Текст книги "Сказки Франции"

Автор книги: Морис Дрюон

Соавторы: авторов Коллектив,Жорж Санд,Шарль Перро,Марсель Эме,Жанна-Мари Лепренс де Бомон,Пьер Грипари
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Вы приводите меня, сударыня, в отчаяние, – воскликнул герцог, почувствовавший вдруг какое-то особенное не то волнение, не то влечение к этой таинственной незнакомке – Почему такое жестокое молчание?

– Потому, Ваша Светлость, что я вас узнала, – отвечала взволнованным голосом незнакомка, – Ваш проникающий в душу голос, ваша манера выражаться подсказали мне, кто вы. Пустите меня.

– Нет, – воскликнул герцог, – вы меня узнали и вам принадлежит мое сердце. Сбросьте эту маску, войдем в зал, и там я представлю вас как женщину, которой я имел счастье понравиться. Скажите одно слово, и мои подданные будут у ваших ног.

– Ваша Светлость, позвольте мне отклонить столь лестное предложение. Как женщина, все свое счастье я полагаю в любви: я не хочу обладать сердцем, которое уже любило.

– Я еще никого не любил, – с живостью воскликнул герцог, – В моем браке заключалась тайна, которую я могу открыть только моей жене. Но я клянусь вам, что я никому не отдавал своего сердца! Я люблю впервые.

– Дайте мне вашу руку, – возразила цыганка, – и подойдем к этой лампе, я посмотрю, правду ли вы говорите.

Душка с живостью протянул руку, незнакомка рассмотрела все линии и вздохнула.

– Вы правы, – сказала она, – вы никого не любили, но до меня вас любила другая женщина. Смерть не разрывает уз любви. Герцогиня любит вас, и вы ей принадлежите. А владеть сердцем, которым вы не можете располагать, было бы с моей стороны преступлением. Прощайте.

– Вы сами не знаете, как вы меня заставляете страдать. Вы вынуждаете открыть вам то, что я думал схоронить в вечном молчании, – воскликнул Душка. – Герцогиня никогда меня не любила, ею руководило одно честолюбие.

– Это неверно, – возразила маска, – герцогиня вас любила.

– Нет, во всем этом деле скрывалась гнусная интрига.

– Довольно! – воскликнула маска, руки которой дрожали, а пальцы судорожно сжимались. – Имейте уважение к мертвым, не клевещите на них.

– Я вас уверяю, никто еще не сомневался в моих словах: ггр цогиня меня никогда не любила, это была гадкая женщина.

– Вот как!

– Завистливая, вспыльчивая, ревнивая…

– Если она ревновала, значит, она вас любила, – перебила маска, – подыщите другую причину, более правдоподобную. Mr оскорбляйте преданного вам сердца.

– Могу вас уверить, что герцогиня так мало любила меня, что даже в день нашей свадьбы осмелилась сказать мне, что им шла за меня по расчету.

– Ты лжешь! – вскричала маска. Бац! Бац! Две пощечины ослепили герцога, и незнакомка бросилась бежать.

Взбешенный герцог отступил на два шага и схватился за по яс, ища шпаги. Но на бал отправляются в ином костюме, чем на войну: вместо оружия он нащупал только бант из лент. Он бросился за своим врагом, но куда же она исчезла? В лабиринте ал лей Душка двадцать раз запутывался, он встречал одни только веселые пары, не обращавшие на него никакого внимания. Усталый, смущенный, отчаявшийся вернулся он в зал. Наверное, туда скрылась незнакомка, но как ее найти?

Блестящая идея озарила герцога. Если все снимут маски, он наверное узнает цыганку, смущенную его присутствием: волнение выдаст ее. Душка тотчас же вскочил на кресло и крикнул на весь зал:

– Господа, близко утро, веселье замирает. Оживим праздник новой выдумкой. Долой инкогнито! Я подаю пример, кто меня любит, следует мне!

Он снял свое домино, сбросил маску и предстал в богатом изящном испанском костюме.

