355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мишель Жуве » Похититель снов » Текст книги (страница 12)
Похититель снов
  • Текст добавлен: 29 марта 2017, 10:30

Текст книги "Похититель снов"


Автор книги: Мишель Жуве



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 14. Венецианское метро
Суббота, 18 сентября 1999 года

Нужно было бежать отсюда, и немедленно. Я чувствовал, что связан по рукам и ногам, и понимал, что меня собираются под покровом ночи бросить в канал. Мне удалось вылезти из постели и освободиться от моих оков. К счастью, дверь в палате оказалась незапертой. В голубых отблесках луны я прошел по длинному коридору до перехода, соединяющего два северных крыла больницы. Тут я решился прыгнуть в бездну и пролететь до набережной. Легко и приятно было парить теплой венецианской ночью. Это определенно был не сон. Чтобы убедиться, что я бодрствую, я стал громко перечислять названия районов северной Италии: Валле д’Лоста, Лигурия, Пьемонт, Ломбардия, Венеция, Трентино-Альто-Адидже, Фриули-Венеция-Джулия. Я сделал последний looping[110]110
  Мертвая петля (англ.).


[Закрыть]
и приземлился за причалом для вапоретто. Выйдя на набережную, я увидел четыре темные тени, похожие на огромных птиц. Это были люди, мужчины или женщины, одетые в большие черные балахоны или тоги с длинными рукавами, в черных масках с большими клювами. Эти громадные птицы, увидев мое приближение, затрясли головами, и тени от их клювов запрыгали по стене больницы. Они раздвинулись, чтобы меня пропустить. Один из них положил мне руку на плечо и предложил черную тогу и маску.

– Наденьте тогу и маску. Сохраняйте молчание. Мы поедем на метро до кладбища Сан-Микеле. Ступайте за мной!

Он направился к правой стороне пристани и нажал там на рычаг, столь искусно скрытый, что он казался частью самой конструкции. Тут я увидел, что из воды к нам медленно поднимается большой черный цилиндр. Он достиг уровня наших глаз, выступая над поверхностью воды метра на три. Цилиндрическая дверь повернулась и открылась. Я последовал за четырьмя черными птицами и осторожно спустился по внутренней стороне трубы, цепляясь за перекладины лестницы. Я проник в подводное сооружение: это был огромный цилиндр метра два в диаметре и метров пять длиной, едва освещаемый зеленым светом, исходящим из двух больших стеклянных иллюминаторов, расположенных спереди и сзади. Один из людей-птиц, видимо главный, закрыл внутреннюю часть цилиндра и входной шлюз. Мы молча присели на сиденья.

Послышался характерный шум от поступающего воздуха, журчание воды, и внезапно меня отбросило назад на спинку сиденья. Наш корабль резко отшвартовался. Он бесшумно заскользил в длинном металлическом туннеле, увлекаемый давлением воды, бившей ключом позади нас, по направлению к выходу, который только что открылся в туннеле.

– Наш вагон скользит в туннеле, как поршень в шприце. И никакого шума. Все смазано китовым жиром, – объяснил мне главный из птиц.

– А куда мы направляемся? – спросил я.

– В самый центр кладбища Сан-Микеле. Туннель приведет нас к большой гробнице. Сами увидите. Это метро – сверхсекретное. Оно не обозначено ни на одной карте Венеции. Предназначено для спасения узников, заключенных в этой больнице специально с целью проведения опытов над людьми, совершенно бессмысленных с научной точки зрения…

В то время, в XVIII веке, когда это метро было построено, проводились тайные опыты по изучению человеческого электричества. Физики и физиологи той эпохи использовали свежие тела обезглавленных людей, причем часто молодых и здоровых – это были патриоты, приговоренные к смерти. С помощью батарей Вольта ученые пытались вызвать движения глаз и гримасы у изолированных голов… В те времена и были построены эти подземные ходы, и многие заключенные смогли бежать по трем линиям метро: Арсенал, Гетто и кладбище.

