Текст книги "Золотой дикобраз"

Автор книги: Мюриел Болтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Глава 15

В Бретани после заточения Людовика и смерти отца ямочки на щеках Анны-Марии совсем куда-то пропали. Все время, сколько себя помнит, она по-детски мечтала о той поре, когда станет правительницей Бретани. Но, увидев лицо своего возлюбленного отца, тихое и безмятежное, его седые волосы, поблескивающие при свете высоких свечей, что стояли у него в ногах и голове, она упала на колени рядом с ним, и дыхание ее пресеклось сдавленным стоном. О многом, очень многом ей хотелось сказать ему. О том, что давно следовало сказать, что она беспечно откладывала на потом, но это «потом» теперь уже никогда не наступит.

После похорон, почти сразу же, на Анну-Марию подобно наводнению обрушились со всех сторон политики, солдаты, придворные, ну и, конечно, неприятности. Надо было выполнять условия мирного договора с Францией, а значит, платить контрибуцию, обменивать и выкупать пленных, заплатить жалование и расформировать бретонское войско (это тоже было одним из условий договора). Кроме того, ей предстояло разбирать личные жалобы и прошения.

Покойный герцог Франциск уделял своей дочери не меньше внимания, чем покойный король Франции своей. И хотя ей пришлось начать правление гораздо раньше и в условиях сокрушительного поражения, Анна-Мария с блеском доказала свою способность править, правда пользуясь советами благородного де Рью. У нее были все необходимые качества – ум, мужество, стойкость и (что немаловажно) юмор. Все получалось у нее очень хорошо. При дворе ее любили и уважали буквально все. Да и двор ее был более открытым и доброжелательным, чем насквозь пропитанный интригами двор французского короля.

И хотя по условиям договора Бретань становилась вассалом Франции и герцогиня Бретонская не могла выйти замуж без позволения короля, это все оставалось только на бумаге. В душе бретонцы продолжали быть независимыми и верили, что придет время и они перепишут конец этой позорной истории. Когда все неотложные дела, связанные с последствиями войны, были наконец улажены, встал вопрос замужества Анны-Марии. При этом никакого разрешения Франции никто испрашивать не собирался.

При дворе всегда существовала группа влиятельных придворных, которые были против помолвки Анны-Марии с Людовиком. И теперь даже тем, кто поддерживал эту помолвку, сказать было нечего – он был в тюрьме, к тому же женат. Однако сама Анна-Мария упорно настаивала на своей помолвке, хотя с момента его заточения не имела о нем никаких известий. Посылались многочисленные гонцы, но они возвращались с недоставленными письмами.

Она послала за Максом, печальным, угрюмым Максом, который теперь редко показывал в улыбке свои неровные зубы. Его господин в неволе, без необходимой одежды, даже без знаменитого алого костюма, разве такое можно перенести. Лицо его немного прояснилось, когда Анна-Мария вручила письмо для Людовика и тугой кошель с золотом, что должно было помочь получению письма адресатом. Он быстро собрался, одевшись так, чтобы никто не узнал, и отбыл в Бурже. С собой у него также был алый костюм, тщательно уложенный в плоскую кожаную сумку.

Пока Анна-Мария все ждала возвращения Макса, ее со всех сторон осаждали поклонники, рассчитывая сломить сопротивление. В числе претендентов на ее руку был герцог Бекингемский, обещавший поддержку в войне с Францией, инфант Испанский, герцог Итальянский, ну и много других попроще. Домогался ее и Ален д’Альбре. Она же продолжала упорствовать, утверждая, что уже помолвлена с Людовиком. Но давление все усиливалось и усиливалось, и ее стали одолевать мрачные предчувствия.

Часто бывало, когда она не в силах заснуть вскакивала с постели и подбегала к высокому сводчатому окну, напряженно вглядывалась во тьму, пытаясь разглядеть далекое окно в Бурже.

«Что там могло случиться? – в отчаянии задавала она себе один и тот же вопрос. – Почему так долго нет Макса с ответом?»

