Текст книги "Сказки Франции"

Автор книги: Морис Дрюон

Соавторы: авторов Коллектив,Жорж Санд,Шарль Перро,Марсель Эме,Жанна-Мари Лепренс де Бомон,Пьер Грипари
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава 17,
в которой Тисту отважно признается в своих деяниях

От тишины иногда тоже можно проснуться. Во всяком случае, в то утро Тисту вскочил с постели именно потому, что безмолвствовал обычно столь звучный заводской гудок. Он подбежал к окну.

Прицелесский завод остановился: девять труб больше не дымили.

Тисту выбежал в сад. Прислонившись к своей тачке, Светоус читал газету, что случалось с ним достаточно редко.

– А! Пришел! Славненько же ты поработал. Я и не ожидал, что в один прекрасный день ты добьешься таких прекрасных результатов!

Светоус ликовал и весь светился счастьем. Он поцеловал Тисту, то есть окунул его лицо в свои усы.

А потом с легкой грустью человека, который свое отработал, добавил:

– Мне больше нечему тебя учить. Теперь ты все знаешь не хуже меня и к тому же схватываешь все новое на лету.

Похвала такого учителя, как Светоус, была ему точно маслом по сердцу.

Недалеко от конюшни Тисту встретил Гимнастика.

– Ну все идет как нельзя лучше, – шепнул Тисту в его мягкое бежевое ухо. – Я с помощью цветов остановил войну.

Пони не выразил особого удивления.

– Кстати, – заметил он, – я бы с большим удовольствием поел клевера. На завтрак я предпочитаю именно клевер, а его на лугу попадается все меньше и меньше. При случае постарайся не забыть об этом.

Слова Гимнастика повергли Тисту в крайнее изумление. Причем удивился он вовсе не тому, что пони говорил, – это Тисту заметил еще давно, – а тому, что пони знал про его зеленые пальчики.

«Хорошо еще, что Гимнастик ни с кем не разговаривает, кроме меня», – мысленно сказал он себе.

В задумчивости Тисту направился к дому. Да, этот пони действительно знал очень много разных вещей.

В Сияющем доме что-то явно изменилось. Прежде всего, не так ярко, как обычно, блестели стекла. Амелия не распевала на кухне перед плитами свою любимую песенку: «Ах Нинон, ты Нинон, что ж ты делаешь с собой…» И слуга Каролюс тоже не занимался своей лестницей, не начищал до блеска ее перила.

Госпожа Мать вышла из своей спальни в восемь часов, как в те дни, когда она отправлялась в какую-нибудь поездку. Она пила свой кофе с молоком в столовой, точнее, чашка с кофе стояла перед ней, а она к ней даже не прикасалась. На Тисту, появившегося в комнате, она даже не обратила внимания.

Господин Отец не пошел на завод. Он находился в большой гостиной вместе с господином Дырнадисом, и оба они ходили большими шагами туда-сюда, но не рядом, а порознь, из-за чего они то вдруг сталкивались друг с другом, то разворачивались друг к другу спиной. Разговор их был шумным, как гроза.

– Разорение! Позор! Закрытие завода! Безработица! – кричал господин Отец.

– А господин Дырнадис вторил ему, словно громовое эхо в облаках:

– Заговор… Саботаж… Покушение пацифистов…

– Ах, мои пушки, мои прекрасные пушки, – продолжал господин Отец.

Тисту, стоя на пороге приоткрытой двери, не смел их прерывать.

«Вот они какие, эти взрослые, – удивлялся Тисту. – Господин Дырнадис утверждал, что войны не хочет никто, что это неизбежное зло и что с этим ничего нельзя поделать. И вот мне удалось предотвратить войну; они все должны были бы радоваться, а они, наоборот, сердятся».

Господин Отец, стукнувшись на ходу о плечо господина Дырнадиса, закричал, вне себя от ярости:

– Ух, попался бы мне в руки тот негодяй, который насадил цветов в мои пушки!

– Ух, попался бы он и мне тоже! – вторил ему господин Дырнадис.

– А может быть, никто и не виноват в этом… Может быть, повлияли какие-то высшие силы…

– Нужно провести расследование… Это наверняка государственная измена…

Тисту, как вы уже знаете, был мальчиком храбрым. Он открыл дверь, дошел до ковра с орнаментом в виде цветных гирлянд и остановился под большой хрустальной люстрой, как раз напротив портрета господина Деда. Потом набрал в грудь побольше воздуха.