– Увы, – продолжала черная птица, – опыты на людях в этой больнице ведутся и в наше время. Проводятся пересадки органов, и даже мозга! Так что вы поступили совершенно правильно, столь чудесным образом улетев оттуда… «Они» извлекли бы ваш мозг, а тело бросили в воду…

Вдруг меня бросило вперед. Наш вагон замер. Главный снова открыл шлюз, и мы вошли в цилиндр для выхода, верхний край которого открывался в большую гробницу. Черные птицы поднялись раньше меня, и когда я вышел на поверхность и снял маску, они уже исчезли. Я слышал возле себя шум воды, бившей из многочисленных фонтанов и журчавшей в колодцах вокруг гробницы, – воды, толкавшей нас от больницы. Наконец я покинул гробницу. Это был настоящий монумент, напоминающий Парфенон в миниатюре.

К своему удивлению я обнаружил, что очутился на островке, расположенном посреди большого, заросшего гигантскими кувшинками пруда, осененного ивами. Воздух был свеж, влажен и пропитан запахом гниения. В конце концов я нашел вьющуюся меж гробниц тропинку, вымощенную большими круглыми влажными камнями, которая вывела меня на берег моря. Тут я споткнулся о цепь, перегораживавшую тропинку, и рухнул на землю…

– Nonno, siete come un diavolo dentro una scatola![111]111
  Дедуля, вы прямо как черт в табакерке (итал.).


[Закрыть]

Венецианская мамаша, ранее погрузившая меня в сон своим уколом, теперь меня разбудила и сняла ремень, которым меня связали. Она сказала, что я так беспокойно спал, что пришлось поставить перегородки по бокам моей койки, чтобы я с нее не свалился.

– Вот проклятые лекарства!

Конечно же, она вчера ввела мне коктейль, взаимодействовавший с эндорфинами, – я их поглощал всей своей кожей целых десять дней во время грязевых ванн. Такая смесь, возможно, и вызвала этот длинный сон, столь яркий и странный.

Я поднялся и, пошатываясь, побрел, чтобы глянуть через зарешеченное окно. Солнце стояло уже высоко, и туман над морем почти испарился. Я заметил внизу вапоретто, который отшвартовывался от причала, поднимая винтами белую пену и всю грязь из канала. Мне показалось, что справа от него на уровне моря промелькнул какой-то цилиндрический силуэт.

Могло ли на самом деле существовать метро в Венеции? Или же это лишь плод моего онейрического воображения? Наклонившись, я разглядел справа от меня переход, соединявший два крыла больницы на уровне третьего этажа, где я находился. И никаких дверей, лишь застекленные проемы. Как же это я смог прыгнуть в бездну и полететь? Это ощущение полета во сне, столь близкое к реальности, дало толчок чудесному онейрическому путешествию в воображаемом венецианском метро. Внимание, опять вещие сны! – сказал я сам себе. Надо бы мне порыться в старых книгах и поискать старинные планы Венеции XVIII века. Не исключено, что катакомбы действительно существуют. Венеция ведь покоится на миллионах деревянных свай. Но что под ними? А эти опыты над обезглавленными людьми? Ведь все это было на самом деле, я вспомнил, что читал об этих жестоких экспериментах в книге Альдини.

Я снова прилег на койку и закрыл глаза. Некоторые аспекты этого длинного сновидения легко объяснимы: несомненной причиной сна о побеге было охватившее меня прошлым вечером беспокойство и страх быть брошенным в воду. А как еще можно было выбраться из этой клетки, если не улететь? Ощущение полета не так уж редко встречалось в моих снах. В моей онейротеке таковых было около полусотни, то есть чуть меньше одного процента. Такие сны почти всегда сопровождались «рефлексивным сознанием». Чтобы доказать самому себе, что я не сплю, я производил в уме вычисления, порой довольно сложные, читал стихи, или же, как минувшей ночью, перечислял названия разных областей Италии.

