Текст книги "Заговорщица"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Мишель Зевако
Заговорщица

Глава I
БИЧЕВАНИЕ ХРИСТА

Огромная толпа заполнила Гревскую площадь, но на этот раз люди собрались не для того, чтобы полюбоваться повешением, насладиться зрелищем пыток на дыбе или увидеть, как поджаривают на медленном огне еретика. Народ вышел на площадь посмотреть, как двинется крестный ход в Шартр и добрые парижане пойдут на поклон к королю Генриху III.

Большинство жителей города считали, что шествие нужно для заключения мира между королем и его столицей. Конечно, Париж ждал некоторых уступок со стороны Его Величества, и прежде всего – изгнания господина д'Эпернона и господина д'О. Эти двое, несколько злоупотребив своими правами, порядком досадили горожанам.

Но те из парижан, кто были посвящены в планы герцога де Гиза, полагали, что крестный ход должен внушить королю некий спасительный страх и, в награду за смирение горожан и их раскаяние в содеянном во время дня Баррикад [1]1
  День Баррикад – 12 мая 1588 г. парижане, подстрекаемые Гизом, подняли восстание. Король бежал из столицы.


[Закрыть], заставить Генриха объявить беспощадную войну гугенотам, проще говоря, уничтожить всех еретиков до единого.

Еще менее многочисленны были посвященные в тайные замыслы вождей Католической Лиги: истинные защитники святой веры намеревались захватить короля, надежно заточить в монастыре, а потом уговорить отречься от престола и принять постриг.

И, наконец, кое-кто из паломников, числом не более дюжины, направлялся в Шартр для того, чтобы убить Генриха III.

Но одинаково довольны были все.

Народ толпился не только на Гревской площади; соседние улицы были также запружены горожанами в касках, с протазаном в одной руке и со свечой в другой. На шее у всех висели четки. Кроме лигистов, которые во что бы то ни стало хотели попасть в Шартр, где укрылся король, к процессии примкнули многочисленные нищие.

Крестный ход должен был достичь Шартра лишь на четвертый день. Герцог де Гиз объявил, что намечено три привала, во время которых паломников будут кормить: на каждой остановке предполагалось заколоть по пятьдесят быков и по двести баранов. Парижские нищие не без основания решили, что крестный ход – прекрасная возможность наесться до отвала за чужой счет.

Итак, в этот день с восьми утра зазвонили колокола во всех приходах Парижа. В первых рядах процессии двигались депутаты парижской ратуши, за ними шли кюре и викарии, потом вереница монахов разных орденов: фельяны, капуцины, члены Белого Братства Кающихся. На этот орден обращали особое внимание – ведь он был основан самим Генрихом III совсем недавно.

В восемь часов в Соборе Парижской Богоматери отслужили молебен, на котором присутствовал глава Католической Лиги Генрих Святой, то есть Генрих Гиз. Процессия двинулась в Шартр, сопровождаемая приветственными криками «Да здравствует Лига!», «Да здравствует великий Гиз!» Раздались оглушительные залпы праздничного салюта.

Удивительное зрелище являла собой процессия. Впереди шагали двенадцать апостолов, одетых точно так же, как во времена Христа. Правда, из-под римских туник выглядывали кирасы, а на головах красовались каски, увенчанные султанами.

За апостолами следовали римские солдаты, в руках них были орудия, какими пытали Христа: один потрясал копьем, другой держал шест с губкой, третий нес ведро.

А затем перед горожанами разыграли целый спектакль. По улицам шествовал сам Иисус Христос, влачивший огромный крест. Господа нашего изображал Анри де Бушаж. герцог де Жуайез, принявший монашество под именем брата Анжа в монастыре капуцинов. Позднее он оставил монастырь и посвятил себя ратным подвигам, но потом снова надел рясу.

Итак, герцог де Жуайез (он же брат Анж) тащил на плечах огромный крест, к счастью, картонный; на голове у него был терновый венец, также из картона, на шее – четки, отличительный знак сторонников Лиги. С лица «Спасителя» капала красная краска, изображавшая кровь. Рядом шли два юных капуцина, игравшие роли Марии Магдалины и Пресвятой Девы.

Вслед за Жуайезом брели два здоровенных молодца с хлыстами. Всякий раз, когда они делали вид, что бичуют Христа, толпа взрывалась возгласами негодования. Было ли это негодование истинным или притворным, сказать трудно.

