Текст книги "Прекрасный яд (ЛП)"

Автор книги: Мишель Бриддок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 17

Беннетт

Пробраться в большое поместье, когда ты полуголая, в разорванной одежде и со спермой, стекающей по внутренней стороне бедер, – не самое простое занятие на свете, это точно. И все же я вернулась в свою комнату на цыпочках, пока никто не увидел, в каком состоянии я была после совершенно невинного утреннего посещения лошадей.

Войдя в комнату и захлопнув за собой дверь, я почувствовала волну облегчения.

Отбросив испорченную одежду в сторону, я прыгнула прямо в душ. Горячие струи воды били по моему измученному телу, пока я стояла на прохладном кафеле.

Соски болели там, где их терзали зубы Эзры, и я все еще чувствовала его руки на себе, а также его рот, вытягивающий удовольствие из самой моей сердцевины.

Когда я закрыла глаза, чтобы представить себя прямо там, в конюшне, грубый стук в дверь спальни вырвал меня из моих фантазий.

Выскочив из душа, я беру с вешалки большое пушистое полотенце и плотно оборачиваю его вокруг себя. Стук в дверь продолжается.

– Иду. – Кричу я, пока это продолжается. Господи.

Я открываю дверь и вижу улыбающуюся Милли, стоящую по другую сторону.

– Господи, девочка, для такого маленького человека ты производишь слишком много шума. – Мой голос превращается в хихиканье, когда Милли продолжает улыбаться мне.

– Извини, детка, но я подумала, что, может быть, мы могли бы устроить девичник. Только я и ты? Хочешь?

Я качаю головой в недоумении. Что это было так важно?

– Конечно, да, конечно.

Милли прыгает, визжа, как возбужденный ребенок.

– Отлично, увидимся сегодня вечером в восемь.

С этими словами она вприпрыжку побежала по коридору. Я продолжала хихикать, закрывая за собой дверь и направляясь обратно в ванную комнату, чтобы закончить умываться. Похоже, не я одна не хотела проводить выходные в одиночестве.

После того, как я освежилась, мой урчащий желудок оповестил меня о том, что пора ужинать, хотя меньше всего мне хотелось спускаться вниз и заводить разговор с Андреасом или Эзрой, так что придется быстренько сходить на кухню за закусками.

Сбежав по лестнице, я миновала вход в гостиную. Эстель сидела в одиночестве за элегантным белым чайным столиком, молча уставившись в пространство, держа свою маленькую чашечку с цветочным узором между большим и указательным пальцами.

Продолжая идти, укол вины сжал мои внутренности, заставляя меня вернуться и проверить, все ли с ней в порядке.

Эстель, наверное, была самой странной женщиной, которую я когда-либо встречала. Имея такую жизнерадостную натуру, она была самым прекрасным человеком, которого вы когда-либо могли встретить, но в другое время она была такой отстраненной и выглядела такой болезненно одинокой. Казалось, что таблетки, которые она хранила на прикроватной тумбочке, были ее единственным другом.

Я осторожно постучала в дверь, выведя ее из задумчивости.

– Эстель, вы в порядке?

Она моргнула, глядя на меня, после чего легкая улыбка появилась на ее полных красных губах.

– Конечно. Беннетт, проходи. – Она указала рукой на свободное место за чайным столиком, напротив того, где сидела она. – Пожалуйста, присоединяйся ко мне.

Несмотря на то, что это было чертовски странно, я не планировала отказывать явно одинокой и ранимой женщине, которая нуждалась в друге.

Войдя в комнату и закрыв за собой дверь, я села на стул напротив, а Эстель взяла маленький фарфоровый чайник и налила жидкость бежевого цвета в чайную чашку такого же цвета.

– Выпей чаю. Этот мой любимый. – Она пододвинула ко мне маленькую чашечку.

– Эм… спасибо.

Чувствуя себя обязанной принять подношение, я поднесла чашку к губам. Сладкая смесь меда и трав взорвалась на моем языке, окутывая мои чувства. Она не ошиблась, это было довольно хорошее дерьмо.

Я улыбнулась Эстель, немного расслабившись. Ее лицо было смертельно бледным. Я хотела разузнать, как она себя чувствует.