– Это я вырастил в пушках цветы, – произнес он.

И тут же закрыл глаза, приготовившись к пощечине. Но через некоторое время, не дождавшись ее, открыл глаза.

Господин Отец остановился в одном углу гостиной, а господин Дырнадис – в другом. Они смотрели вроде бы прямо на Тисту, но, казалось, не видели его. Можно было подумать, что они ничего не видят и ничего не понимают.

«Они не верят мне», – решил Тисту и, чтобы убедить их, стал перечислять таким тоном, словно разгадывал шараду, все свои подвиги.

– Это я посадил вьюнки в квартале трущоб! Цветы в тюрьме вырастил тоже я! И покрывало из барвинков для больной девочки сделал я! И баобаб в клетке у льва вырос благодаря мне!

Господин Отец и господин Дырнадис продолжали стоять неподвижно, словно статуи. Слова Тисту явно не доходили до их сознания. На лицах у них было такое выражение, будто они собираются сказать: «Перестань болтать всякие глупости и оставь взрослых в покое».

«Они думают, что я хвастаюсь, – мысленно сказал себе Тисту. – Надо показать им, что все это правда».

Он приблизился к портрету господина Деда. Потом приложил пальцы к пушке, служившей опорой для локтя почтенного основателя прицелесского оружейного завода, и подержал их там несколько секунд.

Холст слегка вздрогнул, и все увидели, как из жерла пушки появился крошечный стебелек ландыша, который выбросил сначала один листок, потом – другой и наконец – белые колокольчики.

– Ну видите? – сказал Тисту. – Просто у меня зеленые пальчики.

Он ожидал, что господин Дырнадис побагровеет, а господин Отец побелеет. Но получилось все наоборот.

Господин Отец густо покраснел и рухнул в кресло, а господин Дырнадис, сделавшись бледным, как разрезанная картофелина, свалился прямо на ковер.

Глядя на того и другого, Тисту вынужден был признать, что выращивание цветов в пушках вносит сильное расстройство в жизнь взрослых.

И он вышел из гостиной, так и не получив пощечины, что подтверждает правило – смелые поступки всегда вознаграждаются.

Глава 18,
в которой кое-кто из взрослых в конце концов отказывается от раз и навсегда усвоенных истин

Как вы уже знаете из нашего рассказа, господин Отец был человеком быстрых решений. Однако ему понадобилась целая неделя, чтобы осмыслить случившееся и найти выход из положения.

Созвав лучших инженеров завода, он несколько раз устраивал совещания с участием господина Дырнадиса. Или же запирался один в своем кабинете и, обхватив голову руками, проводил там долгие часы. Делал какие-то записи, потом рвал их.

В общем и целом ситуация сводилась к следующему: у Тисту зеленые пальчики, он пускал в ход свои зеленые пальчики и, пуская свои зеленые пальчики в ход, остановил прицелесский завод.

Ведь вполне естественно, что после всего случившегося военные министры и главнокомандующие, которые обычно отоваривались в Прицелесе, сразу же аннулировали все свои заказы и клиентов у завода не стало.

– Это же не завод, а просто какая-то цветочная лавка! – говорили они.

Некоторым людям, не страдающим избытком воображения, пришла в голову такая мысль: Тисту за то, что он нарушает порядок, нужно посадить в тюрьму, в прессе сообщить, что нарушитель спокойствия обезврежен, покупателям заменить цветущие пушки на обыкновенные и отправить всем генералам и главнокомандующим циркуляр с сообщением о том, что завод возобновляет свою работу.

Но этому решению воспротивился господин Дырнадис… да, сам господин Дырнадис.

– От такого удара оправиться будет нелегко, – сказал он без крика. – Тень недоверия теперь очень надолго повисла над нашей продукцией. Да и сажать Тисту в тюрьму тоже не имеет никакого смысла. Он навыращивает там каких– нибудь дубов, их корни разрушат стены, и он убежит. Силам природы сопротивляться бесполезно.

Вот как изменился господин Дырнадис! После того как он упал тогда в гостиной, уши у него посветлели, а голос стал нормальным. Да и к тому же… чего уж скрывать? Господину Дырнадису становилось больно, когда он мысленно представлял себе, как Тисту в одежде каторжанина ходит по кругу в тюремном дворе, пусть даже и украшенном цветами. Тюрьма входит в число таких явлений, с которыми мы охотно миримся до тех пор, пока они касаются чужих нам людей. Ну а когда такая угроза вдруг нависает над мальчиком, которого ты любишь, все сразу меняется.

