Текст книги "Похититель снов"

Автор книги: Мишель Жуве

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 6. Конгресс в Венеции
Пятница, 10 сентября 1999 года

Я начинаю опасаться этих пробуждений около трех часов ночи, поскольку теперь они извлекают меня из глубокого сна без сновидений. Грязевые ванны, фанги, пока не уняли моих болей. «Это нормально, – заявил мне консьерж, великий утешитель всех страдальцев. – Поначалу боли даже усиливаются! Должно пройти от одного до двух месяцев». Знаю я эту песню…

Я проснулся самостоятельно около половины восьмого, перед массажем, и был приятно удивлен тем, что мне снился эротический сон, сопровождаемый эрекцией, как у молодого! Я лежал рядом с прекрасной молодой женщиной. Ее тело было обнаженным и таким белоснежным, как будто покрыто белилами или гипсом. Губы также были бледны, но она была живой. К великому моему изумлению, лаская ее лобок, я вдруг увидел, как по ее телу маршируют какие-то толстые жучки, похожие на маленьких скарабеев. Они шли гуськом на задних лапках. Присмотревшись, я увидел, что это гомункулусы, все с бородками, похожие на крошечного Зигмунда Фрейда. Они исходили из волос подмышки этой красотки. Потом гомункулусы перестроились. Одна группа поднялась на живот, а другая спустилась в ложбинку между грудей. Затем обе группы вновь соединились, промаршировали по часовой стрелке вокруг пупка, переместились к другому боку кровати и исчезли. Этот фантастический сон почему-то доставил мне невыразимое наслаждение.

Позже, после массажа, спустившись вниз и намереваясь идти к поезду, я бросил взгляд на мой сегодняшний гороскоп. И еще раз убедился в необычайных способностях к предвидению у астрологии, этого учения или науки, доселе мне неизвестной.

«Скорпион. Вас не покидает неприятное чувство, будто кто-то вас использует. Каре из Солнца в Деве и Плутона в Стрельце придаст вам силы и откроет глаза на взаимоотношения с одним из ваших старых друзей. („Хе-хе, неужто это Бьянка?“ – подумал я.) Вы очень напряжены. Желательно немного расслабиться. (Хорошо сказано! Отправлюсь-ка я во второй половине дня по музеям и пообедаю в хорошем ресторане.) Вы доведены до предела. Вам абсолютно необходимо усилить самоконтроль и направить переживаемый вами стресс в нужное русло».

Совершенно верно. Вот завтра и схожу на консультацию к доктору Перуккио в Падуе.

Я покинул Монтегротто около девяти часов. «Я не вернусь ни к обеду, ни к ужину», – заявил я служащим у стойки регистрации. У меня было сильное искушение сказать им, что я не вернусь никогда!

«Зачем Бьянка позвала меня на этот конгресс по психологии сна?» – спрашивал я сам себя, сидя в поезде. Это что, та самая ловушка, на которую намекал мой гороскоп? Однако в прошлом году, на конгрессе на Капри, насколько я помню, именно Бьянка защищала меня от наскоков психологов, и я не верю, что она способна на такое предательство. Скорее всего, она просто подумала, что нужен еще и нейрофизиолог, чтобы противостоять триумфу римской школы, а может, и микропсихоанализу.

В Лионе Бьянка объяснила мне все основные методики этой науки: тщательный анализ почерка пациента, семейные фотографии, включая родителей, дедушек и бабушек, домиков, садиков и т. д. Сеансы анализа должны продолжаться по пять шесть часов каждый день!

В конце концов, я буду очень рад увидеть ее снова в Венеции! В Лионе она всегда бывала весьма элегантна, впрочем, как и большинство итальянок, посещавших мою лаборатории. Часто на ней был большой белый шелковый шарф. «Бьянка, которая вся в белом» – так, несколько ревниво, называли ее некоторые мои сотрудницы… «В белом», значит.