В моей голове повторялся тон Эзры, когда он рассказывал мне о своей сестре Элеоноре, которая пропала. Я не могла представить, как можно потерять ребенка. Эта женщина, должно быть, раздавлена изнутри. Иногда казалось, что она жива лишь наполовину, как бывшая оболочка той женщины, которой она когда-то была.

Через несколько минут молчание между нами начало становиться немного неуютным, и мне отчаянно захотелось поговорить о насущной проблеме.

– Эстель, вы уверены, что с вами все в порядке? Не хочу совать нос не в свое дело, но Эзра рассказал мне об Элеоноре.

Эстель повернулась ко мне, на ее лице отразилась боль.

– Ее так и не нашли, мою Элеонору.

Я прикусила нижнюю губу так сильно, что почувствовала медный привкус крови. Горе, исходившее от Эстель, было осязаемым.

– Она была твоего возраста. Умная, красивая девушка, все так говорили. Ей всегда доставалось все внимание. Мы все были на заднем плане по сравнению с совершенством, которым была Элеонора.

Я улыбнулась, позволяя ей рассказать свою историю.

– Вы, должно быть, ужасно по ней скучаете. – Моя рука инстинктивно потянулась к холодному, бледному кулаку Эстель. Из ее хрустальных глаз скатилась одна-единственная слезинка.

– Конечно, скучаю. – Она мягко улыбнулась. Мне хотелось утешить ее, сказать, что с Элеонорой все в порядке, раз ее не нашли, а значит, она наверняка еще жива. Но после того, как Эзра был так уверен, что его сестра не из тех, кто просто уезжает по своим делам, не поставив в известность семью, казалось странным, что она просто исчезла на два года. Я надеялась, что в конце концов эта семья сможет как-нибудь успокоиться, но два года – это такой большой срок.

Эстель сделала глоток чая. Длинный изумрудно-зеленый рукав ее шелковой рубашки слегка задрался, обнажив отвратительные темно-синие и фиолетовые кровоподтеки. Синяки, как будто ее связывали.

Заметив, на чем остановился мой взгляд, Эстель быстро поставила чашку и одернула рукава.

– Эстель?

Она посмотрела на меня со страхом в своих блестящих глазах.

– Эстель, Андреас причиняет вам боль? – Слова вырвались прежде, чем я смогла их остановить, но мне нужно было выяснить, почему она так боялась своего мужа, как я мог видеть по ее лицу.

– Андреас – мой муж, и он любит меня. – Тихо ответила она. – Он хочет для меня самого лучшего, я это знаю.

Я прищурилась. Что за черт. Казалось что она оправдывала его насилие, и так оно и было. Жестокое обращение. Это было до боли очевидно.

– Эзра знает, что ваши запястья все в синяках?

Ее пристальный взгляд встречается с моим.

– Я не хочу, чтобы Эзра был замешан в этом. – Ее тон теперь намного более резкий. Как будто она требует, чтобы я прекратила это.

Намек понят.

– Я просто не хочу видеть, как вам причиняют боль, вот и все. – отвечаю я.

Выражение ее лица медленно смягчается.

– Я в порядке. – улыбается она. – Жители Сидар-Кросс снова распускают слухи. О нас всегда говорят в городе по тому или иному поводу. На этот раз не только дети сочиняют о нас детские стишки. Что мы тайные демоны, прячущиеся здесь, или вампиры, которые крадутся по ночам, чтобы выпить крови девственниц. Эта дочь священника, она пропала, и, конечно, все указывают на нас.

– Ривер Оквелл? Она пропала? – Мой рот расширяется от удивления. Я знала Ривер со школы, хотя и не лично, поскольку она была на пару лет младше меня. Потрясающая девушка с длинными вьющимися темными волосами. Она пропала?

– Я не знаю ее имени, но мы не имеем к этому никакого отношения. Но, конечно же, мы снова стали мишенью.

Я вздыхаю, услышав побежденный тон Эстель.

– Вы не думали показать жителям городка, каково здесь? Заставить их увидеть, что это просто красивый дом, наполненный прекрасными людьми?

Эстель смотрит на меня так, словно у меня выросла еще одна голова.

– Как бы я это сделала? – Спрашивает она, почесывая подбородок тонким пальцем.