Раздался общий крик. Все взоры обратились сначала на герцога, а затем на черное домино с розовыми лентами, исчезнув шее с поспешностью, не оставлявшею сомнения в его скромности. Все сняли маски, дамы окружили герцога, и было замечено, что он обнаружил особенное пристрастие к цыганкам. Молодые или старые, он заговаривал с каждой, брал их руки и тщательно всматривался в лица, так что другие дамы чуть не умирали от зависти. Затем он подал сигнал оркестру, танцы возобновились и герцог удалился.

Он обошел все аллеи, точно надеялся встретить свою оскорбительницу. Что его побуждало? Конечно, мщение. Кровь кипела в его жилах, он брел наугад, неожиданно останавливался. Он вглядывался, прислушивался, выжидал. При малейшем просвете в листве он бросался как сумасшедший, смеясь и плача в одно и то же время, совершенно потеряв голову. На повороте одной аллеи он встретил Рашенбурга.

– Ваша Светлость, – прошептал верный слуга с растерянным лицом и дрожащими руками, – вы изволили видеть его?

– Кого это?

– Привидение.

– Какое привидение?

– Привидение в домино, с огненными глазами, оно поставило меня на колени и дало мне две оплеухи.

– Это она! – воскликнул герцог, – Это она! Зачем ты дал ей уйти?

– Ваша Светлость, у меня не было моей алебарды, но если я ее еще раз встречу, мертвую или живую, я ее убью.

– Боже тебя сохрани! Если она когда-нибудь вернется, не испугай ее, следуй за ней, проследи, где она скрывается. Но где она? Куда она пошла? Веди меня, если я ее найду, твоя карьера обеспечена.

– Ваша Светлость, если привидение где-нибудь находится, то, значит, наверху. Я видел его так, как вижу теперь вас, оно рассеялось в тумане. Но прежде чем исчезнуть, оно поручило мне передать вам два слова. Слова эти так ужасны, что я не смею их повторить.

– Говори, я приказываю.

– Привидение сказало мне: передай герцогу – если он женится, то он погибнет. Возлюбленная вернется.

– На, возьми мой кошелек. Отныне ты будешь состоять при моей особе в качестве камердинера. Я рассчитываю на твою скромность. Эта тайна должна навсегда остаться между нами.

– Это уже вторая тайна! – пробормотал Рашенбург и удалился с видом человека, не поддающегося ни страху, ни угрозе, ни блеску богатства.

На следующий день в газете, в неофициальном отделе, появились следующие строки, настоящее письмо без адреса: «Распространился слух, будто герцог намерен вторично жениться. Герцог знает, чем он обязан своему народу, и посвятит себя всецело счастью своих подданных. Но жители Сорных Трав обладают достаточной деликатностью, чтобы не принять во внимание слишком свежую утрату. Герцог поглощен печалью по любимой супруге. Только время может дать ему утешение, которого он в настоящее время лишен».

Эта заметка взволновала двор и город. Молодые девушки нашли, что герцог чересчур строг к себе. Не одна мать пожала плечами, заявляя, что у него буржуазные воззрения. Вечером во всех супружеских четах произошли размолвки. Не было сколько-ни будь порядочной женщины, которая бы не приставала к своему мужу, заставляя его сознаться, что во всей стране только один верный муж: герцог Душка.

VII. Две консультации

После таких треволнений герцогом овладела лютая скука. Всегда витавший около него образ цыганки не давал ему ни отдыха, ни покоя. Незнакомка преследовали его даже во сне, и, когда сбрасывала с себя маску, герцогу грезилось бледное и печальное лицо Паццы.

Доктор Видувильст был единственным человеком, с которым герцог Душка мог быть вполне откровенным. Но этот человек встретил его позднее раскаяние громким смехом:

– Это просто привычка! – говорил он. – Старайтесь не думать, развлекайтесь, и все пройдет..

Чтобы доставить герцогу новые впечатления, доктор окружил его всевозможными удовольствиями, отстранил его от всяких государственных забот и взял все бремя управления страной на свои плечи.

И вот народ Сорных Трав начал жаловаться на увеличение податей, на всевозможные стеснения. Все вспоминали о покойном герцоге Чудном и сожалели о добром старом времени.