А эта подводная лодка, скользившая в трубе? Ведь это фаллический символ и даже, может, коитальный. Однако в моем сне не было женских образов! И наконец, эта тема опытов на отрубленных человеческих головах. Научный идиотизм! Так мое бессознательное, должно быть, отразило в этих образах теперешнее мое полное отрицание объективного физиологического подхода к мозговым феноменам. Это иллюзия, и я уже развеял ее в ходе моей недавней лекции в Венеции…

Я попытался вновь пережить эти ощущения отправления, скольжения и прибытия, которые испытал во время сновидения. Были ли они связаны с головокружением, предшествующим приступам дежа вю? Было ли это нарушением работы вестибулярного аппарата? А почему бы и не нарушением гиппокампального тета-ритма во время сновидения? Почему нет? И тут я снова заснул.

Проснулся я от ощущения тепла на лице. Яркий свет проникал сквозь мои веки. Я открыл глаза. Палата была полна солнцем. Как это может быть, если мое окно выходит на север? Я прищурился и увидел, что на окне нет решеток! Оказывается, пока я спал, меня перевезли на койке в другую палату с голубыми стенами. «Похоже, все устраивается, – подумал я. Теперь-то уж меня в канал точно не станут выбрасывать!»

Я заметил также, что на стуле лежит моя сложенная одежда, и немедленно убедился, что «чертова пилюльница» по-прежнему находится в брючном кармане – моя единственная удача! Когда я одевался, в дверь постучали, и в палату вошла молодая женщина: высокая брюнетка лет тридцати пяти – сорока с орлиным носом, карими глазами, с черным шиньоном, элегантная, интересная, но строгая. Она была в белом халате и держала в руке мою историю болезни. (Вот где расписаны в деталях все мои приключения, подумал я.)

– Профессор Жуве, – сказала она, – большая честь вас встретить. Я доктор Оливия, ассистентка профессора Паоло П.

– Сожалею, что вынужден встречать вас в таком виде, – ответил я. – Также заранее прошу меня извинить, если скажу что-нибудь не то, я, должно быть, все еще нахожусь под воздействием вечерней инъекции.

– Это был коктейль из транквилизаторов, антидепрессантов и галоперидола. Никто не может перед ним устоять, – подтвердила она. – Я знаю, что вы очень беспокойно спали.

Она заглянула в мою историю.

– Если вас не затруднит, то мы вам сделаем сканирование, и я полагаю, что вы захотите выписаться как можно скорее. Однако я должна предложить вам общее неврологическое обследование, чтобы быть уверенными в том, что… Надеюсь, вы меня понимаете.

– Чтобы быть уверенными, что я не наделаю глупостей… Уверяю вас, что этого не будет. Я стал жертвой череды нелепых случайностей, начавшихся с того, что у меня украли документы и деньги.

И я растянулся на койке.

– Prego, исследование глаз – в порядке, нистагма нет. Светодвигательный рефлекс – в норме. Сухожильный рефлекс – в норме, кроме правого ахиллесова сухожилия. Застарелая грыжа диска? Можете встать и пройтись? С закрытыми глазами.

Конечно, меня слегка покачивало.

– Все из-за этого чертового укола, – сказал я.

– Все прекрасно! – резюмировала она. – Дело в том, что мой коллега, который вас обследовал прошлым вечером, написал медицинское заключение, чтобы вас отпустили из полицейского участка и направили на срочную госпитализацию. Для этого ему пришлось преувеличить некоторые симптомы, вот почему мне нужно теперь дать новое заключение, что вы стали абсолютно нормальным. Это нужно для…

Она покраснела.

– Для полиции, – угадал я. – Конечно, я возмещу стоимость маски, как только у меня будут деньги. Что до всего остального, то я не был ни наркоманом, ни богохульником… Понимаете, ведь это было вполне логично – попросить прощения у кошек… Вы любите кошек?

– Я обожаю кошек, – ответила она. – Я член общества «Динго», Венецианской ассоциации защиты кошек. У меня дома два кота, настоящих венецианских, сориани. Это большие тигристые кошки с Востока, из Сирии. Они классные охотники на мышей и крыс, однажды такие кошки даже спасли Венецию от чумы. Они независимы, но ласковы и преданны. Я вас понимаю. Думаю, ваши дела с полицией будут улажены. Одному весьма влиятельному лицу удалось изъять все жалобы на вас, – сказала она с таинственным видом.

«Да это, конечно же, Людвиг Манн. С каких это пор он стал таким влиятельным?» – подумал я.

