Текст книги "Золотой дикобраз"
Автор книги: Мюриел Болтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)
Глава 23
В королевской карете, что двигалась по залитой солнцем дороге из Тура в Амбуаз, знакомая тройная дуэль была в разгаре.
– Не удивлюсь, если он приедет один, – громко произнесла Анна.
– Кто это он, мадам? – вежливо поинтересовалась королева, хотя, конечно, прекрасно знала, о ком идет речь.
– Людовик Орлеанский, кто же еще, – выкрикнул раздраженный Карл. – А чью еще персону нам положено обсуждать с утра до вечера. Когда при мне произносят слова «мужчина», «герцог» или просто «он», я знаю точно, что речь всегда идет об Орлеанце.
Карл посмотрел в маленькое окошко кареты на горячий августовский день и был рад обнаружить, что до Амбуаза всего полмили. Ему надоела эта запертая карета, он устал в этом душном экипаже и завидовал конным стражникам, что ехали впереди и позади.
– Не знаю, зачем я послушался тебя, Анна, и позволил запереть всех нас в эту гробницу.
– Ты послушался потому, что неразумно было бы ехать верхом по такой жаре. Вполне можно получить удар.
– Да верхом во много раз прохладнее, – вмешалась Анна-Мария, – когда в лицо дует ветерок. Уверена, что это было бы для тебя полезно. Твоя сестра всегда перебарщивает по части осторожности.
– И зачем это мне на каждом шагу быть осторожным? – забрюзжал на Анну Карл. – Посмотри на Людовика. Он может весь день играть в мяч, на самой жаре, и никакого удара.
Помолчав, он пробормотал себе под нос:
– Какое бы это было счастье для меня, если бы его хватил удар.
Анна вздохнула.
– Он здоровее тебя в сто раз. Твое здоровье нужно Франции. Ты должен беречь себя для страны и для будущих наследников. А перебарщиваю я, как вы изволили выразиться, – она в упор посмотрела на Анну-Марию, – потому что всего важнее для меня здоровье брата.
– Надо было в детстве заботиться больше, тогда бы Карл сейчас был крепким и здоровым.
Они помолчали немного. Карл решил завершить перебранку.
– Я все же думаю, что он прибудет с Жанной.
– Нет, этого не будет, – уверенно произнесла Анна-Мария.
– Для него же хуже, – угрюмо заметила Анна. – Иначе ему придется отправиться в Бурже.
– А почему именно сейчас, мадам? – спросила королева. – Разве того требует ситуация?
– Ситуация? – переспросила Анна. – Да, именно этого требует ситуация.
– А в чем дело? – продолжала допытываться королева. Ей стало страшно и очень хотелось узнать: та, заветная бумага об освобождении Людовика еще на месте или в руках у Анны? – А что такого особенного в этой ситуации?
Анна пожала плечами и улыбнулась.
– Ну, тут есть несколько причин. Вы узнаете о них, когда прибудем в Амбуаз.
И как раз в этот момент колеса кареты застучали по мостовой двора Амбуазского замка. Здесь вовсю кипела работа. Визжали пилы, стучали молотки, кругом были навалены бревна, камни, доски. По двору сновали строители в кожаных робах. Королева посмотрела в сторону своих покоев. Ничего от них не осталось. Все крыло было почти полностью снесено, и на его месте воздвигнуто новое.
Анна со злобной усмешкой следила за ее взглядом.
– А вот и сюрприз, который мы приготовили для вас, – сказала она, елейно улыбаясь. – Вам было неудобно в старых покоях, доски все прогнили, каменные трубы прохудились. Теперь все будет иначе, много лучше, да и вид из ваших комнат сейчас будет чудесный.
С упавшим сердцем королева была вынуждена признать победу Анны Французской. Перехитрила она ее. Снесла целое крыло замка только затем, чтобы иметь возможность в каждой комнате обшарить каждый дюйм. И конечно же она завладела бумагой! Людовик (он и не знал, что спасало его все эти годы) теперь потерял эту защиту (и тоже не будет знать об этом).
Карл громко комментировал работы по перестройке крыла. Он хотел тут же, выйдя из кареты, осмотреть ход работ.