Принц Душка ни о чем не знал. Запершись в своем дворце, погруженный в мечты о незнакомке, он проводил время в обществе пажа, недавно приставленного к нему доктором Видувильстом, по рекомендации Рашенбурга. Проказник, болтун, сплетник и к тому же хороший музыкант, Тонто (так звали пажа) забавлял герцога своей находчивостью, не менее нравился он доктору, хотя и другими своими качествами. Преданный своему покровителю, внимательный паж в душевной простоте передавал ему все, что говорил герцог. Правда, ремесло это было очень неблагодарное: Душка постоянно мечтал и почти ничего не говорил.

Обладать властью очень заманчиво. Видувильст как будто родился для роли великого визиря, и чем большими полномочиями пользовался, тем больших жаждал. Он уже начинал подумывать о том, как бы овладеть престолом, – но это еще не казалось ему слишком трудным. Легче было удалить герцога в чужие края под предлогом болезни и затем затянуть его возвращение, а во время отсутствия править государством совершенно бесконтрольно.

Душка был молод и еще не разочаровался в жизни. И вот в один прекрасный вечер в замок прибыли на консультацию три представителя медицинского факультета: длинный Тристан, толстый Жокондус и маленький Гильерэ.

После того как герцог был опрошен, выстукан и выслушан, Тристан потребовал слова и грубым голосом сказал:

– Ваша Светлость должны поселиться в деревне и жить, ничего не делая. Болезнь ваша – малокровие. Поезжайте на Чистые воды, иначе вы погибли.

– Ваша Светлость, – сказал Жокундус, – я согласен с мнением коллеги. Ваша болезнь – полнокровие, поезжайте на Чистые воды, иначе вы погибли.

– Ваша Светлость, – сказал Гильерэ, – я преклоняюсь пред мнением моих учителей. Ваша болезнь – нервное расстройство, поезжайте на Чистые воды, иначе вы пропали.

По уходе врачей Видувильст пробежал глазами протокол и, поразмыслив, посмотрел на Душку. Герцог, поужинавший в этот вечер лучше обыкновенного, имел угрюмый вид и даже не расслышал речей докторов.

– Ваша Светлость, – обратился он к нему, – согласно совету врачей, вам необходимо ехать на Чистые воды и отказаться от всех забот управления.

– Хорошо, составь проект декрета, я подпишу.

– Проект готов, Ваша Светлость.

Душка взял перо и, не читая, подписал поданную ему Видувильстом бумагу, но потом, повинуясь какому-то невольному капризу, прочитал ее.

– Как! никаких объяснений, ни слова о моем особенном к тебе благоволении! Доктор, ты слишком скромен, завтра этот декрет появится в печати с объяснением, написанным рукой твоего повелителя. А пока прощай.

Доктор вышел. Он был более обыкновенного дерзок и надменен. Герцог погрузился в свои мечтания и подумал, что, несмотря на все, он далеко не несчастнейший из смертных, ибо небо наградило его другом.

Вдруг в спальне без доклада появился удивительно странный маленький доктор, которого еще никогда не видали во дворце, в напудренном парике и с длинной белой бородой, тогда как глаза его были так живы и молоды, точно они появились на свет через шестьдесят лет после туловища.

– Где эти неучи, эти педанты, эти невежды, которые не мог ли подождать меня? А, – обратился он к герцогу – это вы больны? Покажите-ка язык скорей, я спешу.

– Кто вы такой? – спросил Душка.

– Я доктор Истина, лучший доктор в мире, вы скоро в этом убедитесь, несмотря на мою скромность. Спросите Видувильста, моего ученика, который выписал меня из страны снов; я излечиваю все, даже такие болезни, которых нет. Высуньте язык. Малокровие – осел! Полнокровие – ослина! Нервное расстройство– ослятина! Пить воды Чистых прудов – собрание ослов! Знаете ли вы свою болезнь? Это скорбь и даже того хуже.

– Вы находите? – вскричал Душка в ужасе.

– Да, мой сын. Но я вас вылечу; завтра к полудню вы будете здоровы. Это что за портфель? Подпишите-ка мне эти три бумаги.

– Но ведь это бланки приказов. Что вы с ними хотите делать?

– Это будут мои рецепты. Первый рецепт: Si vis pacem, para pacem[2]2
  Если хочешь мира, готовься к войне.