Время от времени мучители Христа кричали:

– Вот как обращались гугеноты с Господом Нашим!

Толпа, не замечая причудливого анахронизма, впадала при этих криках в ярость и охотно подхватывала:

– Смерть еретикам!

Итак, монахи, священники, апостолы, Христос и просто паломники, со свечами и аркебузами, вышли из городских ворот Парижа и двинулись по Орлеанской дороге, то есть в сторону Шартра. Крестный ход сопровождался пением псалмов и воинственными кличами.

Шагах в двадцати позади Христа (он же герцог де Жуайез, он же брат Анж) брели четыре паломника. Они держались рядом, шли, не поднимая глаз и низко надвинув капюшоны. На шее у каждого красовались огромные четки – похоже, паломники отличались исключительной набожностью.

Понемногу порядок, который соблюдали участники процессии, выходя из Парижа, расстроился, и эти четыре человека оказались прямо позади Христа. Как раз в этот момент брат Анж звучным голосом воскликнул:

– Братья мои, смерть гугенотам, что бичевали меня!

Толпа гулом одобрениия встретила слова фанатика, Жуайез возгласил:

– Мы идем на поклон к царю Ироду!

– Мы идем к королю! – прервал Жуайеза чей-то уверенный голос. – К королю, сударь! Париж идет мириться со своим государем!

– Хорошо сказано, господин де Бюсси-Леклерк! – ответил брат Анж. – Идемте же к королю, братья мои, пусть Он прикажет изгнать гугенотов!.. Смерть еретикам и их пособникам!

– Вот это верно! – отозвался Бюсси-Леклерк. – Смерть Сорока Пяти!

– Смерть! Смерть! – вторила толпа.

– Так вперед же! – воскликнул Жуайез.

Процессия продолжала движение, растянувшись километра на два. Через несколько часов после выхода из Парижа паломники брели уже беспорядочно, ряды их смешались.

Четверо мужчин, о которых мы упоминали, теперь не прятались и беседовали открыто. Никто не обращал на них никакого внимания: участники крестного хода пели, шумели, спорили.

Герцог де Гиз с братьями, а также пятьдесят хорошо вооруженных дворян уехали далеко вперед, оторвавшись от этого человеческого стада. Гиз и его приближенные беседовали вполголоса о чем-то важном.

А четверо приятелей-паломников обсуждали собственные дела.

– Слушай, Шалабр, – сказал один из них, – как тебе вопли брата Анжа?

– Клянусь рогами нашего красавчика-герцога, Сен-Малин, по-моему, этот монах много себе позволяет…

– Хорошо бы задать ряженому взбучку! – заметил третий.

– Не волнуйся, Монсери! – ответил Шалабр. – Жуайез дорого заплатит за свои фокусы.

– Господа, не надо торопить события, – вмешался четвертый. – До сегодняшнего вечера не будем выходить из роли – мы просто паломники… А там посмотрим, как дело обернется…

– Кстати, как ты себя чувствуешь, Луань? – спросил Шалабр. – Рана еще беспокоит?

– Немного… Удар был нанесен мастерски… Наш милый герцог врагов не щадит, рука у него тяжелая… Я думал, мне конец. Если бы не достойный господин астролог… Впрочем, что теперь вспоминать! Вот увидите, я отплачу Гизу – помучается не меньше моего…

– Луань, не будь неблагодарным! Если бы Гизу не пришла в голову мысль устроить крестный ход, мы бы из Парижа не выбрались… – заметил Монсери.

– Это верно! – процедил сквозь зубы Луань. – Пусть герцог спокойно идет в Шартр… но вряд ли он вернется обратно в столицу…

– А ведь Гиз потребует, чтобы Его Величество разделался с нами! – усмехнулся Шалабр.

– Герцог спит и видит, как бы отрубить нам головы и преподнести их в подарок Бюсси-Леклерку и Жуайезу, – добавил Сен-Малин.

– Господа, вы слышали, что орал Жуайез?.. «Смерть Сорока Пяти!» Да он всего лишь несчастный безумец, на такого и кинжал жалко поднять… А вот Бюсси-Леклерк до Шартра не дойдет… Договорились?