Внезапно я понял, что образ белой как снег женщины, явившийся мне во сне, должно быть, связан с нею! Сон-желание, столь дорогой для Фрейда! А все эти маленькие «фрейдики», которые пробежали по ее телу, а потом исчезли! Конечно же, это микропсихоанализ! Я желал Бьянку, ту, которая ушла из микропсихоанализа или от которой он сам ушел… «Но куда, в какую сторону?» – снова подумал я, осознав, что никогда не осмелюсь пересказать ей свой сон…

Это уже третий сон-ребус после моего приезда в Монтегротто. А ведь раньше мне редко снились подобные сны! Похоже, что-то случилось с моей «онейрической машиной», раз во время парадоксального сна, когда я каждый раз просыпался с эрекцией, меня стали посещать такие сны. Сегодня послание было ясным. Я уже желал или начинал желать эту Бьянку.

Прибыв в Венецию, я отметил, что за всю дорогу ни разу не вспомнил о Муранелле и ее загадке. Ее место заняла Бьянка. Это, безусловно, был «онейрический остаток», направлявший мои мысли.

Бьянка встречала меня на вокзале Санта-Лючия. Улыбающаяся, в красном платье с белым воротником. Она представила мне двух психологов, бородатых и молчаливых, учеников профессора С. из Рима. Мы сели в мотоскафо[55]55
  Motoscafo – небольшой катер (итал.).


[Закрыть], чтобы добраться до конгресса, который проводился со стороны Кампо Авогариа, позади от Дзаттере. «Прощай, мой сорок первый», – подумал я.

Во главе конгресса был мой «коллега и друг», профессор Аугусто Н. из Неаполя. Он, как говорится, «носил две шляпы сразу» – был в одном лице и нейрофизиологом, и психоаналитиком. Это позволяло ему быть специалистом в области и объективного, и субъективного изучения сновидений. Как настоящий фокусник, он обладал умением и талантом делать так, что открытия современной нейробиологии в области сновидений бесследно исчезали в огромной, бездонной шляпе фрейдистского психоанализа!

Мой друг Аугусто Н. сердечно меня приветствовал.

– Спасибо, что приехали, дорогой мой коллега и друг. Нам пришлось оторвать вас от эвганейских наслаждений и грязевых ванн, чтобы спуститься в подземелье мозга, также полное грязи. Грязи бессознательного, первым исследователем которого был Зигмунд Фрейд… Ну, и так далее, и так далее, и тому подобное…

Зал был полон. Там, вероятно, было около сотни слушателей, а установка для аудио-визуальных демонстраций явно устарела. Но какое это имело значение? Ведь диапозитивы я все равно не собирался показывать.

Я уселся рядом с Бьянкой, когда профессор С. из Рима начал свою речь на английском, показав таким образом, что он будет официальным языком конференции, так что я смогу понять малейшие нюансы происходящего.

Сначала он поблагодарил меня за то, что я покинул Монтегротто, «Моне Эгроторум», «гору больных», чтобы приехать в Венецию. Город, принадлежащий в равной мере и морю, и суше, и фантазиям, и науке. После такого вступления (камешек в мой огород, подумал я) он объявил тему конференции: «Предположение, что REM-sleep (или парадоксальный сон) – эквивалент сновидений, не имеет под собой объективных оснований. Сновидение есть нечто субъективное».

Хорошенькое начало! Но, любопытно, что на этот раз я не мог сосредоточиться на проблеме, в отличие от того, что было год назад на конгрессе на Капри.

Тут глава римской онейрологической школы напал на всех нейрофизиологов сразу, главенствующих сейчас в научном мире из-за своего авторитета, спеси, престижа своей дисциплины и своей ложной доктрины. Писать, как они это делают, что REM-sleep – это эквивалент сновидений, все равно что ставить барьеры на пути всех дальнейших исследований. Эта такая же чушь, как и предположение, что животные, те же кошки, видят сны! Таким вот образом одна из самых на сегодняшний день интересных проблем психологии оказалась принесенной в жертву устаревшей, упрощенной, отброшенной и ложной модели.