– Мой шеф профессор скоро придет вас навестить. Он хотел бы поговорить с вами. Он выдаст вам индульгенцию, – добавила она, улыбаясь. – Вам ничего не нужно?

– Нет, спасибо. Только позвонить в Монтегротто. (Я не осмелился попросить у нее несколько десятков тысяч лир, чтобы купить билет. Может, профессор мне сам предложит?) Надо также оплатить мое пребывание в больнице. К счастью, я помню наизусть номер моей медицинской страховки.

– Не беспокойтесь об этом. Все в свое время. Отдыхайте. Похоже, вы в этом нуждаетесь. Надеюсь, вы сохраните хорошие воспоминания о нашей больнице. ArrivederLa[112]112
  До свидания (итал.).


[Закрыть]
.

Я растянулся на койке и моментально заснул. В час дня меня разбудили и принесли еду. Салат из помидоров и спагетти.

Голода я не чувствовал из-за отвратительного лекарственного привкуса во рту… Несомненно, это был галоперидол, входивший в коктейль. Вышел в коридор позвонить в Монтегротто. Профессора Манна не было. Сообщил, что приеду часам к восьми вечера, а завтра возвращаюсь во Францию. Выпил еще полбутылки минеральной воды «Кайзервассер» и сел в кресло, дожидаясь визита профессора.

– Prego, Professore, scusi[113]113
  Извините (итал.).


[Закрыть]
, я вас разбудил.

Подошедший ко мне профессор Паоло П. обнаружил, что я вновь заснул. Это был высокий элегантный человек лет шестидесяти, седеющий и очень загорелый. Его зеленые глаза сверкали из-под золотых очков. На нем был серый костюм-тройка с синими полосками, голубая рубашка с золотыми запонками на манжетах, изумительный галстук – синий с зелеными полосками, того же цвета платочек, золотые часы и, бог ты мой – туфли от Феррагамо! Мои туфли! Те самые, которые я отдал Куки. Неужели они попали к нему из венецианской полиции? Профессор был без халата, и вряд ли его радовало, что ему пришлось посетить меня в субботний вечер. Я, должно быть, испортил ему все выходные. Но он не подал виду и все время оставался безупречно вежлив.

Разумеется, вся эта история достойна сожаления. Если бы они узнали об этом раньше, меня бы поместили в более комфортабельную палату. Я заверил его, что ночь прошла очень хорошо и что я высоко ценю их усердие и ту заботу, которой меня окружили.

– Один ваш… друг, как я думаю, Людвиг Манн, венский геронтолог, которого я тоже знаю, рассказал и объяснил мне ваш случай, такой необычный… такой странный… вы не находите?

– Это просто череда роковых случайностей – ответил я. – Мне дьявольски не повезло. Я потерялся в Венеции без документов и без денег и не мог ходить!

Череда случайных неудач, ну разумеется… Он понимает… Он сочувствует. Все уладится. Венецианская полиция чересчур бдительная, но скоро мое досье будет закрыто…

Наступило долгое молчание.

Тогда, чтобы разрядить атмосферу, я заговорил о Венеции, «прекраснейшем городе мира». Я бы приезжал сюда снова и снова… это столица моих снов…

– Я живу в Венеции, – доверительно сообщил он. – Этот город медленно умирает, его население неумолимо стареет.

Он еще помолчал. Казалось, он о чем-то думает.

– Согласно профессору Манну, ваши проблемы начались дней десять назад, не так ли? Вы сильно изменились?

Я попытался представить себе, что Людвиг Манн мог ему наговорить. Что у меня «синдром раздвоения личности», типа доктора Джекила и мистера Хайда?

– Сейчас я абсолютно нормален, – подтвердил я.

– Вы помните все события этой недели?

Я-то все прекрасно помнил, но нужно было ему подыграть…

– У меня на самом деле были большие провалы в памяти. Но теперь всё в норме.

Опять наступило долгое молчание. Он продолжал развивать ту же тему…

– Ваш случай, профессор, очень интересный, очень редкий, надо бы понять его причину!

– Causa incognita[114]114
  Причина неизвестная (лат.).


[Закрыть]
, – ответил я.

