Текст книги "Прекрасный яд (ЛП)"

Автор книги: Мишель Бриддок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Еще через несколько толчков я кончаю, оргазм захлестывает меня, когда я изливаю свое семя в его горячее, тугое горло. Он проглатывает все до капли, и, встав лицом ко мне, целует меня, давая мне попробовать себя на вкус на его языке.

– Я сосу член лучше, чем Кара? – шутит Калеб. Он гребаный мудак!

Мои губы скривились от отвращения при упоминании ее имени.

– Эта сучка и на десять футов не приблизится к моему члену. – Усмехаюсь я.

Калеб громко смеется, звук разносится по грязной старой комнате.

– А как насчет брюнетки?

Я замираю при упоминании о своей маленькой птичке.

– А что насчет нее?

– Ну, ты явно положил на нее глаз. Одно упоминание о ней, кажется, оказывает на тебя влияние.

В этом он, безусловно, был прав.

– Она не моего уровня. – Мне больше нечего сказать, даже своему лучшему другу.

Застегивая джинсы, мы оба оборачиваемся к растерзанному трупу позади нас.

– Какие планы на него? – Спрашивает Калеб, кивая на тело Закери.

– Как обычно, – отвечаю я. – Мы разрежем его на части, чтобы легче было спрятать, приберемся здесь и дождемся ночи. Потом я отвезу его как можно дальше от Найтчерч и избавлюсь от него. Как всегда.

Калеб кивает, проводя языком по нижней губе. Клянусь, иногда он точно знает, что делает.

– По-моему, звучит неплохо.

– Нам нужно быть осторожнее, чем обычно. Из-за слухов о долбаной дочке священника я не хочу, чтобы кто-то что-то вынюхивал.

Калеб шутливо отдает мне честь.

Я насмехаюсь над ним, поворачиваясь, чтобы разобраться с телом Закери. Пока я причиняю боль демонам в этом мире, я знаю, что не причиню вреда Беннетт Кин.

Глава 19

Беннетт

Меня мало что пугает, теперь я это поняла. Однако по какой-то причине резкий ветер, бьющийся в старые оконные стекла моей спальни, чертовски пугает меня сегодня вечером.

Спальня, которую мне предоставили по прибытии сюда, расположена не в самом лучшем месте этого дома.

Высокие, долговязые деревья склоняются к стеклу, постукивая по нему каждый раз, когда дует малейший ветерок, и выглядят как духи, витающие снаружи в темноте.

Я задергиваю большие шторы, чтобы немного заглушить шум, но все равно его слышу. Деревья за окном постукивают, как ногти. Впервые я по-настоящему начинаю скучать по Сидар-Кросс.

Сегодня был довольно скучный день. Я не видела ни Милли, ни Саммер, ни Кары, ни ее маленьких гребаных приятельниц. Хотя я уверена, что не натыкаться на них было хорошо.

Я взяла часы с прикроватной тумбочки. Одиннадцать вечера. Мне серьезно нужно немного поспать сегодня вечером.

Забравшись под прохладные шелковые простыни, я натянула меховое одеяло повыше, чтобы укрыться и согреться.

Выключив свет, я погрузилась в темноту. Звук постукивания по оконным стеклам и мое собственное прерывистое дыхание были всем, что составляло мне компанию в безжалостной ночи.

Когда я закрыла глаза, с нетерпением ожидая, когда сон заберет меня, я услышала что-то похожее на шепот. Я натянула простыни повыше, прямо под шею. По моему телу пробежала дрожь. Должно быть, мне что-то послышалось.

Я снова закрыла глаза, и вот снова, на этот раз ошибки быть не могло. Это было ясно как день; шепот доносился откуда-то из комнаты.

Выпрямившись, я включила старинную лампу, и теплое желтое сияние наполнило комнату.

Ничего. Здесь никого не было, и ни одна вещь не стояла не на месте.

Когда я потянулась к лампе, чтобы выключить ее, шепот вернулся; только на этот раз казалось, что он доносится не из комнаты, а из стен.

Осторожно и бесшумно я встала с кровати, моя голубая атласная ночнушка задевала бедра, когда я подошла к стене. Я осторожно прижалась ухом к камню.

Шепот, так много шепота. Как будто между десятками людей шел разговор, слишком приглушенный и тихий, чтобы я могла его разобрать.

Доносился ли он из другой комнаты? Я понятия не имела, но одно знала наверняка: стены, блять, разговаривать не могли. Я сходила с ума.