Он заявил, что сделает обзор всех тех данных, которые противоречат гипотезе об изоморфизме между так называемым REM-сном и сновидениями. Он привел статистические данные из старых работ 60–70-х годов; согласно этим данным спящие, которых пробуждают из non-REM-сна (то есть сна обычного, ортодоксального, с медленными волнами в электрической активности коры головного мозга), в тридцати процентах случаев также рассказывают о переживании сновидений. А в настоящее время, уточнил он, этот процент достиг уже пятидесяти четырех! (В его лаборатории.)

Я быстренько подсчитал, что к 2020 году эта цифра достигнет ста процентов. А все почему? Да потому, разумеется, что нет четкого и общепринятого определения того, что считать сновидением.

Далее этому римскому онейрологу не составляло труда раскритиковать так называемую «гипотезу сканирования», согласно которой быстрые движения глазных яблок в ходе сна представляют собой не что иное, как рассматривание онейрической картины. Кстати, работы моей собственной лаборатории, начиная еще с 1965 года, также шли в разрез с этой гипотезой. Затем он упомянул недавние работы (которых я не знал), показавшие, что нет никакой связи между длительностью периода REM-сна и субъективной длительностью сновидения (оцениваемой, оказывается, по количеству слов, произносимых спящим после его пробуждения!).

Наконец профессор С. открыл царские врата модной науки – когнитивизма. Одна и та же когнитивная система вовлекается в действие в ходе всего сна, независимо от того, какая электрическая активность протекает в мозгу: быстрая, во время парадоксального сна, или медленная – во время обычного. Эта же когнитивная система может действовать и во время бодрствования, например, во время зрительных галлюцинаций или бреда. В заключение римский психолог сказал, что «настоящие» нейробиологи, изучающие сновидения, должны отказаться от всех своих последних гипотез. К сожалению, он не мог ничего предложить взамен, кроме существования этой перманентной когнитивной машины. Завершая свое выступление, он упомянул одну гипотезу, которую я был готов принять. Она повторяется в книгах по психологии вот уже сотню лет: что сновидения, которые мы вспоминаем при пробуждении, возникают в момент самого процесса пробуждения!

Выступление профессора С. было встречено громом аплодисментов.

– Что я здесь делаю, дорогая моя Бьянка? – спросил я ее. – Мне было так хорошо в шезлонге возле бассейна в Монтегротто!

– Защищайтесь, профессор! Вы же видите, что никакой другой модели у него нет. Даже если ваша теория в чем-то неверна, все равно она открывает путь новым исследованиям…

Президент конгресса добавил, что общая дискуссия состоится после моего выступления. О чем же мне говорить? Обычно, если у меня нет диапозитивов для того, чтобы как-то организовать и проиллюстрировать свой доклад, я делаю его in extremis, по обстоятельствам, таким, как цвет небес, общая атмосфера в зале, количество слушателей и, в особенности, содержание и тон речи предыдущего оратора. На этот раз у меня было ощущение, что мое сознание ничем не замутнено, и я говорил, будто ведомый каким-то внутренним «демоном».

– Sunt geminae somni portae[56]56
  Всё начинается от двери (лат.).


[Закрыть], – начал я цитатой из Лукреция.

Вот дверь, украшенная рогом, а вот – отделанная слоновой костью. Быть может, эта, отделанная слоновой костью, была открыта нейробиологами слишком рано и захлопнулась за ними, оставив последних в узилище? Дверь из рога, напротив, открыла лучезарный путь когнитивизма. Начав свое выступление на латыни, я рассчитывал смягчить скрытую враждебность итальянских психологов по отношению к французским нейробиологам, представителем которых я являлся. Я, таким образом, отдавал дань греко-римской цивилизации, праматери всех европейских цивилизаций. Как же можно было, в самом деле, начинать такое выступление – и на галльском? С другой стороны, в последние два дня я чувствовал, как все гипотезы о функциях сновидений, одна за другой, в буквальном смысле похищаются из моего мозга, так что я безо всякого внутреннего сопротивления, почти автоматически стал принимать идеи своих оппонентов.