– Договорились! – в один голос заявили трое собеседников Луаня.

Оставим на время четырех забияк – пусть себе намечают очередные убийства. Оставим и процессию, что медленно тянется к Шартру. Обратим внимание, дорогой читатель, на небольшую закрытую карету, едущую позади крестного хода.

Экипаж эскортировала дюжина вооруженных всадников. Вид у охраны был очень грозный, так что даже самые любопытные предпочитали держаться подальше.

В карете ехали две дамы: Фауста и Мария де Монпансье. Они вели неспешную беседу, и в данный момент их мысли занимал некий таинственный человек.

– Так где же он? – спросила Фауста.

– Шагает в толпе паломников. Думаю, мечта расправиться с царем Иродом не оставляет его ни на минуту…

– Монах вовремя придет в Шартр? Вы уверены?

– Я его собственными глазами видела, – успокоила Фаусту герцогиня.

Фауста вздохнула и прошептала:

– Значит, Пардальян сказал мне правду. Жак Клеман свободен и идет навстречу своей судьбе. Генрих Валуа обречен! Ему не спастись!

– Я не ослышалась, сударыня? – оживилась Мария де Монпансье. – Вы, кажется, произнесли одно имя… господин де Пардальян…

– Вы не ослышались… А в чем дело? – насторожилась Фауста.

– Видите ли, последние три-четыре дня мои братья без конца твердят об этом человеке.

– Вам это не нравится?

– Мне? Мне, право, все равно! – рассмеялась Мария.

Молоденькой и хорошенькой герцогине было весело. Она болтала, что-то напевала, поминутно выглядывала из кареты и беззаботно играла своими миниатюрными золотыми ножницами. Предстоящее убийство Генриха III она воспринимала как очередную забаву, и настроение у нее было вполне праздничное. Фауста же, обычно бесстрастная, на этот раз выглядела встревоженной.

– Вам, герцогиня, может, и все равно, – задумчиво произнесла Фауста, – но ваш брат Генрих де Гиз вот-вот осуществит свои великие замыслы. Никто и ничто не должно ему мешать. Лучше, если герцог навсегда забудет о Пардальяне…

– А это значит?.. – с улыбкой заметила Мария.

– А это значит, что Пардальян до Шартра не дойдет. Передайте вашему брату, пусть не беспокоится: Пардальян мертв, и убила его я!

Фауста опустила голову, прикрыла глаза и откинулась на подушки кареты. Она больше не желала беседовать; ей надо было подумать. Видимо, эту женщину одолевали мрачные мысли… Ее неподвижное лицо напоминало маску смерти…

Итак, крестный ход живой змеей тянулся по Орлеанской дороге. Отметим, где находились наши герои: Гиз, с братьями и со свитой, верхом – впереди процессии; рядом с герцогом – по обыкновению беззаботный Менвиль и мрачный Моревер, тревожно озиравшийся по сторонам; Бюсси-Леклерк, видимо, кого-то искал в толпе и носился на коне вдоль всей процессии, появляясь то тут, то там.

Позади свиты Гиза, в некотором отдалении, шел сам крестный ход: вереницы монахов и священников, за ними – сторонники Лиги, нищие, бродяги. Потом шла компания во главе с Жуайезом, изображавшим Христа и беспрерывно кричавшим, что гугеноты избивают Иисуса, Сразу же за ними брели Луань, Сен-Малин, Монсери и Шалабр в одеждах паломников.

В самом конце колонны одиноко шагал какой-то монах. Капюшон рясы закрывал его лицо, в руках он судорожно сжимал огромный кинжал – это был Жак Клеман.

Наконец, довольно далеко от толпы двигалась карета Фаусты.

В деревнях вдоль Орлеанской дороги узнавали о приближении крестного хода по надвигавшемуся шуму: над процессией постоянно висел глухой рокот; молитвы, псалмы, пьяные песенки, крики и смех сливались в неразборчивый гул. Люди из городков и деревушек стекались к дороге, чтобы полюбоваться на невиданное зрелище.

Процессия шагала четыре дня, и мы не будем сопровождать ее все это время. Скажем лишь, что на четвертый день часов в одиннадцать утра крестный ход подошел к Шартру, обогнул городскую стену и остановился около ворот Гийом. Но прежде чем мы, читатель, присоединимся к паломникам, нам следует рассказать об одном событии, которое произошло накануне прибытия толпы в Шартр.