[Закрыть], —я распускаю шесть полков. Второй рецепт: один пятак в кармане вассала стоит рубля в кармане сюзерена, – я сокращаю сборы на одну четверть. Третий мой рецепт: свобода и солнце составляют счастье и радость бедняка. Я прикажу отворить тюрьмы и выпустить на свободу заключенных. Вы смеетесь, мой сын, это хороший знак!

– Да, я смеюсь, представляя фигуру Видувильста, когда он прочтет эти приказы завтра в Официальной газете, – отвечал Душка. – Но довольно глупостей, шутовской доктор. Отдайте мне мои бумаги, и кончим этот фарс.

– А это что такое? – вскричал маленький человечек, вынимая декрет об учреждении регентства. – Милосердное небо, да это отречение! Как! наследие отцов ты бросил под ноги какому-то проходимцу! Нет, это невозможно! я этого не хочу! слышишь ли, я!

– Как смеешь ты, дерзкий, говорить мне ты, вон, негодяй, не то я вышвырну тебя в окно!

– Меня? Нет, этого не будет, пока я не уничтожу документ, свидетельствующий о твоей глупости.

Герцог схватил дерзкого и крикнул стражу. Между тем незнакомец всячески старался высвободиться из рук герцога. Ударом ноги он повалил на землю лампу, но герцог не убоялся темноты и по-прежнему крепко держал незнакомца. Слова, просьбы – все было тщетно. Вдруг – бац! бац! – и дождь пощечин посыпался на герцога. Пораженный неожиданностью, он выпустил свою жертву и в ярости стал звать на помощь.

Наконец дверь открылась. Вошел Рашенбург.

– Где он, этот дьявольский доктор? – спросил Душка с пеной у рта.

– Его превосходительство, господин Видувильст изволил час тому назад отбыть из замка.

– Кто тебе говорит о Видувильете! Я тебе говорю, что здесь только что был неизвестный старикашка.

– Ваша Светлость никогда не ошибается. Если тут был человек, значит, он тут и находится, если только не улетел или не привиделся Вашей Светлости.

– Дурак! Разве я похож на грезящего? Разве я сам опрокинул лампу? Разве я сам разорвал эти бумаги?

– Я не смею опровергать Вашу Светлость. Но весь этот год у нас свирепствует эпидемия странных снов. Не далее как несколько минут тому назад, я задремал, и мне пригрезилось, что невидимая рука дала мне две оплеухи.

– Две оплеухи! – вскричал герцог, – Это привидение! Я не узнал его, хотя это был тот же голос и те же движения. Мой друг, ни слова об этом. Возьми мой кошелек и храни тайну.

– Это уже третья тайна, – пробормотал верный слуга и стал раздевать герцога с таким усердием и такою ловкостью, что заставил его рассмеяться.

Столько волнений, одно за другим, лишили Душку сна. Немудрено, что он задремал только на заре. Около полудня герцог проснулся от страшного гула: звонили в колокола, стреляли из пушек, гремела музыка. Герцог позвонил, вошел Рашенбург с букетом цветов.

– Дозвольте, Ваша Светлость, – сказал он, – мне первому выразить общую радость. Сборы уменьшены! Тюрьмы открыты! Армия сокращена! Ваш народ опьянел от любви и признательности! Выйдите к нему на балкон, Ваша Светлость, и покажитесь благословляющей вас толпе.

Рашенбург не мог дальше продолжать, слезы заставили его умолкнуть. Он хотел отереть себе лицо, но в волнении вместо платка вытащил из кармана газету и начал целовать ее как сумасшедший.

Герцог взял у него газету и, пока его одевали, тщетно старался привести в порядок свои мысли. Каким образом эти сумасбродные приказы объявлены? Кто их доставил в газету? Почему не появляется Видувильст? Он хотел сообразить, справиться, расспросить, но в это время под окнами дворца раздались шумные возгласы.

Едва герцог показался на балконе, раздались крики восторга, заставившие невольно забиться и его сердце, он зарыдал, сам не зная почему, в эту минуту пробил полдень, привидение сказало правду: герцог выздоровел.

Вдруг в комнату вошел юный паж Тонто и вручил герцогу запечатанный пакет. Генерал Байонет извещал герцога, что шесть распущенных полков под предводительством Видувильста возмутились. Байонет умолял герцога прибыть к войскам и принять над ними командование.

Увлекаемый Тонто и Рашенбургом, герцог тайно покинул за мок и отправился к армии.

