Текст книги "Любовь шевалье"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Глава 6
ГРОЗОВЫЕ РАСКАТЫ

(ПРОДОЛЖЕНИЕ)

– Сперва – наемного убийцу, а затем – того… второго… – велела, как мы помним, Екатерина своей преданной камеристке Паоле.

Нам уже известно, какое поручение дала королева Мореверу. После того, как он ушел, флорентинка Паола впустила в молельню мужчину, о котором королева сказала: «Тот… второй… „. «Второй“ приветствовал Екатерину низким поклоном и замер перед королевой в нервном ожидании. Лицо его было совершенно лишено красок, но этот лик мертвеца освещали удивительно живые глаза, в которых пылало яркое пламя…

Екатерина видела перед собой своего сына Деодата, графа де Марийяка.

– Вы чрезвычайно пунктуальны, граф, благодарю вас, – промолвила королева.

– Это мне нужно благодарить Ваше Величество: вы изволили заинтересоваться моей скромной персоной и даже обратились ко мне с заманчивыми предложениями…

Королева чуть опустила голову, будто что-то угнетало ее; взгляд Екатерины стал нежным и скорбным. Она дала Марийяку понять, что ее сердце переполняют потаенные чувства; возможно, оно разрывается от материнской любви, которую королева не вправе проявить. Речь Екатерины лилась теперь грустно и мягко.

– Комедиантка! – заметил бы сторонний наблюдатель, которому довелось бы присутствовать при беседе Екатерины с Моревером.

– Великая трагическая актриса! – добавил бы тот же наблюдатель, увидев встречу Екатерины с Марийяком… с родным сыном.

– Милый граф, – ласково промолвила королева, и голос ее зазвенел, как голосок юной бесхитростной девушки, – во-первых, пусть вас не изумляет то, что меня так заботит ваша судьба…

– Ваше Величество! – вскричал пораженный Марийяк. – Могу ли я поверить в то, что вы говорите мне такие вещи?

В этот миг сердце Марийяка заколотилось от волнения; он надеялся, что Екатерина сейчас назовет его сыном… Однако юноша ждал напрасно.

– Граф, – сказала королева, – вы – один из самых благородных людей, которых я знала… И, не сомневаясь в вашем великодушии, умоляю: никогда не пытайтесь выяснить, чем вызвана моя забота о вас… моя горячая симпатия к вам.

– Если это связано с каким-то секретом, и если я случайно раскрою его, то пусть божественное пламя испепелит мое сердце, прежде чем я успею вымолвить хоть слово.

– Да, граф, это действительно секрет… Но обещаю: настанет такой день, когда я все расскажу вам!

Марийяк не сумел удержаться от радостного восклицания.

– Очень скоро, – говорила Екатерина прерывающимся голосом, – да, уже очень скоро, вы поймете, почему я с таким вниманием слежу за вашей жизнью и отчего во время нашей недавней встречи мне пришлось изобразить полное равнодушие… Но невзирая ни на что я предложила вам тогда наваррский трон… Вы не забыли об этом? Да, скоро вам станет ясно, почему ваша скорбь острой болью отзывается в моем сердце и – главное – почему я стремлюсь сделать вас счастливым!

– О мадам! О Ваше Величество! – вскричал Марийяк, а из его души рвались иные слова: «Матушка… милая матушка…»

Однако Екатерина совсем не собиралась допускать, чтобы Марийяк вслух признал их родство. И потому с ласковой улыбкой осведомилась:

– Да, как вы поступили с тем вызолоченным ларцом, который получили от меня?

– С ларцом? – изумился Марийяк. – Я любуюсь на него, как на бесценное сокровище, это же ваш подарок, Ваше Величество!

Марийяку почудилось, что в глазах королевы на миг отразилась досада.

– Значит, вы держите ларец в своем доме?

– Но Вашему Величеству известно, что я живу во дворце королевы Наваррской; я же принадлежу к ее свите. А такой ларец больше подходит для дамы…

– Да, конечно. Раньше я хранила в нем шарфы и перчатки. Мне преподнес его король Франциск I* когда я только прибыла во Францию…

– Стало быть, ларец продолжает нести свою службу, – рассмеялся Марийяк. – Королева Наваррская тоже положила туда перчатки.