– Потом, – сказала ему сестра. – Вначале надо послать за Людовиком.
– Опять ты о нем, – проворчал Карл. – Займись этим сама, Анна, а я пойду посмотрю, как идет роспись стен.
Это Анну вполне устраивало. Довольная, она смотрела ему в спину, пока он удалялся, а затем направилась вверх, в свой кабинет, чтобы оттуда послать стражников за Людовиком.
Но королева добежала до Людовика первой. Безразличная к тому, видит кто ее или нет, она выяснила, где остановился Людовик, нашла его комнату и постучалась. Услышав его голос, быстро вошла и, плотно закрыв за собой дверь, остановилась, запыхавшаяся, как будто за ней кто-то гнался. Он, видимо, только что прибыл и еще не успел переодеться.
– Людовик, – прошептала она, вся дрожа, – ты привез с собой Жанну?
По его улыбающемуся лицу было видно, что нет, не привез.
– Прошу тебя, не улыбайся. На этот раз тебе следовало подчиниться. Понимаешь, они снова хотят запереть тебя в башне Бурже.
– Не скажу, что эта новость меня радует, – спокойно заявил он, – но в общем-то все к тому и шло.
– Она сейчас собирается послать за тобой. У тебя еще есть выбор.
Видя ее искреннюю озабоченность и тревогу, он посерьезнел.
– И я все равно выберу то, что выбрал, Анна-Мария.
– Но на этот раз тебе действительно грозит Бурже и… железная клетка. О, Людовик!
Он напрягся. Все тело его содрогнулось от воспоминания.
– Анна-Мария, послушай меня. Жизнь свою я прожил очень странно. Всю ее я посвятил фактически одной цели – сопротивлению злой воле короля, борьбе против него. Если я позволю ему сейчас заставить меня признать Жанну своей женой, это будет означать, что он победил.
– Ты говоришь так, будто он еще жив.
– А он и жив, – губы Людовик дрогнули. – И еще как жив. Он как змея с отрубленной головой. Говорят, что она не умирает, пока не зайдет солнце. Так вот, Анна Французская – это его сила и его солнце. Он переселился в нее, он живет в ней. Они очень могущественные, оба. Но в этой маленькой истории со мной их могущество бессильно.
Анна-Мария испуганно смотрела на него.
– Людовик, не будь таким упрямым, это глупо. Не позволяй им избавиться от тебя. Подумай обо мне. Не оставляй меня здесь одну, в этой стране, которую я не могу считать своей. Подумай обо мне!
– А я и думаю о тебе, – отозвался он мягко. – Я думаю о тебе и о том дне, когда внезапно изменятся наши жизни, и наконец снова появится мадам Ролан. И я не хочу, чтобы мои руки были связаны. Я хочу встретить ее свободным.
– Не говори так, даже не думай. Внезапное изменение наших жизней может означать только смерть Карла. Мы не должны желать его смерти.
– А я и не желаю. Я никогда не желал ему ничего дурного. Он жалкий, маленький, глупый король…
Стук в дверь прервал его. Сердце Анны-Марии остановилось. Она знала, что это за стук. Людовик ободряюще улыбнулся ей и направился к двери. Полуоткрыв ее так, чтобы скрыть присутствие Анны-Марии, он спокойно выслушал сообщение, что его желает видеть мадам Анна Французская, что он должен прибыть с супругой, она ждет их сейчас в своем кабинете.
Людовик кивнул и, обернувшись к королеве, нежно поцеловал ее и прошептал:
– Оревуар, мадам Ролан.
А затем вышел, чтобы встретиться со своим вечным врагом в последнем решающем поединке.
Войдя к Анне, он отвесил преувеличенно низкий поклон. Глаза его улыбались.
– Вы посылали за мной, мадам?
– За вами и за вашей супругой. Мы давно ждем, когда она появится у нас при дворе.
– Боюсь, мадам, но вам придется ждать очень долго, потому что у меня нет супруги.
Анна тут же взвилась.