Я ни за что не смогу заснуть в ближайшее время, это я точно знала. Поэтому, прыгнув обратно в постель, я вытащила свернутый дневник Теодоры, готовая прочитать небольшую сказку на ночь.

Теодора Олкотт, июль 1911 г.

Между Карлосом и мной все изменилось. Я не могу объяснить, когда это началось, потому что и сама не могу точно определить время, но он стал холодным и отстраненным по отношению ко мне; тенью того человека, которого я когда-то знала.

Кажется, ему нравится причинять мне боль. В основном в спальне. Это началось со случайных ударов ремнем по моей попе. Следа от укуса на груди или ожогов от веревки на запястьях, когда он привязывает меня к кровати. Я притворяюсь, что мне это нравится, но это не так. На самом деле не так. Я хочу вернуться домой, но не уверена, что мои письма вообще доходят до родителей, или, может быть, они и доходят, но мои признания слишком постыдны для них. Я боюсь, что моя собственная семья отреклась от меня. Я не знаю, что делать.

Все усложняется тем, что я только что узнала, что ношу его ребенка. Сейчас еще небольшой срок, а я даже не сказала ему об этом. Я боюсь, что он сделает что-то, что навредит мне или моему ребенку. Мне так страшно и одиноко.

Я прячу этот дневник под половицами в своей комнате. Если он найдет его, не знаю, что он сделает.

Я начинаю беспокоиться, что слухи о том, что он причастен к исчезновению дочери мэра, правдивы. Вчера вечером я нашла ее кольцо с бриллиантом в его кармане, после того как побывала в его постели. Я знала, что оно принадлежит ей, так как видела, как она надевала его на мероприятия, которые посещала с матерью в Сидар-Кросс.

Знаю, мне нужно убраться отсюда, ради себя и особенно ради моего будущего ребенка.

Я не могу противостоять Женевьеве; она сама убьет меня, если узнает о ребенке. Я должна найти выход сама и как можно скорее. Следующие несколько недель я буду планировать свой побег. Если со мной что-то случится. Он сделал это.

У меня кровь стынет в жилах от последнего предложения. Какого черта. Теодора была такой же работницей, как и я, она даже жила в моей комнате, и у нее был роман с Сильваро, прадедушкой Эзры.

Она была напугана. Боялась за свою собственную безопасность, и за безопасность своего будущего ребенка. Черт! Я думала, чтение дневника поможет мне уснуть, но сейчас от чтения меня пробрало холодом до глубины души.

Свернув дневник, я бросила его обратно в ящик. Я ни за что не стану читать его сегодня вечером. Ветер завывал так, словно за воротами Найтчерч поджидали дикие волки.

Я выключила лампу и зарылась под одеяло, прикрыв уши пушистым покрывалом.

Крепко зажмурив глаза, я молилась, чтобы сон поскорее забрал меня.

– БЕННЕТТ.

Голос эхом разносится по комнате. Я встаю с кровати. Я в своей комнате в Найтчерч, только она не похожа на мою комнату. Занавески короче, мебель старше.

– Беннетт. – Голос раздается позади меня. Я оборачиваюсь и вижу девушку в углу. Ее руки черно-синие. Отпечатки пальцев на ее коже похожи на краску.

Она свернулась калачиком, крепко обхватив руками согнутые ноги, уткнувшись лбом в колени. Раскачивается взад-вперед. Кажется, что она плачет.

Она поднимает голову, из носа и рта у нее течет кровь, глаза опухли и полны слез. Она протягивает тонкую руку, как будто пытается дотронуться до меня. Ее ногти покрыты грязью.

Сердце колотится где-то в горле, когда я делаю шаг назад. Она медленно подползает ко мне.

НЕТ! НЕТ! Я чувствую, что слова застряли у меня на языке, но не могу их произнести, пока она ползет дальше ко мне. Я вижу лопнувшие кровеносные сосуды в ее глазах.

Теперь она уже стоит на ногах, едва держась на ногах, и обхватывает руками живот.

– Посмотри, что он сделал со мной. – Шепчет она, поднимая голову, ее холодные, пустые глаза встречаются с моими. – ПОСМОТРИ, ЧТО ОН СДЕЛАЛ!!!!!!!!

Ее крики переходят в мои, вырывая меня из сна, но я не могу различить, что сон, а что реальность, когда вскакиваю с кровати.