– Ах так? – сказала Екатерина, и глаза ее загорелись мстительным торжеством.

– Признаюсь вам, – вдруг очень серьезно заговорил Марийяк, – я боготворю королеву Наваррскую… извините, Ваше Величество, но не буду скрывать: я отношусь к ней, как к матери. И я отдал ей этот ларец на сохранение до того часа, когда…

– Вы поступили верно, мальчик мой!

Граф затрепетал, ошеломленный этим обращением; первый раз Екатерина назвала его так…

– Но вы произнесли «до того часа… « Что за час вы подразумевали? – осведомилась королева, не дав Марийяку прийти в себя.

– До того часа, когда мне, наконец, откроется правда, которую пока знаете лишь вы, – откликнулся граф, ощущая, что душу его опять захлестывает черная волна горькой безнадежности. – Позвольте вам напомнить, что в тот день, когда вы вручили мне ларец, Ваше Величество дали мне обещание…

– И я его исполню, милый граф. А вас не интересует, кто мне рассказал о вашей любви к Алисе де Люс?

– Ах, мадам, я так устал от вечного напряжения, что ничему уже не удивляюсь…. Я подумал, что Ваше Величество изволили кого-то расспросить…

– Вы почти угадали, граф… но вы даже не можете себе вообразить, скольких трудов мне стоило все время держать вас в поле зрения. А делала я это с единственной целью: чтобы в случае необходимости поспешить вам на помощь, оградить от горестей и бед…

И опять, уже не в первый раз, душа графа устремилась к Екатерине, однако королева замолчала. Через минуту она заговорила снова, будто не могла более совладать с обуревавшими ее чувствами.

– Да, я наблюдала за вами; я мечтала узнать вас получше. Лишь Богу известно, как тяжело мне было изображать ледяное равнодушие, беседуя с вами…

– О, продолжайте, мадам! Я прошу вас…

– Но это все… пока все… – тихо произнесла королева. – Еще не пробил час… а вы обещали, что не будете пытаться проникнуть в мой секрет.

Марийяк сложил руки, словно молился, и застыл перед Екатериной, точно перед святой.

– После того, как я впервые увидела вас, – сказала королева, – мне стало известно о ваших чувствах к Алисе де Люс. Это произошло в тот день, граф, когда вы оказались возле башни моей новой резиденции. Вы были с Жанной д'Альбре. Она отправилась к Алисе, а вы замерли в ожидании… В тот миг меня охватило желание понять, что же вас угнетает… Я давно знакома с Алисой. Возможно, я обошлась с ней слишком сурово: она ведь отреклась от нашей веры… Скорее всего, я была неправа. Нужно с уважением относиться ко взглядам других людей… И назавтра я пригласила Алису к себе; она поведала мне, о чем беседовала с моей милой кузиной королевой Наваррской…

– В тот самый день, – перебил королеву трепещущий Деодат, – я во второй раз говорил с вами; вы тогда были столь добры, что вручили мне ларец – как символ благоволения Вашего Величества… И еще вы дали слово…

– Да, я дала вам слово, что вы узнаете историю Алисы де Люс!.. И я выполню свое обещание… А разве королева Жанна ничего не сообщила вам после визита к Алисе?

– Нет, мадам, Ее Величество не сочла нужным что-то объяснять мне. Покинув особнячок Алисы де Люс, она лишь промолвила… ее слова навечно запечатлелись в моей памяти: «Сын мой, я долго разговаривала с вашей суженой. Признаюсь вам откровенно: меня приводит в ужас мысль о том, что эта женщина станет супругой человека, который безмерно дорог мне… однако любовь способна творить чудеса… И я не сомневаюсь: Алиса любит вас столь самозабвенно, что вполне можно надеяться на чудо… Преклоняясь перед ее всепоглощающим чувством, я советую вам, мой мальчик, – не противьтесь Божьей воле!»