– Почему вы с таким маниакальным упорством настаиваете на этом, я никак не пойму? Повторяете, как попугай: «У меня нет жены, у меня нет жены!» У вас есть жена, и пришло время вам признать это. Если вы не подчинитесь сейчас воле короля, то отправитесь в Бурже. Вы уже провели там три года. Советую дважды подумать, прежде чем вы вынудите нас снова поместить вас туда.
– А я уже подумал.
– Вы упрямый глупец, вот вы кто! Я сломлю вашу волю, или я не Анна Французская. Я заставлю ваш ехидный язык произнести эти слова.
– А почему бы вам не вырвать этот язык, – предложил он.
Он подошел ближе и пристально посмотрел на нее.
– Трудно даже сказать, где кончается ваше стремление завладеть Орлеаном и начинается ненависть ко мне. Может быть, вы и сами не знаете этого. И все время прячетесь за разговоры об измене, о Франции, а я вижу только одно – вашу ненависть, лютую, черную ненависть… И я хочу спросить тебя, Анна, почему? Почему? Что я сделал такого ужасного? Я любил тебя, желал тебя, и не для минутного развлечения, на всю жизнь. Ты ненавидишь меня за это? Я думал об этом в те ужасные ночи, в железной клетке. Я желал тебя тогда, очень желал, но не для любви. Я желал, чтобы твое тело так же страдало, как ты заставляла страдать меня.
По мере того как он вспоминал, гнев его нарастал.
– Ночь за ночью, ночь за ночью твоя ненависть открывала для меня скрипучую железную дверь. То, что мы стали врагами, это уже само по себе было ужасно, но ненависть, Анна, такая жестокость. Ты – дьявол, Анна. Я никогда не прощу тебе этого.
– А я и не нуждаюсь в твоем прощении, – выпалила она с трясущимися губами.
– Нет, конечно, нет. Ты ведь еще не насытилась, правда? Тебе ведь мало? Надо еще жестокости, верно? Так вот, бери все, что хочешь. Наслаждайся моей болью, радуйся. Но ты никогда не добьешься, чтобы я изменил себе. У меня нет жены, мадам Анна, нет жены, понимаешь? И я умру с этими словами.
Он выкрикнул это прямо ей в лицо. Его слова еще звучали в воздухе, когда в коридоре послышалось какое-то движение. Топот бегущих ног, испуганные крики. За дверью творилось что-то неладное. Было слышно, как мимо пробегают слуги, придворные, сталкиваются друг с другом. Из дальнего крыла дворца несколько раз повторился еле слышный женский истерический вопль. В комнату, испуганно выпучив глаза, вбежал запыхавшийся стражник.
– Что случилось? – Людовик подбежал к нему и встряхнул за плечи.
– Там король, монсеньор, – наконец ответил стражник, – он залез на стремянку… и упал. А потом лестница упала на него и разбила голову, вот здесь, – трясущимися руками он показал где. – Говорят, он умирает.
– Где это случилось? – закричал Людовик.
– Там, в верхнем переходе работают строители. Говорят, он умирает.
Да, он умирал. Его большая, нетвердо держащаяся на шее голова, на которой в свою очередь никогда не держалась прочно корона, эта голова была разбита. Сильно разбита. Его боялись трогать и только переложили на матрац, снятый с кровати. К нему спешили доктора, испуганные придворные сгрудились около, глядя, как он лежит тихо, без чувств.
В замке царило столпотворение. Во дворе снаряжались гонцы во все концы Франции, во все стороны Европы. Они ожидали последней, окончательной новости. В конюшнях ржали кони, их забыли покормить, в кухнях было смрадно, пригорела пища, придворные перешептывались друг с другом. Анна-Мария Бретонская преклонила колени у своего супруга и молила Господа о спасении его души, а рядом Анна Французская молила о спасении жизни брата, ибо за ней вскоре оборвется и ее жизнь.
Французский король умирал.
Глава 24
Высокие стеклянные двери маленького салона Амбуазского замка так и остались открытыми. Солнечные лучи уже не играли на его полированных полах, ибо, опускаясь в высокие тополя, солнце утащило за собой и их тени. По комнате тихо слонялся Людовик. В его голове царил хаос, и было отчего. Ведь если умрет король, а судя по всему он, видимо, умрет, королем станет он. Вот как внезапно все может повернуться в жизни.
