Текст книги "Золотой дикобраз"
Автор книги: Мюриел Болтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
Людовик так увлекся осмотром залов, что пропустил нужный поворот, и когда открыл дверь, то вместо людной приемной герцога оказался в маленькой гостиной. На редкость очаровательной. Зарешеченные окна здесь были скрыты мягкими бархатными портьерами, поблескивающими при свете каминного огня. Чудесный клавесин дивной работы стоял открытым. Скамеечка перед ним была повернута под углом, как будто ждала, что кто-то сейчас вернется и продолжит играть начатую вещь. В огромном кресле, обитом светло-зеленой парчой, поставив ноги на скамеечку, сидела девочка и с удивлением его разглядывала. Какое-то мгновение ему показалось, что он попал в прошлое, что перед ним его Анна, ведь именно такой она была в детстве.
И это действительно была Анна, но не Французская. Перед ним была Анна-Мария Бретонская, и когда она улыбнулась, сходство ее с той Анной улетучилось, пропало, растворилось в озорных ямочках на щеках и подбородке. Ее темные блестящие волосы были заплетены в две толстые тугие косы, заканчивающиеся кисточками. Глаза у нее были темные, но без той печати серьезности, присущей его Анне. Эти глаза сверкали, смеялись и ликовали одновременно. И брови у нее были более подвижные. Рот и нос у них был похож, особенно рот, конечно, до тех пор, пока Анна-Мария не рассмеялась. А она, как вскоре выяснил Людовик, занималась этим большую часть дня. Анна-Мария была более пухленькой, чем в ее годы Анна, зато тоньше в кости.
Пока Людовик стоял у двери и занимался сравнением, Анна Бретонская изучала его. Макс уговорил Людовика надеть знаменитый костюм с золотым дикобразом, и это сразу сказало ей, кто он такой. По ее просьбе отец описал ей Людовика, и теперь, глядя на его высокую стройную фигуру, сильные ноги в узких рейтузах, густые волосы, темными волнами спадающие на лоб, карие глаза, загорелое лицо и красные губы, гармонирующие с его алым костюмом, она подумала, что более красивого мужчину ей еще в своей жизни видеть не приходилось. И этого мнения она никогда не изменит. Никогда.
Но молчание не могло длиться вечно. К Людовику вернулся дар речи. Он извинился и объяснил свою ошибку.
– Вы ищете моего отца, – сказала Анна-Мария. – Я провожу вас к нему.
– Ради Бога, не нужно беспокоиться, – быстро произнес Людовик.
Но она уже направилась к двери. Они пошли по длинным коридорам – она впереди, и две толстые косы подпрыгивали на ее спине.
– Я никогда не видел вас при дворе короля, – сказал Людовик, когда они наконец добрались до цели. – Вам бы следовало сопровождать вашего батюшку иногда.
– Зачем? У нас в Бретани своей двор. И зачем нужны эти визиты во Францию?
– Только затем, чтобы мы имели удовольствие видеть вас там.
– Возможно, я приеду туда когда-нибудь. Надеюсь, Бретань вам понравится.
– Думаю, в мире не найдется человека, – искренне заверил ее Людовик (а она в это время подумала, что он самый милый и красивый мужчина в мире), – которому не понравилась бы Бретань.
– А почему у вас на гербе изображено это животное?
– Вы не любите дикобразов?
– У них очень острые иголки… и они могут убить зверя, гораздо большего, чем они сами.
– Только тогда, когда на них нападут, – напомнил ей Людовик. – А так они очень и очень дружелюбные.
Он улыбнулся.
– Надеюсь, вы подружитесь.
В приемной отца она его покинула, сказав, что возвращается в свою комнату. Людовик улыбался, глядя ей вслед, и думал, до чего же это очаровательная девчушка. А когда она обернулась у двери и он снова увидел эти ее милые ямочки, то громко засмеялся от удовольствия.
Затем Людовика немедленно проводили к герцогу. Тот встретил его очень тепло, как будто ждал этой встречи много лет, и вот наконец встретились.