А Макс уже потратил все деньги, что были в кошеле, и украл не меньше. И все это ушло на подкуп, на взятки, чтобы передать письмо Людовику и получить ответ: Удастся ли это когда-нибудь? Сейчас в этом Макс был совсем не уверен. Подкупленный стражник заверял, что письмо незаметно просунет в небольшую зарешеченную щель в двери камеры Людовика, вместе с бумагой, пером и чернилами, чтобы тот мог написать ответ. Но шли недели, месяцы, а стражник все не приносил ответа, и Максу ни разу не удалось даже увидеть лицо Людовика в зарешеченном окне вверху башни, хотя он объезжал эту башню верхом тысячи раз. В конце концов, он решил прекратить бесплодные попытки и отправился в Амбуаз посоветоваться с Дюнуа.

Анна-Мария, конечно, не знала ничего этого, но чувствовала, что Максу не повезло.

– Это не может длиться без конца, – твердили ей советники. И когда к ним присоединил свой печальный голос де Рью, Анна-Мария поняла, что это действительно так.

– Вы должны выйти замуж, чтобы обеспечить права наследования. Вы должны выйти замуж!

– Вы должны выйти замуж, вы должны выйти замуж, – все дни подряд звучала эта однообразная мелодия. Она уклонялась от нее, пряталась, затыкала уши, не переставая надеяться, что вот-вот возвратится Людовик. Прошло уже пятнадцать месяцев с момента его заключения, и до сих пор ни единого слова. Наконец прибыл посланец от Макса. Он прояснил ситуацию и сообщил, что посылать еще письма и деньги на подкуп бесполезно. Людовика охраняют очень надежно.

Посыльный передал также письмо от Дюнуа, в котором тот призывал не отчаиваться, говорил, что он и его друзья неустанно добиваются освобождения Людовика и это скоро произойдет.

И тут объявился жених, который удовлетворил почти всех и даже в каком-то смысле (поскольку она была в отчаянии) саму Анну-Марию. Это был Максимилиан, император Священной Римской империи. Его первая жена Мария Бургундская умерла, и он был свободен для брака. Кстати, Максимилиан был отцом малолетней невесты-жены Карла. Фигура, что и говорить, значительная. И гордость бретонцев была удовлетворена, даже при том, что он был на грани разорения из-за своей непрекращающейся безнадежной борьбы за сохранение целостности империи. Анне-Марии особенно понравилось то, что для женитьбы он прибыл не лично сам, а прислал своего полномочного посла, и пройдут месяцы, а возможно и годы, прежде чем он явится, чтобы воспользоваться плодами брака, а к тому времени она что-нибудь придумает.

Поскольку Анна-Мария не могла покинуть свой трон и переехать к нему, а он не мог переехать к ней, то будет заключен «брак по доверенности», то есть пока обстоятельства не изменятся, брак будет носить чисто формальный характер. Такие браки были совсем не редки среди царственных особ в ту пору.

Из такого брака Анне-Марии было совсем нетрудно выскользнуть в случае, если Людовик окажется на свободе. Этот брак давал ей возможность отвергнуть всех остальных претендентов, он давал титул, почет и определенную помощь. И от Людовика не нужно было отказываться. В общем, идеальный брак, ничего не скажешь.

Быстро были подготовлены брачные бумаги. Церемония должна была пройти тихо, так чтобы во Франции не узнали, то есть узнали, но когда уже будет поздно. И вот в присутствии многих свидетелей Анна-Мария легла в постель, а посол императора Вольфганг фон Польхейн, весьма пожилой вельможа, гордый своей миссией, приблизился к постели, грустно обнажил свою тощую правую ногу и, держа в левой руке доверенность своего монарха, на мгновение сунул эту ногу под простыни и коснулся там ею тела Анны-Марии. Бракосочетание состоялось.

Посол был очень серьезен, а у Анны-Марии снова появились ямочки, потому что это было очень смешно.