– Конечно, мы, нейробиологи, попали в ловушку, так как слишком доверяем нашим методам, и я благодарен профессору С. за то, что он мне об этом напомнил, – продолжал я. – Мы думали, что электрофизиология откроет нам двери в мозг, и долгое время мои коллеги и я сам поддерживали гипотезу об изоморфизме между электрической активностью головного мозга (электроэнцефалограммой) и состояниями сознания. Нет сознания без быстрой кортикальной электрической активности, без гамма-активности (тридцать-сорок герц). Эта концепция мало-помалу превратилась в догму. Различные виды сознания в бодрствовании, с одной стороны, и онейрическое сознание, с другой, сочетаются с одной и той же гамма-активностью и опираются на один и тот же нейробиологический субстрат. Увы, вы доказали, что ничего этого нет, поскольку смогли получить отчеты о сновидениях и во время сна с медленными волнами, дельта-волнами, две-четыре в секунду, чем подтвердили результаты других лабораторий. (Это было небольшое свинство с моей стороны.) Таким образом, я готов отказаться от концепции изоморфизма между электрической активностью головного мозга и состояниями сознания. Как и вы, я полагаю, что душа не может быть ни описана, ни познана, ни методами электрофизиологии, ни нейрохимии. Это такая эмерджентная мера функционирования мозга, которая не может быть проанализирована ни одним из существующих методов нейробиологии. Только психология, с ее точным описанием различных субъективных состояний сознания, может нам помочь. Это то, что вы называете когнитивизмом.

«Бог ты мой! Неужели это я все это несу?» С каким-то почти садистским сладострастием я растаптывал все методологические, то бишь философские, основы, на которых покоился почти полвека.

– Признавать свои ошибки – в науке это означает двигаться вперед, – продолжал я. – Позвольте же мне идти далее. До сих пор никто не может объяснить природу вещих снов. Или хотя бы доказать их существование. Мы знаем о них, даже если не подозреваем того, что мы носим в себе это знание.

Я заметил, что мой друг профессор Аугусто Н. из Неаполя, президент конгресса, просто остолбенел, слушая меня.

– Посмотрим же правде в глаза, – продолжил я. – Если вещие сны существуют, то это означает не что иное, как обратимость стрелы времени, и более того, мозга и духа (как эмерджентной системы), и надо, по крайней мере по отношению в человеку, допустить присутствие в равной степени и такой нематериальной субстанции, которая способна существовать за пределами времени. То есть души. Такая субстанция, разумеется, не может быть зарегистрирована на электроэнцефалограмме.

Я собирался завершить это вызывание духов, которое совершенно поразило аудиторию, кратким экскурсом в область астрологии и слегка намекнуть на мой гороскоп. Но кто-то в глубине аудитории поднял руку и громко спросил с немецким акцентом:

– Зачем вы нам рассказываете все эти байки о душе? Расскажите нам лучше о функциях REM сна!

По залу прокатились смешки. Я взглянул на Бьянку. Вид у нее был растерянный и встревоженный.

– У вас есть еще несколько минут, чтобы ответить на этот вопрос, – добавил президент, стиснув голову руками, как будто от моего ответа зависело что-то очень важное.

– Хорошо, – согласился я. – Функции сновидений, а почему не функции сна? Здесь все иллюзии утрачены. Разрешите мне остаться в рамках феноменологии и поделиться с вами одним личным воспоминанием. В прошлом году мне посчастливилось посетить некоторые наши научные объекты, расположенные на французских территориях в Южном полушарии: островах Крозет, Кергелен и Амстердам. Поведение в бодрствовании и сне у королевских, или больших пингвинов, более метра ростом, было особенно тщательно изучено группой блестящих исследователей на острове Крозет, где находятся колонии пингвинов общей численностью в полмиллиона.