В своем отношении к королю они были единодушны. Герцог Франциск одобрил все действия Людовика, а тот, в свою очередь, спросил, какую помощь он может оказать герцогу.
– Когда вы наконец освободитесь от этого ужасного брака, что вы собираетесь предпринять? – задумчиво спросил герцог.
Людовик замешкался с ответом.
– Честно говоря, я так далеко еще не смотрел. Но, когда я освобожусь, то, по-видимому, стану думать о другом, настоящем браке.
Герцог смотрел вниз, играя с пером на столе.
– Надеюсь, эти ваши мысли о другом браке будут приятными.
Людовик вопросительно на него посмотрел, а герцог отложил перо и продолжил:
– Если вы еще не присмотрели себе невесту, во что я искренне хотел бы верить, то я предлагаю вам в жены свою дочь.
Это для Людовика было как гром среди ясного неба. Чего-чего, а такого предложения он никак не ожидал. Но как поступить? Обидеть герцога рука не поднималась. Людовик чувствовал к нему искреннюю симпатию. Союз с Бретанью – что может быть чудеснее. Именно о таком союзе он всегда мечтал. Но было маленькое «но», во Франции его ждала Анна.
Не зная, что ответить, он рассмеялся и, чтобы скрыть свою растерянность, непринужденно забалагурил.
– Я уже познакомился с вашей дочерью, – и он рассказал, при каких обстоятельствах это произошло. – Это одна из самых прекраснейших девочек, каких я только встречал. Ее супруг будет очень счастлив, но она так юна…
– Она не останется такой навеки.
Герцог нервничал тоже. Ему был очень нужен этот брак. Людовик – это как раз тот человек, который нужен и его дочери и Бретани.
– Через три года она будет готова к замужеству. Она очень быстро созревает, да и образована она прилично для ее лет. Умная, веселая девочка. Большим утешением была она для меня с тех пор, как умерла ее мать. Если мне удастся выдать ее за вас, тогда и смерть никакая не страшна.
Герцог поднял наконец глаза от пера и встретился со взглядом Людовика. Его собственный брак был необычайно счастливым. Такого же он желал и для своей дочери.
Людовик был в большом затруднении. Рассказать о своей надежде на брак с Анной он не имел права, да и невозможно было это сделать, глядя в эти испытующие глаза. Боже, и зачем это он только приехал в эту Бретань!
– Это большая честь для меня получить такое предложение, – наконец произнес он. – Но Анна-Мария еще так юна, а мои планы висят на волоске, так что я не решаюсь сейчас просить у вас ее руки. Это было бы слишком преждевременным. Как только я обрету свободу, мы сразу же сможем все подробно обсудить.
Герцог с облегчением откинулся на спинку кресла, решив, что дело в основном улажено. Теперь Людовику осталось только добиться развода. Людовик тоже откинулся на спинку своего кресла. Лоб его покрылся испариной. Он был очень недоволен собой, оставлять герцога Франциска с надеждой на несбыточное – это было недостойно. Но ничего другого сейчас он сказать не мог.
Вечер прошел хорошо, да и вся неделя пролетела незаметно. Людовик много времени проводил в обществе своей маленькой хозяйки, а герцог поощрял их общение, ибо знал – всякий, кто поближе узнает его дочь, не сможет не полюбить ее.
В те моменты, когда Людовик не вел беседы с ее отцом, он играл с Анной-Марией в шахматы, карты, мяч. Они ездили вместе верхом и, конечно, о многом говорили.
Ему с ней никогда не было скучно, она находила смешное в тех же вещах, что и он, рассердившись порой, тут же быстро отходила, и ямочки появлялись вновь.
– Куда они у тебя прячутся? – (они уже, конечно, перешли на «ты») спросил Людовик однажды. Они закончили игру в карты и просто сидели за столом, Людовик в кресле с высокой спинкой, она на низенькой скамеечке напротив.
– Они?
– Ну да, они. Вот они, – и он показал на ее ямочки, – смешные маленькие углубления в твоих щечках, которые появляются, когда ты смеешься. У тебя, наверное, там внутри, с другой стороны, возникают маленькие бугорки?