Несмотря на все прочитанные им мальчику нотации, несмотря на колы и пощечину, едва речь зашла о тюрьме, господин Дырнадис сразу понял, что любит Тисту, что привязался к нему и что без него ему будет тяжело. Такое иногда случается с громогласно кричащими людьми.

Кстати, господин Отец все равно не дал бы посадить Тисту в тюрьму. Как я вам уже сказал, господин Отец был человеком добрым. Он был добрым, а в то же время торговал пушками. Вещи, казалось бы, на первый взгляд несовместимые. Он обожал собственного сына, а в то же время изготовлял оружие, чтобы превращать в сирот детей других людей. Подобные противоречия встречаются в жизни чаще, чем мы можем себе представить.

– Мы преуспели в двух наших начинаниях, – сказал господин Отец госпоже Матери. – Мы делали великолепнейшие пушки, и нам удалось вырастить Тисту счастливым ребенком. Похоже, что сочетать эти две вещи дальше невозможно.

Госпожа Мать была ласковой, красивой и приветливой женщиной. Женщиной очаровательной. Она всегда проявляла интерес к тому, что говорил муж, и даже восхищалась его словами. В тот момент, когда случилась незадача в войне тудаидитов, у нее появилось смутное ощущение вины, хотя в чем заключается эта вина, она не знала. Любая мать начинает чувствовать себя немного виноватой, когда ее ребенок вносит какую-то смуту в жизнь взрослых и рискует из-за этого нажить себе неприятности.

– Но что же делать, друг мой, что делать? – откликнулась она.

– Меня в равной степени заботит и судьба Тисту, и судьба завода, – продолжил господин Отец. – Раньше у нас были кое-какие соображения относительно будущего нашего сына: мы полагали, что он унаследует мое дело, как я унаследовал дело моего отца. Нам отчетливо виделся его жизненный путь: богатство, положение в обществе…

– Мы руководствовались общепринятыми истинами, – сказала госпожа Мать.

– Вот-вот! Общепринятые истины всегда так удобны. Но только теперь нам нужно подумать о чем-то другом. У мальчика нет ни малейшей склонности к оружейному делу – это совершенно очевидно.

– Похоже, он очень любит садоводство.

Господин Отец вспомнил смиренное замечание господина Дырнадиса: «Силам природы сопротивляться бесполезно».

«Сопротивляться силам природы, – размышлял господин Отец, – разумеется, бесполезно, но ведь их можно употребить в своих интересах».

Он встал, сделал несколько шагов по комнате, повернулся, одернул за уголки свой жилет.

– Дорогая моя супруга, – сообщил он, – вот мое решение.

– Я заранее уверена, что оно превосходно, – откликнулась госпожа Мать, у которой от восторга на глаза навернулись слезы, так как в этот момент в лице господина Отца появилось нечто героическое, волнующее, а его волосы заблестели еще ярче, чем обычно.

– Мы превратим, – заявил он, – оружейный завод в цветочный завод.

Крупные предприниматели обладают какой-то удивительной способностью противостоять превратностям судьбы, вдруг круто меняя ход событий.

Все тут же принялись за работу. Успех превзошел все ожидания.

Битва, во время которой противники обменивались не снарядами, а фиалками и лютиками, вызвала множество откликов во всем мире. Так что общественное мнение оказалось подготовленным. И все предшествующие события: и таинственным образом возникавшие то тут, то там заросли растений в цвету и даже само измененное название города Прицелес-на-Цветах – все шло на пользу новому предприятию.

Господин Дырнадис, которому доверили организацию рекламы, развесил над всеми окрестными дорогами гигантских размеров полотнища с надписями:

Сажайте цветы, которые вырастают за одну ночь,

или:

Прицелесские цветы растут даже на стали.

Однако самый лучший призыв звучал так:

Скажите «нет» войне, но скажите это цветами.

Сразу появилось много покупателей, и Сияющий дом вновь стал процветать.

Глава 19,
в которой Тисту делает свое последнее открытие

Истории никогда не завершаются там, где этого ожидаешь. Вы, должно быть, подумали, что все уже сказано, и, наверное, решили, будто теперь хорошо знаете Тисту. Так вот что я вам скажу: до конца нельзя узнать ни одного человека. Даже наши лучшие друзья могут в любую минуту преподнести нам какой-нибудь сюрприз.