VIII. Сильные недуги лечатся сильными средствами

Войска встретили герцога холодно. Грустный, задумчивый вошел он в ставку генерала и с тяжелым вздохом опустился в кресло.

– Ваша Светлость, – сказал Байонет, – войска ропщут и колеблются, необходимо их воодушевить, иначе вы погибли. Неприятель перед нами. Попробуем атаковать его. Велите трубить сигнал, мы последуем за вами.

– Хорошо, – сказал герцог. – Прикажите садиться на коней. Через минуту я буду с вами.

Оставшись наедине с Рашенбургом и Тонто, герцог произнес тоном отчаяния:

– Мои добрые друзья, бросьте господина, который ничего не может сделать для вас. Я не стану защищать перед неприятелем свою несчастную жизнь. Обманутый в любви, убитый изменой, я сознаю в своем несчастии десницу Господню, которая меня постигла. Это кара за мои преступления: я убил герцогиню из подлой мести. Настало время искупить мою ошибку – я готов.

– Ваша Светлость, – отвечал Тонто, – прогоните эти грустные мысли. Если бы герцогиня была здесь, она приказала бы вам защищаться. Вы можете мне поверить, – прибавил он, щипля свои только что пробивающиеся усики, – Я знаю женщин. Даже мертвые они отомстили бы за себя. Притом же вы не убивали герцогини, может быть, она вовсе не так мертва, как вы думаете.

– Дитя, что ты говоришь? – воскликнул герцог. – Ты потерял голову.

– Я хочу сказать, если есть женщины, готовые умереть, чтобы взбесить своих мужей, почему не может быть таких, которые воскресают, чтобы взбесить их еще более? Забудьте о мертвых, думайте о живых, которые любят вас. Вы – герцог, сражайтесь же, как герцог, и если нужно умереть – умрите герцогом.

– Ваша Светлость, – объявил Байонет, входя с саблей в руке, – время не терпит.

– Генерал, прикажите трубить «седлай»! – крикнул Тонто. – Мы сейчас идем.

Герцог Душка дал выйти генералу и сказал, взглянув на Тонто:

– Нет, я не могу. Я не знаю, что со мною делается, я в ужасе от самого себя! Я не боюсь смерти, я сам убью себя, и тем не менее мне страшно, я не могу сражаться.

– Ваша Светлость, – уговаривал Тонто, – призовите все свое мужество. На лошадей, это необходимо. Боже великий, – воскликнул он, ломая руки, – герцог меня слушает, мы пропали!.. Идем, – объявил он решительно, схватывая герцога за плащ. – Вставайте! На коня, несчастный! Душка, спасай свое государство, спасай всех, кто любит тебя! Подлец! Посмотри на меня: я ребенок и иду умирать за себя. Не позорь себя, иди сражаться. Если ты не встанешь, я, твой слуга, прибью тебя. Слышишь ли?

– Бац! Бац! – и две пощечины, которыми паж наградил Душку, огласили воздух.

– Смерть и проклятие! – вскричал герцог, обнажая шпагу. – Раньше, чем умереть, я убью этого негодяя!

Но негодяя уже не было в палатке. Одним прыжком он очутился на лошади и несся с обнаженной шпагой на неприятеля, крича:

– Герцог, друзья мои, герцог! Вперед, вперед!

Обезумевший от гнева Душка несся за пажем, не думая ни о смерти, ни об опасности. Байонет мчался за своим повелителем, войска следовали за генералом.

Более блестящей кавалерийской атаки не бывало в истории.

Застигнутый врасплох неприятель едва успел построиться в боевой порядок. Один лишь Видувильст узнал герцога и тотчас с поднятой саблей устремился на него. Герцог погиб бы, если б Тонто не успел осадить свою лошадь и принял на себя удар Видувильста, верный паж испустил громкий крик и упал с лошади. Но смерть его была отомщена: герцог всадил по рукоятку шпагу в горло изменника. Войска, одушевленные геройством своего предводителя, рассеяли неприятеля.

Герцог вошел в палатку, чтобы отдохнуть немного: увидя Ра– шенбурга, он вспомнил о Тонто.

– Что паж? – спросил он, – умер?