На миг Марийяк замолк, погрузившись в глубокую печаль; он будто снова вслушивался в слова королевы Жанны. Через минуту юноша продолжил:

– Ее Величество не пожелала ничего больше говорить об Алисе. Королева вообще запретила мне затрагивать эту тему До тех пор, пока я не решу жениться на ее фрейлине… Но почему мадам Жанну так пугает этот брак? Что произошло? Отчего лишь чудо, как выразилась королева, лишь чудо любви может спасти меня и мою невесту? Я долго думал об этом – и наконец пришел к выводу, что королева Наваррская узнала в доме Алисы о каком-то ужасном злодеянии, но, исполнившись сочувствия ко мне, все от меня скрыла… Мне казалось, я прочел мысли мадам Жанны: «Бери ее в жены, если хочешь. Но этот брак страшит меня! Однако в ваших сердцах столько любви, что разлучить тебя и Алису было бы невиданным преступлением…»

– А после этого вы встречались с Алисой? – поинтересовалась Екатерина.

– Нет, мадам! Я боюсь, что при первом же ее вздохе, при первом же движении я сразу пойму, какой проступок она совершила… а я ведь люблю ее больше жизни!

– Вы рассуждаете о тайных злодействах, – промолвила королева, в задумчивости покачивая головой. – Но вправе ли вы столь плохо думать о своей невесте, основываясь лишь на смутных догадках? Вот что я скажу вам, граф… Мы с вами виделись восемнадцать дней назад, и я тогда обещала вам, что через месяц мне будет известно об Алисе де Люс абсолютно все. Но мое маленькое расследование двигается гораздо быстрее, чем я рассчитывала… И скоро я узнаю об этой женщине правду. Впрочем, и теперь я могу заверить вас: честь мадемуазель де Люс не запятнана, Алиса невиновна, и вам нечего стыдиться своей любви к ней. Однако…

Но граф де Марийяк уже не слышал этого «однако». Как только Екатерина заявила о благородстве Алисы де Люс, он рухнул на колени, припал к руке королевы и не смог сдержать восторженного возгласа:

– О, матушка! О, милая матушка!

Екатерина в ужасе осмотрелась, затем злобно взглянула на замершего у ее ног Деодата.

– Вы лишились рассудка, граф? – холодно осведомилась она.

Марийяк быстро поднялся.

– Граф, граф! – тихо сказала Екатерина. – Как вы меня разволновали… но это было радостное волнение… однако представьте себе, что могло случиться, если бы ваши крики достигли чьих-нибудь чужих ушей… Вы навеки погубили бы репутацию королевы-матери!..

– Извините, Ваше Величество, извините меня! Я так эгоистичен!

– Не будем больше об этом, граф! Пусть на ваши уста ляжет печать молчания. И пусть вам поможет сохранить нашу тайну если не сыновняя почтительность, то хотя бы сострадание, с которым каждый дворянин обязан относиться к даме, до дна испившей чашу горестей и мук…

– Обещаю вам! Клянусь всем, что для меня свято!..

– Даже не упоминайте об этом – нигде и никогда!

– Обещаю, Ваше Величество, нигде и никогда!

– Даже Алисе, даже королеве Жанне, несмотря на ее доброе сердце.

– Клянусь вам!

– Вы уже дали мне слово никому не говорить о наших свиданиях.

– И даю его снова!

Похоже, королева немного успокоилась, и лик ее опять затуманила светлая печаль, делавшая Екатерину особенно величественной и в то же время обворожительной.

А Марийяк был безмерно счастлив – чему сам изумлялся: «Что со мной происходит? Отчего я испытываю такое облегчение? Ведь я ни секунды не подозревал Алису всерьез, ни секунды…»

На несколько минут в часовне воцарилась тишина; Екатерина прикидывала, до какой степени доверяет ей теперь Деодат. Но вот она промолвила:

– Я поклялась открыть вам правду; вам должно быть известно, что так огорчило Жанну д'Альбре. У Алисы де Люс в самом деле есть одна тайна, и королева Наваррская не хотела, чтобы вы о ней знали. Некоторые обстоятельства бросают на девушку тень, хотя несчастная ни в чем не повинна…

– Не томите же меня, Ваше Величество! – не выдержал Деодат.

– Да, вы вправе услышать это, граф: Алиса – найденыш, ее происхождение – полная загадка. Девочка воспитывалась в семье де Люс, однако имя, которое она теперь носит, не принадлежит ей. Вот и все, мой милый граф.

Назвать Алису незаконнорожденной и заявить об этом Деодату, который сам был подкидышем, – такой изощренный замысел мог созреть только в дьявольском мозгу Екатерины Медичи. Оказаться найденышем было в ту пору для девушки, выросшей в дворянской семье, огромным позором.

