Текст книги "Золотой дикобраз"
Автор книги: Мюриел Болтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)
Оливер не знал, что и подумать.
Неожиданно короля посетило хорошее настроение. Он отложил свои четки и развернул кресло так, чтобы все внимание уделить Оливеру.
– Я прекрасно помню об этом. Ты совершенно напрасно думаешь, что на старости лет я впал в маразм. А я знаю, что ты именно так и думаешь. Но все же, что общего у моей дочери Анны с юным герцогом Орлеанским?
Оливер был совсем сбит с толку. «Пахнет жареным», – подумал он, а вслух произнес:
– Я полагал, что вы послали за герцогиней, чтобы оформить брак ее сына с вашей дочерью.
– Поздравляю тебя, мой Оливер. Ты мыслил в совершенно правильном направлении. Именно таковыми были и остаются мои намерения.
Король замолк, с удовольствием разглядывая смущенное лицо Оливера.
Оливеру пришлось сдаться.
– Но, сир, – начал он и тут же окончательно стушевался, потому что не знал, что еще сказать.
– А теперь я тебя спрошу, мой почтенный Оливер, – король явно забавлялся. – У меня что, только одна дочь?
Он пристально смотрел на Оливера, и тот увидел, что король вовсе не забавляется, что все обстоит гораздо серьезнее.
– Я жду ответа, – резко потребовал король.
– Нет, Ваше Величество, – заикаясь произнес Оливер, его лицо стало от смущения совсем багровым, – я не знаю ответа. Мне не понять ход ваших рассуждений – для этого я слишком глуп.
Король с силой треснул тростью об пол. Если бы ноги Оливера были в пределах досягаемости, ох и досталось бы ему!
– Нет, ты не так уж и глуп. У тебя сейчас просто не хватает мужества признаться, что ты понял мой план. Ты – трус. Но я – не трус, и я скажу тебе. У меня две дочери, не правда ли? И Орлеанскому отпрыску я отдам совсем не Анну.
Ладони Оливера вспотели, его охватил ужас.
– Вы имеете в виду принцессу Жанну?
– Да, я имею в виду принцессу Жанну.
Оливер в ответ промолчал.
– Кстати, она тоже могла бы выйти замуж за короля Рима, – насмешливо произнес король.
– Пожалуй, нет. Если бы только он ее увидел… – Оливер сказал это и сам удивился своей безрассудной смелости. Затем он, запинаясь, добавил: – Вы считаете, сир, она способна к замужеству?
Король хохотнул:
– Доктор сказал мне, что иметь ее можно, но плодоносить она не будет.
Будучи произнесенными даже в этой комнате, где вынашивались самые коварные и жестокие планы, столь грубые слова покоробили Оливера. Он быстро взглянул на короля. Перед его глазами возникла Жанна, такая, какой он видел ее несколько месяцев назад, когда вместе с королем приезжал в замок Линьер. Жанна жила там почти с самого рождения. Растила и воспитывала ее мадам де Линьер, ее молочная мать.
Король неожиданно вздохнул.
– Я знаю, ты сейчас думаешь о той поездке в Линьер, когда она вышла встретить нас, – он осекся и продолжил хриплым голосом: – Я, кажется, сказал – вышла? Она с трудом приволокла себя…
Оливер прикрыл глаза и увидел ее. Всю перекошенную, горбатую, левое плечо выше правого, как она неуклюже ковыляла к ним навстречу, некрасивое детское лицо ее было искажено гримасой боли. Боль эта была вызвана сознанием, сколь уродлива она. Он вспомнил тяжелое дыхание короля, когда тот в ужасе прошептал:
– Боже! И это мое… мое дитя!
Король тоже сейчас думал об этом, пытаясь отогнать прочь страшные воспоминания. Он приказал себе не думать, у него нет времени на подобные мысли. Он сейчас должен, с Божьей помощью, трудиться на благо Франции. Господь послал ему троих детей. Все они должны быть использованы на пользу Франции. И он должен использовать их с умом, каждого по-своему.