– Сейчас посмотрю, – заявила она и принялась языком исследовать внутренность рта, то улыбаясь, то делая лицо серьезным.
И так она была сейчас хороша в этой своей наивной непосредственности, так мила, что Людовик инстинктивно, не думая, нагнулся и взял ладонью ее за подбородок. Нежно так взял, и тихо покачал ее головку из стороны в сторону, а глаза ее в это время продолжали смеяться. И тогда она, повинуясь какому-то импульсу внутри нее, освободила подбородок и прижала свои мягкие губы к его ладони.
Какое-то неземное восхищение, лежащее за пределами блаженства (какого он в себе никак не ожидал), быстрое, как молния, мгновенно пронзило все существо Людовика. Сейчас у него не было времени осознать, что это такое, да и позднее он не смог толком проанализировать это свое состояние.
Поднявшись с кресла и убрав руку, он продолжал твердить себе: «Она всего лишь дитя», пораженный ее порывом и своей реакцией на этот порыв.
– Она всего лишь дитя!
* * *
Людовик рассказал Дюнуа о своем разговоре с герцогом, и тому предложение это очень понравилось. Хотя оно его больше позабавило, чем вселило какую-то надежду.
– Ты должен жить долго, Людовик, чтобы успеть поменять всех жен, что Господь посылает тебе. Хоть бы парочку мне оставил. А то все – себе да себе. Но если серьезно, то на твоем месте я бы стал ждать маленькую Бретонку. И тебе, на твоем месте, я тоже это советую.
– А как же быть с Анной?
Дюнуа был единственным, кому Людовик доверил свой секрет, связанный с Анной.
Тот пожал плечами.
– Я понимаю, что ты не согласишься с моим суждением, но я бы ни секунды не колебался, если бы мне пришлось выбирать из этих двух.
– Значит, по-твоему, пусть Анна ждет меня все это время, а потом ее можно забыть?
– Нет. Конечно, это будет неправильно, – Дюнуа вздохнул. – Но все же, Людовик, такие невесты на дороге не валяются.
Вернувшись домой, они знали – в Нанте у них есть друзья.
* * *
Людовик продолжал ждать. А что ему еще оставалось? Теперь заболел Папа, тяжело заболел, был при смерти. Жорж посоветовал не торопиться сейчас с аннулированием брака, пока его преемник не вступит в свои права. Но оба – и Людовик, и Дюнуа – устали от ожидания.
– Тысяча чертей, – воскликнул Дюнуа, – подождешь еще немного, и скоро тебе вообще никакая жена не будет нужна!
И все же они ждали. Гонца из Рима, стражников короля, чтобы арестовать Людовика за самовольный отъезд из Амбуаза в Бретань.
Людовик предложил матери съездить в Клеве. Там она будет, по крайней мере, в безопасности, если здесь завяжется сражение. Мария при мысли о посещении мест, где прошло ее детство, где когда-то был ее дом, неожиданно оживилась. Она была рада повидаться с родственниками и старыми друзьями, которые еще там остались. Людовика удивил ее подъем, и он упрекал себя, что эта мысль не пришла ему в голову раньше.
Де Морнак, разумеется, находился в Блуа. Ни на минуту он не оставлял свою работу. Все хозяйство герцогства держалось на нем, и у Людовика не было никакого намерения сместить его с должности мажордома, хотя ситуация в Блуа сложилась странная и принимать здесь гостей стало практически невозможно. Брак этот распался. Все, что осталось, – это неутихающий скандал вокруг него.
Прошло уже много месяцев, но гонец из Рима так и не появлялся. Зато в субботу, в последний день августа 1483 года, прибыл гонец из Тура. От гривы загнанного коня да и от него самого валил пар. Падая с коня, этот человек прохрипел новость, что Людовик XI, король Франции, скончался!
Вихрь ликования закрутил Людовика. Теперь это вопрос нескольких дней, и они с Анной смогут наконец связать свои жизни.
Новому королю, Карлу VIII, было только тринадцать лет. Мальчик полностью находился под влиянием сестры, он предан Людовику, который как предполагаемый наследник будет регентом Франции до достижения королем совершеннолетия.