Потребовались месяцы и месяцы, пока эта новость просочилась во Францию, и еще месяцы, пока посланцы с негодующими письмами прискакали в Бретань, а затем другие посланцы с объяснениями поскакали из Бретани во Францию. И все это время, как, впрочем, и до этого, каждое утро Людовик выползал из железной клетки и под ночь залезал обратно. И так каждый день. И ничего он не видел, кроме хлеба, воды и иногда жидкого супа. И ни единого слова, ни единого лица, никого, кроме Герена и стражников. Мир перестал существовать для Людовика. Он все худел и худел и… набирался мудрости.

* * *

Прошло почти два года с момента его заточения в Бурже, и вот однажды утром Людовик не выполз из своей клетки, а остался лежать, скорчившись в неудобной позе. Его тело безжизненно покачнулось туда-сюда, когда Герен попробовал его растолкать. Он крикнул стражников, и они вместе вытащили Людовика наружу. Его худые руки задевали за прутья клетки, а голова громко стукнулась об пол, когда они наконец выволокли его на середину камеры. Они подняли его на топчан, и Герен послал стражника за доктором. Тюремщик был уверен, что Людовик умирает, но поскольку тот был принцем крови, то следовало соблюсти формальности.

Прибыл доктор и сразу же объявил диагноз: смертельная лихорадка. Собственно, иного Герен и не ожидал. Людовику пустили кровь, пока тюремщик писал рапорт и отправлял его экстренным посыльным к Анне, которая требовала еженедельных отчетов и строго предписала: во всех исключительных случаях информировать ее немедленно.

Смертельная лихорадка! Эти слова привели Анну в смятение. Отец бы обрадовался. Герцог Орлеанский, последний в роду, умирает. И скоро Орлеан будет присоединен к короне. Но вместе с герцогом Орлеанским умрет и Людовик, которого она любила и ненавидела и без которого мир для нее станет серым и бесполезным.

И еще будет большой скандал, если он умрет. Причем со всех сторон. Жанна поднимет невероятный крик, конечно, Дюнуа и остальные. Это нагонит слишком большую волну, и Анна может с ней не справиться. Торопясь и нервничая, она послала к Людовику своего личного доктора.

В невероятном напряжении проводила она дни и ночи, все время следя за тем, чтобы Карл и вообще никто в королевстве не подозревал о болезни Людовика. Она готовилась к буре, которая начнется со смертью Людовика. Трижды в день прибывали выбившиеся из сил гонцы из Бурже с подробным описанием состояние здоровья узника.

«Больной безнадежен, – говорилось в посланиях, – фатальный исход неизбежен. Он слишком истощен и слаб, а такую лихорадку и здоровое тело вынести не в состоянии. Ему, конечно, пускают кровь, но это не поможет. Господь вскоре призовет его к себе, это вопрос нескольких дней».

Но у Господа, по-видимому, были насчет Людовика совсем другие планы. И хотя все вокруг продолжали бубнить, что он уже на том свете, сам Людовик увидел слабый свет в конце туннеля и постепенно начал выползать из мрака страшной болезни.

Когда он впервые открыл глаза после жуткого горячечного бреда, то обнаружил, что он уже в другой камере и три доктора удивленно склонились над ним. А вокруг ни Герена, ни железной клетки и – о, невероятная роскошь! – под ним матрац с простыней. Просто невероятно. Он лежал себе тихо, набираясь сил, и все думал, исчезнет ли весь этот комфорт, когда ему станет лучше. Но нет, не исчез. Главным образом потому, что слух о болезни Людовика все же распространился по двору, что привело к одной очень неприятной для Анны встрече с Дюнуа. Она наотрез отказывалась его принять, но он пришел сам, неожиданно, и, понимая, что в его распоряжении считанные минуты, выпалил:

– Если Людовик умрет в своей камере, как собака в конуре, ад наступит на земле, и в этом аду будешь ты! Если он умрет, то немедленно готовься к смерти сама. И на легкую смерть не рассчитывай. Не надейся.

Голос его сорвался, и он выбежал вон, прежде чем она успела что-то сказать в ответ.