Через три дня после выхода из Парижа паломники остановились в деревне Латрап, где все уже было приготовлено для привала. Распоряжался там оружейник Крюсе, назначенный на время похода чем-то вроде интенданта. Паломники прибыли часа в четыре пополудни и тотчас же принялись за обед, разместившись на обширном лугу, прямо на траве.

Свита Гиза, естественно, заняла лучшие в Латрапе дома. Местные крестьяне вовсю хлопотали на лугу, стараясь угодить гостям. Добрые хозяева напекли кучу хлебов, выставили три десятка бочек сидра и вина и разожгли костры. Над огнем крутились на вертелах целые бараны, свиньи и разрубленные на четвертины говяжьи туши, а также жарился целый полк куриц и индеек.

После этого пира (к сожалению, у нас нет времени достойно описать его) паломники разошлись по лугу, и каждый, завернувшись в плащ, как мог устроился на ночлег. Уже стемнело, и последние стаканы допивались при свете факелов под крики: «Смерть гугенотам! Долой д'Эпернона! Долой наемников царя Ирода!» Потом огни погасли. На маленькой деревенской колоколенке пробило десять.

К этому времени в одном из домов Латрапа уже спали, растянувшись на сеновале, двое мужчин. Точнее, одному из них не спалось, его, видно, мучила бессонница, так что он вздыхал и переворачивался с боку на бок. Зато другой спал за двоих, что называется – без задних ног…

В том же доме, но, конечно, не на сеновале, а в лучшей комнате, на приличной кровати спал еще один человек. Он храпел не хуже Генриха Наваррского, а тот, как известно, мог перехрапеть любого. Каждый, кто подошел бы к дому, узнал бы по этому громкому храпу одного из преданнейших и храбрейших дворян герцога де Гиза, самого господина Бюсси-Леклерка.

Итак, на колоколенке пробило десять, когда к дому приблизились четыре человека: четверо верных слуг Генриха III, смешавшихся с участниками крестного хода для того, чтобы выбраться из Парижа. Монсери, Сен-Малин, Шалабр и Луань уже давно искали случая, чтобы посчитаться с Бюсси-Леклерком. Поскольку Бюсси по праву признавали лучшей шпагой королевства, друзья решили, что раз уж представился случай, то надо действовать наверняка и явиться вчетвером, чтобы справиться со знаменитым фехтмейстером.

Дом, где расположился Бюсси, находился на краю деревни, у большой дороги. Даже если бы началась драка (а слуги Генриха III надеялись провернуть свое дело тихо), никто в деревне ничего бы не услышал. Все четверо решительно направились к дому.

– Ты уверен, что он здесь? – спросил Сен-Малин.

– Я его из виду не терял, – ответил Шалабр. – Не сомневайся: зверь в норе.

Они остановились у самого дома и принялись совещаться.

– Как будем действовать? – спросил Монсери.

– Я хочу драться с ним! – заявил Сен-Малин. – Это мое право!

– А если он убьет тебя?

– Вы отомстите…

– Согласны! – в один голос воскликнули Шалабр и Монсери. – Драться так драться!

– Господа, господа! – охладил их пыл Луань. – По-моему, вы потеряли голову. Нам тут еще дуэли не хватало! Нечего разыгрывать благородство! Этот мерзавец и так над вами поиздевался, когда вы были в Бастилии, а теперь вы хотите, чтобы он нам, каждому по очереди, выпустил кишки!..

Луань был постарше остальных. Хладнокровный, профессиональный, убийца на жаловании у короля, он не знал, что такое жалость или угрызения совести. Надежный удар кинжала – вот что ценил Луань!

Трое остальных по молодости лет еще сохранили кое-какие предрассудки. Конечно, и на их счету были удачные удары ножом в спину из-за угла, но до достойного восхищения совершенства Луаня им было еще далеко. Им пришлось примириться с мудрым советом старшего товарища и наставника.

– Так что же будем делать, Луань?

– Очень просто. Вызовем сюда Бюсси – скажем, что его, мол, герцог ждет. А когда выйдет, аккуратненько его подколем.

Надо сказать, что трое молодых безумцев, смирив благородные порывы, тут же согласились с гениально простым планом Луаня.