Оливер, продолжая думать о Жанне, с сожалением произнес:
– Сир, – он поколебался с секунду, стоит ли говорить, – но принцесса Жанна в детстве перенесла тяжелую болезнь. Это сделало ее слабой на всю жизнь. Видно, на то была Божья воля…
– Перестань врать, – резко оборвал его король, – и не болела она вовсе, а была такой с рождения. Возможно, это Господь наказал меня за то, что я питал отвращение к ее матери. Но с другой стороны, я по-прежнему продолжал ее ненавидеть, а Анна родилась здоровой. И Карл, мой сын, – он что-то среднее между ними, не плох и не хорош, – он поморщился. – Ладно, факт остается фактом: Жанна – калека. Но это все равно не изменит мои планы. Я считаю, что перекошенные королевские кости и те годятся (и даже слишком хороши) для Людовика Орлеанского.
Оливер застонал про себя. Оливер, который, будучи посвященным в самые ужасные планы короля, кажется, должен был бы уже научиться ничему не удивляться, однако он не мог вынести мысли, что несчастная маленькая калека Жанна будет подвергнута такому унижению.
– Но, сир, – попробовал возражать он, – если даже Орлеанец согласится взять ее (в чем я сомневаюсь), вам-то какой от этого прок? Я, конечно, понимаю, – поспешно добавил он, – что, если у Людовика не будет детей, Орлеан перейдет во владение короны…
– А он их с Жанной иметь и не будет, в этом я уверен.
– Но все равно ждать еще так долго. Стоит ли затевать все это?
Король поднялся с кресла и отпихнул его в сторону. Он по-прежнему был в хорошем настроении и предвкушал изумление Оливера, когда раскроет ему хитроумный замысел.
– Ты не видишь во всем этом проку? – спросил он. – Конечно, не видишь. Ведь ты всего лишь брадобрей! Я вспоминаю, как хорошо, нежно ты намыливал мое лицо. Помоги же мне убрать щетину с моего коварного плана, чтобы ни один волосок не торчал. Если ты еще не понял сути, пеняй на себя, – король тихо рассмеялся. – Вот, например, ты не можешь одновременно побрить двух людей, не правда ли? А я могу. И это умение дает мне право присвоить себе титул Король-Брадобрей!
Он слегка посерьезнел и приготовился к объяснениям:
– Ты помнишь тот день в июне, когда в Блуа крестили этого бастарда?
Оливер кивнул. Даже его коленки помнили этот день.
– Ты помнишь, как я обещал отдать ему в жены свою дочь? Раз у меня нет сына, так пусть хоть дочь моя станет королевой Франции? Так вот, теперь у меня есть сын, и королем будет он… когда я умру, а это не за горами…
Оливер перекрестился и поспешил заверить:
– Вам еще жить и жить. Много лет.
– Прибереги свою пену, Оливер, для тех, кто не способен сквозь нее ничего разглядеть. Когда я умру, будет назначен регент, до тех пор, пока Карл не достигнет совершеннолетия. И вот я спрашиваю тебя, мой жирный брадобрей, кто будет этим регентом по закону и согласно обычаям?
– Королева-мать и предполагаемый наследник, – мрачно ответил Оливер. Этот беспардонный допрос унижал его.
– Да, ты прав. Значит, моя милая супруга Шарлотта и…?
– Людовик Орлеанский, – быстро ответил Оливер, в глазах его появился живой интерес.
– Да, регентом будет Людовик Орлеанский. Шарлотта не в счет, она полный ноль. Ну, а если Людовик будет женат на моей дочери, представляешь, какое это будет могучее регентство? Сам Людовик, да еще популярность Орлеана, да еще характер Анны, причем оба они королевской крови. Они спихнут моего сына с трона с такой же легкостью, с какой нянька сейчас берет из его ручек погремушку. Допустить такое сильное регентство было бы с моей стороны просто преступлением.
Оливер задумчиво кивнул. Да, опасность здесь была, и немалая. Если Людовик, будучи регентом, захочет взойти на трон, он это сделает. В этом сомнений нет. Но, разумеется, все это пока в далеком будущем. И он пробормотал умиротворенно:
– Господь не допустит этого. Он приведет вашего сына на трон.
– Я умру через пять лет, ты понял? – король начал терять терпение. – Я должен обеспечить своему сыну трон. И сделаю это я с помощью моей дочери Анны. Что же касается Орлеана, то получить его мне поможет Жанна.