Тисту, разумеется, уже не делал тайны из своих зеленых пальчиков. Напротив, о них теперь много говорили, и слава Тисту вышла за пределы Прицелеса, распространилась по всему миру.

Завод работал как нельзя лучше. Девять труб были до самой верхушки покрыты зеленью и яркими цветами. В цехах витали редчайшие ароматы.

Там изготовляли ковры из цветов, чтобы украшать ими квартиры, а также гобелены из цветов, чтобы заменить ими на стенах бумажные обои и кретоновую обивку. Сады отправлялись из Прицелеса целыми вагонами. К господину Отцу поступил даже заказ так украсить небоскребы, чтобы не было видно, что это небоскребы, потому что проживавшие в них люди, похоже, заболевали странной лихорадкой, которая заставляла их бросаться вниз головой со сто тридцатого этажа.

Ясное дело, что им было не по себе жить так далеко от земли, и поэтому возникла идея спасти их от головокружения с помощью цветов.

Светоус стал главным советником по растениям. Тисту не переставал совершенствовать свое искусство. Он теперь придумывал новые цветы. Ему удалось вывести голубую розу, где каждый лепесток был, как кусочек неба, а еще он создал два новых вида подсолнуха: один из них походил на восходящее солнце цвета зари, а другой – на пурпурный с медным отливом закат.

Заканчивая свою работу, он шел вместе с выздоровевшей маленькой девочкой поиграть в саду. Что же касается пони Гимнастика, то он теперь питался одним лишь белым клевером.

– Ну как, ты теперь доволен? – спросил как– то раз Гимнастик у Тисту.

– Да, конечно, очень доволен, – ответил Тисту.

– А тебе не скучно?

– Нет, совсем нет.

– И ты не собираешься покидать нас? Ты останешься с нами?

– Ну разумеется! Что за странный вопрос ты мне задаешь?

– Да я подумал…

– Что ты подумал? Моя история, значит, еще не закончилась? – спросил Тисту.

– Поживем – увидим… – сказал пони, опять принимаясь за свой клевер.

А через несколько дней после этого разговора в Сияющем доме распространилась новость, которая опечалила, кажется, всех его обитателей. Садовник Светоус утром не проснулся.

– Светоус решил, что теперь он будет вечно отдыхать, – объяснила сыну госпожа Мать.

– А я могу сходить посмотреть, как он спит?

– Нет-нет. Он отправился в долгое-долгое путешествие, из которого не вернется уже больше никогда.

Тисту никак не удавалось взять в толк. «С закрытыми глазами ведь не путешествуют, – размышлял он. – Если Светоус спит, то почему же перед сном он не пожелал мне спокойной ночи? А если уехал, то почему не попрощался? Что-то здесь не так: от меня что-то скрывают».

Он стал расспрашивать кухарку Амелию.

– Наш бедненький Светоус сейчас уже на небе. Он теперь счастливее нас, – сказала Амелия.

«Если он счастливее нас, – спрашивал себя Тисту, – то зачем называть его бедненьким, а если он бедненький, то как он может быть счастливым?»

Каролюс придерживался на этот счет несколько иного мнения. По его словам, Светоус находился теперь под землей, на кладбище.

Во всем этом было чересчур много противоречий.

Под землей или все-таки на небе? Тут надо свести концы с концами. Не мог же садовник быть одновременно в нескольких местах.

И Тисту отправился к Гимнастику.

– Я знаю, – сказал ему пони. – Светоус умер.

Гимнастик всегда говорил правду – таков был один из его жизненных принципов.

– Умер? – воскликнул Тисту. – Но ведь войны не было.

– Чтобы умереть, не обязательно нужна война, – ответил пони. – Просто от войны смертей становится гораздо больше… А Светоус умер потому, что он был очень старый. Жизнь всегда так заканчивается.

У Тисту появилось такое ощущение, будто солнце вдруг померкло, будто луг почернел, а у воздуха появился неприятный привкус. Это были признаки горя, недуга, про который взрослые думают, что он случается только у них, хотя на самом деле он знаком и маленьким детям тоже.

Тисту обхватил шею пони руками и долго плакал, уткнувшись в его гриву.