– С какой стороны заходить будем? – уточнил Монсери.

– Надо пойти в обход, – сказал Шалабр. – За мной, господа!

Шалабр хорошо ориентировался, поскольку следил за Бюсси-Леклерком весь день.

Вслед за Шалабром они двинулись по тропинке, шагов через двадцать перемахнули через изгородь и оказались во дворе дома. За их спиной был сеновал, где спали те двое незнакомцев, о которых мы уже упоминали; справа – хлев и курятник; впереди – довольно большой крестьянский дом. С одной стороны строения размещалось жилище хозяев, с другой – небольшая комната с отдельным выходом. Ее-то крестьяне и предоставили своему почетному гостю. Шалабр указал на дверь и произнес:

– Там!

– А если он выскочит в окно? – спросил Луань.

– Нет тут окна! – ответил Шалабр.

Действительно, в ту эпоху окна считались излишней роскошью. В обычные крестьянские дома свет проникал через дверь, и через дверь же выходил печной дым – нужно было только открыть специальную верхнюю створку.

– Прекрасно! – заметил Луань. – А теперь – приготовились!

Все четверо вытащили кинжалы; Сен-Малин и Монсери встали слева от двери, прижавшись к стене. Шалабр поместился справа. Луань, убедившись, что его товарищи готовы кинуться на Бюсси-Леклерка как только тот появится на улице, громко постучал в дверь эфесом шпаги.

– Эй! Господин де Бюсси-Леклерк! Вставайте!

– Что там еще? – раздался недовольный голос.

– Скорее! Вставайте! Монсеньор немедленно требует вас к себе!

– Черт возьми, что за спешка! – проворчал Бюсси-Леклерк. – Подождите, сударь, сейчас оденусь…

– Мне вас ждать недосуг. Я еще должен сбегать за господином де Менвилем. Так что поторопитесь!..

Луань бесшумно отскочил от двери и прижался к стене рядом с Шалабром. Зажав кинжалы в руках, убийцы ждали своего часа. Они услышали шаги Бюсси-Леклерка: мастер фехтования уже взялся за дверную щеколду…

Внезапно чей-то спокойный, серьезный голос нарушил ночную тишину:

– Здравствуйте, господа! Похоже, вам не терпится разделаться с добрейшим господином де Бюсси-Леклерком, комендантом Бастилии.

– Проклятье! – выругался Бюсси-Леклерк. – Это еще что за штучки?!

– Нас предали! – завопил граф де Луань.

– Бей его! – откликнулись остальные и, подняв кинжалы, ринулись на незнакомца, что так неожиданно появился у них за спиной.

А человек, видимо, спустившийся во двор с сеновала, спокойно шагнул вперед и вежливо произнес:

– Добрый вечер, господин Шалабр! Приветствую вас, господин де Сен-Малин! Рад вас видеть, уважаемый господин де Монсери!

Медленно опустились воздетые кинжалы. Трое приятелей остановились, потом отступили назад и низко поклонились. Человек, заговоривший с ними, как раз вошел в полосу лунного света, и они узнали его.

Луань ничего не понимал; он был взбешен и очертя голову кинулся на нежданного защитника Бюсси-Леклерка. Но крепкие руки товарищей удержали неистового графа.

– Остановись! Это наш спаситель! – сказал Шалабр.

– Он нас вытащил из Бастилии! – добавил Монсери.

– Перед тобой – шевалье де Пардальян! – заключил Сен-Малин.

Луань остановился, снял шляпу и произнес:

– Будь вы самим папой римским, я бы атаковал вас, но на шевалье де Пардальяна я руки не подниму. Пожалуйста, уйдите, шевалье, а мы побеседуем с господином де Бюсси-Леклерком.

– Так я вам и дамся! – выкрикнул Бюсси-Леклерк из-за надежно запертой двери.

– Ничего, потерпи! Скоро мы высадим дверь и доберемся до тебя! – ответил ему де Луань. – А вас, шевалье, я еще раз прошу уйти. Поймите – за дверью стоит Бюсси-Леклерк! Он наш враг, да и ваш тоже. Раз уж вы не хотите нам помочь, по крайней мере, не вмешивайтесь.