Итак, два плана для двух дочерей. Анна, умная-разумная, воспитанная самим королем, будет опекать своего брата до тех пор, пока тот не станет королем. Горбатая и уродливая Жанна, именно благодаря своей уродливости, выйдя замуж за Орлеанца, принесет короне долгожданные земли, которые по праву и должны ей принадлежать.
Оливер попытался оспорить этот план.
– Орлеанец ни за что не захочет взять Жанну.
– Ему придется это сделать, – возразил король.
– При дворе будет много разговоров по поводу этого брака. Многие будут против, многим это не понравится.
– Ох уже эти разговоры! – пренебрежительно воскликнул король.
– И не только разговоры. Орлеанцы могут попросить помощи у других герцогов.
– Пусть просят. Мне уже много раз приходилось слышать протесты герцогов.
– Это будут не только протесты, – предупредил Оливер. – Орлеанцы могут выступить против вас.
Похоже короля это не встревожило.
– Воевать против меня – у них кишка тонка. А кроме того, они бедны, как церковные крысы. Никакой опасности я тут не вижу.
– Но они будут не одни.
– А с кем? Ангулем? Дюнуа? Возможно, они и рады бы помочь, да слишком молоды. А кроме того, они находятся под моей опекой.
– Но их друзья, Бурбоны! – торжественно объявил Оливер. – Бурбоны спят и видят, как бы сразиться с вами. Орлеанцы и Бурбоны вместе – это уже сила, с которой вам придется считаться.
Король благодушно улыбнулся. В этом-то и вся суть его плана. Сейчас он ошарашит ею Оливера.
– Бурбоны, – медленно произнес он, – они будут со мной, против Орлеанцев.
Оливеру сказать было нечего, он только скептически посматривал на короля. Мысль о том, что в каком-нибудь противостоянии Бурбоны и Орлеанцы окажутся по разные стороны, была смехотворной и в комментариях не нуждалась.
– Мой толстый цирюльник сомневается в умственных способностях своего короля, – пожаловался Людовик XI. – Сегодня его одолели сомнения, ему, наверное, даже приходит в голову, что я тронулся умом. А вот вчера он был очень любопытным. Вчера он удивлялся, зачем это я послал за молодым Бурбоном, Пьером де Боже. И как же вчера поступил мой брадобрей? Он притаился за моей дверью, пытаясь выведать, о чем это я беседую с Пьером. Но ведь ты так ничего и не услышал, не правда ли, мой бедный Оливер?
Оливер густо покраснел и ничего не ответил.
Король радостно рассмеялся. Давно уже он так хорошо не развлекался.
– Ладно, так и быть, сегодня я расскажу тебе то, чего ты не смог услышать вчера. Я обручил мою дочь Анну с Пьером де Боже! – он сделал паузу и кивнул. – Да, да. И его рот открылся точно так же, как сейчас твой. Он начал ловить воздух и заикаться, думая вначале, что я пошутил, что-то бормотал о своей помолвке с Марией-Луизой Орлеанской. Но, когда я дал ему подписать бумаги, он схватился за них так, словно боялся, что я могу передумать.
Оливер был ошеломлен.
– Пьер де Боже? Почему он? Ведь плащ на его плечах представляет больший интерес, чем он сам. К тому же плащ этот дали ему Орлеанцы.
– О, нет, мой Оливер, у него есть нечто большее, чем плащ. То есть он может мне кое-что дать, а именно, кровь Бурбонов.
– Что, что?
– Да, да, подумай об этом. Как теперь Бурбоны смогут помочь Орлеану против меня?
Оливера наконец осенило.
– О! Вы разделили друзей. Вы сделали их врагами, отдав одному то, что обещали другому.
– Я разъединил стрелы, отделил одну от другой.
Костлявые руки короля на коленях повернулись ладонями вверх, и Оливер почти увидел, как на одной ладони лежит судьба Орлеанского дома, а на другой – Бурбонского. Сами по себе эти руки не были сильными – серая, сморщенная кожа, испещренная синими набухшими венами. Но когда Оливер подумал об огромной королевской власти, сосредоточенной в этих руках, о жизни и смерти тысяч людей, зависящих от одного движения этих рук, он почувствовал глубокое сострадание к каждому, кто попадет во власть этих холодных костлявых пальцев.