– Ну… Не знаю. – Я смотрю в потолок, надеясь, что меня осенит идея. – Вот оно! – Я чувствую, что на меня снизошло что-то вроде озарения. – Уже почти октябрь. Хэллоуин. Почему бы не открыть Найтчерч для вечеринки в честь Хэллоуина? Маскарадные костюмы пользуются популярностью.

– Ну… я, – Я чувствую нерешительность, исходящую от тела Эстель. Она оглядывает комнату. – Полагаю, мы могли бы. Если только Андреас не против. – Широкая улыбка появляется на ее лице, и я не могу сдержать слащавой улыбки.

– Идеально. Я соберу помощников, и мы скоро начнем украшать дом.

Идея проекта, не связанного с уборкой или заправкой кроватей, показалась мне чертовски хорошей. К тому же я всегда знала, как организовывать лучшие вечеринки в клубе "У Делайлы", так что это будет дико. Кроме того, в Найтчерч был собственный бальный зал, и просто проходя мимо его высоких стеклянных дверей, я бы сказала, что им не пользовались десятилетиями.

Эстель улыбнулась, продолжая пить чай. Она напомнила мне хрупкую куклу. Такую, которая сломается, если ее обнять слишком крепко.

Я хотела докопаться до сути того, что ей пришлось пережить с Андреасом, но она не говорила ни слова.

Она явно была напугана, и я не могла не задаться вопросом, имел ли Эзра хоть какое-то представление обо всем этом. Мне было трудно поверить, что он вообще не имел ни малейшего представления.

Дверь в гостиную распахивается, когда входит Андреас. Чем больше я смотрю на него, тем больше понимаю, насколько он большой и пугающий на самом деле.

В голове всплывает ночь на кухне после моей ссоры с Карой. Тебе понравилось бить кулаком ей в лицо? Я слегка вздрагиваю при этом воспоминании.

– Дамы, – Андреас кивает в сторону стола. – Чем обязаны удовольствию, Беннетт?

Я встаю со стула, бросая салфетку на стол. Я не буду здесь задерживаться.

– Я как раз говорила Эстель, что, поскольку приближается Хэллоуин, может быть, мы могли бы устроить вечеринку здесь, в Найтчерч. Пусть все увидят, какие вы все удивительные, а их истории о привидениях – не более чем детские сплетни.

Андреас смотрит на меня. На его лице суровое выражение. Он ни за что не согласится на мою идею, ни за что…

– Думаю, это замечательная идея. – Его рот растянулся в самой неестественной, ужасающей улыбке, которая на самом деле заставила меня вздрогнуть. – Полагаю, именно ты будешь организовывать это?

Я кашлянула, прочищая горло, все еще удивленная его реакцией.

– Эмм… Да, да, конечно. – Заикалась я.

– Отлично, что ж, тогда решено. Тридцать первого октября мы открываем поместье Найтчерч.

Остаток дня прошел в подготовке к Хэллоуину и перебирании в памяти каждого слова Андреаса Сильваро, сказанного мне в надежде, что я смогу понять, почему, во имя всего святого, он согласился открыть свой дом.

Однако я не собиралась жаловаться на это. Это был прекрасный шанс показать всем жителям Сидар-Кросс, в том числе и Хантеру Джексону, что в стенах этого старого дома не прячутся призраки и гоблины. Просто непонятная семья с отцом, который напугал меня до смерти, и сыном, который подарил мне самый умопомрачительный оргазм за всю мою жизнь. Да, пожалуй, я опущу эти подробности.

К восьми вечера, когда Милли появилась у моей двери, я была более чем счастлива расслабиться и обсудить с ней планы о том, как мы могли бы сделать эту вечеринку еще более потрясающей.

– Как насчет бумажных фонариков, серебряных и золотых, подвешенных к балкам в бальном зале? – взволнованно защебетала Милли. Она опустилась на колени, а потом устроилась с ногами на моей кровати, поедая попкорн и подкидывая мне идеи.

– А как, по-твоему, мы заберемся на балки в бальном зале? Полетим?

Мы обе рассмеялись.

– Должен быть какой-то способ. Давай, Беннетт, ты за это отвечаешь, и должна проявить творческий подход.

Я закатила глаза.

– Я проявляю творческий подход, и уже сказала, что мы можем сделать паутину и прочее дерьмо… Не знаю.