– Регент! – выдохнул Людовик. – Регент, облеченный королевской властью!
Теперь это был вопрос всего лишь нескольких дней.
Глава 11
Дворец в Туре напоминал пчелиный улей. Тело короля, желтое и сморщенное, покоилось между высоких канделябров в ожидании, когда соберутся для Похорон герцоги и бароны. А они спешно прибывали со всех уголков страны. Им предстояло провозгласить нового короля.
Карл, теперь уже Карл VIII Французский, гордо стоял рядом с сестрой, а вассалы представлялись ему по очереди и заверяли в своей преданности. Как себя вести в таких случаях, он, конечно, не знал и каждый раз поворачивал к Анне свою большую, круглую, пустую голову. А та, донельзя раздраженная его тупостью и полным несоответствием такому торжественному моменту, отвечала за него, стараясь, чтобы это выглядело по возможности тактично.
Отец не зря потрудился, готовя ее к этому событию. Сейчас она была на высоте и, пробуя на вкус первые глотки напитка, именуемого властью, уже понимала – Карл никакой не король и никогда им не будет. Этот трон – ее, и она вполне способна и готова быть королем Франции. Понимали это и окружающие.
Одета она была соответственно обстоятельствам, в траурные цвета, белый и черный – длинное глухое платье из плотного белого атласа, отороченное вокруг шеи и внизу полосками черного бархата. Широкая бархатная полоса окружала и талию. Ее длинные густые волосы, заплетенные в косы, были обвиты вокруг головы и украшены жемчужинами так, что все это выглядело как черно-белая корона. И подходила она ей много лучше, чем драгоценная корона голове Карла.
Среди уже собравшихся баронов образовались две оппозиционные друг к другу группы по отношению к новости, что передавалась из уст в уста. Дело в том, что король оставил письменное завещание, а это было против обычаев и правил.
Согласно последней воле короля, никакого регентства назначено быть не должно, а «тело и душу» малолетнего короля Карла должны «опекать и охранять» Анна и Пьер де Боже. Это, разумеется, тоже было регентством, но под другим названием. Но, согласно законам, регентами имеют право быть только королева-мать Шарлотта Савойская и предполагаемый наследник Людовик Орлеанский. Каждому было ясно, что ни Пьер, ни королева-мать ни к какой политической деятельности не способны. Значит, в своих претензиях на регентство друг другу будут противостоять Анна и Людовик.
Сомнение и растерянность царили в переполненных кулуарах дворца. Бароны сбивались в кружки, согласные с одним, и тут же расходились прочь, не согласные с другим. Осторожное перешептывание, гневные возгласы, возмущенные жесты – бароны Франции решали, как быть. С одной стороны, покойный король завещает регентство своей дочери. Она, несомненно, способна на это, и бароны привыкли видеть ее в центре политической жизни. С другой же стороны, обычаи и закон предписывают регентство другому человеку, о способностях которого они сейчас судить не могут. Но он имеет на это право. Несомненно, Анне очень подходит опекать своего брата, но отдавать ей регентство очень опасно. Если Людовику будет отказано в его исконном праве, то это создаст опасный прецедент. Значит, в будущем и их собственные права также легко могут быть отобраны. Это серьезная проблема, ее следует внимательно обдумать и обговорить.
Людовик о завещании ничего не знал, оно еще не было оглашено. Он прибыл в Тур, счастливый, предвкушая скорую встречу с Анной. Он и направился прямо к ней, ни на секунду не задержавшись нигде и ни с кем не поговорив.
Анна была не одна, когда он вошел в тесную комнату, служившую ее отцу рабочим кабинетом. Заваленная бумагами, картами и письмами, это была та же самая промозглая комната, где Марии было объявлено о женитьбе Людовика на Жанне, где Пьер заключил столь выгодную и столь же несчастливую сделку, та же комната, в которой Анна отказалась хранить верность обещанию, данному Людовику. Эта комната, где все дела вершились ради блага Франции, без учета, что это будет значить для каждого отдельно взятого француза.