Приехала Жанна и набросилась на Анну. Слушая ее, Анна думала о своем отце. Он все время пытался свести Людовика с Жанной, и вот она сейчас так горячо ратует за Людовика. Так почему бы ей самой не поухаживать за ним? Пусть поедет к нему. Он изголодался по человеческому общению, по женской близости и, возможно, примет ее сейчас как жену. И, значит, цель будет достигнута. То, чего так безуспешно добивался отец с помощью подсыпанного в вино порошка и запертых дверей в Линьере.

Анна сама удивилась этим своим мыслям. Боже, до чего черствой и холодной стала она. Бесчувственной. Все это пришло как-то само собой, постепенно. Да раньше ей такое и в голову не могло прийти, пока она не стала регентшей. Но правители и должны быть бессердечными. И поскольку она правит Францией и еще долго собирается этим заниматься, не лучше ли забыть о своей женственности, она здесь только мешает.

Так Жанна, удивленная и благодарная, отправилась в Бурже. Усталая, она отворила дверь, за которой находился Людовик. И хотя это был роскошный дворец по сравнению с прежней его камерой, она осматривала все вокруг с жалостью и ужасом. Людовик с трудом оперся на локоть и во все глаза глядел на нее. Все тело его затрепетало, когда впервые за целую, как ему казалось, вечность он увидел дружеское лицо.

– Жанна! – слабо воскликнул он и простер к ней руки. – Моя дорогая Жанна!

Она поспешила к его постели так быстро, как позволяла волочащаяся нога, и облилась слезами, увидев, как худ и бледен он был.

– О, Боже, как эта болезнь измотала тебя! – А затем, желая сразу развеселить его, она добавила: – Я привезла тебе кое-что из вещей, а главное – новости.

– Новости? Чудесно! Давай же, говори поскорее. А как же тебе разрешили сюда прийти? Здесь еще никто не был.

– Сестра все-таки разрешила мне. Узнав о твоей болезни, я сразу же поехала к ней.

– Жанна, как это благородно с твоей стороны. Тебе так трудно путешествовать, а ты… Ну а теперь расскажи обо всем. Я ведь не знаю ничего. Как Дюнуа? Ты видела его? И что происходит в Бретани? Ты что-нибудь слышала о герцогине? С ней все в порядке? А где сейчас Жорж? По-прежнему в Руане?

Произнеся это все, он обессиленно откинулся на подушки, а Жанна поспешно принялась рассказывать.

Нет, Дюнуа она не видела, но знает, что он чего только не предпринимает для освобождения Людовика. То же самое и Жорж. Все время он проводит между Руаном и Римом. Вполне возможно, он скоро станет кардиналом. Герцогиня Бретонская вышла замуж за Максимилиана Австрийского без разрешения Франции.

Это был сюрприз, хотя он, конечно, знал, что Анна-Мария не может вечно хранить верность их помолвке. Но только почему из всех она выбрала Максимилиана? Помочь он вряд ли сможет. Ей нужен кто-то рядом, в самой Бретани. Людовик вздохнул.

Жанна заметила, что он ничего не спрашивает о матери. Знает ли он, что она умерла?

– Твоя матушка, – осторожно начала Жанна, но он кивнул, и она поняла – знает.

– Это единственная новость, которую мне сообщили. И в каком-то смысле это даже хорошо, что она так и не узнала о моем поражении.

Жанна снова быстро затараторила, стараясь как-то развеселить его. Рассказала обо всех новостях Франции, послав тем временем за корзинами, что привезла из Линьера. Людовик пришел в восторг, увидев, что за роскошные вещи там были. Роскошные для него сейчас, а всего только несколько лет назад он принимал это даже не думая.

Она привезла ему одежду и постельное белье. Людовик с улыбкой рассматривал хорошо пошитую белую рубашку из тонкой материи и улыбнулся еще шире, заметив, как удивлена Жанна, когда он сказал, что впервые за два года видит подобные вещи.

А разглядев содержимое последнего сундука, он порывисто задышал.

– Книги! Ты думаешь, мне разрешат их оставить?

Негодование, какого еще не знала, охватило Жанну, когда она осознала, с какой жестокостью обращались с Людовиком. Лишили его самого необходимого, делали его жизнь невыносимой. Слова обвинения, осуждения теснились сейчас в ее голове, и она даже застыла на мгновение, чтобы насквозь пропитать ими Анну и ее низость.