Однако обрадованный Марийяк вскричал, задыхаясь от восторга:

– Мадам, вы воскресили меня! Благослови вас Бог! О, как я счастлив!.. Я на коленях буду вымаливать у Алисы прощение; возможно, она когда-нибудь сумеет забыть, до какой низости я дошел, приняв ее за злодейку…

– Итак, граф, эта новость не изменила вашего отношения к Алисе?

– Ваше Величество, – прерывающимся голосом тихо промолвил Марийяк, – как я могу осудить ее за это, если я сам…

И он замолчал, заметив, как помрачнела, услышав это, королева. Марийяк замер перед Екатериной в глубоком поклоне и сказал еще раз:

– Благослови вас Бог, мадам!

– Но, граф, если вы желаете, чтобы я помогла вам достойно начать семейную жизнь, то все, что я вам сообщила, должно остаться между нами.

– Как прикажете, Ваше Величество. Обряд венчания как таковой меня не волнует. Я хочу только одного: назвать наконец Алису своей женой!

– Таким образом, я могу действовать по своему усмотрению. Что ж, я все устрою, – проговорила королева, ласково улыбаясь.

– Ах, мадам, как мне благодарить вас?! – вскричал Марийяк.

Бедный Деодат упивался своим счастьем: ведь он нашел мать и скоро должен был обрести обожаемую супругу.

– Тогда я сама назначу день и час вашей свадьбы, а также выберу собор, где состоится венчание. Думаю, вы не столь фанатичный гугенот, чтобы не войти в католический храм, отказываясь сделать мне приятное?

– Ваше Величество, я выполню любое ваше повеление… Смирюсь даже с католическим священником…

– Да, священник… нужно поразмыслить, кого можно попросить… Я знакома с одним монахом… Это – настоящий праведник. Он вас и поженит! Его имя – святой отец Панигарола. А храм? Ну, например, Сен-Жермен-Л'Озеруа.

– Но когда же, когда? – воскликнул Деодат, просто обезумев от восторга.

– Пусть это будет на следующий день после свадьбы моей дочери Маргариты с Генрихом Беарнским.

– А в какой час, мадам?

– Самое лучшее – в полночь! Пока же – ступайте, граф, и радуйтесь жизни.

– Радость моя безмерна! – прошептал Марийяк и принялся горячо целовать руку, которую милостиво протянула ему Екатерина Медичи.

– И вот еще что, граф, – добавила королева, – позвольте мне самой уведомить Алису о скором венчании. Нужно же мне каким-то образом загладить прежнюю свою чрезмерную жестокость. Конечно, я тогда погорячилась…

– Я полностью покоряюсь вашей воле, мадам, – промолвил Марийяк и покинул Екатерину Медичи. Юноша, казалось, парил над землей. Он торопился к королеве Жанне, чтобы поделиться с ней своими восторгами и лететь затем на крыльях любви к Алисе – на коленях вымаливать прощение.

Едва граф скрылся за дверью, Екатерина вышла из часовни и проследовала через свой кабинет в небольшую мрачную комнатку.

Здесь, в темном уголке, королеву ждала Алиса де Люс. Приблизившись к ней, Екатерина сжала ее пальцы и, проницательно посмотрев в глаза, осведомилась:

– Ну? Подслушивала?

– Нет, Ваше Величество! – отозвалась Алиса.

– Удивительно! – усмехнулась Екатерина. – Это совсем не в твоем духе… Что ж, придется мне пересказать тебе наш разговор. Так вот: еще минуту назад граф был в моей часовне. Он обожает тебя – даже более пылко, чем раньше. Скоро вы поженитесь, но ни времени венчания, ни имени священника знать тебе пока не нужно. Настанет час, когда я все тебе сообщу. Но запомни: ты – не родная дочь графа де Люс, а подкидыш, твое происхождение окутано тайной. Королеве Жанне известно, что ты – приемыш; ты сама поделилась с ней своим секретом, а Марийяку признаться не решилась. Ясно?

– Да, Ваше Величество, – тихо пролепетала Алиса.

– Отныне ты обязана казаться спокойной и довольной. У тебя нет никаких сомнений, вашему союзу ничто больше не мешает. Твой секрет известен лишь мне одной.