– Поплачь, Тисту, поплачь, – говорил Гимнастик. – Нужно выплакаться. Взрослые сдерживаются и не плачут; это неправильно, потому что слезы, не находя выхода, застывают у них внутри, ожесточая сердце.

Однако Тисту был странным ребенком и отказывался мириться с горем, не прикоснувшись к нему своими зелеными пальчиками.

Вытерев слезы, он постарался немного привести в порядок свои мысли.

«На небе или в земле?» – мысленно повторял он.

Тисту рассудил, что лучше начать с того, что находится ближе. На следующий день после обеда он вышел из сада и побежал на кладбище, расположенное на склоне холма. Кладбище оказалось красивым, густо усаженным деревьями и совсем не унылым.

«Прямо как какое-то пламя ночи, горящее днем», – подумал он, глядя на стройные черные кипарисы.

Он увидел со спины садовника, приводившего в порядок аллею. На мгновение у него появилась безумная надежда… Но тут садовник обернулся, и оказалось, что это обыкновенный кладбищенский садовник, совсем не похожий на того, кого искал Тисту.

– Извините, сударь, вы не знаете случайно, где можно найти господина Светоуса?

– Третья аллея направо, – ответил садовник, не переставая работать граблями.

«Значит, все-таки здесь…» – подумал Тисту.

Он пошел мимо могил в указанном направлении и остановился перед самой последней из них, совсем еще свежей. На каменной плите можно было прочитать такую вот, придуманную школьным учителем, надпись:

 
Здесь Светоус покоится,
Садовник безупречный.
Поплачь, прохожий: он был
Цветов друг сердечный.
 

И Тисту принялся за работу. «Светоусу никак не устоять перед великолепным пионом, – размышлял он. – У него непременно появится желание поговорить с ним». Он погрузил палец в мягкую землю и стал ждать. Вскоре сквозь почву пробился зеленый стебель, вытянулся вверх, и появившийся на нем тяжелый, словно кочан капусты, цветок склонил свою голову к надписи. Однако плита не пошевелилась.

«Может быть, лучше подействует аромат… – пришло в голову мальчику. – У Светоуса над его большими усами был такой чувствительный нос». И Тисту тут же вырастил гиацинты, гвоздики, сирень, мимозы и туберозы. Из них вокруг могилы за несколько минут образовалась целая роща. Но могила так и осталась могилой.

«А если взять такой цветок, какого он еще никогда не видел, – продолжал размышлять Тисту. – От любопытства можно проснуться, даже когда очень-очень устанешь».

Однако смерть оставляет загадки без внимания. Она сама любит их задавать.

В течение целого часа Тисту проявлял чудеса изобретательности, создавая невиданные растения. Так он придумал цветок-бабочку с двумя пестиками в форме усиков и двумя крылоподобными лепестками, которые начинали трепетать от малейшего движения воздуха. Только все было напрасно.

Уходя с перепачканными руками и поникшей головой, он оставил позади себя самую удивительную могилу, какая только может быть на кладбище, а вот Светоус так и не ответил на его призывы.

Тисту пересек луг и приблизился к Гимнастику.

– Знаешь, Гимнастик…

– Знаю, Тисту, – ответил пони. – Ты обнаружил, что смерть является единственным злом, против которого цветы бессильны.

Ну а поскольку пони был философом, то он добавил:

– Поэтому люди, стараясь навредить друг другу, – чем они, собственно, и занимаются большую часть своего времени – поступают очень глупо.

А Тисту стоял рядом, задрав голову к небу, смотрел на облака и о чем-то размышлял.

Глава 20,
в которой становится известно, кем был Тисту

Уже несколько дней она присутствовала во всех его мыслях и во всех его делах. Кто это, она? Лестница.

– Тисту занялся сооружением лестницы, – стали говорить в Прицелесе. – Что ж, пусть поиграет немного.

Но никто ничего не знал про эту лестницу. Куда он собирался ее поставить? Зачем? Почему он делает лестницу, а, скажем, не башню и не разукрашенную цветами беседку?

На вопросы Тисту отвечал уклончиво.

– Просто мне захотелось сделать лестницу, вот я ее и делаю.

Он выбрал для нее место как раз в середине луга.

Обычно изготовлением лестниц занимаются плотники. Но Тисту не стал использовать ни досок, ни бревен.

Он начал с того, что, как можно шире расставив руки, сделал своими пальчиками глубокие лунки в земле.