– Как тебе мой план? Хорош, не правда ли? – спросил король удовлетворенно. – А теперь, если ты уже очухался и способен держать перо, я готов продиктовать еще одно письмо.
Нетерпеливо ждал он, пока будет готов Оливер, а затем начал диктовку:
– Моему крестному отцу, благородному де Даммартину. Монсеньор, я прочел ваши письма. С большим пониманием я отношусь к вашим заботам, так же, как и вы к моим. Случилось так, что я выдал замуж мою дочь, младшую дочь Жанну, за герцога Орлеанского. И сделал я это потому, что надежды на появление детей в этом семействе нет практически никакой.
Король сделал паузу. В звенящей тишине кабинета Оливер встретился с ним взглядом. Ни искры смеха не было сейчас в его глазах, а только жестокость, безумная мстительная жестокость, сплавленная с железной уверенностью в себе. Металлическим голосом Людовик XI продолжил диктовку:
– Поскольку я решился на такой необычный шаг, то советую вам и любому, кому придет в голову сомневаться в правильности этого моего решения, помнить, что в этом случае их безопасность в моем королевстве я не гарантирую.
Оливер закончил письмо. Оно было подписано, но не запечатано. Король перечитывал его, пока Оливер отправился за герцогиней Орлеанской. Предвкушение разговора с ней вновь развеселило короля. Сегодня он возьмет реванш за тот день, когда был вынужден бастарду Марии пообещать свою дочь.
Улыбка от предвкушения весьма приятного разговора не сходила также и с уст Марии, когда она по лестнице и длинным гулким коридорам следовала за Оливером к кабинету короля. Обсуждение деталей брака Людовика было для нее приятным занятием, хотя любое свидание с королем удовольствия ей не доставляло. Она прекрасно знала, какого король о ней мнения, и в очередной раз подумала – вот если бы Карл был сейчас жив…
Оливер открыл перед ней дверь королевского кабинета и, отойдя в сторону, пропустил вперед. С сильно бьющимся сердцем она отвесила глубокий поклон, все время приказывая себе успокоиться. Если бы она могла читать мысли короля, они бы ее весьма удивили. Он счел, что она вызывающе, оскорбительно спокойна, эта бесстыдная женщина. К тому же она выглядела до неприличия молодой, когда, преклонив колени, приподняла свою пышную голубую юбку из плотного сатина, из-под которой показались оборки нижней юбки с большими рюшами, декорированными бантиками из розового бархата. Низкий корсаж ее платья был отделан такими же белыми рюшами, отчего ее гладкое лицо и шея приобрели розовый оттенок.
Король сделал ей знак подняться. Она повиновалась и застыла в ожидании, когда он заговорит.
Он выдержал паузу, оглядывая ее своими холодными глазами:
– Итак, мадам, вы прибыли вовремя. И довольно быстро. Надеюсь, поездка была для вас приятной?
– Весьма приятной. Полагаю, Ваше Величество в добром здравии?
– Вполне. А вы, – он развалился в кресле и с ленивой бесцеремонностью разглядывал ее, стоящую перед ним, – вы, я вижу, просто цветете.
– Благодарю вас, – ответила она холодно, – я действительно здорова.
Он немного понаслаждался ее негодованием, а затем перешел к делу:
– Значит, вы и ваш сын в восторге от брака с моей дочерью. Рад это слышать.
– Мы все радуемся этому, а Людовик, он просто счастлив необыкновенно. – Мария улыбнулась. – Дело в том, что он любит вашу дочь с тех пор, наверное, как его отняли от груди.
Король учтиво приподнял брови.
– Очень приятно это слышать, хотя я нахожу это немного странным. Полагаю, отец всегда немного заблуждается по поводу достоинств своей дочери, но, признаться, я никогда не думал, что моя Жанна может стать объектом подобных чувств.
Мария вопросительно посмотрела на короля, пока ничего не подозревая. Наверное, это просто оговорка.