– И королеве Жанне?

– Об этом не беспокойся, – вновь усмехнулась Екатерина, и мрачная тень легла на ее лицо. – Вы обвенчаетесь и отправитесь в дальние края… туда, куда сами пожелаете. И ты сможешь наслаждаться своим счастьем. Но пока тебе придется выполнять все мои распоряжения – беспрекословно и безропотно. Если я хоть что-то заподозрю – имей в виду: я тебя уничтожу!..

– Я целиком и полностью покоряюсь вам, Ваше Величество!

– Вот и отлично, дитя мое. Знай: я желаю вам обоим только добра. Ступай же.

Однако Алиса не двинулась с места, будто что-то приковало ее к полу.

– В чем дело, Алиса? О чем ты замечталась? – удивилась Екатерина Медичи.

– Извините, мадам, – очнувшись, произнесла красавица. – Я думала… Хотя нет… Пустяки…

– Подожди! Ты собиралась о чем-то побеседовать со мной?

– Нет, но мне пришло в голову…

– Ты и правда не подслушивала под дверью часовни? – сурово осведомилась Екатерина.

– Даю вам слово, мадам, я все время была здесь, – твердо сказала фрейлина.

Королева прекрасно знала Алису и, пронзив ее сейчас проницательным взглядом, решила, что молодая женщина не лжет. Впрочем, Алиса уже взяла себя в руки, присела в вежливом реверансе и выскользнула за дверь.

Минуя парадные помещения, Алиса по темным коридорам и задним лестницам выбралась из дворца и помчалась к себе, на улицу де Ла Аш. Вбежав в свой домик, она без сил упала в гостиной на стул и погрузилась в размышления:

– Стало быть, она – его мать… Известно ли ей об этом? Нужно ли мне открыть этот секрет ему или ей? Мне так трудно было принудить себя молчать у королевы – и все же я едва не проболталась. Очень жалко, что я не наблюдала за ее встречей с Деодатом… Это мой промах. Но память у меня отличная, и я вовсе не забыла разговор королевы Жанны с Марийяком… Это случилось как раз в тот день, когда Жанна д'Альбре вышвырнула меня на улицу… Тогда я все прекрасно расслышала и даже сейчас могу повторить каждое слово. Он простонал: «Лучше бы мне умереть… я не желаю быть сыном жестокой королевы Екатерины Медичи… «. Надо ли мне сообщить ему, что я все знаю? А догадывается ли об этом Екатерина? А если я все расскажу Марийяку, а он отшатнется от меня?

Долгое время провела Алиса в своей гостиной, мучаясь и ломая голову над тем, что ей делать. Но в конце концов красавица решила:

– Буду молчать! Если Екатерина поймет, что граф – ее сын, ему больше не жить!

Глава 7
ПЕРВАЯ ВСПЫШКА МОЛНИИ

Отправимся же вместе с графом Марийяком в парадные залы Лувра, где пышно праздновали обручение Маргариты Французской и Генриха Наваррского. Читателям уже известно, что граф был на седьмом небе от счастья. Никогда еще Марийяк не испытывал такого радостного возбуждения – даже в тот день, когда Алиса призналась, что любит его.

Вся боль, годами копившаяся в душе Деодата, растаяла от ласковых слов Екатерины; юноша забыл обиды; теперь он видел в королеве не жестокого врага, а страдающую мать.

Он искал в залах Жанну д'Альбре. Ей первой мечтал рассказать Деодат о своем счастье – естественно, умолчав о скорой женитьбе, как и просила Екатерина Медичи. Потом Деодат хотел пойти к Алисе и обратиться к ней со словами, которые давно уже звучали в его душе:

– Простите меня, я посмел усомниться в вас. Прибыв в Париж, я не решился тут же явиться к вам. Но не печальтесь: еще немного терпения, и мы будем до конца своих дней принадлежать друг другу.

Он бродил среди гостей, и с лица его не сходила восторженная улыбка. Он то и дело повторял про себя:

«Неужели я в Лувре?! Неужели королева говорила со мной, как с сыном?.. Неужели я женюсь на Алисе? Порой мне кажется, что я сплю!.. «

В этот миг Марийяка окружила компания веселящихся придворных, которые отплясывали нечто вроде фарандолы. Среди них был и герцог Анжуйский – хохочущий, со сбившимся набок кружевным воротником.