– Важно, чтобы у этой лестницы были прочные корни, – объяснил он Гимнастику, с интересом наблюдавшему за его работой.

И вот через некоторое время там выросли два красивых дерева с густыми ветвями и высокими стволами. Не прошло и недели, как они достигли тридцатиметровой высоты. Каждое утро Тисту, следуя заветам Светоуса, обращался к ним с небольшой речью. И этот метод дал прекрасные результаты.

Деревья отличались редкими свойствами: по своему изяществу стволы напоминали итальянские тополя, но древесина у них оказалась прочной, как у тиса и самшита. Листья получились узорчатыми, как у дуба, а плоды торчали вверх в виде маленьких конусов, похожих на еловые шишки.

Однако, когда деревья выросли больше, чем на шестьдесят метров, узорчатые листья уступили место голубоватым иголкам, а потом на них появились еще и бархатистые почки, которые позволили Каролюсу высказать мнение, что эти деревья принадлежат к известной в его стране породе, называемой рябиной.

– Да какая же это, скажите мне на милость, рябина? – громко выразила свое несогласие кухарка Амелия. – Да разве вы не видите, какие там появились гроздья белых душистых цветов.

– Это же акация, я вас уверяю, а уж я-то знаю, что говорю, потому что эти самые цветы добавляют для запаха и вкуса в оладьи.

Хотя на самом деле и Амелия, и Каролюс были одновременно, каждый по-своему, и правы, и не правы. Каждый, кто видел эти деревья, признавал в них ту породу, которую любил больше всего. Эти деревья не имели названия.

Вскоре высота этих деревьев перевалила за сто метров, и в туманные дни их верхушки скрывались из виду.

Вы, наверное, скажете, что два дерева, даже очень высоких, – это еще не лестница.

Однако как раз в этот момент на деревьях появилась глициния, особая разновидность глицинии, к тому же весьма основательно скрещенной с хмелем. Она обладала необычным свойством расти в строго горизонтальном направлении между двумя деревьями. Хорошо закрепившись на одном из стволов, она устремлялась к другому, обхватывала его, трижды обвивалась вокруг него, делала на нем узел из собственного стебля, затем поднималась чуть выше и проделывала то же самое, двигаясь в обратном направлении. Так образовались перекладины лестницы.

А потом глициния зацвела, и это было вообще великолепное зрелище. Казалось, что с неба на землю низвергается самый настоящий серебряный водопад.

– Если Светоус и вправду находится там, наверху, как меня все постоянно уверяют, то он, конечно же, воспользуется этой лестницей, чтобы спуститься к нам, хотя бы на очень короткое время, – поделился с Гимнастиком своими надеждами Тисту.

Пони ничего не ответил.

– Я так скучаю, так скучаю по нему… и мне тяжело оттого, что я не знаю… – признался Тисту.

А лестница тем временем все росла и росла. Пришли фотографы и сфотографировали ее для газет, а журналисты написали о ней: «Прицелесская лестница из цветов – это восьмое чудо света».

Если бы у читателей спросили, каковы были семь предшествующих чудес, они бы весьма затруднились с ответом. Попробуйте-ка проверить, задайте этот вопрос вашим родителям!

Однако Светоус так и не спустился.

«Все, жду еще три утра, – решил Тисту, – а потом мне станет ясно, что нужно делать».

И вот третье утро наступило.

Тисту встал с постели в тот момент, когда луна закатилась, солнце еще не встало, а звезды уже начали падать от усталости вниз, когда ночь уже кончилась, но утро еще не наступило.

На Тисту была длинная белая ночная рубашка.

«А куда же это подевались мои ночные туфли», – подумал он. В конце концов одну из них он обнаружил под кроватью, а другую – на комоде.

Он скатился вниз по перилам, крадучись вышел из дома и направился к стоявшей посреди луга лестнице. И неожиданно столкнулся там с Гимнастиком. Вид у пони был грустный, даже шерсть казалась понурой, одно ухо висело, грива спуталась.

– Как, ты уже встал? – с удивлением спросил Тисту.

– Я решил вчера не идти в конюшню, – ответил пони. – И даже, признаюсь тебе, всю ночь пытался подгрызть внизу твои деревья, да только очень уж твердой оказалась у них древесина. Мои зубы ничего не смогли сделать.

– И ты хотел свалить мою красивую лестницу? – еще больше удивился Тисту. – Но почему? Чтобы помешать мне залезть наверх?

– Да, – признался пони.

В траве засверкали капельки росы. И тут забрезживший свет утренней зари позволил Тисту увидеть, что из глаз пони катятся крупные слезы.

– Ну что ты, Гимнастик, не надо так горько плакать, а то ты сейчас разбудишь весь дом, – стал увещевать своего друга Тисту. – Чего ты боишься? Ты же прекрасно знаешь, что головокружений у меня не бывает. Я только поднимусь и сразу же спущусь. Мне нужно успеть вернуться до того, как встанет Каролюс…

Но Гимнастик все плакал и плакал.

– О, я знал… я ведь знал, что это произойдет… – повторял он сквозь слезы.

– Я постараюсь принести тебе оттуда маленькую звездочку, – сказал Тисту, чтобы как-то утешить его. – До свидания, Гимнастик.

– Прощай, – ответил пони.

Тисту полез вверх по перекладинам из глициний, и пони стал следить глазами за тем, как он поднимается.

Движения Тисту были равномерными, легкими, ловкими. И вскоре его ночная рубашка ужо казалась размером с носовой платок.

Гимнастик всматривался, вытягивая шею. Тем временем носовой платок становился все меньше, меньше, превратился сначала в бильярдный шар, потом в горошину, в булавочную головку, в пылинку. И когда Тисту исчез из виду, Гимнастик грустно побрел прочь и принялся щипать на лугу траву, хотя совсем не чувствовал голода.

А Тисту со своей лестницы еще видел землю.

«Надо же, – отметил он про себя, – луга-то, оказывается, голубые».

На мгновение он остановился. С такой высоты все выглядит совершенно иначе. Сияющий дом все еще сиял, но теперь казался всего лишь крошечным бриллиантиком.

Ветер проникал под рубашку Тисту и раздувал легкую ткань.

«Уф, надо покрепче держаться!» И он продолжил свое восхождение. Однако, как ни странно, чем выше Тисту поднимался, тем легче было идти.

Ветер стих. Вместо шума, вместо неровного гула теперь воцарилась тишина. Солнце горело, словно какой-нибудь гигантский костер, но не обжигало. А земля превратилась в далекую тень, растворилась, исчезла.

Тисту не сразу понял, что лестница кончалась. Он заметил это только тогда, когда обнаружил, что потерял свои любимые ночные туфли и идет босиком. Лестница кончилась, а он тем не менее все поднимался и поднимался, без напряжения, не чувствуя никакой усталости. Вдруг его коснулось большое белое крыло.

«Вот чудеса-то, – подумал он, – крыло без птицы!»

И тут он вдруг оказался в каком-то огромном облаке, беловатом, пушистом, шелковистом, где невозможно было ничего разглядеть.

Это облако что-то напомнило Тисту… Ну конечно, что-то такое же белое, такое же ласковое; это облако напомнило ему усы Светоуса, но только как бы ставшие в тысячу, в миллион раз больше. Тисту шел вперед, и у него было такое ощущение, будто эти усы такие же необъятные, как какой-нибудь огромный лес.

И в этот момент он услышал голос, голос, похожий на голос Светоуса, но только гораздо более звучный, более степенный, более глубокий, голос, который произнес:

– А! Это ты, значит…

И Тисту навсегда исчез в том невидимом мире, о котором ничего не знают даже люди, которые пишут сказки.

Да, но ведь, наверное, господин Отец, госпожа Мать, господин Дырнадис, Каролюс, Амелия и вообще все, кто любил Тисту, разволновались, заметались, пришли в отчаяние. Однако Гимнастик позаботился о том, чтобы успокоить их и одновременно объяснить все происходившие до этого чудеса. Я же говорил вам, что этот пони очень, очень много знал.

Так что когда Тисту скрылся из виду, Гимнастик принялся есть траву. Хотя есть ему совсем не хотелось. Но он щипал, щипал траву немного странным образом, словно пытался что-то нарисовать, и по мере того, как он продвигался вперед, в тех местах, где его зубы убирали траву, сразу же возникала густая поросль лютиков с распустившимися яркими цветами. Закончив эту работу, Гимнастик пошел отдыхать.

Когда же чуть позже проснувшиеся обитатели Сияющего дома вышли в сад и стали звать Тисту, то увидели посреди луга две маленькие ночные туфли и такие вот три слова, выведенные прекрасными золотистыми цветами:

ТИСТУ БЫЛ АНГЕЛОМ.