Комната выглядит такой, какой я ее знаю, но стены выглядят так, словно надвигаются на меня.

Я спотыкаюсь на полу, громкий шепот ревом отдается в моих ушах. Он не прекращается. Безжалостный и карающий.

Врезавшись в прикроватную тумбочку, я изо всех сил пытаюсь устоять на ногах, поскольку мое зрение затуманивается, а тени, кажется, мелькают прямо у меня перед глазами.

Мои легкие сжимаются, и дышать становится все труднее с каждой секундой. У меня учащенное дыхание.

Сплю ли я? Бодрствую? Я слышу крики, они доносятся до меня.

Все, что я могу сделать в этот момент, – это убежать.

Схватившись за дверь своей спальни, я распахиваю ее и мчусь по длинным коридорам, мимо всех портретов и вниз по винтовой лестнице.

Дом погружен в полумрак, тени движутся по стенам рядом со мной, но там никого нет. О боже, я не могу дышать.

Я слегка поворачиваю голову, когда мой взгляд останавливается на фигуре, стоящей в темноте у входа в гостиную. Андреас Сильваро.

Он просто стоит и смотрит на меня. Его проницательный взгляд прожигает меня насквозь, заставляя задыхаться еще больше. Кажется, он почти улыбается. Выражение его лица жесткое и зловещее.

Мной овладел страх, и я изо всех сил пытаюсь вдохнуть. Я заставляю свои ноги двигаться, когда бросаюсь к входной двери, распахивая ее.

Сила ветра бьет меня, как молотом по лицу. На мне только моя маленькая голубая ночнушка, но мне все равно; мне нужно выбраться отсюда. Не знаю, куда несут меня ноги, но они все еще движутся.

Я выбегаю в ночь, спускаюсь по ступенькам и мимо фонтана направляюсь к темному лесу.

Волосы хлещут меня по лицу, кожа блестит от пота из-за кошмара, который, как я чувствую, все еще преследует меня. Кошмар, который казался таким реальным, который все еще кажется таким реальным.

Так темно. Я бегу в лес. Я понятия не имею, куда направляюсь, но бегу так быстро, как только могут двигаться мои ноги.

Камни и обломки впиваются в мои босые ступни, подошва все еще болит после полученной ранее травмы.

Я заблудилась. О боже, я заблудилась. Я продолжаю бежать вперед, пока не вижу это. Большие железные ворота на кладбище. Мои ноги не останавливаются, когда я толкаю ворота, пробегая сквозь ряды древних, обветшалых надгробий.

Я плачу, всхлипываю, буквально в истерике, и ничто не может облегчить колотящуюся в груди боль, а также ослабить давление на легкие, словно кто-то тяжело сидит на моей груди. В тот самый момент, когда мне кажется, что мои ноги вот-вот откажут, я слышу его…

– Беннетт?

Я врезаюсь в твердую, как камень, грудь. Запах кожи и дыма наполняет мои ноздри.

– Беннетт, эй… Детка, что случилось?

Эзра стоит передо мной, его большие руки сжимают мои плечи, нежно встряхивая меня, словно пытаясь вывести из состояния, похожего на сон.

Мое дыхание замедляется, когда я оглядываюсь по сторонам.

– Эзра? – Его имя прозвучало почти как вопрос.

Он оглядывает меня с ног до головы, то ли проверяя, не ушиблась ли я, то ли желая увидеть, как нелепо я выгляжу на морозе посреди ночи в одной лишь легкой ночнушке.

– Да, детка, я здесь. – Шепчет он. Мои руки инстинктивно обвиваются вокруг его талии, когда я медленно возвращаюсь к реальности, крепко зажмурив глаза. – Что ты здесь делаешь?

Я смотрю на него заплаканными глазами.

– Мне приснился кошмар. – Боже, я чувствую себя таким ребенком. Но этот кошмар казался таким реальным.

Однако, вместо того, чтобы смотреть на меня как на сумасшедшую, он смотрит на меня с беспокойством, словно просто хочет убедиться, что со мной все в порядке.

Я слегка отстраняюсь и снова смотрю на него. В его глазах пляшут льдинки.

– Подожди, какого черта ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

Эзра просто улыбается.

– Я был занят.

– Посреди ночи? – Я в замешательстве, и кажется, что ничего из того, что говорит этот мужчина, не имеет смысла.

– Да, птичка, – его губы так близко к моим, что я чувствую запах мяты в его дыхании. – У тебя с этим проблемы?