– Он жив, но безнадежен. Я велел перенести его поблизости, к его тетке, маркизе де Касторо, для него было бы великое сча стье увидеть перед смертью Вашу Светлость.

– Хорошо, – сказал Душка, – проводи меня к нему.

При входе в замок герцога встретила маркиза и проводила в комнату, где лежал больной.

– Вот странность, – воскликнул Душка, – мне еще не приходилось видеть подобной раны! У пажа всего один ус! Что за чудо! с одной стороны это как будто Тонто, мой негодный паж, с другой – это… это… Да, я не ошибаюсь, это ты, мой добрый ангел, мой спаситель, это ты, моя бедная Пацца!

С этими словами герцог опустился на колени и схватил протянутую руку.

– Ваша Светлость, – сказала Пацца, – дни мои сочтены, но прежде чем умереть, я хотела бы, чтобы вы простили мне те две пощечины…

– Нет, Пацца, ты не умрешь, – вскричал герцог, заливаясь слезами, – я прощаю тебе.

– Увы, это еще не все…

– Как не все? Еще что?

– Ваша Светлость, маленький доктор, который…

– Как, это ты его послала?

– Увы, это была я сама…

– Довольно, довольно, я прощаю.

– Увы, и это еще не все: цыганка, которая осмелилась…

– Опять была ты, Пацца? О, эти-то я тебе прощаю. Их я вполне заслужил. Сомневаться в тебе, самой истине! Помнишь ли клятву, которую я тебе дал в день нашей свадьбы? Злая, ты сдержала свое обещание, теперь время исполнить мое. Выздоравливай, Пацца, скорей спеши возвратиться в тот замок, откуда счастье исчезло вместе с тобой.

– У меня еще одна просьба к Вашей Светлости, – продолжала Пацца, – Рашенбург был сегодня утром свидетелем сцены, которая заставляет меня краснеть и которой не должен знать свет. Будьте милостивы к этому верному слуге.

– Рашенбург, – сказал король, – возьми этот кошелек и ради целости твоей головы храни эту тайну.

Рашенбург преклонил колени у кровати своей повелительницы и произнес вполголоса, целуя ее руку:

– Ваша Светлость, это четвертая тайна и четвертый… Да благословит Бог руку, которая меня награждает!

Немного спустя после этой трогательной сцены Пацца заснула.

– Тетушка, – спросил герцог маркизу де Касторо, – как вы думаете, выздоровеет она?

– О, – отвечала старушка, – счастье даже у гробового входа может вернуть к жизни самую больную женщину. Поцелуйте-ка лучше герцогиню, мой добрый племянничек, ваш поцелуй принесет ей больше пользы, чем все ваши лекарства.

IX. Жена должна беспрекословно повиноваться мужу

Маркиза была права (женщины всегда бывают правы… в шестьдесят и более лет). Пятнадцать дней счастья быстро поставили Паццу на ноги, и она могла участвовать в триумфальном въезде своего мужа в столицу.

Более часу понадобилось, чтобы добраться до замка. Ратуша построила три арки. Первая арка была убрана зеленью и цветами. Она носила следующую надпись: «Нежнейшему и вернейшему из мужей». Вторая арка, более солидной постройки, была убрана коврами и имела наверху статую правосудия, немного косившую под своей повязкой. На этой арке было написано: «Мудрейшему и справедливейшему». Наконец третья арка была построена из пушек. На ней было написано: «Искуснейшему и храбрейшему».

После парадного обеда и шестидесяти застольных речей Душка провел герцогиню на этот раз не в башню, а в брачный покой.

– Пацца, – сказал он ей, – всем, что я знаю, я обязан тебе. Когда тебя нет около меня, я делаю только глупости. Отныне я отдаю в твои руки мою власть и становлюсь исполнителем всех твоих велений.

– Мой друг, – возразила Пацца – не говори этого.

– Я знаю, что говорю, – перебил ее герцог, – я здесь хозяин, я так хочу и так приказываю.

– Ваша Светлость, – отвечала Пацца, – я ваша жена и служанка, мой долг беспрекословно повиноваться вам.

Они, гласит далее хроника, жили долго, были вполне счастливы и довольны. Они любили друг друга. Господь благословил их потомством. В этом и заключается мораль лучших сказок и историй.