Он пытался избавиться от преследовавших его видений, они стояли перед глазами: распростертое на полу безжизненное тело Карла, Анна-Мария на коленях рядом с ним, шепчущая молитвы. Людовику бы тоже хотелось вот так искренне молиться, но он не мог. Не стоило себя и обманывать.
На стене висел портрет Людовика XI. Людовик вгляделся в острые болезненные черты своего крестного отца, в его холодные глаза. Да был ли на самом деле человеком этот король-паук? Как мало значили для него жизни людей, которыми он распоряжался.
«Ну а я, – думал Людовик, – каким королем буду я, если Господь подарит мне шанс? Способен ли я быть королем?»
Подобно тому, как перед умирающим в последние секунды проносится вся его жизнь, так и Людовик в эти томительные минуты ожидания вдруг сразу вспомнил все свое прошлое.
В детстве ничему его толком не учили. Тогда это ему нравилось. Необременительные занятия с учителями, которых выбрал для него король, никакой пищи для ума они не давали. Первый раз, глядя в злые глаза короля, Людовик задумался, а не специально ли это все было подстроено, чтобы сделать из него невежду и по возможности дремучего, тупого.
– Конечно! – произнес он вслух, дивясь своей тупости, что не осознал этого раньше. – Конечно! – повторил он снова, блуждая взглядом по портрету. – Этот король предусмотрел все.
Но по иронии судьбы две его дочери, одна злобная, что держала Людовика в железной клетке, и вторая, добрая и щедрая, что посылала ему книги, те, с которыми он должен был познакомиться еще в юности, они, эти дочери, дали ему все то, чего король хотел его лишить. Никогда не забыть уроков, которые преподали ему в башне Бурже.
В комнату кто-то вошел. Людовик резко повернул голову. Перед ним стоял Жорж, бледный, как стена. Однако глаза его сияли. Увидев вопрос в глазах Людовика, он попробовал говорить, но губы его тряслись. С минуту они молчали. Потом он опустился перед Людовиком на колени и только тогда произнес:
– Я очень счастлив, Ваше Величество, что оказался первым, кто поздравляет вас со счастливым правлением!
От этих слов Людовик окаменел. Ваше Величество! Значит, я король!
По всем правилам его сейчас должна была охватить безудержная радость, какой-то восторг, но ничего подобного не приходило. Вместо этого на Людовика вдруг навалилась усталость, усталость и странное тупое недоумение.
Он наклонился и, подняв Жоржа на ноги, прижал к себе. Долго стояли они так, не произнося ни слова.
Наконец Людовик отстранил его и, глядя в глаза, заговорил:
– Ты по праву был первым, потому что ни у кого, клянусь тебе, Жорж, ни у кого в этом мире нет более преданного друга, чем ты у меня. О, если бы Дюнуа мог сейчас быть с нами!
Жорж рядом, и это большой подарок судьбы, но другой его друг, Дюнуа, который так долго и беззаветно сражался и который с таким энтузиазмом провозгласил бы сейчас Людовика королем Франции Людовиком XII, этот друг уже несколько лет покоится в тихой могиле.
– Как бы я хотел, чтобы он был сейчас с нами, – медленно произнес Людовик, – и увидел, что справедливость, за которую он так долго боролся, наконец восторжествовала.
Жорж печально вздохнул.
– Там, у дверей, собралось уже много народа, кто хотел бы поздравить тебя, Ваше Величество. Могу я пригласить их сюда? – Жорж с видимым удовольствием наслаждался произносимыми словами.
Людовик слегка вздрогнул.
– Уже? Но ведь тело Карла, наверное, даже еще не остыло.
– Никто не собирается особенно горевать о нем, – спокойно заявил Жорж. – Это был глупый король, и Франция должна быть рада, избавившись от него.
«Конечно, это правда, – подумал Людовик, – и глупый он был и никчемный, но все же жалко его. Он пожил совсем немного, да и жизнь прожил пустую, бесполезную».
– Ну хорошо, если они хотят меня видеть, пусть войдут. Но не все, и без шума. Приведи только близких друзей.
Жорж саркастически улыбнулся.
– Ваше Величество, сейчас они уже все стали твоими близкими друзьями.