Но он продолжал:
– Ваш сын, должно быть, очень необычный мальчик. По-видимому, он смотрит гораздо глубже. За не столь прекрасным телом моей Жанны он видит блестящий ум и добрый нрав девушки.
Мария повторила одними губами:
– Жанна?
И ее огромные голубые глаза остановились на короле. Он что, опять разыгрывает одну из своих мерзких шуточек?
Но король выглядел вполне серьезным, и она снова услышала его голос, который продолжил:
– Не сомневаюсь, он не задерживает свое внимание на таких прозаических вещах, как принадлежность к королевской фамилии и богатое приданое. Он слишком утончен, чтобы все это замечать. Я уверен, и он, и Жанна будут удовлетворены этим браком. Это не будет счастьем в том смысле, в каком его понимают ограниченные люди…
Мария прервала его. Шутка слишком затянулась, к тому же не совсем удачная.
– Ваше Величество, вы решили пошутить надо мной, а возможно, что-то случилось с вашей памятью, но мой сын намеревается жениться на вашей дочери Анне.
Король разыграл невероятное удивление.
– Принцессе Анне?! – воскликнул он с недоверием в голосе.
– Разумеется, Ваше Величество помнит, что вы обещали ему в день крестин. Надеюсь, вы помните об этом? – раздражения своего Мария уже скрыть не смогла, из-за своих шуточек он уже утратил чувство меры.
– Помню ли я свои слова? Конечно, помню. Очень даже хорошо помню, как я сказал вашему супругу, что намерен отдать Людовику свою дочь. И готов выполнить это свое обещание, – ответил он тоном добродетельного папаши.
– Но, Ваше Величество, – воскликнула Мария, – в то время ваша дочь Жанна еще не родилась. У вас тогда была только одна дочь – Анна!
И это заявление не нарушило его спокойствия.
– Дорогая моя, мне кажется, я знаю имена своих дочерей и даты их рождения не хуже вас. Да, конечно, в то время Жанна еще не родилась, но… – он глумливо улыбнулся, – это только показывает, насколько я верил в свою супругу. И, как видите, не ошибся. Извините, если я вас этим разочаровал.
– Разочаровал! Да Людовик с ума сойдет, узнав об этом!
– Прошу прощения, если невольно ввел вас в заблуждение, – Людовик XI открыто над ней издевался. – Это вовсе не входило в мои планы. Я и подумать не мог, что он настолько возомнил о себе, чтобы мечтать о таком высоком положении.
– Для герцога Орлеанского нет никаких ограничений, – горячо возразила Мария, не замечая насмешки в его голосе.
Король удивленно поднял брови.
– Орлеанского, мадам?
Она бросила на него ненавидящий взгляд.
– Именно Орлеанского, сир, – медленно произнесла она, глядя ему в глаза. – Вы не делаете секрета из этих, унижающих меня сомнений, не правда ли, Ваше Величество? И поощряете все эти мерзкие слухи, те, что злые языки плетут обо мне при дворе. Они просто повторяют ваши сомнения. Я бы не хотела, чтобы мой сын когда-нибудь это услышал, потому что это ложь.
Король устало улыбнулся и снова вопросительно поднял брови, на сей раз на дюйм выше. А Мария повторила, думая, что его интересует истина.
– Ложь! – голос ее дрожал. – У моего супруга и в мыслях не было поступиться достоинством своей жены ради сына. И это была не его вина, что у нас так долго не было наследника. Это была моя вина, Господь наказывал меня за грехи. Но Он простил меня и послал нам ребенка. Карл знал, что Людовик его сын, и это правда. Клянусь именем Иисуса и Пресвятой Девы, что это правда!
В каждом произнесенном ею звуке звенела правда, и король, чей изощренный ум легко научился распознавать ложь, услышав это, понял, что это правда. Надо сказать, он никогда особенно не сомневался в том, что Людовик сын Карла, с тех пор, как тот явился к нему и опроверг слухи, связанные с рождением его сына, распространившиеся при дворе.