– Господа, – обратился Пардальян к трем приятелям, – когда я имел честь вытащить вас из лап коменданта Бастилии, вы пообещали, что по первому моему требованию уступите мне жизнь троих человек…

– Это так! – в один голос подтвердили Шалабр, Монсери и Сен-Малин.

– Я прошу вас уплатить мне сегодня ровно треть долга: я прошу оставить в покое господина де Бюсси-Леклерка!

Трое забияк переглянулись, а потом согнулись в почтительном поклоне. Луань также убрал в ножны шпагу и зачехлил кинжал. Как бы там ни было, наемные убийцы оставались людьми слова.

– Ничего не могу возразить, – заметил Луань, – но вы меня очень разозлили.

– Сударь, – вежливо произнес Сен-Малин, – мы уступаем вам господина де Бюсси-Леклерка.

– За вами еще две трети долга, – сказал Пардальян.

– Мы свое слово сдержим, – ответил Монсери, – но позвольте дать вам совет: оставьте две жизни для себя. Боюсь, ваше сегодняшнее поведение не приведет в восторг Его Величество. Король может дать нам приказ убрать вас… и нам придется подчиниться…

– Вы очень добры, сударь, – произнес Пардальян, еле заметно усмехнувшись, – но, право же, не стоит так беспокоиться обо мне. Вы со мной расплатились; думаю, вам следует удалиться.

Четверо приятелей учтиво раскланялись. А Бюсси-Леклерк орал им вслед из-за двери:

– До свидания, господа! Я вам приготовлю в Бастилии самую лучшую камеру!

Но Сен-Малин неожиданно вернулся и обратился к шевалье:

– Господин де Пардальян, не будет ли нескромным спросить у вас, зачем вам этот чертов Леклерк? Он же вас ненавидит…

– С удовольствием отвечу вам, сударь. Вы держите свое слово, но и я верен моему. Я пообещал рассчитаться с господином де Бюсси-Леклерком. А как бы я смог выполнить обещание, если бы нынче с ним расправились вы?

Сен-Малин с удивлением воззрился на шевалье, но тот лишь безмятежно улыбался.

Четверо приближенных короля поспешили удалиться.

– Надо уносить ноги, – сказал Шалабр. – Проклятый Леклерк сейчас взбудоражит всех паломников.

Луань был в ярости: он злился и на Пардальяна, и на своих приятелей, но поделать ничего не мог. Как человек практичный, он понимал, что на этот раз лучше отступить.

– Пожалуй, нам лучше прямо сейчас двинуться в Шартр, – заявил Шалабр.

Луань ухмыльнулся, видимо, у него появилась некая идея. Он отвел приятелей на поле за деревней, где паслись кони, принадлежавшие дворянам герцога де Гиза. Бесшумно проскользнув к лошадям, друзья отвязали четырех и взлетели в седла. Охрана спохватилась поздно, и через несколько минут Луань, Шалабр, Монсери и Сен-Малин уже скакали во весь опор в сторону Шартра, а им вслед неслись отчаянные вопли:

– Стой! Стой! Коней увели!

Тем временем шевалье де Пардальян подошел к двери, за которой прятался Бюсси-Леклерк, постучал и крикнул:

– Сударь! Эй, господин де Бюсси-Леклерк!

– Что вам угодно, многоуважаемый господин де Пардальян? – издевательски спросил Бюсси.

– Ничего. Просто хочу поставить вас в известность, что я остался один… совсем один.

– Ну и что?

– Вы же давно хотели посчитаться со мной. По-моему, представился удобный случай.

– Я, пожалуй, подожду…

– Как вам угодно, сударь!

– Но вы не беспокойтесь, я от вас не отстану!

– Да неужели, господин комендант?..

– Вы настолько самоуверенны, что предполагаете, будто бы вашей шпаги любой убоится?

– Нет, конечно. Я знаю, вы – прекрасный фехтовальщик. Но, видите ли, столько народу мечтает меня убить, что кто-нибудь может вас опередить. А вдруг я и до Шартра живым не доеду?

– Мне будет искренне жаль, если вы преждевременно погибнете. В моей душе живет сладкая мечта когда-нибудь выпотрошить вас.

– Спасибо. А почему бы вам не попытаться воплотить свою сладкую мечту в жизнь уже сегодня?