– Сударь, отчего же вы не танцуете? – обратился герцог Анжуйский к Марийяку.

«Мой брат, Боже, ведь герцог – мой брат!» – пронеслось в голове у Деодата.

И он искренне и открыто улыбнулся Генриху.

– Господа гугеноты, извольте развлекаться! – крикнул герцог Анжуйский.

– Поверьте, монсеньор, – проговорил Марийяк, – никогда в жизни не видел я более замечательного праздника!

– Отлично! Хотя бы вы, граф, кажется, всем довольны.

Придворные попытались увлечь Марийяка за собой. Юноша почувствовал, что католические сеньоры хотят выставить его на посмешище. Деодат вспыхнул, резко вырвался из назойливых объятий и поспешил уйти. А разгоряченная свита Генриха Анжуйского, лавируя в толпе гостей, с громким хохотом умчалась в противоположный конец зала.

Только тут граф заметил, что веселятся в Лувре весьма странно.

Католические вельможи, разбившись на группки в пять-шесть человек, высматривали одного гугенота и обступали его плотным кольцом. Делая вид, что стремятся поднять гостю настроение, они осыпали его злыми шутками, но не утрачивали при этом показного добродушия.

В одном зале группа приближенных герцога де Гиза наседала на Генриха Наваррского; его пихали, перекидывая, будто мячик, от одного щеголя к другому, однако умный Беарнец, хоть и побелел от гнева, но заливался веселым хохотом. В соседнем зале стряхивал с себя дюжину католиков принц Конде. Он был менее хладнокровным, чем король Генрих, и отвечал на резкость резкостью, отбрасывая от себя обидчиков. Торжество постепенно переходило в потасовку. Но гугеноты все еще пытались не обращать внимания на издевки и держались очень спокойно, что лишь распаляло дворян-католиков, которые старались перещеголять друг друга в язвительном остроумии.

Вдруг в зал впорхнуло несколько десятков обворожительных молодых женщин. Только что кончился балет на мифологические темы, в котором эти дивные существа выступали в ролях нимф. Они замелькали среди приглашенных, держась за руки; юные тела были лишь чуть-чуть прикрыты воздушными одеяниями, которые не могли утаить ни одного соблазна. Очи этих чаровниц блестели, полуоткрытые уста навевали мысли о поцелуях.

– Летучий отряд королевы Екатерины! – вскричал де Гиз. – Вот теперь начнется настоящее веселье!

Весть о том, что Гиз желает поразвлечься, быстро разнеслась по всем залам. Понтюс де Тиар глубокомысленно заметил, что отряду надлежит гарцевать верхом, и первым воплотил свою идею в жизнь, подхватив одну из прелестниц и посадив ее себе на плечи. И тут же все гости будто лишились рассудка и принялись водружать женщин на мужские спины. Однако удивительная вещь: кроме католика Понтюса де Тиара, все прочие дворяне, угодившие «под седло», были гугенотами. Да, именно так: католики закинули нимф на плечи протестантам, те остолбенели от неожиданности, но все еще пытались притворяться веселыми. А злой забаве не было видно конца: католическая знать, сделав из гугенотов лошадей, водила их по залам за руки, точно за поводья. Около пятидесяти вакханок взгромоздилось на шеи протестантов, и невиданная процессия закружила по двору под взрывы смеха и громогласное «Виват!». Герцог де Гиз бежал перед этой невообразимой кавалькадой и вопил:

– Расступитесь! Дорогу кентаврам! Слава содружеству вер и тел!

А всадницы-нимфы, распутные и обольстительные особы самого благородного происхождения, голыми ногами лупили своих «скакунов». Полураздетые, с разметавшимися волосами, они махали руками, визжали и ликовали. Католики упивались своим торжеством, оскорбляя протестантов.

Возможно, читатель решит, что мы намеренно сгустили краски, обрисовывая бесстыдство придворных, но автор опирался на свидетельства современников и, напротив, несколько смягчил описание.

Пока «летучий отряд» королевы, то есть молодые женщины, которых Екатерина превратила в безропотных исполнительниц своих приказов, гарцевали на гостях-гугенотах, в других помещениях дворца католики ловили дам-протестанток, вовлекая их в безобразные бесчинства.