Анна была не одна. Новый король был с ней, хотя похож он был на кого угодно, только не на короля. Он стоял перед ней с виноватой физиономией, пока она пыталась, в который раз, втолковать ему, какие обязанности ему необходимо соблюдать.
Для Анны появление Людовика было подобно удару молнии. На его лице сейчас были написаны только два чувства – нетерпение и восторг. Еще бы, ведь долгим годам ожидания пришел конец, и вот он здесь, и больше не надо ни от кого таиться. Он может подойти и обнять ее, для этого нужно сделать всего несколько шагов. Сказать, как он любит ее, и повторять и повторять это много раз между поцелуями.
Она предупреждающе на него поглядела, показывая, что не одна, и от этого у него на мгновение даже испортилось настроение, что вот, мол, она такая же осмотрительная, как и ее отец, но только на мгновение. Ведь теперь все будущее принадлежит им, поэтому не надо смущать Карла, да и стража тоже смотрит. Анна права, они могут себе позволить подождать, пока останутся одни.
Людовик тепло приветствовал короля. Она же, видя, как он искренне заверял идиота-короля в своей преданности, была озадачена. Ему что, вовсе безразлично регентство? Вряд ли. Это просто невозможно. Значит, он еще ничего не знает.
Карл улыбался, принимая знаки почтения, которые ему оказал Людовик. Теперь в присутствии Людовика он почувствовал себя прямо как настоящий король. Ему всегда нравился Людовик, он им восхищался. От его мягкого дружелюбия становилось хорошо на душе. Карл не чувствовал себя таким тупым и недалеким. Не то что с другими. Например, с Анной. Она обращалась с ним как с ребенком, и не просто с ребенком, а с дураком. Вот и сейчас она приказывает, командует ему – иди и развлекись чем-нибудь, пока мы с Людовиком будем заниматься делами. Бурча что-то себе под нос, Карл неохотно повиновался и вышел из комнаты.
Как только они остались одни, Анна резко повернулась к Людовику.
– Ты уже давно здесь, я имею в виду в Туре?
Он засмеялся. Что за удивительный вопрос.
– Я здесь примерно пять минут, а это очень долго, когда ждешь поцелуя.
– Нет, – произнесла она быстро, – я хочу тебя спросить, ты сразу прошел в эту комнату?
– Сразу, Анна, сразу. Как освобожденный дух сразу поднимается на небо. Куда же, по-твоему, я должен был пойти, если ты здесь?
Руки его уже были на ее плечах, и ладони через тонкий атлас чувствовали теплоту ее кожи.
Она отстранилась и с любопытством на него посмотрела.
– И ты что же, не задержался, чтобы зажечь свечу у тела моего отца?
– Нет, не задержался. Он обойдется без моих молитв. Для меня это означает только то, что он наконец мертв, а мы с тобой свободны.
Она резко отпрянула от него, так что руки его плетьми упали с ее плеч.
– Я, наверное, не должен был тебе это говорить, – смущенно пробормотал Людовик. – Но ты лучше меня знаешь, Анна, что собой представлял этот человек.
– Но он умер, Людовик!
– Да, но я не хочу, притворяться, что это меня печалит. А тебе зачем это нужно? Он был бессмысленно жесток к нам обоим.
– Совсем и не бессмысленно. И это самое главное, чего ты так и не смог понять в моем отце. Он делал только то, что должен был делать… для блага Франции.
– Ах для блага Франции! А может быть, для своего собственного блага?
– Для Франции он жертвовал всем, себя не жалел… и вправе был потребовать жертв и от других.
Людовик удивленно смотрел на нее.
– Как можешь ты говорить это с такими искренними интонациями в голосе, когда не хуже меня знаешь, какие цели он преследовал, что за идеалы были у него. Им владело только одно желание – подмять под свой трон все, что только можно. Получить как можно больше власти, чем больше, тем лучше. Вот его идеалы. И они появились у него только после того, как он сам сел на трон. Когда он еще не был королем…
– Убеждения человека со временем могут меняться, – прервала его Анна.
– Да, особенно это было удобно для твоего отца. Когда он еще не был королем, Бургундия была его союзницей в борьбе против того, что он называл тиранией. Конечно, это была тирания, потому что тираном был его отец, а не он.