– Дело в том, – объяснил Бюсси-Леклерк, – что я – человек великодушный. Не один я лелею такую надежду. Нас четверо, и мы все дружно ненавидим вас. Мне не хочется лишать удовольствия остальных, к тому же у нас есть прекрасный план. Позвольте вам его рассказать…

– Буду счастлив, если вы поделитесь со мной вашими замыслами.

– План прост и гениален: сначала я вас проткну шпагой, но постараюсь не убить; затем господин де Менвиль привяжет вас к крылу мельницы (он обожает мельницы), и вы вволю покрутитесь; после чего господин де Моревер вырежет у вас сердце (он поклялся зажарить его и съесть); а в завершение герцог де Гиз предоставит ваши останки палачу для четвертования. Сами видите, мне вас сегодня убивать ни к чему. Постарайтесь остаться в живых по крайней мере еще несколько дней…

– Постараюсь, – вежливо ответил шевалье. – Но повторяю, не уверен, что доеду живым до Шартра. Лучше бы вам воспользоваться случаем…

– Нет! – отрезал Бюсси-Леклерк.

– Испугался, Леклерк? – усмехнулся Пардальян.

– Будь ты проклят! Клянусь рогами демона! – раздалось из-за двери.

– Бюсси-Леклерк перепугался! – громко выкрикнул шевалье. – Жаль мне тебя. Так и вижу, как ты дрожишь и хнычешь от страха!

– Негодяй! Висельник! – взревел Бюсси-Леклерк, но во двор так и не вышел.

Пардальян лишь пожал плечами. Привлеченные шумом, на улицу выбежали крестьяне и с интересом следили за этой странной беседой. Не обращая на них внимания, шевалье вернулся на сеновал. Его спутник Карл Ангулемский уже стоял в дверях со шпагой наготове.

– Господи, какой ужас! – прошептал молодой герцог.

– Что – «ужас»? – поинтересовался Пардальян.

– Угрозы Бюсси-Леклерка просто чудовищны.

– Да, приятного мало. Пора нам ехать, монсеньор. Что-то воздух в деревне Латрап нездоровый. Да и Моревера мы, скорее всего, обнаружим в Шартре.

Накинув плащи, друзья вышли на шартрскую дорогу.

Бюсси-Леклерк, оставаясь за дверью, продолжал бушевать и изрыгать проклятия. Минут через десять хозяин дома робко подошел поближе и почтительно обратился к гостю:

– Сударь, не бойтесь, он ушел!

Бюсси-Леклерк распахнул дверь и набросился на крестьянина:

– Это ты, негодяй, сказал, что я боюсь? Вздерну сейчас на ближайшем дереве, тогда поймешь, что дворянин никого и никогда не боится!

Перепуганный крестьянин рухнул на колени, умоляя о пощаде. Он отлично понимал, что при случае угроза может быть приведена в исполнение. Хозяин попытался умилостивить разъяренного дворянина:

– Монсеньор, тот человек убежал, а куда – я не видел. Только теперь он, думаю, далеко.

Бюсси-Леклерк проворчал:

– Я, конечно, не испугался, так же, как и он не убегал!

Комендант Бастилии не лгал: он не испытывал страха, точнее, он никогда не боялся быть убитым или раненым. Смерть не пугала храброго вояку, но поражения и позора он вынести не мог. Его самолюбие было задето. Однако Пардальяну он не соврал: Гиз, Моревер, Менвиль и сам Бюсси-Леклерк решили сообща расправиться с шевалье.

Бюсси-Леклерк покинул крестьянский дом и направился на площадь перед деревенской церковью. Там стояли походные шатры, в одном из которых на раскладной кровати спал герцог де Гиз, чей сон стерегли Моревер и еще один офицер. Менвиль же, подобно Бюсси-Леклерку, устроился у одного из жителей Латрапа.

Немедленно послали за Менвилем, который явился через полчаса, страшно недовольный тем, что его подняли среди ночи. Потом все четверо собрались в шатре Гиза. Бюсси-Леклерк рассказал, что произошло. Гиз выругался, Менвиль зачем-то вытащил кинжал и стал рассматривать блестящее лезвие, а Моревер произнес не вполне понятные для собеседников слова:

– Если дела обстоят подобным образом, наше путешествие в Шартр бесполезно. Лучше нам возвратиться в Париж.

– С какой стати? – возмутился Менвиль.