Милли улыбнулась мне. Ее тонкие черты лица просияли.

– Это будет потрясающе, – сказала она низким голосом.

– Да. – Согласилась я. – Так и есть.

Сидя на кровати, Милли начала перебирать своими тонкими пальцами мои волосы.

– Ты когда-нибудь заплетала волосы в косы? – Спрашивает она.

– Эм… иногда, я думаю.

Она начала приподнимать блестящие темные пряди моих волос и заплетать их в маленькие косички.

– Моя мама все время заплетала мне волосы в косу. – Я почувствовала грусть в голосе Милли, когда она произнесла эти слова.

– Что случилось? С твоей мамой? – Я не хотела совать нос в чужие дела, но мне хотелось хоть немного облегчить боль, которую я слышала в голосе Милли. Сердечная боль была очевидна, и мне хотелось просто залезть в ее сердце и вырвать эту боль.

– Она была больна… она… – В ее голосе слышалась заминка, словно она боролась со слезами.

– Ты поэтому здесь? – Спросила я. – В Найтчерч.

Я слышу тихий вздох, слетающий с ее губ.

– Да. – Она продолжает заплетать мне волосы. – Верно.

Я глубоко вдыхаю.

– Знаешь, ты можешь поговорить со мной в любое время. О своей матери, может быть, об отце? О чем хочешь.

На несколько мгновений между нами воцаряется молчание.

– Может, поговорим о чем-нибудь менее депрессивном? – Она выдавливает из себя тихий смешок, когда я поворачиваю голову, возвращая натянутую улыбку.

– Конечно. – Зачем раздувать огонь там, где он не нужен. Так же, как в случае с Эстель. Ненавижу лезть в дела, которые меня не касаются. Никогда не стану одной из таких людей.

– Итак… Эзра.

Его имя звучит так, будто я только что получила пулю. Чувственную, прекрасную, мучительную пулю… но все же пулю.

– А что насчет него? – С каких это пор мой голос стал таким писклявым?

Я почти чувствую, как Милли ухмыляется у меня за спиной.

– Он тебе нравится, правда?

Я подумываю отрицать это; сказать ей, что все это, должно быть, у нее в голове, но это сделало бы меня самой большой гребаной лгуньей в мире.

– Уф! – Я бью ладонью по лицу, которое, почти уверена, приобретает довольно непривлекательный оттенок розового. – Да, он мне действительно нравится, но он… он такой раздражающий. Его так трудно понять.

– А ты ему нравишься? – Спрашивает она, заплетая одну косу и вытягивая тонкие пряди из моих волос, чтобы начать следующую.

– Думаю, что да. То есть… Я надеюсь, что да. Просто в одну минуту он отталкивает меня, а в следующую… он уже весь во мне.

Я жду реакции Милли. Мне кажется, что я уже рассказала слишком много, но мне отчаянно нужно с кем-нибудь поговорить обо всей этой запутанной ситуации, в которой я оказалась.

Милли не отвечает. Я начинаю задаваться вопросом, не обидела ли я ее или что-то в этом роде. Я поворачиваюсь к ней лицом, прежде чем она успевает закончить заплетать.

– Тебя интересует Эзра? – Мне нужно спросить. Этот вопрос уже долгое время не дает мне покоя.

Я ожидаю увидеть румянец, смущенную реакцию, что угодно, только не то, с чем столкнусь, когда Милли заливается смехом. Я поджимаю губы в замешательстве.

– Боже, нет. – Она продолжает подвывать от смеха.

– Ладно, ладно, Господи, он не так уж плохо выглядит. – Хихикаю я.

Кажется, ревность во мне внезапно переросла в защитную реакцию.

Смех Милли затихает.

– Нет, конечно, нет, – улыбается она. – Просто я вроде как неравнодушна к кое-кому другому.

Мои глаза расширяются от ее признания. Я поворачиваюсь всем телом и сажусь перед ней, скрестив ноги.

– Боже мой, к кому?

Милли смеется.

– К Калебу… Калебу Фоксу.

Я делаю паузу, пытаясь вспомнить, кого она имеет в виду.

– Калеб? Друг Эзры? – В моей памяти промелькнули воспоминания, и я вспомнила красивого парня с озорной ухмылкой. Выбритые темно-русые волосы и глаза цвета нефрита.