И в это время в зал вошел Карл IX. Хохот мгновенно смолк. Гугеноты поспешили к своим дамам, а католики бросились навстречу государю. А он приблизился к адмиралу Колиньи, который застыл у стены и мрачно созерцал картины мерзкого разгула, воцарившегося в Лувре. Колиньи ничего не говорил; он лишь все больше бледнел и хмурился. Заметив короля, адмирал приветствовал его вежливым поклоном. Карл подал старику руку, обнял за плечи, сердечно расцеловал и осведомился:

– Вам нравится наш праздник, друг мой?

– Разумеется, сир. Я до конца своих дней запомню, как принимали нас в королевском дворце.

– Возможно, вам больше по вкусу иные забавы – скажем, охота на ланей… или даже, охота на монарха…

Реплика Карла произвела впечатление разорвавшейся бомбы, хотя король говорил, любезно улыбаясь.

– Ваше Величество, – ледяным тоном произнес адмирал, – я горю желанием узнать, что вы изволили иметь в виду…

– Клянусь Господом нашим! – воскликнул король. – Да я…

Лицо его побелело, в глазах зажглись гневные огоньки; наверное, Карл в ярости выложил бы адмиралу все, раскрыв тайны королевы-матери, но его остановил суровый взгляд Екатерины. Королева стремительно приблизилась к старшему сыну и. мило улыбнувшись, обратилась к Колиньи:

– Господин адмирал, вы скоро отправитесь в Нидерланды, охотиться на герцога Альбу, а это ведь в какой-то мере и охота на испанского короля!

Гугеноты облегченно вздохнули, а католики начали недовольно перешептываться.

– Ваше Величество, – промолвил Колиньи, – не скрою, я лучше чувствую себя на поле боя, хотя торжества в Лувре, разумеется, восхитительны.

– Естественно, мой друг, вы же – солдат, а не царедворец, – сказал король, мгновенно обуздав свой гнев под пронзительным взглядом матери. – А кстати, где мой дорогой кузен Генрих Наваррский?

– Вон он! – кивнула Екатерина в сторону Беарнца. – Кажется, сын Жанны д'Альбре на вершине блаженства.

Генрих и правда стоял недалеко от них; он придерживал за локоток свою невесту Маргариту и, похоже, был полностью поглощен игривой беседой с принцессой. По знаку короля веселье возобновилось, хотя отвратительных сцен больше не было видно. Карл увлек Колиньи в укромный уголок:

– Как идет подготовка к военной экспедиции в Нидерланды? Вы слышали, Альба учинил там чудовищную расправу, повелев казнить восемнадцать тысяч гугенотов.

– Увы, сир, мне это известно. Однако я думаю, что доброта французского короля поможет нам в скором времени пресечь эти преступления.

– Вы бы поспешили, адмирал, а то ведь и в других землях над протестантами может нависнуть смертельная опасность.

Король произнес эти слова весьма раздраженным тоном, но Колиньи не уловил в них скрытой угрозы: Карл, казалось, так радовался, что во Франции воцарился наконец долгожданный мир!

Государь прошествовал к трону, который высился в центральном зале. По пути Карл столкнулся с поэтом Ронсаром и, похоже, пришел в восторг. Повинуясь жесту короля, Ронсар устроился по левую руку от Его Величества. Порозовев от гордости, поэт принялся горячо благодарить монарха.

Колиньи было предложено почетное место справа от трона: осыпанные королевскими милостями, гугеноты возликовали.

– Ронсар, – обратился к стихотворцу Карл IX, – пока все придворные веселятся, а наш дорогой адмирал размышляет о походах и боях, не поговорить ли нам о поэзии? Ну как, ты не против?

Ронсар, как мы помним, был абсолютно глух. И он непринужденно произнес, имея в виду предложенное ему место у трона:

– Конечно, вы удостаиваете меня великой чести, Ваше Величество. Я всегда буду помнить о вашей доброте…

– Знаешь, – потупился Карл, – я на досуге написал сонет… Сейчас я тебе его прочту, а ты поправь, где нужно, рифмы.

Однако не успел король продекламировать и двух строк, как в смежном зале, где до этого показывали балет, вдруг начался переполох и раздался возглас:

– Ее Величеству плохо! Ее Величество при смерти!