Но правда короля вовсе не интересовала. Он избрал себе свою версию и продолжал в нее верить. Ему так было удобнее. Так поступал он и в других случаях. Это было его оружием. И он мастерски владел этим оружием, постоянно используя его против людей. Он никогда, ни при каких обстоятельствах, ни одной душе (в том числе и себе) не признается, что Людовик имеет полное право называться герцогом Орлеанским. Он приклеил мальчику ярлык – бастард, и с его легкой руки Людовик будет носить это клеймо всю свою жизнь.
Он улыбнулся Марии. Не улыбка, а презрительная гримаса, зазмеившая на тонких бескровных губах. Глаза не изменили глумливого выражения.
– Вы были верной женой, поздравляю вас. Наверное, вам удается иногда даже и себя убеждать в этом.
У Марии перехватило дыхание. Все бесполезно. Она подняла на него глаза. Нет, не на него, а в точку где-то значительно выше его головы, и произнесла с дерзкой куртуазией, на какую только была способна:
– Поскольку стало очевидным, что мое пребывание в Туре не приведет к нашему взаимопониманию, я прошу вашего позволения удалиться.
Она поняла – ничего не выйдет. Он никогда не отдаст Анну за Людовика. Конечно, он нагло лжет, что не имел такого намерения раньше. Нет, его намерения изменились с рождением сына. Вот в чем все дело. Когда она подумала, какому отчаянию предастся Людовик, ей захотелось опрокинуть этого лживого, жестокого, холодного человека, расцарапать в кровь его каменное лицо, выбить дух из этого мерзкого тела, в котором нет ни единой благородной клеточки.
Мария повернулась, чтобы сделать прощальный поклон и уйти.
Но его дела с ней были еще далеко не закончены.
– Согласен, между нами сейчас отсутствует взаимопонимание. Я пригласил вас, чтобы обсудить вопросы, связанные с помолвкой. И для меня странно слышать, что вы говорите о возможности какого-то выбора. Королевскую дочь первому встречному не предлагают.
Мария непонимающе посмотрела на него. До нее еще не доходило, что целью короля было вынудить Людовика жениться на Жанне.
– У нас нет никаких к вам претензий, сир, – поспешила сказать она. – Вы желаете формально сдержать данное вами слово, предлагая то, что заведомо мы принять не можем. И никакие доводы с моей стороны не в состоянии заставить вас изменить решение. Я поняла это и поэтому прошу позволения удалиться. Могу я это сделать?
Король покачал головой.
– Но у меня есть к вам предложение. Я даю вам Жанну.
– А мы отказываемся.
– О, нет. Вы меня не поняли. У вас нет выбора. Я даю вам Жанну!
Голос Марии дрогнул, ее охватило неясное предчувствие беды.
– Как это нет выбора? Предложение этого брака для нас оскорбительно.
– Я не привык к тому, чтобы мои права оспаривали, – жестко заявил король. – А устраивать браки моих баронов – это мое королевское право.
– Я не оспариваю вашего права! Мы примем любое разумное предложение. Хотя трудно скрыть обиду за то, что вы забираете от нас Анну. Но брак с принцессой Жанной будет позорным фарсом и для нее, и для нас!
– Я очень сожалею, что вы так оцениваете это событие. Но тем не менее решения своего я не изменю.
Мария глубоко вздохнула и сосчитала до десяти. Она понимала, что самым разумным сейчас будет проявить твердость.
– С момента появления на свет Людовика вы стали нашим врагом. В чем здесь причина?
– В рождении Людовика, – отрезал король.
Мария уже поняла, что все бесполезно, но ради сына и дочери она предприняла еще одну попытку.
– Есть что-нибудь, что могло бы убедить вас в том, что в жилах Людовика действительно течет кровь Орлеанских герцогов?
– Ничего.
Мария была сражена. Что тут скажешь? Что ответишь? Гнев нарастал в ней, и справиться с ним она не могла.
– Но вы забыли о долге, о чести. Если вы благородный человек, то обязаны помнить о долге. Своей короной вы обязаны Орлеану. Это Орлеан защитил вашего отца от англичан. Дюнуа и Орлеанская дева добились того, чтобы он занял трон. Орлеан был разрушен, но ваша корона была спасена. И вот теперь вы обращаете свою власть против нас. Вы отобрали у нас привилегии и деньги, дарованные вашим отцом. Вы сами навязали этот брак Людовику с вашей дочерью. Напоминаю, единственной дочерью. Это был бы прекрасный брак. Но даже если вы дадите за принцессой Жанной в десять… в сто раз большее приданое, мы все равно ваше предложение отвергнем.