Милли улыбается, кивая головой. Теперь на ее щеках появился тот оттенок румянца, который я ожидала.

– Боже мой, я бы никогда не догадалась. Я, конечно, встречалась с этим парнем всего один раз… мельком, но он так хорош собой. Тебе стоит попробовать, девочка.

Улыбка Милли слегка померкла, когда она опустила глаза, переплетая пальцы.

– Сейчас уже слишком поздно для этого, к тому же я не думаю, что он вообще знает, что я здесь.

– Милли, ты великолепна, этот мужчина был бы безумцем, если бы упустил такой шанс с кем-то вроде тебя. Ты обязательно должна сказать ему о своих чувствах. Никогда не поздно.

Милли словно просветлела, и я понадеялась, что она прислушается к моему совету и начнет действовать. Калеб был симпатичным, конечно, я ничего о нем не знала, но не могло же все быть так запущено, как с Эзрой, так что какой вред в том, чтобы пойти на это?

Вечер, проведенный с Милли, был именно тем, что мне было нужно. Мы смеялись, болтали, серьезно подшучивали друг над другом.

Я пошутила по поводу увлечения Милли озером, спросив ее, проводила ли она там сегодня время, уже зная, каким будет ее ответ. Она была до мозга костей любительницей отдыха на природе. А я в любой день предпочту домашний уют.

Она рассмеялась, сказав мне обычное:

– Если ты когда-нибудь не сможешь меня найти, я буду на озере. – Я закатила глаза, и мы продолжали смеяться и шутить до самого раннего утра.

Мы могли быть полярными противоположностями, но одно можно было сказать наверняка: благодаря Милли Найтчерч стал лучше.

Глава 18

Эзра

Чертова вечеринка в честь Хэллоуина? Неужели мой отец совсем спятил?

Привлечение такого внимания к Найтчерч было последним, что мне было нужно, и все могло закончиться очень, очень плохо.

Открыв дверь в свою комнату, я столкнулся с ухмылкой Калеба, который лежал на моей кровати, скрестив ноги в своих грязных ботинках и очищая зубы ножом.

– Убирайся нахуй с моей кровати, животное. – Хмурюсь я.

Из его груди вырывается громоподобный смех, когда он вскакивает со старинной кровати из черного дерева.

– Что тебя так взбесило? – Спрашивает он. На его лице все еще написано глупое, самодовольное выражение. Я сотру этот гребаный взгляд в любую минуту.

– Ты, кладущий эти вещи, покрытые дерьмом, на мою кровать.

Калеб поджимает губы, сдерживая улыбку, и опускает взгляд на свои грязные ботинки.

– Ты уверен, что это все, а не что-то связанное с хорошенькой брюнеткой, с которой я видел тебя разговаривающим на днях?

В голове проносятся воспоминания о моем языке в киске Беннетт и ее стонах подо мной в конюшне. Мой член упирается в молнию джинсов, умоляя освободиться.

Калеб ухмыляется, словно уже все понял.

Беннетт Кин слишком хороша для меня. Я не заслуживаю такой чистой женщины, как она. Все, что я сделаю, – это запятнаю ее. Уничтожу ее своими тенями. Этой постоянной борьбой внутри меня.

– Сидар-Кросс снова имеет на нас зуб, дочь священника пропала, и угадай, кто подозреваемый номер один?

– Ривер Оуквелл пропала? – Калеб хмурит брови, будто он о чем-то думает.

– Да, и это, блять, никак не связано с нами, но ты же знаешь, что из себя представляют эти старые ублюдки в городке.

Калеб кивает.

– Так что, видимо, мы устраиваем гребаную вечеринку, чтобы подружиться с теми же, кто с радостью сжег бы нас на костре.

Калеб усмехается.

– Андреас Сильваро согласился на вечеринку в честь дня открытых дверей? – Калеб смотрит в недоумении.

– Похоже на то. – Я и сам с трудом могу в это поверить. – Пошли, – я указываю через плечо, – нам нужно поработать.

Подняв ковер и открыв пыльную дверь ловушки, мы оба спускаемся в темноту, прикрывая рты от нападающих обломков.