– Когда отец стал старше, он понял, что трону нужна власть, нужна сила, иначе страну не объединить.
– Объединить! Объединить! Как можно объединять Францию, сделав каждое герцогство своим врагом? И у них ничего не остается, как бунтовать, бунтовать, бунтовать. Вот и все, что мы имеем. И это называется объединение? Но теперь я регент и покончу с этим раз и навсегда. Анна, нельзя править нацией, когда все тебе враги и друг другу враги. А именно такими сделал нас твой отец. Король не может править один, ему нужны все мы. А если бы не мы, не видать трона ни твоему отцу, ни твоему деду. За это мы воевали, я спрашиваю? За это мой отец провел двадцать пять лет в тюрьме? За то, чтобы король так мерзко обошелся со мной, потомком великих Орлеанцев?..
Людовик сам удивился и даже немного испугался своей горячности. Споткнувшись на полуслове, он смущенно замолк, а немного спустя с извиняющейся улыбкой добавил:
– А разве ты не так же думала тогда, в тот день в Монришаре?
– Но так много времени прошло с тех пор, Людовик.
– Если бы я знал тогда, что это продлится так долго! – воскликнул Людовик и заключил ее наконец в свои объятия. На этот раз она не смогла противиться. Он покрывал ее лицо, шею, грудь короткими хищными жадными поцелуями, не в силах насытиться, чувствуя знакомый аромат испанского крема, который возбуждал его еще больше. Анна расслабилась, на несколько минут забыв обо всем. Ей была нужна эта передышка, ибо впереди предстоял трудный разговор.
– Но все это время, Анна, не было ни единого мгновения, ни днем, ни ночью, когда бы я не думал о тебе. Боже, сколько лет потрачено впустую. Но все. Все кончено. Мы свободны!
Она слегка напряглась в его руках, предпочитая не слышать, о чем он говорит.
А он вдохновенно продолжал:
– В Риме сейчас кардинал де Лисль с прошением о моем разводе, и я послал письмо Жоржу, в Руан, чтобы он подготовил такое же прошение для тебя.
Она резко освободилась от его рук и странно на него посмотрела.
– Прошение для меня?
– Да. А что, ты предпочитаешь какого-то другого священника?
– Нет, – медленно произнесла она, быстро соображая, что же делать. Этих проблем она сегодня никак не ожидала и совсем не была к ним готова. И вообще, она не знала, что Людовик так активно занимается разводом. Отец ничего не говорил ей об этом, хотя она, конечно, знала, зачем Людовик ездил в Рим. Но говорить Жоржу о том, что она желает развода с Пьером, вот этого делать совсем не следовало.
– Ты говорил кому-нибудь, кроме Жоржа, о моем желании развестись с Пьером?
– Нет, только Дюнуа и Жоржу.
– Тебе следовало бы прежде посоветоваться со мной. Ты поторопился, притом слишком.
Она отстранилась от него и спиной прислонилась к столешнице письменного стола. Да, время воспоминаний истекло. Слишком уж все непросто в настоящем и будущем, чтобы оставалось время для прошлого.
– Поторопился! – хохотнул Людовик. – Я слишком поторопился? Долгие годы я терпеливо ждал этого часа, и ты называешь это «поторопился»?
– А что, если новый король будет против твоего развода? – осторожно спросила она и в этот момент на мгновение вдруг неуловимо стала похожа на своего отца.
– О, Карл нас остановить не сможет, даже если бы и захотел.
– Ты слишком самоуверен.
– Но он еще совсем мальчик, к тому же мой приятель. Да что я говорю. Какая разница, о чем он думает, ведь регентом буду я.
Она обошла стол и села в кресло. Сейчас между ними было какое-то пространство. Разговор приобрел официальный оттенок.
– Если бы ты не прибыл сюда в такой спешке, – сказала она, глядя на него, – ты бы смог узнать новость, которая, может быть, вообще удержала тебя от визита ко мне.
– Новость? Король умер, и этой новости для меня достаточно.
– Он оставил завещание.
– И что же это такое?
Анна бросила на него короткий взгляд и снова отвела глаза.