* * *
Скорбно звенели колокола, в воздухе повисали протяжные звуки латинских псалмов. Катафалк с усопшим королем Карлом VIII медленно двигался по улицам города. Но никого (почти никого) не волновало, что он мертв, как и прежде, что он был жив.
Анна-Мария брела за гробом, как в тумане. Глаза ее опухли от слез, ночи напролет она рыдала и упрекала себя. Ее бретонское воспитание предписывало такого рода поведение, к тому же ей было его действительно жаль. Она твердила себе, что вышла за него против воли, что была ему верной женой, что никакая скорбь не вернет его назад, но что-то, сидящее внутри, которое было сильнее ее, заставляло и потом в покоях в Амбуазе, затянутых черным (к этому не привыкать), вышагивать по комнатам взад и вперед, взад и вперед.
На другом этаже того же самого замка, в своем кабинете, новый король тоже не находил себе места. Наконец, он резко повернулся к Жоржу, который склонился над какими-то бумагами за своим столом.
– Жорж!
– Ваше Величество? – Жорж поднял глаза. – Да, Ваше Величество.
Людовик улыбнулся.
– Тысячу раз на дню ты называешь меня так. Тебе не надоело? Я уже король больше недели, пора привыкнуть.
– А мне нравится произносить Ваше Величество, когда я знаю, что Ваше Величество – это ты. Никогда раньше мне не доставляло удовольствия его употреблять. Представляешь, как меняется значение титула в зависимости от человека, который его носит.
– В общем-то я не возражаю. Мне бы только хотелось, чтобы кто-то еще называл меня так.
– Дюнуа, – вздохнул Жорж.
– И Эжен.
Эжена Ангулемского тоже не было к этому времени в живых. Его беспросветная грустная жизнь закончилась. В последние годы Людовик с ним встречался редко, но теперь, когда его не стало, очень скучал по нему. Двое его детей, Маргарита и Франциск, были оставлены под опеку Людовика. Он посещал их, когда мог. Маленькая Маргарита была очень хорошенькой и умненькой девочкой, а Франциск уже тогда был не по годам серьезен, и замашки у него были властные. Но, разумеется, никто не мог предположить, что со временем он станет королем Франции, Франциском I.
– Двое нас осталось на свете, Жорж. Всего двое. А скоро и ты меня покинешь, станешь Папой в Риме.
Жорж задумался на мгновение, а затем решительно покачал головой.
– Не хочу я быть Папой. Не хочу. Я хочу остаться Жоржем д’Амбуазом, который слишком много ест и который толстый… и которому слишком нравится произносить «Ваше Величество», чтобы покинуть тебя.
Они улыбнулись друг другу. Людовик был очень доволен его решением.
– Как это прекрасно, что ты останешься со мной и будешь давать мне свои мудрые советы, в которых я всегда нуждался.
Жорж засмеялся.
– А ты не будешь им следовать, как всегда.
– Жорж, вот прямо сейчас мне нужен твой совет. Я должен увидеть Анну-Марию.
– Да, но как же обычаи?
Людовик прервал его:
– Я знаю обычаи. Но она опять может довести себя до полного изнеможения, а то и болезни. Я знаю, ее горе должно быть столь глубоко, что ей не положено никого видеть, таков обычай. Но я не видел ее со дня смерти Карла, нам надо поговорить.
– Я советую тебе этого не делать.
Людовик улыбнулся:
– Мне бы хотелось услышать совет, где я могу повидаться с ней. Как ты советуешь, пригласить ее сюда, в мой кабинет, или самому незаметно проникнуть в ее покои?
Жорж очень быстро для человека его комплекции подскочил к нему.
– Я советую пригласить ее сюда.
Людовик рассмеялся.
– Полагаю разумным последовать твоему совету.
Жорж бросил на него недовольный взгляд и заспешил к двери. Как только он ушел, с лица Людовика улыбка слетела. Он очень беспокоился за Анну-Марию. Людовик прошел через кабинет к двери, которая через гостиную вела в спальню. Это были его временные апартаменты, которые он занимал здесь как герцог Орлеанский и в которых он будет оставаться до коронации. Потом он переведет весь свой двор в Блуа. С Амбуазом связано слишком много неприятных воспоминаний. В Туре он тоже будет по возможности бывать пореже.