А случилось вот что. Мы еще не забыли, как граф де Марийяк искал Жанну д'Альбре. Он увидел ее в тот самый миг, когда Карл IX в сопровождении Ронсара и Колиньи приблизился к трону, а Екатерина Медичи со свитой в свою очередь направилась к королеве Жанне.

Невеселыми, суровыми глазами глядела королева Наваррская на торжество, которое устроили, чтобы отпраздновать помолвку ее сына. Толпившиеся недалеко фрейлины заметили, что лицо Жанны д'Альбре становилось то белым, то пунцовым. На щеках королевы вспыхивал лихорадочный румянец. Однако она, похоже, совершенно не обращала внимания на явные признаки надвигавшегося недуга. Жанна не сводила взора со своего сына Генриха, взволнованно наблюдая за Беарнцем.

Тревогу королевы уловила принцесса Маргарита. Поняв чувства Жанны д'Альбре, Марго подошла к ней поближе и вполголоса сказала:

– Не надо бояться, мадам! Заверяю вас, никто не осмелится причинить зло моему жениху.

Слова девушки несколько успокоили Жанну д'Альбре: она знала, что Карл IX вполне откровенен со своей сестрой, так что та посвящена в его замыслы.

Внезапно королева Наваррская увидела графа де Марийяка. который пробирался сквозь толпу гостей, намереваясь рассказать Жанне д'Альбре о своем счастье. Королева с улыбкой поманила юношу к себе. Придворные пропустили Деодата, и он, преисполненный радости, уже хотел было с поклоном припасть к руке королевы…

Но Жанна вдруг поднесла руку ко лбу, а затем схватилась за горло и побелела как полотно; ее лицо покрылось холодным потом, и королева рухнула на пол.

– Ее Величеству дурно! Ее нужно вынести на свежий воздух! – в ужасе воскликнул потрясенный Деодат.

Женщины заверещали, мужчины засуетились.

– О Господи! Что случилось с моей милой кузиной? – прозвучал голос, полный тепла и заботы.

К Жанне д'Альбре спешила Екатерина Медичи. Она выглядела встревоженной, ее глаза излучали горячее сочувствие.

– Быстрее! Быстрее! – приказала королева-мать. – Бегите за Амбруазом Паре.

Человек двадцать кинулись искать врача Екатерины. А она тем временем достала бутылочку с нюхательной солью и поднесла ее к лицу королевы Жанны. Веки Жанны д'Альбре дрогнули, и она с трудом проговорила:

– Все хорошо… Мне уже лучше… Это от духоты и переживаний… О, это вы, сын мой, – слабо улыбнулась она, увидев Марийяка.

– Да, Ваше Величество! – тихо откликнулся взволнованный граф. – Я готов отдать жизнь за то, чтобы вы вновь обрели здоровье!

Подошел доктор Амбруаз Паре и захлопотал над Жанной д'Альбре.

– Генрих! Генрих! Где мой сын? – внезапно воскликнула королева Наваррская, тяжело дыша. – Пальцы… мне жжет пальцы…

Паре обследовал кисти королевы, а кто-то из гостей кинулся на поиски Генриха Наваррского. Жанна опять лишилась чувств, и нюхательная соль уже не привела ее в сознание. Примчавшемуся Генриху сразу стало ясно, что его мать при смерти. Он сжал плечо Паре и тихо промолвил:

– Не скрывайте от меня ничего, сударь!

Ошеломленный Паре пробормотал:

– Ее Величество вот-вот испустит дух.

Генрих встал на колени и стиснул в ладонях руку Жанны. По его щекам покатились слезы. Деодат же, оцепеневший от скорби, привалился к стене, чтобы не упасть.

По залам дворца, изгоняя хохот и веселье, пронеслась весть:

– Королева Наваррская умирает!

Екатерина прикрыла глаза ладонью и воскликнула:

– Господи! Какое горе! Королева Жанна на краю могилы! Боже, спаси ее!

Поспешно подошел Колиньи. Вокруг Жанны д'Альбре столпились принц Конде, д'Андело и другие знатные гугеноты. Всех их охватило неясное ощущение, что кончина королевы – лишь предвестница страшных бед, которые ожидают их уже совсем скоро…