– Я бы предпочла, чтобы ты услышал это от кого-нибудь другого.
– Анна, что в этом завещании?
– В нем написано, что никакого регентства быть не должно, а…
– Никакого регентства?! – резко перебил ее Людовик.
– А вместо этого он назначил моему брату опекунов, – продолжила Анна.
– Но это же просто смешно! Мы, конечно, никакое завещание принимать во внимание не будем.
– Нет, – твердо сказала Анна.
Он внимательно, по-новому посмотрел на нее.
– И кого же он назвал? Я встречусь с этим человеком и все улажу. По закону регентом должен быть я.
– Это последняя воля короля, и никто не силах ее опротестовать, – уклончиво сказала Анна.
– Как это никто? Я буду протестовать, я буду воевать против этого. И можешь в моей победе не сомневаться. Так кого же он назвал?
Она по-прежнему не смотрела на него.
– Моего супруга и меня.
– Тебя? Пьера и тебя?
Она кивнула.
– Но, Анна, – теперь он уже кричал, больше в замешательстве, чем в гневе, – ты же видишь, что это против закона. Мои права закреплены законами Франции. Ты, конечно, откажешься в мою пользу?
– Это воля моего отца, и я не откажусь, даже ради тебя.
– Всю жизнь, – воскликнул Людовик, – он только тем и занимался, что грабил меня, издевался надо мной! И вот теперь, уже мертвый, он решил лишить меня моих прав!
– Не забудь, что ты говоришь о покойном, Людовик! И он был мне отцом.
– Какое это имеет значение, раз он так поступал со мной! Ну и что из того, что он сейчас мертвый и что он твой отец? Анна, над собой я больше издеваться не позволю! Этому должен быть положен конец. Я буду добиваться созыва Генеральных Штатов.
– Генеральные Штаты распущены по их собственному постановлению и не должны созываться вновь. Но даже если это случится, твои претензии там никто не поддержит. Они только подтвердят волю короля.
Людовик с силой стукнул кулаком по столу так, что лежавшие там бумаги высоко подпрыгнули.
– Я устал от этой тирании, и мои друзья тоже. Друзья меня поддержат, можешь не сомневаться.
– Я не думаю, что ты поступишь разумно, если пренебрежешь интересами своих друзей. Особенно сейчас.
– Что значит, особенно сейчас? – спросил Людовик, хотя уже догадывался, в чем дело. Было общепринятым, что новый король, вступая на престол, жалует привилегии и титулы, делает новые назначения на государственные посты.
– Я как раз занимаюсь тем, что стараюсь не забыть никого из твоих друзей. Герцогу Лотарингскому я гарантирую поддержку в Неаполе, Бурбона я делаю главным полицмейстером и лейтенант-губернатором, герцогу де Оранжу я дарую королевское прощение и возвращаю из изгнания, что, я знаю, вам всем будет приятно. Твоему кузену Дюнуа я жалую титул. Я также нашла кое-что и для остальных твоих кузенов Ангулема и Аленкона. Ну и, конечно, Людовик, я не забыла про тебя. Ты будешь губернатором Парижа и всей центральной Франции.
– Все очень понятно – взятки. Опять подкуп. Я так и слышу сейчас голос твоего отца.
– И это вместо благодарности?..
– А чему тут быть благодарным? Твой отец просто пытался купить все, что он желал. И при этом всегда оставался с барышом, получал больше, чем платил. Например, приданое Жанны, вроде бы огромное, но если учесть, что если я умру, не оставив наследников, он получит весь Орлеан, то это очень выгодно для него. Но ничего из этого не вышло. Я не прикоснулся ни к Жанне, ни к ее приданому и приложу сейчас все силы, чтобы разорвать грязные сети, наброшенные на меня этим грязным королем.
Анна резко вскочила на ноги.
– Я предупреждала тебя, чтобы ты не говорил о моем покойном отце в таком тоне! Я не потерплю этого, Людовик, и хочу, чтобы ты это понял!
Людовик удивленно посмотрел на нее, вдруг осознав, что перед ним не только та, кто оспаривает его право на регентство, но и та, кого он любит. Он наклонился через стол и, хотя она сопротивлялась, взял за руку.