Анна-Мария занимала королевские покои и будет оставаться там до окончания траура. Траур! Очень уж много траура было в ее жизни. Людовик попытался представить ее, как она сейчас выглядит. Снова затянутая в черное, в своей черной комнате с портретом Карла на алтаре, как того предписывает обычай.
Думая свою грустную думу, он тихо пересек гостиную и медленно открыл дверь спальни, но дальше не пошел, а посмотрел в щелочку. Странная фигура стояла и прихорашивалась перед огромным в рост человека зеркалом. Щуплый человечишка утопал в тяжелой, обильно украшенной золотом, королевской горностаевой мантии. И в довершение ко всему копну ярко-рыжих волос увенчивала… драгоценная корона.
Макс Поклен нарядился в одежды короля Франции!
Вначале у Людовика перехватило дыхание. Какая дерзость! А потом, как это всегда бывало, когда дело касалось Макса, его вдруг начал душить смех. Стиснув зубы и стараясь не спугнуть, он наблюдал за Максом, который, полагая, что он один, играл свою роль с такой же элегантностью, как когда-то в Орлеане в ливрее камердинера. Он был величественно грациозен, высокомерно кивая толпе, при этом корона у него съехала набок.
Конечно, это была не большая драгоценная корона Франции. Та слишком тяжела, чтобы ее носить. Она будет водружена на голову Людовика только в момент коронации. Это была диадема гораздо меньшего размера, но считалась королевской короной тоже, и относиться к ней следовало с благоговением. Людовик понимал, что ему следует сейчас ворваться в спальню и наказать Макса… но он не делал этого.
Эта корона бывала и на гораздо худших головах. Более глупых, менее преданных Франции, не таких честных. И Людовик подумал, что Франция была бы счастлива, если бы эту корону всегда носили головы такие, как… голова Макса Поклена.
Он тихо отступил назад и возвратился в кабинет. Здесь он изобразил громкую беседу с воображаемым Жоржем, а затем направился в спальню. Когда он вошел, мантии и след простыл, корона снова покоилась в своей обитой бархатом шкатулке. Макс, ни жив ни мертв, возился с металлической ручкой большого резного комода.
– Ваше Величество! – поспешно воскликнул тот и с виноватым видом бухнулся на колени.
– Макс, – жестко сказал Людовик, – ты преклоняешь колени с грациозностью раненого кабана.
– Да, Ваше Величество.
Людовик нашел то, за чем приходил, что хранилось в запертом маленьком ящике его стола, и направился к выходу. У двери он оглянулся.
– Необходимо, чтобы каждый подданный уважал своего монарха.
– Да, Ваше Величество, – сказал Макс, грустно думая, что теперь все будет по-другому, когда Его Высочество стал Его Величеством.
Тут Людовик внезапно улыбнулся.
– Но для меня будет более чем достаточно, если ты станешь проявлять обычные твои ко мне знаки почтения. И я хотел бы также, чтобы дерзости твои тоже впредь не превышали нормы.
– О, да, Ваше Величество!
Макс счастливо улыбнулся и встал. Людовик со смехом затворил за собой дверь.
* * *
Ему не терпелось увидеть Анну-Марию. Ждать пришлось больше часа. Жорж ввел ее в кабинет и неохотно оставил их одних. Одета она была, как и положено, во все черное, от черного монашеского платка, покрывающего голову, до длинной черной атласной юбки, что закрывала ее маленькие ножки. Она была бледна и выглядела очень усталой. Под глазами, опухшими от слез, выделялись черные круги.
Она поклонилась ему, и он подумал, что это не ради соблюдения формального этикета, а чтобы не встречаться с ним взглядом.
Он взял ее за руку.
– Ты выглядишь очень несчастной, Анна-Мария.
– Да, ты прав, – проронила она, не поднимая глаз, – я очень, очень несчастна. Мы желали ему смерти.
– Нет! Это совсем не так.
– Буквально за несколько мгновений перед тем, как это случилось, мы думали об этом.