Медленно пробираясь по туннелям, мы добираемся до места назначения. Моя любимая звукоизолированная комната.

Находиться так близко к своей добыче – это как серебряная пуля для оборотня. Это ужасно ядовито, но, черт возьми, это была моя слабость.

Калеб был занят тем, что забирал нашего маленького друга, который был привязан к кровати по ту сторону железной двери, в которую мы собирались войти.

Калеб – один из немногих, кто знает, что скрывается внутри меня. Он видит мою тьму и добавляет к моим демонам своих собственных. Поэтому он мой брат до конца, и нет никого, кого бы я предпочел иметь сейчас рядом с собой.

Открывается железная дверь. Я встречаюсь с испуганным взглядом. Мужчина, высокий и худощавый, лежит на кровати, которая не уступила бы месту в психиатрической больнице столетней давности. Он голый, если не считать испачканных боксеров – неужели это следы дерьма? Я чертовски надеюсь, что нет!

Его руки и ноги скованы ремнями, два толстых ремня перекинуты через шею и лоб. Во рту у него кляп, полагаю, чтобы заставить его замолчать. Я смотрю на Калеба в поисках подтверждения.

Он пожимает плечами.

– Этот ублюдок кусается.

Я ухмыляюсь, подхожу к мужчине и вырываю кляп у него изо рта. Он в ужасе кричит.

– ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ МНЕ!

Я усмехаюсь.

– Никто тебя не слышит.

Глаза мужчины расширяются от ужаса.

– Чего ты хочешь? Почему я здесь?

С каждым убийством происходит одна и та же затянувшаяся история. Этих говнюков вырубают, накачивают наркотиками до беспамятства и тащат обратно сюда, где они кричат, спрашивают, что, по их мнению, они натворили, и плачут, как гребаные младенцы, когда понимают, что их маленькие грязные секреты вышли наружу, готовые выпотрошить их изнутри.

Я устало вздыхаю. Моя маленькая птичка сегодня сильно занимает мои мысли, что, в свою очередь, разжигает во мне еще более смертоносную тьму.

Мужчина передо мной, Закери Кейн, уже давно был у меня на примете. Он избивал свою жену, шестилетнего сына и пожилую мать, которая уже некоторое время живет с ними, а я выжидал удобного момента, чтобы нанести удар.

Мне казалось, что со стариной Закери хуже быть не может, пока три недели назад не позвонила мать няни его сына, и сказала, что ее шестнадцатилетняя дочь получила передозировку, и оставила письмо, в котором утверждала, что Закери изнасиловал ее и она больше не может жить с такой болью. Конечно, этот кусок дерьма отрицал это, и наличие денег, когда у семьи молодой девушки их не было, означало, что ничто не могло его тронуть… ну, почти ничто.

Я улыбаюсь при этой мысли. О, сладкая справедливость.

– ПОЧЕМУ Я ЗДЕСЬ? СКАЖИ МНЕ!

Вау, Закери начинал нервничать. Не могу его винить. В смысле, если бы я был привязан к кровати за несколько минут до того, как меня зарубят, я бы, вероятно, тоже чувствовал себя не лучшим образом.

– Ты прекрасно знаешь, почему ты здесь, – отвечаю я со скучающим выражением лица. – Скажи мне, как давно ты избиваешь свою жену Минни? Хмм? Свою мать Мари? Или как насчет твоего ребенка? Лукас, не так ли?

Выражение лица Закари подтверждает, что он знает причины, по которым он сегодня здесь. Я обхожу кровать. Его взгляд устремлен на меня.

– Я никому ничего не делал, я не понимаю, о чем ты говоришь! – Плюется он, его губы кривятся в знак протеста.

Я смотрю на Калеба, который ухмыляется в углу.

Он осматривает стол, на котором я разложил все оборудование, которое буду использовать сегодня. Я позаботился о том, чтобы принести некоторые из любимых вещей Калеба.

– Видишь, я думаю, что ты сейчас говоришь неправду, Закери. – Я вытаскиваю из джинсов свой любимый перочинный нож. На маленькой голубой ручке выгравирована буква "Э". Скоро эта гравировка будет на безупречной коже моей птички. Ничто так не возбуждает меня, как мысль об этом.

Глаза Закари расширяются при виде маленького острого серебряного лезвия. Мне не терпится поиграть.