– Конечно, они будут у тебя. И я пришлю тебе еще, когда получше узнаю твои вкусы.

Торопясь, он изложил ей свои предпочтения, а у самого сердце замирало от мысли, что за чудесное будущее его ждет. Оно будет наполнено книгами, прежде всего книгами, а также чистыми свежими простынями, рубашками и даже салфетками. И никакой железной клетки.

Тут он заметил, что она распаковывает что-то еще. Это была лютня. Он разглядел ее только, когда Жанна застенчиво протянула ее.

– Ты и об этом подумала! Как это чудесно!

Жанна вспыхнула румянцем.

– Я подумала – тебе нужен постоянный собеседник, с кем бы ты всегда смог поговорить.

Как же это ей удалось разгадать его главную нужду – еще один голос, который мог говорить с ним в долгие одинокие часы. Боже, да возможно ли это, чтобы так вот глубоко и бескорыстно думать о другом?

А она улыбаясь потянулась еще за одной маленькой корзинкой.

– Здесь для тебя еще один компаньон.

И приподняв крышку, она вытащила на свет белого пушистого котенка с красной ленточкой на шее и маленьким серебряным колокольчиком.

Людовик растроганно погладил мягкую шерсть. В ответ котенок протестующе мяукнул, но, оказавшись в руках Людовика, он устроился поудобнее и замурлыкал.

– А вот это, пожалуй, самое лучшее. Главное живой, понимаешь, живой. Я с ним смогу говорить. У него есть имя?

– Еще нет.

– Тогда я назову его Макс, – при этом котенок шевельнулся и мелодично зазвенел колокольчиком. – Макс Поклен, потому что я очень скучаю по моему Максу. Ты, конечно, ничего о нем не знаешь, но, возможно, если тебе разрешат прийти сюда еще раз, не могла бы ты узнать у Дюнуа, что с Максом.

– Макс Поклен. Хорошо, я обязательно разузнаю о нем.

Жанна пробыла в Бурже три дня. В эту пору темнело рано, и до поздней ночи у маленького камина они толковали о книгах, о прежних путешествиях Людовика и о многом другом, старательно избегая упоминать имя Анны или короля. О разводе они тоже не вспоминали.

Возвращаясь в Линьер, Жанна решила к Анне не заезжать. Боялась, что не сможет удержаться от обвинений, а это могло повредить Людовику. Кто знает, что на уме у этой злобной взбалмошной правительницы. Она вполне могла приказать отобрать у Людовика книги, снова лишить его чистых простыней и нормальной пищи.

Людовик же пребывал в настоящем раю. Три дня общения с другом, настоящим преданным другом – это все равно что набрести на оазис среди бесконечной пустыни одиночества. Сегодня на ужин был тушеный кролик и свежий теплый хлеб. В камине уютно потрескивают поленья, а он, вытянувшись на мягкой чистой постели, поглаживая урчащего котенка, запоем читает книги. Те, что не успел прочесть в детстве и юности.

Вначале он прочел почти все книги из библиотеки Жанны (в основном религиозного содержания), затем из Блуа ему доставили часть книг его отца. Он жадно набросился на них. Это были трактаты греческих и восточных философов, книги римских поэтов и историков, восточных мудрецов, французские романы и поэмы. И конечно, он читал и перечитывал Библию.

Устав от чтения, он брал в руки лютню. Людовик положил на музыку некоторые стихи своего отца и пел, не переставая удивляться иронии судьбы – отец написал их в тюрьме, а сын в другой тюрьме положил на музыку и поет.

А когда становилось совсем поздно и наступала пора отходить ко сну, не скрипела противно дверь, открываемая грязными безжалостными пальцами Герена. Потому что Герена больше не было. С начала болезни Людовик его больше не видел. У него был новый тюремщик по имени Гурне. И это было совсем другое дело. Гурне был огромен и силен, но это была сила любопытного добродушного медведя. Насколько Герен был жесток и бессердечен, настолько Гурне был добр и отзывчив. Людовик играл с ним в карты, они подолгу беседовали. Гурне был отличный слушатель и интересный рассказчик. Он выискивал и приносил Людовику все новости с воли, получал для него все письма и передачи и очень переживал, что не может позволить ему прогулки во дворе.