– Ты имеешь в виду наш тогдашний разговор? Но, если ты вспомнишь, я сказал, что никогда не желал ему зла. И вся моя жизнь подтверждение этому. Анна-Мария, вспомни, что плели про меня все это время. Да Боже мой, одного кивка моего было достаточно, чтобы Карла давно уже убили, и я сидел на троне.
Она знала, что это правда. Если бы герцог Орлеанский желал смерти короля, Карл был бы в могиле уже много лет назад. Но если они не согрешили действием, то в мыслях-то уж согрешили точно.
– И все же мы желали ему смерти, – грустно повторила она.
Он покачал головой.
– Нет и еще раз нет. Если бы я желал смерти Карлу, я бы позволил ему умереть тогда в Италии. Это было очень легко, и никто не смог бы меня ни в чем обвинить. А вместо этого, я многократно предупреждал его об опасности, умолял отступить, я сражался и положил тысячи жизней, чтобы спасти его. И после этого ты говоришь, что я желал ему смерти.
Ему показалось, что ее лицо немного прояснилось. Она вздохнула.
– Да, ты прав, твоя совесть чиста. Но не моя. Он был моим мужем, он умер, а я не в силах заставить себя искренне горевать. Вот в чем мое несчастье.
– Но разве это твоя вина, что он умер? Он сам в этом виноват.
– Кто знает. Я была замужем за ним, а любила тебя.
– Анна-Мария, ты устала, ослабла и понапрасну терзаешь и изводишь себя. Его все равно уже не вернуть.
Она отвернулась от него и подошла к окну.
– Разреши мне вернуться в Бретань.
Он подошел к ней и повернул лицом к себе.
– Почему ты хочешь оставить меня сейчас, когда скоро, очень скоро мы оба станем свободными. И мы можем быть счастливы. Разве мы этого не заслужили после стольких лет страданий? Мы заслужили это, – повторил он твердо. – Ты была ему верной женой…
Она покачала головой.
– Я дала ему так мало, очень мало. Ему была нужна совсем другая жена. И не надо было поднимать огромную армию, чтобы повести невесту к алтарю.
– Но теперь все кончено, все позади. Что теперь тревожит тебя?
– Между нами всегда будут стоять мой мертвый муж, по которому я не могу искренне скорбеть, и твоя живая жена.
– Но Жанна теперь не может быть нам помехой. Я получил от Папы заверения, что он скоро пришлет официальный документ, аннулирующий мой брак.
Она повернулась к нему и в первый раз посмотрела в глаза.
– Мне так жалко бедную Жанну. Вся ее жизнь прошла среди боли и отчаяния. А еще эти насмешки придворных. Я не представляю, есть ли еще в мире такой жестокий и готовый зубоскалить по любому поводу двор, чем во Франции. Жанна, милая, добрая Жанна.
– Анна-Мария, мы любим друг друга, но сможем быть вместе только в том случае, если ты тоже захочешь этого. Неволить я тебя не собираюсь. Прочти это письмо. Оно пришло от Жанны сегодня утром.
Анна-Мария медленно взяла письмо и, склонив голову, начала читать неровные строчки, начертанные рукой Жанны. Людовик сочувственно глядел на нее. Он понимал ее угрызения совести по поводу Жанны. Его самого переполняла жалость к бедной, несчастной, больной принцессе, и он ненавидел ее отца, поставившего ее в такое унизительное положение.
Анна-Мария с трудом могла читать, слезы застилали ее глаза.
«Дорогой Людовик, сегодня я была у Папы и ответила на все его вопросы, касающиеся нашего брака. С удовлетворением я приняла его вердикт. Ты более не мой муж (которым ты никогда и не был), а только добрый хороший друг. Я твердо верю, что ты еще сможешь быть счастлив в браке, и желаю, чтобы это осуществилось как можно скорее. Что касается меня, то я не рождена для этого мира, и этот мир не мой. Скоро я удаляюсь в монастырь Пресвятой Богородицы. Твой преданный друг Жанна».
Анна-Мария сквозь слезы посмотрела на Людовика.
– Этот мир не ее. Но этот мир, и мы вместе с ним, потеряли с ее уходом больше, чем она.
Людовик кивнул и нежно разгладил пальцами ее щеки.