– А потому, – спокойно сказал Моревер, – что если в процессию затесался Пардальян, наше дело проиграно. Мы хотим убить Генриха III, но, скорее всего, погибнем сами.

И всю ночь четыре отважных воина, один из которых к тому же был самым могущественным вельможей королевства, ломали голову над тем, как избавиться от безвестного дворянина. Гиз больше молчал, прислушиваясь к советам своих верных слуг. Но когда наступил рассвет, герцог коротко приказал:

– В путь!

– Возвращаемся в Париж? – спросил Mopeвep.

– Едем в Шартр!

– Правильно! Только в Шартр! – согласились Менвиль и Бюсси-Леклерк.

Моревер только пожал плечами и проверил, надежна ли его кольчуга под камзолом.

Крестный ход двинулся по дороге, и вскоре толпа паломников уже входила через ворота Гийом в прекрасный город Шартр.

Та часть Шартра, что называется сегодня Верхним городом, в описываемую нами эпоху еще не существовала. Зато Нижний город дошел до нашего времени таким же, каким был в шестнадцатом веке: узкие, извилистые улочки, островерхие готические дома с башенками, украшенные деревянными статуями…

Едва пройдя через ворота, первые ряды процессии наткнулись на вооруженный отряд. Гиз узнал во всаднике, возглавлявшем войска, Крийона.

– Монсеньор, – заявил Крийон, – Его Величество приказал мне встретить вас и тех верных подданных короля, что сопровождают вашу светлость. Добро пожаловать в Шартр!

Воцарилась тишина. Гиз мрачно огляделся и убедился, что соседние улочки заполнены вооруженными людьми.

А Крийон тем временем продолжал:

– Его Величество, желая устроить вам достойную встречу, настоял, чтобы я выехал к вам в сопровождении восьми тысяч аркебузиров и трех тысяч конников. Сейчас они стоят под стенами Шартра. А в городе у меня две-три тысячи человек. Думаю, для сопровождения процессии этого вполне достаточно.

– Вы совершенно правы, сударь. А когда мы сможем увидеть короля?

– Его Величество сейчас находится в соборе.

– Поедем к собору! – заявил Гиз.

– Монсеньор, позвольте я покажу вам дорогу. Вашим людям не стоит уклоняться от предложенного пути. Все улицы заполнены солдатами, не говоря уже о добрых горожанах Шартра, что пришли полюбоваться на процессию…

– Согласен с вами, сударь! Мы прибыли сюда как верные слуги короля и будем счастливы приветствовать Его Величество.

Приподнявшись на стременах, Гиз снял украшенную перьями шляпу и, воздев ее вверх, трубным голосом выкрикнул:

– Да здравствует король!

Толпа за его спиной ответила мощным кличем:

– Да здравствует Генрих Святой!

Почувствовав настроение паломников, Крийон заколебался: может, стоило закрыть ворота и вовсе не пускать крестный ход в город? Но Крийон был храбрым воякой и решил, что святош со свечами бояться нечего. Он вполголоса отдал распоряжение своим офицерам внимательно присматривать за паломниками, а сам направился к собору. За ним ехал Гиз со свитой.

Шартрские горожане, высунувшись из окон, с интересом и вполне дружелюбно разглядывали процессию парижан. Когда на улице появился Христос с картонным крестом и его мучители, по городу пронесся сочувственный ропот. Брат Анж кричал во весь голос:

– Сир! Сир король Франции, где же вы? Вы же старший сын Церкви! И вы позволяете проклятым гугенотам так издеваться надо мной?!.

– Смерть еретикам! – закричали горожане.

Гиз просиял, а Крийон заметно помрачнел.

У собора собралась густая толпа, и герцог де Гиз почувствовал, что его персона вызывает большой интерес у обитателей Шартра. Действительно, в Шартре Генриха III встретили хотя и вежливо, но без особого энтузиазма. Имя же герцога де Гиза гремело по всему королевству. Генрих де Гиз понял, что совершил большую оплошность, потеряв столько времени. Если бы он объявил себя королем сразу же после дня Баррикад, вся Франция была бы сейчас у его ног. Но тогда он опасался, что восстанут провинции…

– Ах, Фауста, – прошептал Гиз. – Вы были правы, правы во всем. Почему я не доверился вам?.. Но еще не поздно… Один удар кинжала – и я король!