Как только самка пингвина откладывает яйцо, она отдает его на высиживание самцу, который остается на одном и том же месте, пока она плавает в море. Территория, или жизненное пространство самца внутри колонии – не больше одного квадратного метра, и он должен ее охранять денно и нощно с помощью клюва и крыльев. Непрерывные наблюдения, проводимые круглосуточно с помощью инфракрасных видеосистем, позволили выяснить, что поведенческий сон пингвина занимает не более одной десятой процента времени суток в течение всего периода высиживания яиц, то есть около двух месяцев! Как только птенец выходит из яйца и самка возвращается, пингвин-самец бросается в море, где, после двух месяцев почти полной инсомнии, он способен проплыть сотни километров в поисках рыбы, коей питается. Целый месяц он кормится. Таким образом, в течение трех месяцев королевский пингвин оказывается лишенным сна и, если позволите, сновидений. Отсюда можно заключить, что ни обычный, ни парадоксальный сон (который в норме занимает 40 процентов суточного ритма у пингвина) не выполняет никакой жизненно важной функции в этих условиях. Их отсутствие не мешает нормальной социальной жизни птиц ни на суше, ни в воде.

– Я согласен насчет птиц, но не так уж важно нам знать про этих пингвинов в Антарктике. Расскажите-ка нам лучше, придерживаетесь ли вы все еще своей теории генетического программирования, – снова обратился ко мне незнакомец с немецким акцентом.

– Мне трудно коротко ответить на этот вопрос, – ответил я. – Теории зарождаются, живут и умирают. Я сознаю, что моя теория умерла. Не знаю только, где это произошло. Может, и в Антарктике…

Эта фраза была встречена смехом аудитории.

– Честно говоря, это меня не трогает, – продолжил я. – Ведь это всего лишь теория. Она умерла так же, как и гипотеза об изоморфизме между электрической активностью мозга и состояниями сознания.

Нужно было решиться окончательно. Бьянка смотрела на меня. Вид у нее был совершенно потрясенный. Знаками она показывала мне, чтобы я остановился. «В конце концов, – подумал я, – если мой нейробиологический корабль и тонет, то, по крайней мере, он идет ко дну с высоко поднятым флагом!»

Я внимательно посмотрел на профессора С., сидящего в первом ряду.

– Мы, нейробиологи, признаём, что находимся в тупике перед тайной сновидений. Игра за вами, господа психологи, дверь, украшенная рогом, ведущая из бодрствования в сон, открыта для вас…

Я остановился. Наступила долгая пауза – все ждали, что я еще скажу. Профессор С. подошел ко мне и пожал мне руку. Раздались жидкие аплодисменты. В честь моего выступлением или нашего рукопожатия?

– Прошу прощения, – сказал президент, вставая, – но у нас больше нет времени на вопросы после такого выступления, на котором все мы стали свидетелями исторического примирения между двумя «топиками»[57]57
  Здесь: предмет рассуждений (филос.).


[Закрыть] – нейрофизиологией и психологией… Или метапсихологией, – добавил он, делая хорошую мину. – Те из вас, кто желает задать вопросы, могут сделать это во время ланча.

Разгневанная Бьянка потащила меня подальше от буфета, где давали панетти[58]58
  Panetti – булочки.


[Закрыть] и разные сэндвичи. Мы пошли в сторону Дзаттере, стараясь поскорее сбежать от всех слушателей, тщетно пытавшихся понять причину моего «обращения». Нам даже удалось оторваться от профессора С. и моего друга Аугусто, президента, и мы устремились в лабиринты рио и каналов, чтобы, в конце концов, укрыться в маленькой траттории, откуда можно было смотреть на воды канала Джудекка, сверкавшие в лучах солнца.

– Вам заказать прошутто или моденское дзампоне?[59]59
  Prosciutto – свиной окорок; zampone – фаршированная (передняя) свиная ножка (итал.).


[Закрыть] – спросила Бьянка.

– Дзампоне с пивом, пожалуй.

– Профессор, что с вами, вы больны? Отчего вы вдруг забыли все то, о чем говорили на Капри и о чем писали во множестве статей? Это опасно. Многие участники записывали ваше выступление на диктофоны. Нам сейчас так мало денег достается на исследования сна, которые мы проводим в «Centro Nationale di Recherche»[60]60
  Национальный исследовательский центр (итал.).


[Закрыть]; почти все средства идут этим психоаналитикам, психологам и даже пульмонологам для изучения храпа! Что с вами происходит?