Начав, Мария уже не могла остановиться, хотя понимала, что зашла слишком далеко.
– И вот теперь я вам говорю – я скорее продам свою последнюю рубашку, чем отдам вам сына, позволю ему вступить в подобный брак!
– Очень смело! – вскричал король и, стукнув с силой кулаком по столу так, что затрещала столешница, вскочил на ноги.
У Марии упало сердце. Теперь она уже была по-настоящему напугана. Слезы брызнули у нее из глаз. Чтобы скрыть их, она склонила голову. И застыла, ожидая наказания.
– Я вижу, вы уже сами поняли, что зашли слишком далеко, – проворчал король.
Марии с трудом удавалось сладить с собой.
– Да, сир, я была дерзкой, но это не из-за себя. Мне было обидно за Людовика, – затем она устало добавила: – Могу я теперь удалиться?
– О, нет, мадам. Но если вы устали, то прошу вас присесть, – неожиданно галантно произнес король. – Я сяду тоже.
Мария увидела, как снова он уселся в свое кресло, но, вместо того, чтобы принять его приглашение, сама осталась стоять.
– Поскольку сказать мне больше нечего, я, с вашего позволения, постою.
– С моего позволения, – заорал король, – вы сейчас сядете! А говорить нам есть о чем. Надо подписать бумаги, назначить день свадьбы.
С ужасом воззрилась она на него. Неужели он и в самом деле думает, что она женит своего красавца сына на его убогой дочери? Ее даже передернуло. Нет, это невозможно. Она не нашлась, что ответить, и только отрицательно затрясла головой.
Некоторое время король молча наблюдал за ней.
– Вообще-то я рассчитывал на ваше благоразумие. Мне совсем не хотелось вам угрожать, например, упоминать такие неприятные вещи, как сырая тюремная камера для вас, холодная монастырская келья для Людовика… Жить ему там придется, по-видимому, несладко.
Холодный ужас начал распространяться по всему ее телу, начиная с головы. Когда он дошел до ступней, они уже с трудом ее держали. Мария видела, что король не шутит. Наконец, она ответила ему, стараясь выглядеть смелой, хотя смелости у нее и в помине не было.
– Ваши слова могли бы меня даже напугать. Но, слава Богу, у нас есть друзья, готовые помочь в любую минуту.
– И сколько же друзей способны прийти вам на помощь, невзирая на опасность, который вы их подвергаете?
– Не так уж и много, это правда, – мысли Марии быстро перескочили на Бурбонов. Ангулем и Дюнуа слишком молоды, они посочувствуют, но помощи от них будет мало. – Зато есть одна семья, при любых обстоятельствах она будет с нами.
Король улыбнулся, к нему вновь вернулось хорошее настроение. Сейчас будет забавная сцена.
– Одна семья? – повторил он задумчиво. – Давайте я попробую угадать, кто же бы это мог быть. Племянники герцога Орлеанского? Нет, они мои подопечные. Гизы? Герцоги Майенские? Тоже нет, они слишком заняты своими собственными сварами. И уж, конечно, не Бурбоны. Ведь их Пьер скоро назовет мою дочь Анну своей женой.
Господи! Что же это такое! Кошмар на кошмаре! Нет, этого не может быть. Это уже слишком. Мария была в шоке. Собрав остатки мужества, все, что у нее осталось, она попыталась разубедить его.
– Я не понимаю вас… по-видимому, тут какая-то ошибка, вас, видимо, ввели в заблуждение… Пьер мой приемный сын, он обручен с моей дочерью, вам об этом должно быть хорошо известно…
– Наверно, я знал об этом, да забыл. Да и какое это сейчас имеет значение.
– Но ведь это ошибка… у вас неверные сведения.
Он улыбнулся.
– Уж что-что, а сведения у меня всегда верные. А в этом деле я уверен полностью. Только вчера, вот в этой самой комнате, Пьер де Бурбон подписал бумаги… Что с вами, мадам? Вам нехорошо? – быстро спросил он с ехидным участием, увидев, что она покачнулась.