Все это вместе – доброта тюремщика и сносные условия существования – способствовали быстрой поправке Людовика. Книги заставили его по-новому взглянуть на прожитые годы, многое понять в себе и других, наполнили высокой мудростью. Так что в определенном смысле годы, проведенные в тюрьме, можно считать самыми осмысленными годами его жизни.

Глава 16

Шарль в своем замке в Амбуазе, примостившись в оконной нише, угрюмо созерцал парк внизу. Его тощие, совсем нецарственные телеса были облачены в нечто шелковое, переливающееся-оранжевое. В этом одеянии он выглядел еще несуразнее. А там, внизу, играла его девятилетняя жена. Она бросала своей маленькой собачке большой голубой мяч, та катила его обратно, и обе они, и девочка и собачка, были счастливы.

Тут же в комнате находилась Анна. Некоторое время она задумчиво следила за Карлом, а затем подошла к нему и, обняв за плечи, тоже поверх его головы начала смотреть на забавы Маргариты Австрийской.

– Ты, я вижу, не очень счастлив со своей маленькой женой? – ласково спросила она.

Карл ничего не ответил, только уныло покачал головой. Этот брак устроил его отец, а у него были свои представления о счастье.

– Она еще совсем ребенок, – размышляла вслух Анна, – а тебе нужна девушка твоего возраста. К тому же надо думать и о наследнике. Этот брак мне никогда не нравился.

Карл удивленно посмотрел на нее, стараясь, чтобы ее руки оставались у него на плечах. Это было так редко, когда она его ласкала, и для него была дорога каждая секунда этой ласки.

Анна улыбнулась, глядя в его удивленные глаза.

– Да, да, тебе нужна хорошенькая молодая девушка. Разве ты не хотел бы, чтобы тебя ласкала такая девушка?

Как же не хотел бы. Именно это ему было сейчас нужнее всего. Карл встрепенулся, глаза его загорелись.

– Ну произошла ошибка, так что же, ты обречен теперь вечно страдать? – продолжала Анна и отступила назад, так как он проворно соскочил с подоконника. – И не так уж все безнадежно. Она еще ребенок, и ее не короновали. Я думаю, все еще можно поправить.

– О, если бы это было возможно, Анна!

– Возможно? Надеюсь, ты никогда не сомневался в том, что почти все мои помыслы направлены к тому, чтобы ты был счастлив?

С обычной для него неловкостью Карл рассыпался в обещаниях и заверениях любви. Она приняла это с материнской улыбкой на устах.

– Между прочим, Карл, я уже не однажды размышляла об этом. Даже составила список подходящих невест. Скоро мы сможем поговорить об этом более серьезно. Ты посмотришь их портреты и сделаешь свой выбор.

– Анна, у тебя есть их портреты? Дай мне посмотреть сейчас.

Он обнял ее за плечи и увлек в направлении рабочего кабинета, где, как полагал, должны находиться миниатюры. И она позволила ему себя увести.

Пока они двигались вдоль длинных переходов, Карл весело смеялся и тараторил, чего с ним не было уже много месяцев. И Анна серьезно внимала ему, что делала тоже крайне редко.

У ее стола он не находил себе места, пока она доставала небольшую пачку миниатюр. Давая ему по одной, Анна называла имя невесты, откуда она и какое за ней приданое. Однако лицо его сделалось снова угрюмым, и он раздосадованно скользил взглядом по миниатюрам. Девушки были на редкость непривлекательны.

Когда дело дошло до последней, Карл со вздохом протянул:

– Лучше я останусь один, чем с кем-нибудь из этих.

Анна сделала вид, что удивлена, и принялась сама внимательно их разглядывать.

– Да, они, конечно, не красавицы, – проговорила она задумчиво, – но, кажется, у меня есть то, что тебе определенно подойдет. Эта девушка тебе обязательно понравится. Где же она?