– Вы так в этом уверены?

– Может, это эндорфины, которые образовались у меня в организме во время грязелечения в Монтегротто, – неосторожно ляпнул я.

В его глазах сверкнуло озарение.

– У вас брали вчера кровь на анализ?

– Полагаю, да.

– Тогда мы поищем в ней эндорфины! У нас есть суперсовременная биохимическая лаборатория.

«Бог ты мой, – подумал я, – когда же меня оставят в покое! Он теперь захочет сделать еще анализ крови, потом анализ мочи…» Я вспомнил, как эта старая венецианская мамаша вчера вечером уговаривала меня помочиться в баночку. Nonno, pipi prego.

– А что вы думаете об электроэнцефалографическом исследовании?

– Оно ничего не покажет, – сказал я. – После того коктейля, который в меня влили вчера вечером, мой мозг выдаст быстрые ритмы, специфичные для бензодиазепинов, смешанные с медленными волнами, вызванными антидепрессантами! Настоящий ребус для электроэнцефалографиста.

Снова воцарилась тишина. Профессор пристально разглядывал свои ухоженные ногти, свои туфли, потом резко повернулся ко мне, пряча взгляд.

– Простите меня, если я задам вопрос, который может вам показаться бестактным, слишком личным, но я задаю его как психиатр, это останется врачебной тайной. Это изменение личности, если можно так его назвать, оно повлияло на вашу личную жизнь? Я имею в виду, половую? На вашу сексуальную ориентацию, выбор партнеров. Надеюсь, вы меня понимаете. Ваша ночная встреча с двумя геями, обмен обувью. Вы понимаете, что я хочу сказать. Такое бывало с вами и раньше? Разумеется, все это останется между нами, уверяю вас.

«Проклятье! – подумал я. – Я же не спрашиваю, где он раздобыл мои туфли!»

– Должен вас разочаровать, дорогой коллега. В этом отношении все осталось по-прежнему. Та встреча произошла случайно. Мы не делили одного картонного ложа! Меня всегда привлекали только женщины – вчера, сегодня и, надеюсь, завтра. Хотя, должен признаться, общество гомосексуалистов иногда бывает более приятным, чем некоторых гетеросексуалов-мачо. Однако даже во сне мои сексуальные партнеры – всегда только женщины. Иногда очень молодые, это правда.

«Бог ты мой, – вдруг пронеслось у меня в мозгу, – а ведь поездка в этом метро в моем сновидении минувшей ночью, которое ходит, как поршень в шприце. Разве это не сон о содомии?»

Профессор был явно разочарован. Он еще раз посмотрел на носки своих туфель и прошептал:

– Раздвоение личности, раздвоение личности! А я вижу, что вы стали настоящим профессором Жуве.

У него появилась идея, показавшаяся ему гениальной.

– Может, это результат вчерашней инъекции. Этот коктейль, который вам ввела моя ассистентка, способствовал вашей реинтеграции в исходную личность, не так ли?

– Chi lo sa? – осторожно ответил я.

Он снова посмотрел на свои часы, золотую «омегу».

– К сожалению, должен вас покинуть. Может, еще увидимся? Кто знает? На каком-нибудь конгрессе…

Я тепло поблагодарил его, и мы вежливо распрощались.

После его ухода я опустошил еще бутылочку минеральной. Было пять часов вечера. Во всех больницах выписка осуществляется до полудня, особенно по субботам. Кого бы мне найти, кто мог меня оформить?

Я прогулялся по отделению и наконец наткнулся в ординаторской на двух санитаров, живо обсуждавших футболиста, цветные фото которого украшали спортивный журнал. E cosi belissimo! E cosi erotico![115]115
  Такой красивый! Такой эротичный! (итал.)


[Закрыть]
Я попытался объяснить им, что хочу уйти.

– Camera trecentuno[116]116
  Триста первая палата (итал.).


[Закрыть]
.

– Trecentuno?

Моей фамилии не было ни в журнале, ни в компьютере. Казалось, никто не знал о моем существовании. Я был невидимкой.