При последних словах короля колени Марии подогнулись, как будто кто-то сзади толкнул ее. Она судорожно ухватилась за спинку черного кресла рядом.
– Анну отдают за Бурбона, а Жанну за моего сына! – едва слышно прошептала она. Жизнь обоих детей разрушена одним ударом. Последней каплей было предательство Пьера. Это убило ее окончательно. «Марии-Луизе придется хуже всего. Людовик, потеряв Анну, будет взбешен, но, в конце концов, он мальчик, он забудет. Нет, это чепуха – хуже всего придется Людовику. Подумать только, он женится на этой уродине, Жанне. О, Боже!» – так думала Мария, а вслух произнесла только: – О, Господи! Будь милосердным!..
– Не к милосердию Божьему надо взывать, – поправил ее король. – А Божью волю выполнять… и мою. Вам следует повиноваться. Неповиновение грозит тюрьмой вам и вашему сыну, а Орлеанские земли будут присоединены к короне. И это самое мягкое решение. Есть и другие средства, правда более хлопотные. Например, такие: вашего Людовика зашивают в мешок и швыряют в Луару.
Мария верила ему, каждому его слову. Именно так он и поступит, если пожелает. И у него наверняка есть еще более страшные планы. Без поддержки Бурбонов она беззащитна, а они, заполучив для себя невесту Людовика, вряд ли станут помогать. Итак, она осталась совсем одна!
Король вернулся к конторке и взял незапечатанное письмо своему крестному отцу.
– Я хочу, чтобы вы выслушали то, что я сейчас вам прочту. Это будет для вас весьма полезно.
Король прочел вслух письмо, которое накануне продиктовал Оливеру. Когда он дошел до слов «…надежды на появление детей в этом семействе практически нет никакой…», глухой стон вырвался из уст Марии, и слезы залили ее лицо. Какая жестокость! Какой цинизм! Вот так спокойно излагать перед ней свои подлые планы.
Король закончил чтение. Она тихо плакала и молилась про себя. Гордость ее была растоптана, только бы спасти детей. Но как это сделать? Придется подчиниться, это единственный выход.
Он стоял перед ней и улыбался. А она, успокоившись наконец, устало взмолилась отпустить ее домой, чтобы иметь возможность подготовить детей к надвигающимся переменам. Но ему было все равно – устала она или нет. Король держал ее до тех пор, пока она не подписала все бумаги, касающиеся помолвки Людовика.
Поспешно вернулась она в свои апартаменты и немедленно послала слугу за Людовиком. Молчала на все его вопросы, только обронила, что их планы изменились, и как можно скорее надо быть с Марией-Луизой, и что через час они уезжают. Он, конечно, был раздосадован – только приехали и сразу уезжать, не повидавшись даже с Анной. Но мать дрожащим голосом приказала ему собираться. Судя по ее виду, заплаканным глазам, случилось действительно что-то серьезное, и он послушно отправился одеваться.
Мария понимала, что остаться здесь до утра было бы разумнее, дороги и днем-то тяжелые, а уж ночью… но заставить себя пробыть эти долгие часы под одной крышей с королем она не смогла. Ей хотелось действовать, хотя бы двигаться к дому. Понимая, что в седле ей сейчас не удержаться, – ибо невероятная слабость охватила все ее члены, глаза едва смотрели из-под пудовых век, а голова, наоборот, была легкой и немного кружилась, – она послала одного из слуг в конюшню подготовить для нее карету.
Людовику хотелось ехать верхом рядом с каретой, но Мария уговорила его вместе с ней забраться в этот пахнущий пылью экипаж. Так ей было спокойнее, к тому же она надеялась, что он немного поспит.
Они ринулись во мглу, холод и сырость ночного леса. Дорогу освещали факелы всадников, едущих впереди и позади экипажа. Как могла, Мария предохраняла Людовика от тряски, пока, наконец, он не заснул, положив голову ей на колени. Она ласково гладила его волосы, и горло ее душили слезы. Как защитить от надвигающегося несчастья бедного мальчика. А что будет с Марией-Луизой!