто теперь не верит никаким политикам и правительственным чиновникам, на любое правительство теперь смотрят с опаской и недоверием, возвращаясь, таким образом, к исконному недоверию, которым отличался американский народ и американские революционеры восемнадцатого столетия. После Уотергейта никто теперь не осмелится гордиться принадлежностью к правительству и поэтому все, что делают чиновники, они стараются делать легитимно и надлежащим образом. Для победы свободы наиболее важна десакрализация и делегитимация правительства в глазах публики и именно это произошло после Уотергейта.

Итак, объективные условия для победы свободы за последние годы начали складываться, как минимум в Соединенных Штатах. Более того, природа этого системного кризиса такова, что всем ясен виновник – правительство; кризис нельзя преодолеть иначе, чем явным поворотом к свободе. Теперь самое главное – обеспечить для либертарианских идей рост «субъективных условий» и, особенно, организованного движения, которое смогло бы донести их до обсуждения широкой публикой. Конечно не является совпадением, что именно в эти годы – с 1971 и особенно с 1973 эти субъективные условия совершили значительные прорывы в этом столетии. Падение этатизма, несомненно, подвигло множество людей к тому, чтобы стать полными или частичными либертарианцами и таким образом объективные условия помогли в генерации субъективных. Более того, в США, имеющих великое наследие свободы и либертарианских идей, восходящее к временным революции, никогда полностью не исчезало. Современные либертарианцы имеют прочный исторический фундамент, на котором могут строить свое здание.

В последние годы быстрый рост либертарианских идей и движений захватил множество направлений, особенно среди молодых исследователей, а также журналистов, медиа, бизнесменов и политиков. Из-за сохранения объективных условий, кажется очевидным, что проникновение либертарианства во многие новые и неожиданные области – не просто прихоть медиа, а неуклонно растущий ответ на осознание условий объективной реальности. Никто не может точно утверждать, что растущие либертарианские настроения созреют за короткое время и предсказывать безусловный успех либертарианской программы. Но теория и анализ текущих исторических условий приводят к выводу, что нынешние перспективы свободы, даже в краткосрочном аспекте, весьма обнадеживают.

Примечания:

1. См. стр. 17-20 выше.

2. Gertrude Himmelfarb, Lord Acton (Chicago: University of Chicago Press, 1962), pp. 204,205,209.

3. В разъясняющем эссе философ естественного закона Джон Уайлд указывает, что наше субъективное чувство долга, обязанности, которое поднимает субъективное желание на более высокий, обязывающий уровень, проистекает из нашего рационального осознания того, что требует наша человеческая природа. John Wild, "Natural Law and Modern Ethical Theory," Ethics (October 1952): 5-10.

4. По поводу либертарианства, основанного на чувстве справедливости см. Murray N. Rothbard, "Why Be Libertarian?" и его же, Egalitarianism as a Revolt Against Nature, and Other Essays (Washington, D.C.: Libertarian Review Press, 1974), pp. 147-48.

5. Leonard E. Read, I'd Push the Button (New York: Joseph D. McGuire, 1946), p. 3.

6. В другом месте я писал: Другие традиционные радикальные цели – такие как «победа над бедностью" – в отличие от этой [свободы] полностью утопичны; так как человек просто так, своим волевым усилием, не может победить бедность. Бедность можно победить только воздействуя на конкретные экономические факторы … которыми можно управлять только преобразовывая природу в течение долгого времени. А несправедливость порождается только действиями одной группы людей по отношению к другой, случаи несправедливости вызваны только действиями человека и поэтому подвластны его волевому воздействию … Тот факт, что такие решения не происходят мгновенно, не меняет сути дела, важно лишь то, что любая несправедливость задумана и реализуется конкретными людьми – нарушителями справедливости. … В области справедливости воля человека – это все, воля человека может свернуть горы, если только человек решится. Стремление к немедленному воцарению справедливости, таким образом, не утопично, в отличие от желания мгновенной победы над бедностью или желание мгновенно сделать всех знаменитыми пианистами. Справедливость возникнет мгновенно, как только достаточно людей захотят ее. Rothbard, Egalitarianism as a Revolt Against Nature, pp. 148-49.

7. В завершение своей великолепной философской критики обвинений в «отходе от реализма» и смешения критиками желательного в принципе и возможного на текущий момент Кларенс Филбрук заявил, что «Единственная серьезная защита политики, доступная экономисту или кому-либо еще – это защита желательности этой политики; он должен доказать, что политика хороша. Настоящий «реализм» давно известен как человеческая мудрость: всегда решай текущие вопросы в свете главной цели». Clarence Philbrook, "Realism in Policy Espousal," American Economic Review (December 1953): 859.

8. Цит. по William H. and Jane H. Pease, eds., The Antislave y Argument (Indianapolis, Ind.: Bobbs-Merrill, 1965), p. xxxv.

9. Более детальный исторический анализ этой проблемы см. Murray N. Rothbard, Left and Right: The Prospects for Liberty (San Francisco: Cato Institute, 1979).