В конце концов одна санитарка объяснила мне, что нужно пройти в администрацию, на первый этаж. Однако на выписке никого не было. Естественно, поскольку все они уходили еще до полудня. Я заметил только огромного кота, венецианского сориано, спавшего на подоконнике. Посетители уже начали покидать больницу. Так что после шести вечера, когда время посещений закончится, я легко смешаюсь с ними. Я вернулся в палату, чтобы немного привести в порядок одежду. Порывшись в карманах пиджака, я нашел сложенную вчетверо купюру в пятьдесят тысяч лир в верхнем карманчике. Кто ее туда сунул? Конечно же, Оливия, ассистентка профессора, когда утром заставляла меня ходить с закрытыми глазами.

Было четверть седьмого, когда я, потерявшись в шумной толпе венецианцев в черных костюмах, вышел из больницы. Никакой охраны у входа не было. Я быстро прошел по рио ди Медиканти до причала. Первый вапоретто до вокзала был сорок первый. «Старина сорок первый, это наша последняя поездка вдвоем», – подумал я.

Невольно я поискал следы метро в стороне от причала. К своему удивлению, обнаружил, что не могу вспомнить ничего из моих прошлых поездок на сорок первом, не могу вновь пережить те чувства, которые вызывали у меня встречи с Муранеллой… Муранелла… Бог ты мой, кажется, что с тех пор прошли месяцы. «А всё эти проклятые лекарства! Настоящая химическая лоботомия», – подумал я.

На вокзале Санта-Лючия я взял билет. И слава богу, так как по пути до Болоньи дважды приходил контролер. Этот пассажирский поезд делал остановки по всем пунктам. Я прибыл в гостиницу лишь в восемь вечера. Было уже темно. За стойкой меня встретил Серджио, старший консьерж, в роскошном синей униформе, похожей на адмиральский мундир.

– Добро пожаловать в отель, профессор. Вы пойдете в ресторан?

Он с любопытством оглядел мой грязный, мятый и рваный костюм и кроссовки.

– Конечно, – ответил я. – Только переоденусь. У меня были кое-какие приключения в Венеции. Знаете, в этом городе, оказывается, совсем небезопасно!

– Да, я в курсе, профессор. Нам звонили из полиции. Там возник небольшой скандал, в особенности из-за этой вашей истории с мессой для кошек. Вас не отлучали от церкви? А то они нам сказали… Слава богу, в газетах ничего не появилось, а большинство отдыхающих, которых вы знаете, сегодня уехали… Я все же надеюсь, что вы сохраните хорошие воспоминания о своем пребывании, – добавил он, подавая мне пару конвертов, ожидавших меня в ячейке. Одна записка была от Наташи: «До свидания и удачи Вам!». Вторая – от Людвига Манна: «Welcome. Завтра, в воскресенье, в десять утра в парке. Gute Nacht».

Я поднялся в номер и из изумительно красивого чемодана из кожи дикой свиньи, купленного в Абано, достал свою старую одежду. Мой новый костюм пребывал в таком состоянии, что его оставалось только выбросить. Там же я обнаружил мои старые туфли. Я не осмелился пойти в ресторан в кроссовках.

Войдя в зал, я неспешной походкой гордо прошел к своему столику. Мне вовсе не хотелось выглядеть виноватым. Оставшиеся старые отдыхающие почти все меня приветствовали: кто кивком головы, кто улыбкой, кто улыбкой и легким взмахом руки, кто шепотом. Однако некоторые, особенно женщины, усердно изучали карту вин, делая вид, что меня не замечают. Мои старые соседи, Наташа и парочка «Круппов», уехали. Меня окружали бледные, как таблетки аспирина, новые отдыхающие, которые ничего не знали о моих похождениях.

Стильно одетый метрдотель спросил меня, как всегда:

– Professore, vino bianco?

Он не улыбнулся и не подмигнул, всё – как ни в чем не бывало.

Я смог проглотить лишь пол-яблока, выпить четверть бокала белого вина и еще бутылку кайзервассера.

«Да, после такого укола, какой мне сделала Оливия, – подумал я, ложась в постель, – сотрудники отделения неотложной психиатрической помощи могли обрести покой, по крайней мере, на пару суток!»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю