Текст книги "Заговорщица"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

В эту минуту из огромного собора вышла толпа дворян, оттеснив горожан на соседние улицы. Одновременно солдаты Крийона выстроились сзади, отрезав Гиза и его свиту от остальной процессии.

– Похоже, нас тут побаиваются! – заметил Гиз, нахмурившись.

– Что вы, монсеньор! – ответил Крийон. – Вам оказывают такие почести!

Жуайез, несколько апостолов и молодцы с хлыстами оказались рядом со свитой Гиза.

– Бейте! Бейте же! – приказал Жуайез.

В воздухе засвистели бичи.

– Сир! – вскричал Жуайез. – Сир король Франции! Где же вы! Смотрите, что творят проклятые гугеноты, а я молча терплю мучения…

И вновь его слова взволновали толпу. Опять послышались крики «Да здравствует Генрих Святой!» Жуайез под ударами бичей застонал, и на этот раз – совсем не притворна. Сзади к нему подобрались четыре паломника и ударили по спине хлыстами, настоящими хлыстами из прочной кожи. Перепуганный Жуайез уронил крест. Он попытался уклониться, может быть, даже убежать, но четверо в рясах не отступали от него. Удары сыпались градом…

– Перестаньте! Пощадите! Убивают! Помогите! – взвыл несчастный брат Анж.

Это длилось несколько минут; даже Гиз растерялся, не понимая, что происходит. Жуайез лишь бессильно стонал.

Но тут раздался чей-то уверенный голос:

– Прекратить!

Из собора вышел человек и шагнул к брату Анжу. Тотчас же четыре паломника отошли в сторону, откинули капюшоны, и все узнали Шалабра, Монсери, Луаня и Сен-Малина.

Человек, появившийся на площади, держался спокойно и с достоинством. При виде его толпа смолкла, а солдаты Крийона взяли на караул. Гиз сошел с коня, снял шляпу и согнулся в низком поклоне.

На площади перед шартрским собором появился Генрих III, король Франции.

Глава II
ГЕНРИХ III

Не обращая внимания на Гиза, король подошел к Жуайезу, опустился перед ним на колени и звучным голосом произнес:

– Иисус, Господь мой, ты воззвал ко мне, ко мне, несчастному монарху, обиженному и изгнанному собственными подданными! И вот я – пред тобой, Иисус сладчайший! Умоляю, позволь мне стереть драгоценную кровь, что струится из твоих ран!

С этими словами Генрих III поднялся и начал вытирать своим носовым платком лицо Жуайеза.

– Сир!.. Ваше Величество!.. Что вы!.. Какая честь!.. – залепетал растерявшийся монах.

Настроение толпы обычно изменчиво. Когда паломники увидели, как король склонился перед Жуайезом, они пришли в восторг. Монарх присоединился к крестному ходу!.. Значит, он так же ненавидит проклятых еретиков, как и его добрый народ! Раздались аплодисменты и крики одобрения. Король поднял руку, требуя тишины:

– Схватить этих двух негодяев! – крикнул Генрих III, указывая на двух верзил, изображавших мучителей Христа. – Приказываю: заточить их в тюрьму, подвергнуть бичеванию, а потом вздернуть на виселице.

– Но сир!.. – совсем перепугался Жуайез. – Ваше Величество заблуждается… Они же ни при чем…

– Иисус милует вас! – громогласно заявил Генрих III. – Вас не повесят, а только накажут кнутом. Увести их!..

Стража безжалостно схватила несчастных ряженых и уволокла с площади.

– Вот как король Франции расправляется с врагами Господа и Церкви! – крикнул Генрих.

Эти слова вызвали небывалый энтузиазм в толпе: паломники закричали, захлопали, и Генрих услышал слова, от которых давно уже отвык.

– Да здравствует король! – пронеслось над площадью.

Генрих гордо выпрямился, глаза его заблестели. Он спокойно повернулся к герцогу де Гизу и обратился к нему поистине королевским тоном:

– Дорогой кузен, восславим же Господа за ту великую радость, что Он даровал нам сегодня. А потом в ратуше нашего доброго города Шартра я выслушаю просьбы и жалобы жителей нашей столицы. Пусть мои верные парижане заходят в собор…

Гиз и рта не успел раскрыть, а король уже повернулся к нему спиной и первым двинулся к собору.

– Черт возьми! – проворчал про себя Гиз. – Это жалкое подобие монарха осмеливается насмехаться надо мной!.. А я еще хотел сохранить ему жизнь!.. Терпение, терпение! Он мне за все заплатит!

И герцог вошел в огромный собор, где уже началась благодарственная месса. Свита Гиза последовала за своим господином.

Король только что сказал, что паломники из Парижа смогут слушать мессу в храме. Но на самом деле весь собор был уже до отказа заполнен преданными людьми Генриха и королевской охраной. Лишь человек двадцать из окружения Гиза смогли пройти в боковой придел.

Генрих сел на трон под балдахином, а вокруг расположилась стража. На площади столпились паломники и горожане, пытаясь услышать хотя бы обрывки службы. Двери собора распахнули настежь, чтобы верные дети церкви могли наслаждаться псалмами и молитвами.

Месса закончилась, и Генрих III направился в ратушу; с Гизом король даже не стал разговаривать. Герцог на мгновение замешкался у главного портала: он был вне себя от бешенства и не знал, как поступить. Гиз уже собирался немедленно двинуться обратно в Париж, но тут к нему подошел маркиз де Вилькье, приближенный Генриха III. Маркиз вежливо раскланялся с Гизом и произнес:

– Господин герцог, Его Величество король поручил мне передать, что он примет вас завтра утром. Вам, а также сопровождающим вас горожанам и судейским, назначена аудиенция на девять часов.

Среди верных Гизу дворян послышался недовольный ропот. Но герцог поднял руку, призывая к спокойствию, и обратился к маркизу:

– Скажите Его Величеству, что я благодарю за оказанную честь и завтра прибуду на аудиенцию. Правда, король мог бы выбрать посланника и получше…

В окружении Гиза Вилькье терпеть не могли, так же, как и самого д'Эпернона.

Маркиз понял намек, но лишь улыбнулся в ответ:

– Господин герцог, я обязательно передам ваши пожелания Его Величеству.

Гиз со свитой направился к гостинице «Золотое солнце». Река Эвр разделяется возле Шартра на два рукава: один огибает городские стены, а второй течет через город. На берегу этой речной протоки и стояла гостиница «Золотое солнце». Кардинал Гиз и де Майенн уже устроились в «Золотом солнце» и пока не показывались на шартрских улицах. Окруженный дворянами герцог неспешно шествовал по улицам Шартра. Вдруг, у самого порога гостиницы, Моревер схватил за рукав Менвиля и показал ему на какого-то человека в толпе зевак.

– Смотри!.. Смотри же!

– Что там еще? – лениво спросил Менвиль.

– Нет, показалось… не он… – ответил Моревер, – я решил было, что это – Пардальян…

Слова Моревера услышал Гиз и немедленно насторожился:

– Вы его видели? Где он?

– Не волнуйтесь! Его нет в живых! – произнес чей-то голос.

Гиз, Менвиль, Бюсси-Леклерк и Моревер разом обернулись и увидели улыбающуюся герцогиню де Монпансье.

Мария пригласила герцога в свои апартаменты, а его свита все еще оставалась на улице возле гостиницы.

– Однако! – проворчал Бюсси-Леклерк. – Если этот тип умер, то, видно, только-только…

Когда брат и сестра оказались наедине, Мария с улыбкой сказала герцогу:

– Дорогой Генрих, перестаньте волноваться. Из-за этого Пардальяна вы совершенно потеряли голову…

– Так его нет в живых? Откуда вам это известно?

– Мне сказала одна женщина… Поверьте, она никогда не ошибается и никогда нас не обманывала…

– Фауста… – как зачарованный, медленно произнес Гиз.

– Я готова повторить слово в слово то, что она сказала: «Передайте герцогу, что Пардальян мертв, а если его светлость не поверит, добавьте, что убила его я… «

– Вы виделись с ней после въезда в Шартр?

– Я только что от нее: Фауста подтвердила, что дело сделано!

Гиз не знал, кому верить. Неужели Бюсси-Леклерк ошибся?.. Но, в конце концов, Леклерк Пардальяна не видел, он только слышал голос в темноте. А Фауста никогда не ошибается! Может быть, она выследила Пардальяна, когда тот шел в составе процессии, ночью устроила засаду, и ее люди убрали шевалье уже после его столкновения с Бюсси.

Генрих де Гиз старался не показывать своих чувств, но вздоха облегчения он сдержать не смог. Сестра поняла, что герцог несказанно обрадовался.

– Бог с ним, с этим авантюристом, – с притворным равнодушием сказал Гиз, – жив ли, мертв ли он, мне нет до него никакого дела. Важно другое – где сейчас монах?

– В Шартре; прибыл вместе с крестным ходом.

Герцог де Гиз особой чувствительностью не отличался, но при мысли, что от Парижа до Шартра где-то рядом с ним шагал будущий убийца Генриха III, герцог содрогнулся. Может, как раз сейчас, в эту минуту, Жак Клеман готовится нанести королю смертельный удар…

– Так вы готовы, дорогой брат?

Нежный голосок Марии де Монпансье вернул Гиза к действительности. Генрих ответил сестре обычным уверенным тоном:

– Что значит – «готов»? Учтите, Мари, я к этому делу никакого касательства не имею. Я и знать ничего не знаю!

– Не беспокойтесь! Смерть короля будет выглядеть случайной. Господь иногда позволяет свершиться подобному случаю. Народ же с облегчением воспримет известие о смерти царя Ирода. Никто ни о чем не догадывается. Сам Жак Клеман не знает, чья рука направляет его. Но вы, дорогой брат, должны быть готовы…

– И когда же произойдет… несчастный случай?

– Завтра!

Гиз задумался.

– Может, мы зря торопимся? Почему так скоро, Мари?

– Чем скорее, тем лучше. Дни Валуа сочтены. Зачем тянуть?.. Не стоит продолжать агонию династии…

Гримаса ненависти исказила хорошенькое личико герцогини де Монпансье. Генрих де Гиз даже немного испугался, взглянув на сестру.

– Конечно, конечно, вы правы: чем скорей, тем лучше, – поспешно согласился герцог.

– Завтра после аудиенции. – продолжала Мария, – Валуа отправится в собор. Он пойдет во главе паломников, босиком, со свечой в руке, в покаянном рубище. Король сделает это во исполнение обета, который дал когда-то: совершить покаяние, если удастся примириться с парижанами. Монах будет шагать рядом с королем – в толпе паломников кто угодно может приблизиться к монарху. Жак Клеман нанесет удар в тот момент, когда Генрих подойдет к дверям собора. Вы же, дорогой брат, соберете у стен Шартра свои войска и верных вам дворян. А потом… действуйте!

Мария де Монпансье накинула плащ, опустила пониже капюшон и, распрощавшись с братом, вышла из гостиницы. Герцогиню сопровождали два дворянина из тех, что эскортировали таинственную карету по дороге из Парижа в Шартр.

Герцог де Гиз остался в «Золотом солнце», призвал к себе Майенна с кардиналом и долго с ними совещался. Вечером, во время ужина, Гиз пригласил к своему столу Моревера, Леклерка и Менвиля.

Назревали великие события, судьба королевства висела на волоске, тем не менее мысли герцога и его приближенных занимал исключительно шевалье де Пардальян. Бюсси-Леклерк очень кстати припомнил слова шевалье, услышанные этой ночью:

– Может, я до Шартра и не дойду!

Сомневаться не приходилось: Пардальян мертв, наверняка мертв!

– Черт побери! – воскликнул Менвиль. – Мне жаль, что его убили! Теперь я лишен удовольствия поиздеваться над ним вдоволь, привязав к крыльям мельницы.

– Да, вы упустили прекрасную возможность! – усмехнулся Бюсси-Леклерк.

Моревер же промолчал и даже не улыбнулся.

Наступил вечер, и сумерки опустились на город. В этот час человек, смерти которого так радовались сторонники Гиза, спокойно ужинал в маленькой харчевне в компании герцога Ангулемского, расположившись за столом у низкого оконца. Напротив харчевни стоял старинный мрачный особняк, каких немало в Шартре. Пардальян, поглядывая время от времени в окно, заметил, что дом, похоже, необитаем: ворота заперты, света не видно.

– Чей же это дворец? – спросил гость у служанки, подававшей ужин.

Служанка улыбнулась:

– Не знаю, что и сказать, сударь… Вроде, ничей… Когда-то им владела семья де Бонвалей, так по крайней мере говорят… Но я уж без малого тридцать лет живу в Шартре, а ни разу не видела, чтобы в дом кто-то заходил.

И служанка заторопилась на кухню.

– Да, окна и двери закрыты наглухо… Но там люди… и собрала их Фауста. Как ни старались они проскользнуть незамеченными, я все-таки углядел, что в боковую калитку прошмыгнули какие-то тени. Хотел бы я знать, чем они там занимаются…

– Ах, друг мой, – вздохнул молодой герцог, – нетрудно догадаться… плетут очередной заговор… Что еще может делать Фауста?

– Вы правы, заговоры – любимое занятие нашей прекрасной тигрицы… Но что же она замышляет на этот раз?

– Пардальян, – с грустью произнес молодой человек, – я не могу думать ни о заговорах, ни о Фаусте… Меня мучает одно – мы так далеко от нее…

– От Виолетты? Да, пока далековато… Но терпение, принц, терпение… Лишь два человека на свете могут сообщить нам кое-что о вашей невесте – Фауста и Моревер. А мы как раз идем по следу, им не ускользнуть от нас. В конце концов или женщина, или мужчина непременно попадет в наши руки. Хорошего в нашем положении, конечно, мало, но, слава Богу, я уже вырвался из сетей госпожи Фаусты… А сети эта дама плести умеет!

Похоже, Пардальян вспомнил нечто малоприятное. Он сощурил глаза и начал нервно подергивать усом.

– Дорогой друг, – поинтересовался герцог Ангулемский, – вот уже три или четыре раза вы упоминаете о каких-то сетях. Что случилось? Принц Фарнезе мне ничего не рассказывал, передал только, что вы будете ждать меня в гостинице «У ворожеи».

– Ну да, в гостинице я как раз появился, вырвавшись из этой проклятой верши, – заметил Пардальян, поглядывая в окошко.

– Верша? Что еще за верша? – удивился Карл.

– Неужели, монсеньор, вы никогда не видели подобного приспособления для рыбной ловли? Они часто встречаются в окрестностях Марселя, у рыбаков-провансальцев. Это что-то вроде огромной плетеной ивовой клетки с особой крышкой: туда легко попасть, но невозможно выбраться. Рыбаки опускают вершу в море, где-нибудь подальше от берега, а к ней прикрепляют палку с флажком, чтобы потом легко найти свою плавучую ловушку. Вы, монсеньор, когда-нибудь ели лангуста? Вкусно необыкновенно…

– Ел, конечно, но при чем здесь лангуст? – недоуменно заметил молодой герцог.

– Чтобы лучше понять, как устроены сети Фаусты, – усмехнулся шевалье. – Представьте себе лангуста в море. Он чувствует приманку, подплывает к этой ивовой клетке и тыкается в прутья, пытаясь достать лакомство. В конце концов он через крышку проскальзывает в вершу, которая сделана в форме воронки… Раздвигая ивовые прутья, добыча попадает внутрь, но обратно лангусту не выбраться!.. Вот так и я попал в вершу! Войти-то я вошел, но выйти не смог. Только эти сети были не ивовые, а железные, плетенные из толстенных металлических прутьев, и такие частые, что между ними и руку не просунешь! К счастью, я там оказался не один, а в компании с покойниками. Не будь их, я бы до сих пор пребывал в этой верше…

М-да, неплохая идея пришла в голову госпоже Фаусте! Но Всевышний помог мне, и вот я здесь, живой и здоровый. Однако же Фаусте я отомщу!..

Молодой герцог вздрогнул. Он понял, что Пардальяну довелось пережить одно из тех поразительных приключений, которые могут сломить даже самого сильного человека.

– Взгляните, принц, – продолжал шевалье, – как на ваш взгляд, у меня волосы не» поседели?

– Нет, что вы, мой друг! Все тот же прекрасный каштановый цвет.

– Удивительно, что я не поседел. Там, в этих сетях, я испытал ужас, настоящий ужас, когда у человека буквально кровь стынет в жилах, когда он становится безумен от страха… Правда, как я уже сказал, в верше, по счастью, были еще и утопленники… Впрочем, взгляните, кажется кто-то идет.

Шевалье внимательно смотрел в низкое оконце с мутно-зеленым стеклом. Карл тоже вгляделся и увидел на улице какую-то неясную тень.

– Я был уверен, что он явится, – прошептал шевалье, – и явится непременно сюда!

Тень приблизилась к парадному входу особняка Бонвалей, что, по словам служанки, уже много лет стоял пустым. Человек был до самых глаз закутан в плащ. Но Пардальян, похоже, узнал его по походке.

– Это он, конечно, он! – уверенно повторил шевалье.

Таинственный незнакомец не притронулся к дверному молотку, а хлопнул несколько раз в ладоши перед самой дверью. Ему открыли, и он проскользнул внутрь.

Пардальян улыбнулся; похоже, он был доволен, ибо предчувствия его не обманули.

– Да кто же это? – спросил Карл.

– Скоро узнаете!

Пардальян опустил занавеску и вернулся к своему повествованию:

– Когда я пришел в себя, оказалось, что я сижу на развилке двух свай: первая уходила в воду, а вторая, поставленная под углом, поддерживала пол одной из комнат дворца Фаусты. Надо мною зияла дыра – через нее-то я и попал в ловушку. Помню только, что до этого я спал, а проснувшись, увидел, что уже наступило утро – свет проникал ко мне через отверстие вверху. До сих пор не могу понять, почему я заснул, видимо, был очень измучен. Я решил действовать. Балки вокруг меня образовывали что-то вроде строительных лесов.

«Попытаюсь выбраться! – сказал я себе. – Если карабкаться по этим лесам, можно добраться до отверстия в полу!»

Я полез наверх, туда, откуда лился свет, но оказалось, что отверстие затянуто толстой железной сетью. Тогда мне пришло в голову, что где-нибудь внизу может оказаться дыра, и я решил нырнуть и выбираться вплавь. Я спустился и начал осторожно погружаться; вокруг меня плавали трупы. Одна мысль, что мне придется с головой уйти в эту воду, где всю ночь бултыхались покойники, приводила меня в ужас. Но, увы, когда я оказался по плечи в воде, ногами я почувствовал переплетенные прутья все той же железной сети. Железная верша была сделана в форме ловушки: не выбраться ни сверху, ни снизу. Меня обрекли на медленную смерть в железном колодце.

– Ужасно! – произнес Карл.

– Да, ужасно! Вы правы… Хотел бы я увидеть в такой ситуации милейшую госпожу Фаусту… Я приготовился к худшему, меня словно парализовало: ни одной мысли, никаких чувств! Но через несколько часов я решил все-таки лезть наверх; буду стучать, кричать, кто-нибудь услышит и, желая заткнуть мне глотку, убьет меня!

– Но как же вы выбрались оттуда живым? – спросил потрясенный герцог.

Шевалье рассмеялся.

– Да уж выбрался!.. Я нашел самый верный и легкий путь – выбрался вместе с трупами.

– С трупами? Ах, друг мой, то, что вы мне рассказываете, напоминает скорее ночной кошмар или видения безумца, чем реальные события!

– Я и сам, признаюсь, чувствовал себя персонажем какого-то кошмарного сна, а не живым человеком. Пытаясь выбраться, я, может, и забыл на какое-то время про трупы, но Фауста-то про них помнила! Не так уж приятно осознавать, что под полом твоего дома плещутся в водичке покойнички. А ведь подобные истории с убийствами и жертвами – не редкость для ее дворца. Значит, от мертвецов, попавших в вершу, умеют избавляться. Но каким же образом? Выуживая по штучке? Это долго и хлопотно, а Фауста, как известно, – женщина практичная и сообразительная. Лучше, если трупы унесет река, все сразу…

Пардальян рассказывал, не забывая время от времени поглядывать на улицу.

– Как бы не пропустить нашего приятеля! – озабоченно приговаривал он.

– Того, что вошел в дом?

– Да; сейчас прекрасная Фауста отдает ему последние распоряжения… Так вот, шли часы, а я все сидел, точнее полулежал на бревне, ухватившись за решетку. Мне казалось, что на меня наступает безумие… Вдруг я услышал над головой какой-то скрежет. Приглядевшись, я заметил, что со стороны комнаты через решетку тянется канат, и кто-то тащит его вверх… я присмотрелся повнимательнее, и надежда вернулась ко мне: этот канат приподнял нижнюю часть верши, и минуты через две течение унесло в Сену всех мертвецов. Об остальном, полагаю, вы без труда догадаетесь…

Пардальян пригубил вина и с улыбкой заключил:

– Я последовал примеру моих соседей по ловушке! Только и всего!

– Только и всего? – машинально проговорил пораженный герцог Ангулемский.

– Да любой на моем месте поступил бы так же! Я бросился в воду, из последних сил поплыл к проему и успел вырваться из сети, прежде чем верша вернулась на место. Через десять минут я уже выбирался на берег Сены как раз в том месте, где начали строить новый мост.

Оба надолго замолчали. Карл не мог прийти в себя после рассказа Пардальяна и как завороженный смотрел на своего спутника. Служанка задремала в уголке с веретеном в руках и тихонько похрапывала, а шевалье что-то небрежно насвистывал и все поглядывал в окно.

– Пожалуй, наш друг вот-вот появится! – заметил Пардальян. – Эй, красавица! – окликнул он служанку.

Та очнулась от дремоты, выбралась из угла и подошла к столу.

– Мы с приятелем собираемся прогуляться вечерком. Скажи-ка, каким путем нам лучше вернуться, мы не хотим никого беспокоить, а можем задержаться допоздна.

– Конечно, сударь; пройдите через конюшню, я заднюю дверь оставлю открытой. Потом со двора поднимитесь по деревянной лестнице на второй этаж.

Пардальян, видимо, уже успел сориентироваться на местности. Ему не понадобились долгие объяснения, он лишь кивнул головой, накинул плащ и вышел на улицу. Карл последовал за ним, и служанка закрыла дверь. Друзья оказались в узком, извилистом проулке. Они прошли метров десять, и тут шевалье обнаружил в глухой стене дома нишу.

– Подождем здесь, – вполголоса произнес Пардальян. – Думаю, он скоро выйдет.

– Кто «он»? – в недоумении спросил Карл.

– Неужели не узнали, монсеньор? Это же монах! Жак Клеман… тот человек, что был с нами в «Железном прессе».

– Тот самый человек, что поклялся отомстить…

– …отомстить Екатерине Медичи, поразив ее в самое сердце! Он поклялся убить любимого сына старой королевы – Генриха III. Что это вы побледнели, монсеньор?

– Пардальян, замыслы этого монаха отвратительны.

– Да что вы, монсеньор! Вы забыли, кто погубил вашего отца? Кто довел его до отчаяния, до безумия, подтолкнул к смерти? Три человека совершили это: королева-мать Екатерина Медичи, его брат герцог Анжуйский, теперешний король Франции, и, наконец, его светлость герцог Генрих де Гиз… Вы же хотели отомстить Генриху III? Случай позволил вам встретиться с Жаком Клеманом, с человеком, отмеченным роковой печатью судьбы! Он сделает за вас грязную работу, отомстив за Карла IX…

Пардальян говорил, а сам не отрывал глаз от лица собеседника.

– Вы во многом правы, – медленно произнес молодой герцог Ангулемский. – Я всегда был уверен, что мой дядюшка-король умрет не своей смертью. Ему воздастся за то зло, что он причинил многим и многим людям. Но если бы я мог вмешаться, я остановил бы Жака Клемана. Нет, Пардальян, мне претит сама мысль об убийстве.

– Итак, монсеньор, если бы вы могли, вы остановили бы руку с кинжалом, занесенную над головой короля Франции?

– Да, и я попытаюсь сделать это! – глухо ответил Карл.

Пардальян покачал головой и с улыбкой прошептал:

– Похоже, Гизу в ближайшее время не стать королем Франции…

– Что вы хотите сказать? – удивился юноша.

Но шевалье вместо ответа схватил его за руку и до боли сжал: дверь особняка отворилась. Из дома вышел монах в низко надвинутом на лицо капюшоне и медленно зашагал в их сторону.

– Я хотел сказать, монсеньор, – прошептал шевалье, – что от вас зависит в данный момент судьба не только Франции, но и всего христианского мира. Видите, сейчас монах поравняется с нами… Если вы дадите ему уйти, завтра ваш дядя король Генрих III будет заколот кинжалом и герцог де Гиз взойдет на французский престол… Монсеньор, сама судьба сейчас встретится с вами!.. Я вмешиваться не буду, останусь только свидетелем… Принимайте же решение, принц!

Пардальян прижался к стене и демонстративно скрестил руки на груди. Монах прошел мимо… Герцог Ангулемский встряхнул головой, словно отбрасывая ненужные сомнения, быстро шагнул вперед, положил руку на плечо монаха и произнес:

– Святой отец, позвольте поговорить с вами!

Монах остановился, поднял голову и довольно высокомерно, как человек, уверенный в покровительстве высших сил, заявил:

– Что вам угодно? Если вам нужен мой кошелек, сразу скажу, денег у меня нет и никогда не было. Если вам нужна моя жизнь, учтите, она не принадлежит ни мне, ни вам, а только Господу.

Пардальян, наблюдая за этой сценой, беззвучно прошептал:

– Король Франции может спать спокойно! Сын Мари Туше спас ему жизнь…

– Мне ни к чему ни ваш кошелек, ни ваша жизнь, – спокойно ответил герцог Ангулемский. – Прошу вас, уделите мне лишь несколько минут для беседы.

– Дайте дорогу! – резко ответил монах. – Пропустите, ибо сегодня ночью я буду разговаривать только с Господом.

Пардальян понял, что пора вмешаться. Он шагнул вперед и воскликнул беззаботно и весело:

– Что же это вы, господин Жак Клеман? Не хотите поболтать с добрыми друзьями?

Монах вздрогнул; на его бледном лице появился румянец, улыбка преобразила сурового Жака Клемана. Он протянул шевалье руку и с искренней радостью произнес:

– Господин Пардальян, неужели это вы?

– Конечно, я! А со мной – герцог Ангулемский…

– Какое совпадение! – прошептал монах. – Оба – жертвы Екатерины Медичи и царя Ирода… Вот кто возрадуется, когда кровь последнего из Валуа обагрит плиты святого собора! Господа, в ваших душах я найду поддержку, ибо ненависть питает ненависть, а мы ненавидим одинаково…

– Пошли! – без лишних слов пригласил монаха Пардальян. – Крестный ход крестным ходом, а стаканчик пропустить не помешает.

Жак Клеман кивнул головой в знак согласия, и все трое двинулись к маленькой харчевне. Входная дверь была уже закрыта, но служанка, как и обещала, не заперла конюшню. Они прошли во двор, поднялись на второй этаж по шаткой лесенке и оказались в комнате, что занимал Пардальян.

Через несколько минут они уже сидели за столом, при неверном свете коптящей свечи. Нашлись и несколько бутылок доброго вина, прекрасного божанси с берегов Луары.

Пардальян разлил вино и залпом выпил свой стакан. Жак Клеман лишь отведал немного и с неудовольствием покосился на бутылку – он привык пить воду… Однако бледное лицо монаха немного оживилось.

– Вино согревает сердце, – сказал он, – но более всего мне греет душу встреча с таким другом, как вы, шевалье де Пардальян. Знаете, в тяжелые минуты, когда отчаяние подступало ко мне, я всегда вспоминал о вас… Я помню вашу улыбку, помню, как вы утешали меня… Память моя не сохранила облика матери, и я никогда не видел отца. Но иногда я мечтал о том, что у меня есть старший брат, и представлял вас, шевалье! Помните тот день, когда я делал бумажные цветы у монастырской стены, а вы подошли ко мне и заговорили с несчастным ребенком?

– Конечно! Я ничего не забыл! – ответил Пардальян.

Прошлое снова вернулось к нему, и он почувствовал неизъяснимое волнение.

– Вы так просто, по-дружески побеседовали со мной, – продолжал Жак Клеман. – Потом мы снова встретились… в тот ужасный день… кровавый праздник святого Варфоломея в Париже… Вы проводили меня к могиле моей матери. С того дня ваш образ навеки остался запечатленным в моем сердце… А вы совсем не изменились; глаза у вас по-прежнему добрые, и лицо светится отвагой… кто раз вас увидел, уже не забудет… Поэтому я сразу узнал вас в таверне «Железный пресс», да и как я мог не узнать своего единственного друга?!