И Анна начала вновь перебирать миниатюры, а глаза Карла заблестели новой надеждой.

– Ах, да, я вспомнила. Я отложила ее, потому что знала, что это невозможно.

– Кто же это, Анна? В любом случае дай я на нее посмотрю. И почему это невозможно?

Анна открыла еще один ящик и извлекла небольшой портрет. На нем была изображена молодая девушка. Она озорно улыбалась, глядя прямо в глаза Карлу. Темно-каштановые волосы обрамляли щеки из розового коралла. Ямочки на этих нежных щечках тоже были отчетливо видны. Розовые губки были сложены в очаровательную гримасу. Карлу немедленно стало ясно, что если и есть на свете девушка, созданная для того, чтобы подарить ему радость, так это именно она, что улыбается сейчас на портрете.

– Кто она, Анна? Кто эта девушка?

– Анна Бретонская, – ответила она, и глаза ее недобро заблестели.

– Анна Бретонская! – Карл испуганно вглядывался в миниатюру. – Она помолвлена с Людовиком и замужем за Максимилианом.

– Да, – произнесла Анна, протягивая руку за миниатюрой, чтобы убрать, но Карл крепко держал ее, не выпуская, – она замужем за Максимилианом. Но этот брак в принципе можно аннулировать. Что же касается Людовика, то его ей придется забыть навеки.

– Но тогда почему я не могу взять ее?

– Это вообще-то возможно, но мне казалось, что ты выберешь кого-нибудь попроще.

Она сделала попытку показать ему еще какие-то миниатюры, но он отодвинул их в сторону.

– Нет, нет. Только эта. Анна, сделай это для меня. Ты должна.

С неудовольствием она наблюдала за его горячностью.

– Карл, это будет довольно сложно… потребуются месяцы.

– Но ты ведь сможешь, Анна?

Та вздохнула.

– Ну, я попытаюсь, конечно, раз ты так настаиваешь.

Молча наблюдала она, как радостно покидал он ее кабинет, чтобы отправиться на верховую прогулку в лес. Оставшись одна, Анна глубоко погрузилась в кресло и, убрав в ящик бесполезные миниатюры, поставила перед собой портрет Анны-Марии. Внимательно изучала она милое молодое лицо и смеющиеся глаза герцогини Бретонской.

В ушах ее прозвучал голос Людовика: «Возможно, не так уж и сложно будет забыть тебя, как я прежде полагал. Есть очень славная девушка, ее зовут Анна-Мария…»

Он говорил это тогда, когда Анна-Мария была еще ребенком. Теперь она женщина. А что, Людовик ее действительно любил? Вопрос этот болью полоснул по сердцу, как будто кто-то вцепился туда острыми ногтями. «Какое мне до этого дело, кого он любил?» – невольно спрашивала она себя. Есть дело, есть! Ибо ее сжигала любовь, извращенная, уродливая любовь. И любовь эта была важнее всего в ее жизни.

Что там на сердце у Людовика – это не важно. А вот тело его никогда не познает ни Анну Бретонскую, ни любую другую женщину. Во всяком случае как жену. Об этом Анна позаботится.

Она покачала головой и громко произнесла, обращаясь к портрету:

– Людовик никогда не будет тебе принадлежать. И не надейся. Я никогда не выпущу его, чтобы он женился на тебе. А мужем твоим будет Карл!

В ответ Анна-Мария улыбалась ей своей озорной понимающей улыбкой. И внезапно придя в бешенство, Анна обрушила свой кулак на это ненавистное коралловое личико. Миниатюра треснула и рассыпалась на мелкие кусочки. Глаза разлетелись в разные стороны, а рот разломился пополам. Он был разломан, но по-прежнему улыбался.

* * *

Анне Бретонской было не до веселья, когда пришлось принимать французских послов с брачным предложением от короля. Причем предложение это было сделано высокомерно так, как обычно обращаются к вассалу. Выслушав их, Анна-Мария поднялась, дав тем самым понять, что прием закончен. Стоя, она с присущим ей жаром выложила все, что думает о Франции.