– Анна, как это случилось, что мы так разговариваем друг с другом? Ведь мы наконец свободны. Мы должны радоваться, петь от счастья, а не ругаться.
– Мы ругаемся, потому что ты оскорбляешь моего отца. И вообще, мы могли бы обсудить все это спокойно.
– Да, конечно, я не должен был при тебе так говорить о нем. Это все потому, что я никак не связываю тебя с этим дьяволом во плоти.
Такой ответ вновь рассердил ее. Она вырвала руку и заговорила хрипло, намеренно стараясь причинить ему боль:
– Людовик, а тебе нравится, как люди смеются над твоей матерью и оскорбляют ее?
Людовик мгновенно залился краской.
– Нет, Анна, но… но, поверь, когда я так говорил о твоем отце, я подразумевал, что ты тоже его не уважаешь. За что тебе его уважать, тем более любить…
– А почему нет? Как ты можешь судить? Ведь ты его совсем не знаешь.
– Я не знал этого, Анна, поверь. Стало быть, я очень часто обижал тебя, и это только сейчас выяснилось. Прости меня, Анна.
Он улыбнулся ей.
– Мы никогда больше не будем ругаться.
– Никогда?
– Никогда. Ни по поводу твоего отца, ни по поводу регентства. Все очень просто. Мне с самого начала следовало не возмущаться, а понять. Когда мы поженимся, то я буду регентом Карла, а ты его опекуном. И все будут довольны, включая и нас самих.
Анна покачала головой, дивясь его оптимизму, а Людовик уже беззаботно пристроился на столе и продолжал витийствовать, небрежно похлопывая по ноге своими верховыми перчатками.
– Теперь это будет легко осуществить. Мы оба докажем, что нас вынудили вступить в брак против воли. Друзья, а также слуги подтвердят, что фактически мы никогда в браке и не были. Никогда!
– Боюсь, этого будет едва ли достаточно, – произнесла Анна, глядя в сторону.
– Если нужно, – голос Людовика осекся, – мы вправе потребовать обследования… Жанны… и тебя.
Вот он и пришел этот миг, который Анна ненавидела всей душой и мечтала, чтобы он никогда не наступил.
– Мне лично нечем будет доказать.
Людовик не понял.
– Нечем доказать?
– Да, нечем, – жестко повторила Анна.
– Но ведь можно позвать доктора, и тогда выяснится…
– И тогда выяснится, что уже семь лет я делю со своим мужем постель.
Она произнесла это очень медленно, отчетливо выделяя каждое слово. Ему сейчас должно быть больно, как и ей. С удивлением обнаружила Анна, что получает своеобразное удовольствие, причиняя этому человеку боль. Он мужчина, не так ли? Пусть страдает. Женщины почти полностью зависят от мужчин, от их милости. Долгие годы она сожалела, что не родилась мужчиной, и это ее ожесточило. Пусть страдает этот единственный мужчина, который всегда был рад, что она родилась женщиной.
Тело Людовика дернулось, как будто его ударили плетью, пальцы выпустили перчатки, серебряные пряжки мелодично звякнули на полу. Когда первая волна негодования схлынула, он вскочил на ноги и проворно вырвал ее из кресла. Крепко сжав ее плечи, он пытливо заглянул ей в глаза.
– Ты лжешь мне! Ты просто хочешь быть регентшей одна!
– Нет…
– Ты лжешь мне. Твой отец отравил тебя своей жадностью. Ты хочешь быть регентшей одна? Хорошо, будь ею! Будь императрицей всего мира, только не лги мне!
Анна пыталась освободиться из его цепких пальцев.
– Я тебя не обманываю. Об этом знают все, кроме тебя.
– Но твоя клятва!..
– Я старалась! Но не смогла… – ей наконец все-таки удалось вырваться от него. – Посмотри на меня! Внимательно посмотри! Если бы ты был моим мужем, остановили бы тебя мои жалкие слезы и истерики? Нет, конечно же не остановили бы. Тебе-то много проще хранить верность своей клятве.