– Наверное, ты права, Анна-Мария. Возвращайся в Бретань и оставайся там до окончания траура. Сама реши, когда придет время. Помни только об одном: ты единственная во всем мире, кто заставит меня прекратить повторять всем известные слова «У меня нет жены». Я понимаю, тебе нужно время. И пусть оно у тебя будет.
В дверь настойчиво постучали. Людовик крикнул, чтобы входили. Возникла пунцовая озабоченная физиономия Жоржа. Он заговорил быстро с соблюдением всех формальностей:
– Ваше Величество, мадам Анна Французская просит аудиенции у короля.
Людовик нерешительно кивнул.
– Немного погодя.
Жорж исчез. Анна-Мария поспешила сказать:
– Я пойду. Не хочу видеть ее мерзкое лицо. Достаточно я насмотрелась на него за все эти годы.
Она вспомнила об их последней встрече. Они стояли по обе стороны мертвого тела Карла. Когда объявили, что он умер, Анна отказалась этому верить. Она наклонилась и, схватив его за узкие худые плечи, начала трясти.
– Карл! – кричала она повелительным тоном, который так всегда на него безотказно действовал.
– Карл! – приказывала она ему не умирать, вернуться к жизни. Но на сей раз он не подчинился ей. Она трясла его, и не было ей вовсе дела до его жалкой, ничтожной жизни. Сейчас ее волновала собственная бесценная жизнь, потому что лишилась она, навсегда лишилась королевской власти.
И тут почувствовала вдруг Анна, что кто-то отталкивает ее руки от него. Она подняла голову, и глаза ее встретились с ненавидящими глазами королевы.
– Убери прочь свои жадные руки, ты, жалкая женщина! – громко прошептала Анна-Мария. – Ты наложила их на него с момента рождения. Дай ему хотя бы мертвому освободиться от твоих липких рук. Пошла вон, нечего тебе на него смотреть. Уходи!
Под этим властным взглядом королевы Анна медленно поднялась с колен и отправилась к себе, где продолжала плакать от злости, переодеваясь в траурные одежды и не переставая думать, что же теперь будет с ней, каков будет гнев нового короля. Спасаться у Бурбонов смысла не имело. Он легко мог арестовать ее там, как и здесь. Оставалось только ждать и полагаться на друзей, если они еще остались, эти друзья. Да и смогут ли они ей помочь. Каждую минуту она ждала приглашения вызова к королю, а он за ней не посылал. Она видела его на похоронах, но он даже не взглянул на нее. В страшном напряжении прождала она неделю и, наконец не выдержав, сама попросилась к королю. Дрожащими руками разглаживала она на себе одежду, а затем трепетно ждала его зова.
Когда Жорж пригласил ее войти, она мобилизовала все свои силы, идя на встречу с судьбой. Мужество ей никогда не изменяло, но сейчас первый раз в жизни она была в руках врага и полностью бессильна.
Жорж объявил:
– Ваше Величество, мадам Анна Французская.
Людовик поглядел на открывающуюся дверь и криво усмехнулся. Все-таки странную шутку с ними сыграла судьба. Мог ли он, беспечный юнец, подумать тогда, в Монришаре, когда они давали друг другу обещание, что однажды они встретятся вот так, с таким страшным прошлым, разделяющим их, и он будет Ваше Величество, а она мадам Анна Французская.
Анна уверенно вошла в комнату и преклонила колени, распустив вокруг себя пышные черные юбки. Не поднимая головы, она произнесла:
– Ваше Величество, я пришла выразить надежду на долгое и счастливое ваше правление.
– Благодарю, – ответил он.
Она была все еще красива, но какой-то другой, незнакомой ему красотой. Линии вокруг рта и плотно сжатые губы напомнили внезапно ее отца.
Он никогда прежде не видел ее согнувшейся. Она всегда держалась прямо и властно. Конечно, это очень легко быть смелой, когда сила на твоей стороне.
– Я бы хотела заверить вас, – продолжила она срывающимся голосом, – что все наши разногласия в прошлом и все акции, предпринятые мной, – я прошу вас поверить этому, – были продиктованы искренним желанием блага для Франции.