– Король Карл – несправедливый правитель. Он пытается отобрать у меня то, что я унаследовала от своих предков. Разве не он разорил мою страну, ограбил ее, разрушил наши города? Разве не он заключил предательские союзы с теми, кто поддерживал нас, с Испанией и Англией, стремясь перехитрить, правдами и неправдами поставить меня на колени? И разве не по вашему настоянию, – она повернулась к своим советникам, ошеломленным откровенностью и смелостью ее речей, – я недавно заключила брачный союз с королем Максимилианом? Вы это недавно одобрили, а теперь советуете прямо противоположное.

Анна-Мария ринулась к двери, полная достоинства и гнева. На пороге она обернулась.

– Если бы я была свободна выбирать, вы отлично знаете, кого бы я выбрала!

И она гордо покинула зал, оставив свой совет и французских послов стоять в неловкой тишине.

Но этим, конечно, дело не закончилось. Вскоре пришло послание от Папы. Оно было кратким. Папа аннулировал брак Анны-Марии и Максимилиана. Теперь девушка опять была свободна. Ей следовало быть благодарной, что ее не наказали за непослушание, а вместо этого Его Величество предлагает ей руку и сердце. Советникам Анны-Марии были хорошо видны все преимущества этого брака, и они не сомневались, что со временем Ее Высочество найдет возможным хотя бы прочесть брачный контракт и внести в него поправки. В общем, первые шаги к этому браку были уже сделаны.

Советники не уставали убеждать Анну-Марию принять предложение французского короля, но она с упорством, удивляющим их всех, отказывалась обсуждать эту проблему. Она продолжала хранить верность Людовику, хотя надежды почти никакой не осталось.

– Нет, – повторяла она снова и снова, – нет, нет и нет! Я не сделаю этого! И слышать об этом больше не хочу!

Де Рью (а он знал ее лучше всех и любил больше всех) тоже пытался убедить ее, что брак с королем Франции – это единственный выход.

– Дитя мое, ты же знаешь, что всего несколько лет назад полным провалом закончился мятеж против Франции. Ты же не хочешь, чтобы все это снова повторилось?

Анна-Мария посмотрела на него со слезами на глазах, что редко с ней случалось.

Де Рью улыбнулся.

– Анна-Мария, я советую тебе только то, что сделал бы твой отец, будь он жив.

– Я знаю… и ценю ваши советы.

– Дитя мое, мы все равно вассалы Франции, называй себя хоть тысячу раз независимыми.

Она протестующе подняла на него глаза, но он продолжил:

– Но это еще ничего. Мы не настоящие вассалы. Вот если ты вынудишь их вторгнуться к нам еще раз, а предлог у них есть – мы ослушались их, нарушив условия мирного договора, когда ты вступила в брак с Максимилианом. Но они вторгаются сейчас к нам мирно, с предложением о браке. И, дорогая моя, во имя нашей Бретани и всех, кто ее населяет, у тебя нет иного выхода, как принять это предложение.

Она молча выслушала эти слова и немногословно отказалась выйти замуж за Карла. Людовика не могут заточить в тюрьму пожизненно. Скоро все может измениться. Надо подождать.

Карла этот отказ больно задел. А Анна воспользовалась этим, чтобы еще больше восстановить его против Людовика.

– Людовик должен сидеть до скончания века. В этом твое спасение. Каждую минуту своей свободы он использует против тебя.

Глаза Карла затуманились грезами о прекрасной Бретонке.

– Но она забудет его, должна забыть!

– Возможно, когда мы пошлем туда армию, она изменит свое решение, – Анна вопросительно посмотрела, ожидая его реакции.

– Да, да, давай пошлем туда армию. Ты сделаешь это, Анна?

– Нельзя позволять Бретани думать, что она может не считаться с нами, – задумчиво произнесла Анна.

* * *

Узнав о намерении короля жениться на Анне-Марии, Дюнуа попросил аудиенции и был не очень удивлен, увидев рядом с братом его сестру Анну.

Он смело ринулся в атаку.