Жак Клеман горестно вздохнул:

– Сегодняшняя ночь – возможно, последняя в моей жизни! Роковой час близок! Поистине по воле Провидения увиделся я сегодня с человеком, что для меня дороже всех на свете… И надо же было судьбе свести нас с вами в такую минуту! Пардальян. сердце мое замирает, когда я думаю о той, которую так люблю… о моей матери. Шевалье, я отомщу тем, кто убил ее!.. Расскажите мне об Алисе де Люс: ваши слова придадут мне силы, и рука моя не дрогнет…

– Да… – задумчиво произнес шевалье. – Вы ведь так и не встретились с ней… кто знает, может, поэтому вы так боготворите ее…

– Понимаю, что кроется за вашими словами, шевалье. Думаете, я пребываю в счастливом неведении? Ошибаетесь… Я многое выпытал у одной старухи, верной служанки Екатерины Медичи… Мне немало известно о жизни Алисы де Люс… и о ее преступлениях…

– Алиса не преступница! – решительно прервал монаха Пардальян. – Она всего лишь жертва.

– Вы действительно так думаете? – обрадовался Жак Клеман. – Конечно, несчастная расплачивалась за чужие грехи, ее толкнули на гибельный путь…

– Вся вина лежит на старой королеве Екатерине. Алису де Люс поставили перед роковым выбором: или любимый человек отвергнет ее, или она собственными руками подтолкнет его к гибели… Что ей было делать?! Она так страдала! Алиса пыталась бороться с королевой Екатериной. Невозможно представить, какие муки вынесла несчастная во имя любви!.. Теперь она обрела покой. Мир ее праху, и мир памяти ее…

Шевалье снял шляпу, герцог Ангулемский последовал его примеру, а монах еще ниже опустил свой капюшон. Несколько минут они молчали, потом Жак Клеман заговорил:

– Пардальян, вы, наверное, не желаете рассказать сыну правду о матери, однако не хотите и лгать. Вами движет жалость…

– Алиса де Люс заслуживала жалости и сострадания больше, чем любая другая женщина в мире!

– Не будем больше об этом… Расскажите лучше, как вы пытались спасти мою мать…

– Нет, – покачал головой шевалье, – прошлое умерло. Умерла любовь… И вам, и мне осталось одно – ненависть к негодяям и надежда свершить в будущем возмездие.

Жак Клеман встал и резким движением отбросил назад капюшон рясы. В мерцающем свете свечи глаза на его бледном изможденном лице горели как уголья,

– Шевалье, – торжественно произнес монах, – вы правы, надо думать о завтрашнем дне! Завтра я отомщу за Алису де Люс. Завтра старая королева узнает, что такое безграничное отчаяние. Завтра падет ее любимый сын… Завтра исполнится воля Провидения…

– Итак, вы собираетесь убить короля Франции.

– Таково веление Господа, переданное мне посланным им ангелом. Ни один человек не знает этой тайны. Но вам, Пардальян, я доверяю и скорее умру, чем позволю себе усомниться в вашей дружбе. Да, я собираюсь убить короля Франции… И вы, вы тоже завтра будете отомщены, шевалье! Вы же, герцог Ангулемский, с моей помощью рассчитаетесь с Екатериной и с королем Генрихом. Вспомните, сколько зла причинили они вашему отцу!.. Молитесь же за меня, а за Генриха Валуа молиться уже бесполезно!..

Монах замолчал и задумался. Потом он все так же безмолвно склонил голову и, видимо, собрался уходить. Но Пардальян остановил его:

– Вы посвятили нас в вашу тайну, расскажите же теперь, как вы собираетесь действовать.

Жак Клеман заколебался, но отказать шевалье не смог:

– Хорошо… От вас у меня тайн нет… Кроме того, вы получите возможность видеть все собственными глазами и сполна утолить жажду мести… Завтра в девять утра король примет в ратуше герцога де Гиза. После аудиенции Валуа отправится в собор. Он знает, что на пути в церковь к нему подойдет исповедник и вручит индульгенцию с полным отпущением грехов. Этот монах должен сопровождать короля до самого входа в собор. Пардальян, этим исповедником буду я!

Карл Ангулемский вздрогнул и хрипло произнес:

– Значит, вы пойдете с крестным ходом от ратуши до собора?