– Уверяю вас, Бьянка, я себя отлично чувствую. Просто я осознал свои ошибки. Величие ученого, если я еще смею так себя называть, заключается в том, чтобы признавать свои ошибки, чтобы другие не сбивались на тех же тропинках или дорогах исследования.

– Но у вас ведь нет больше теории, ничего нет, остается делать только эти дурацкие подсчеты запомнившихся снов. Сосчитать количество слов. А почему не слогов? А ваше замечательное определение рефлексивного сознания во время сновидений? Вместо записи бормотания каких-то слов, выхваченных случайным образом во время сна. И наконец, если позволите, ваше выступление было каким-то бессвязным. Почему вы вдруг заговорили о каких-то пингвинах?

– Бьянка, невозможно отделить сознание от мозга!

– Но все нейрофизиологические исследования о функционировании коры, пять зрительных зон в коре, вы что, в это больше не верите?

– Это лишь ощущение, Бьянка. Это еще не восприятие. Никто не знает, как функционирует мой мозг, когда я вас узнаю и нахожу очаровательной!

– А как вам вкус дзампоне?

– То же самое.

– Но, в конце концов, вы же читали эту статью насчет обучения иностранному языку. С помощью магниторезонансной или позитронной томографии удалось наблюдать при этом увеличение активности определенных корковых полей!

– Все это вздор, моя дорогая Бьянка, с помощью статистической обработки исходных данных можно получить все что угодно. И потом, это не ново! Еще Бруссе в 1831 году с помощью весьма совершенного краниометра измерил свой череп до и четыре года спустя своего избрания в Академию нравственных и политических наук. Все это время он занимался интенсивной умственной деятельностью. И вот он заключил, что его «метафизический бугор» (по френологии Галля) вырос на целых три миллиметра!

– Вы стали идеалистом. Эмерджентное сознание и душа! Это же возврат на пятьдесят лет назад!

– Пятьдесят лет! Это как раз то время, которое я потерял на поиски центра сновидений, моя дорогая Бьянка. Я получил только один результат. Нет никакого «центра сновидений». Нет такого топика, таков печальный топик! – добавил я, вспомнив заключительное слово президента Аугусто.

Бьянка не поняла игры слов.

– Ладно, нет центра, но ведь есть нервная сеть, – сказала она.

– Концепция сети – это концепция трусов или лифчика, чтобы скрыть идею центра, которая так же непристойна, как голый пупок.

Мне ужасно захотелось рассказать ей о марше «микрофрейдиков» вокруг ее пупка, пупка онейрического, но я не посмел.

– Итак, вы отказались от своей концепции программирования. Вам не осталось ничего!

– Это она от меня отказалась! Теперь я в Венеции и хочу жить, как венецианец, с прекрасной туринкой, как вы! Я лучше пойду картины смотреть, чем далее заниматься этой болтовней с римскими психологами. Не хотите ли вы, моя дорогая Бьянка, пойти со мной прямо сейчас на художественную выставку в Палаццо Грасси?

– Лучше вечером. Я должна вернуться на конгресс. Там будет очень важный доклад одного знаменитого микропсихоаналитика из Турина. Я обещала ему прийти послушать. Уверена, что он будет крайне польщен, если вы тоже придете.

– А о чем он будет говорить?

– О сисмическом сне[61]61
  Сон с подергиваниями у новорожденных, открытый первой женой М. Жуве, ныне покойной Д. Жуве-Мунье, а также парижской исследовательницей Ш. Дрейфус-Бризак в начале 1960-х.
  Считается, что этот сон является предшественником парадоксального сна у взрослых (примеч. В. К.).


[Закрыть]. Эта концепция вошла в моду в микропсихоанализе.

– Ладно, пойду послушаю, но потом мы вместе пойдем на выставку. Решено. Не будем больше говорить ни о науке, ни о псевдонауке, только об искусстве. Договорились? Кстати, чтобы покончить с этим, кто этот тип, который задавал вопросы насчет моей теории? Бьюсь об заклад, что он не итальянец. Мне показалось, что у него немецкий акцент. Я не смог его разглядеть.