– Не хочешь рассказать мне о Кристи Ломакс, твоей шестнадцатилетней няне?

Мне всегда нравилось слушать, как они рассказывают о своих поступках. Это почти как если бы я был священником и получал исповедь.

Я знаю, что они это сделали. Всегда знаю. Калеб тщательно выискивает этих людей, чтобы убедиться, что они действительно те подонки, какими мы их подозреваем. Прогнившие, плохие до мозга костей, кретины общества. Мы выслеживаем их некоторое время, чтобы посмотреть, что сможем найти, а затем бац… мы их уничтожаем.

Дыхание Закери начинает учащаться. Его взгляд отказывается отрываться от ножа в моей руке.

– Нечего рассказывать, она была каким-то испорченным ребенком, который несколько раз присматривал за Лукасом. У нее были проблемы дома, она покончила с собой и пыталась свалить вину на меня.

Этот парень все еще отказывается признаваться в своем дерьме, и добиться от него признания будет непросто. К счастью, я был терпеливым человеком.

Опустив лезвие перочинного ножа к уголку его глазного яблока, я провожу лезвием по его веку, стараясь сделать лишь поверхностную царапину.

Закери начинает биться о ремни, удерживающие его на месте, не в силах пошевелить головой из-за толстых двойных ремней, прижимающих его лоб к кровати. Они уже начали врезаться в кожу из-за его постоянных попыток вырваться.

Красная жидкость капает из маленькой раны, которую я только что сделал.

Он начинает плакать, рыдать, блять. Его слезы смешиваются с кровью.

– Хочешь чем-нибудь поделиться? – Спрашиваю я снова. Не знаю, почему я даю ему возможность признаться. Наверное, я просто такой добрый.

– Нет, пожалуйста, я ничего не сделал. – Этот парень официально самый уродливый плакса, которого я когда-либо видел. Боже, что его жена в нем нашла.

Закери далеко не привлекательный мужчина. Он худой, бледный, у него редеющие волосы, и не начинайте говорить мне о запахе тела. Думаю, страх сделает это с вами.

Устав ждать, пока хоть капля правды слетит с губ Закери, я возвращаюсь к тому месту, где он лежит. Все его долговязое тело дрожит так сильно, что кажется, будто он бьется в конвульсиях.

Направив перочинный нож на нужную высоту, я медленно погружаю лезвие прямо в его глазницу. Из раны хлещет кровь, покрывая мою рубашку, когда Закери визжит от ужаса. Звук чертовски охренительный.

Не останавливаясь на достигнутом, я начинаю резать. Мои руки прорезают толстую кожу, пока я описываю идеальный круг вокруг глазного яблока Закери, разрезая мышцы под ним, а затем вырываю склизкий, пропитанный кровью предмет прямо из его головы.

Адреналин бурлит в моих венах, когда он воет в агонии. Мне кажется, что боль настолько осязаема, что я практически ощущаю ее на вкус.

Я вдыхаю через нос: словно вдыхаю какой-то престижный сорт кокаина. Кайф от этой пытки создает эйфорию, которую не может имитировать ни один наркотик.

Калеб ухмыляется мне из угла. В его глазах горячий блеск. Он наклоняется, его рука потирает свою твердую эрекцию в джинсах.

Мы с Калебом трахнули множество женщин, и я знаю, что в конечном итоге это то, что мы оба предпочитаем, однако между нами всегда была негласная связь. Та, которую мы исследовали несколько раз. Та, которая только укрепила нашу нерушимую связь.

Я воспринимаю его скорее как брата, чем как любовника, но нельзя отрицать, что влечение есть. Даже если похоть – это все, чем оно когда-либо будет.

Глазное яблоко с неприятным звуком падает на холодный каменный пол.

Кровь скапливается в покинутой глазнице. Я не врач, но мне кажется, что нужно что-то предпринять, пока этот ублюдок не истек кровью.

Словно прочитав мои мысли, Калеб берет маленькую газовую паяльную лампу, одну из своих любимых, и подносит ее к кровати.

Рвота начинает извергаться изо рта Закери, как лава из гребаного вулкана. Хорошо, что у меня крепкий желудок, потому что это дерьмо пахнет прогорклым.

Поднося паяльную горелку к ране, Калеб начинает прижигать глазницу.

Закери снова воет, не в силах сдвинуться ни на дюйм.

– Итак, мой друг, хочешь что-нибудь сказать? – Спрашиваю я снова, глядя прямо на теперь уже обезображенного монстра.

– Пожалуйста! – умоляет он, слюна капает с его тонких, сухих губ.

– Не те слова, мальчик Закери.

С этими словами я хватаю ржавую ножовку, которую нашел в задней части дома, и начинаю пилить скованное запястье Закери. Ржавчина сильно затупила лезвие, поэтому пилить приходится долго и медленно.

Когда я дохожу до кости, пробить ее становится непросто. В этот момент Закери потеет и почти теряет сознание.

С грохотом его худая рука падает на пол. Я перехожу на другую сторону, чтобы приступить ко второй.

– Пожалуйста, нет! – Плачет он. – Хорошо, я признаю это, я изнасиловал ее, да. Я сделал это и сказал ей, что если она кому-нибудь расскажет, я сделаю то же самое с ее матерью. – Слюна брызжет у него изо рта, когда он рыдает, стыд за свои поступки стекает по его телу, как кислота. – Ну вот, теперь ты счастлив? – У него такой высокий голос, что он практически выкрикивает эти слова.

– Ты только что спросил, счастлив ли я сейчас? – Из моей груди вырывается смех, в то время как Закери продолжает дрожать от страха. – А что насчет твоей семьи? – продолжаю я.

Закери продолжает рыдать, вся его грудь с силой вздымается.

– Я причинил боль своей семье, верно, мне нужно управлять гневом. – Немного поздновато для этого. – Пожалуйста, прости меня, я все тебе рассказал, а теперь, пожалуйста, отпусти меня.

Это было лучшее, что мы могли из него вытянуть, я знал это наверняка. С меня хватит разговоров.

Не обращая внимания ни на что из сказанного Закери, я принялся кромсать его запястье своей тупой, покрытой ржавчиной пилой. Криков становилось все больше, и с каждым ударом лезвия мое возбуждение поднималось все выше и выше. Мой член стал болезненно твердым. Мне нужна была моя птичка.

Я знаю, что то, что делаю сейчас, – правильно; это единственный способ контролировать свои порывы и быть уверенным, что я держу свою болезнь взаперти.

Я использую свое проклятие во благо, чтобы сделать мир лучше, чем он был при жизни моих бессердечных предков.

После удаления обеих рук Закери, с помощью которых он причинял боль стольким людям, я кивнул Калебу, я закончил. Он был волен довести дело до конца.

Взяв большой разделочный нож, Калеб встал прямо над телом Закери, и погрузил оружие глубоко в его грудную клетку, протащив его вниз к пупку, выплескивая содержимое желудка на уже испорченный пол.

Горький булькающий звук наполнил комнату, когда Закери начал захлебываться собственной кровью. Густая красная жидкость потекла из уголков его рта.

Он пару раз дернулся в конвульсиях, прежде чем свет в его глазах погас. Все пространство под кроватью плавало в багровой луже.

Калеб смотрит на меня, его подтянутая грудь вздымается. Мне чертовски нравится, что мы можем общаться только глазами. Не нужно произносить никаких слов.

В одно мгновение он оказывается на мне, его рот врезается в мой. Происходит битва зубов, языков и хищных вздохов, когда он хватает меня за волосы, а я обхватываю ладонью его горло. И крепко сжимаю.

Он проводит рукой по моей выпуклости.

– Блять, Эз, ты тверд, как чертов камень.

Он расстегивает мои джинсы, а затем вытаскивает мой член из боксеров. Низкий стон одобрения срывается с его мягких губ, когда он смотрит на мой член. Пульсирующий и просящий его рта.

– Ты знаешь, что делать. – Я выдыхаю слова, и это все, что требуется, после чего Калеб опускается на колени в лужу липкой крови, покрывающей пол, и берет в рот всю мою длину.

Схватившись за его бритый затылок, я нажимаю сильнее, заставляя его взять меня до задней стенки горла. Его тошнит, но это только заставляет меня входить в него еще сильнее.

Я начинаю двигать бедрами, откидывая голову назад, когда жестоко трахаю лицо Калеба.