– Не знаю. У него не было бэджика, и он не регистрировался. Он не из римской команды. Никто его не знает. Мне показалось, что я видела его вместе с каким-то человеком, похожим на Юнга. Они говорили по-немецки…

Бьянка потащила меня обратно на конгресс. Я уселся как можно тише и незаметнее в последнем ряду. Мне, однако, было весьма любопытно узнать, что же случилось с сисмическим сном, открытым почти сорок лет назад в моей лаборатории, после того, как он был поглощен, разжеван и переварен мозгом микропсихоаналитиков.

Сон с подергиваниями у новорожденных, открытый первой женой М. Жуве, ныне покойной Д. Жуве-Мунье, а также парижской исследовательницей Ш. Дрейфус-Бризак в начале 1960-х. Считается, что этот сон является предшественником парадоксального сна у взрослых (примеч. В. К.).

На лекции, озаглавленной «Микропсихоанализ и сон», аудитория заметно поредела. Психологи римской школы почти все ушли, так же, как и мой друг президент. Видимо, психоаналитики-фрейдисты и микропсихоаналитики конфликтовали друг с другом. Докладчик, знаменитый микропсихоаналитик из Турина, профессор Пьетро П., был двухметровым бородатым великаном; его длинные космы были собраны в пучок на затылке и стянуты золотой заколкой. Он был в темно-сером костюме с черным галстуком. Его доклад был на итальянском, но многочисленные диапозитивы, которые он показывал, были с английскими подписями. Таким образом, мне было более или менее понятно то, о чем он говорил. Это была смесь довольно странных концепций.

Вначале он напомнил о «трех китах», на которых зиждется микропсихоанализ. Primo: пустота – биологический вакуум, который нас заполняет, является составной частью мирового вакуума. Вакуум – источник жизни. Неважно, образованный анализируемый пациент, или нет, но пока он не прожил собственной пустоты, он не понимает того, о чем он вам говорит, – убежденно талдычил великан, злобно поглядывая на аудиторию. Secundo: существует организованная энергетика вакуума: это нейтральная динамика пустоты (которую я для себя обозначил сокращенно как НДП). Эта самая НДП содержится в энергетических гранулах. Tertio: эти гранулы оживают под воздействием баблинга (вспенивания).

Я решил, что он имеет в виду пузыри, и стал выдувать пузырьки из слюны на губах, как младенец, к ужасу Бьянки, которая тщетно пыталась меня остановить.

– …Так возникает, – продолжал профессор – энергетическая организация вакуума, называемая «Ид»[62]62
  «Оно», или бессознательное во фрейдистской психологии (примеч. В. К.).


[Закрыть]. Все это, – отчеканил он, стукнув кулаком по кафедре, да так, что все, кто уже успел заснуть, аж подпрыгнули, – отражено в основной формуле микропсихоанализа. Я существую благодаря вакууму и НДП и самоутверждаюсь благодаря «Ид».

Великан извинился за то, что ему приходится рассказывать о таких простых и всем известных вещах, прежде чем перейти к проблеме сисмического сна. Он дал ему правильное биологическое описание: он появляется уже у плода и характеризуется генерализованными мышечными сокращениями. Его переход в парадоксальный сон в ходе онтогенеза (то есть индивидуального развития) вызывает ряд вопросов, которые в настоящее время продолжают обсуждаться. Профессор Пьетро П. подчеркнул курьезный факт, что sogno sismico[63]63
  Сисмический сон (итал.).


[Закрыть] был открыт и в Лионе, и в Париже исследовательницами-женщинами. И это неудивительно, ибо, согласно микропсихоаналитическим исследованиям, женщина обладает психобиологическим сродством с вакуумом. При этом он сослался на одно классическое микропсихоаналитическое исследование о взаимосвязи между женским оргазмом и вакуумом!

Бьянка пнула меня несколько раз ногой под столом, когда я начал издавать звуки, как будто открываю бутылку шампанского.

Наконец наш знаменитый профессор коснулся микропсихоаналитического толкования sogno sismico. Это, оказывается, эмбриональная онейральная активность, поскольку она не зависит ни от одного известного нервного центра (что, несомненно, правильно) и которая предсуществует в организации нервной системы (что невозможно доказать, подумал я). Получается, что это клеточная нейтральная и случайная активность, лишенная какой-либо функции.

– Можно сказать, – заключил наш знаменитый микропсихоаналитик, что это клеточное эхо автономного динамизма. Sogno sismico отражает длину линейной соматики субъекта в энергетике его бессознательного, смоделированную системой неосознаваемых побуждений.

Здесь волосатый и бородатый великан прервался, чтобы испить стакан воды.

– Вот стакан и пуст – да здравствует пустота! – сказал я Бьянке. – Бьянка, я ухожу, я тоже хочу пить.

– Я вас умоляю, профессор! Нужно остаться до конца. Все уже почти закончилось.

Утолив жажду, гигант продолжил:

– Я могу сказать, и даже утверждаю, что сисмический сон существует уже на уровне сперматозоида и яйцеклетки. Он сохраняется в яйце для всех прочих клеток и на всю жизнь. Он существует не только во сне, но и в бодрствовании.

Бородач перешел к заключению. Он чеканил каждое слово, ритмически сжимая и разжимая кулаки.

– Сисмический сон – это культурный бульон из желаний субъекта и его сновидений. И так как все клетки нашего организма участвуют в сисмическом сне, то можно заключить, что мы видим сны всем нашим телом!

Профессор Пьетро П. завершил свою речь, обратившись к аудитории:

– Vi ringrazio per la vostra attenzione[64]64
  Благодарю вас за внимание (итал.).


[Закрыть].

Раздались вежливые аплодисменты, поднялось множество рук. Началось обсуждение проблемы пустоты. Самое время было нам с Бьянкой сматываться, пока не спросили о моем мнении! Кроме того, я начал ощущать первые симптомы приближающегося приступа дежа вю…

– Бьянка, – сказал я ей, когда позднее мы пересекали мост Академии, – только не говорите мне, что, хотя выступление профессора Пьетро П. и представляло собой нагромождение очень странных идей, оно все же было интересным.

– Профессор, если вы будете говорить и дальше в том же духе, как сегодня утром, то и с вами произойдет то же самое! Извините меня, но вы же видите, куда приводит отсутствие нейробиологической позиции.

Лучше было мне заткнуться, и я хранил молчание до самого Палаццо Грасси. Выставка была посвящена венецианскому Возрождению, временам Тициана и влиянию северных художников, фламандцев и немцев, таких, как Дюрер и Кранах. Они привнесли в венецианскую живопись новый свет, применив неизвестную здесь доселе технику.

– Бьянка, из-за моей ноги нам удастся увидеть лишь несколько полотен. Это то, что называется «стоячая живопись». Как раз ее-то я и предпочитаю, но она более утомительна, чем «сидячая живопись».

– Профессор, ну что вы опять несете? Вы на самом деле в нормальном состоянии?

– «Стоячая живопись», Бьянка, требует приближения к картине, чтобы знаток мог понять и оценить все ее детали, все нюансы, какие-то секреты, скрытые художником, которые не видны, если стоять поодаль. Наоборот, «сидячую живопись» можно оценивать с расстояния, спокойно сидя на месте. Так можно смотреть импрессионистов, фовистов и почти всю современную живопись, включая Мондриана, а также «action painting», «живопись действия» Поллока. Посмотрите на эту будто живую молодую женщину, обнаженную, с маленькими распахнутыми грудями и рыжими волосами.

Ее тело, белое и стройное, резко контрастировало с гранатово-красным фоном и черной землей Сиены. Это «Магия любви» неизвестного художника рейнской школы XV века, если верить каталогу. Была ли то обнаженная женщина из моего сна? Я подошел вплотную к картине, но никаких следов насекомых на ее животе не обнаружил. Мне оставалось только пожать плечами: вещий сон предупредил меня о картине XV века и «микрофрейдиках»! Это невозможно! Но ведь у бессознательного нет логики!

– Что это вы там рассматриваете? – спросила Бьянка.