Я качаю головой. У меня действительно с этим проблема. Большая, блять, проблема, потому что находиться на кладбище посреди морозной ночи – чертовски жутко. Однако я нахожусь на кладбище посреди морозной ночи, так что вряд ли могу сейчас что-то сказать.

Его губы растягиваются в ухмылке.

– Тебе холодно.

Я смотрю вниз, понимая, что мои руки крепко обхватывают тело. Я даже не осознавала, что мне холодно. Однако поняла одно: горячий взгляд Эзры оторвался от моего лица и уставился прямо на соски. Чувствительные бутоны, твердые и напряженные под моей ночной рубашкой, как маленькие пули.

Я внезапно осознаю все, что чувствую: прохладный ветер на руках, мурашки, покрывающие бледную кожу, и скользкое ощущение между бедер, когда Эзра проводит языком по своим острым зубам.

– Пойдем, ты здесь замерзнешь.

Он берет меня за руку и тянет в дальний конец кладбища.

Мы подходим к мавзолею, серый камень которого начинает трескаться, а в трещинах переплетаются глубокие зеленые лозы. Мраморные стены кажутся серебряными, подсвеченными лунным светом. Это красивое, но излишне сложное архитектурное произведение. Я не удивлена, увидев его здесь.

Эзра затаскивает меня в гробницу, закрывая за собой жесткую дверь. Облегчение оттого, что я укрыта от ветра, мгновенно охватывает меня. Мое дыхание начинает выравниваться, и я медленно прихожу в себя и успокаиваюсь. Что за черт! Это действительно была не я.

В центре мавзолея находится большая каменная усыпальница. Я изучаю табличку на поверхности.

– Хосе Сильваро?

– Мой дедушка. – Отвечает Эзра. – Он всегда был претенциозным мудаком, никак не мог довольствоваться обычным надгробием, как все остальные. У него должен был быть свой гребаный склеп.

Я смеюсь: судя по тону Эзры, между ним и его дедом, похоже, не было особой любви.

Я оглядела маленькую комнату. По стенам были расставлены подсвечники, но выглядели они так, будто ими давно не пользовались. Паутина украшала каждый угол, а запах сырости и гнили был довольно прогорклым и слишком сильным.

Повернувшись к Эзре, желтый лунный свет ласкал его лицо, и он выглядел еще красивее, чем при дневном свете. Свечение сквозь трещину в стене только подчеркивает его острый подбородок и щетину.

Внезапно он начинает приближаться ко мне, в моей голове начинают звенеть тревожные колокольчики, но страх – последнее, что я чувствую сейчас.

Глава 20

Эзра

Она смотрит на меня с вызовом, который заставляет мои пальцы дернуться, чтобы обхватить ее горло.

Ее глаза блестят в темноте, как драгоценные изумруды, и эти губы, чертовски мягкие, влажные губы. Блять, я твердый.

Я хочу причинить ей боль, сломать ее, заставить истекать кровью. Желание заставить ее кричать до тех пор, пока у нее не пересохнет горло, – самое ошеломляющее чувство, которое я когда-либо испытывал за всю свою жизнь.

Она стоит неподвижно, прислонившись спиной к склепу моего деда, пока я приближаюсь к ней. Ее рот теперь в нескольких дюймах от моего. Сладкий привкус вишни в ее дыхании обволакивает мои губы. Я не могу удержаться и провожу по ним языком, чтобы попробовать ее на вкус.

Я хотел трахнуть ее с той секунды, как она врезалась мне в грудь, убегая от собственных кошмаров посреди леса. Леса, через который я сейчас шел после того, как избавился от тела Закери, как можно дальше от Найтчерч.

Я бросаю взгляд на Беннетт. Ее соски твердые, натягивают ткань голубой ночной рубашки. Блять, какая сексуальная тряпка.

Я протягиваю руку и дергаю за оба маленьких кусочка бретелек, удерживающих платье, и смотрю, как они лопаются в моих руках, обнажая ее сиськи. Я беру в руку правую и сильно сжимаю, когда она откидывается назад, и с ее губ срывается стон.

Наклонившись, я беру сосок другой груди и втягиваю его в рот, обводя языком.

Когда я встаю и встречаюсь с ней взглядом, то вижу, как в ее глазах вспыхивает жар, как тогда, в конюшне.

Подняв ее, обхватив руками за бедра, я усаживаю ее на крышу склепа, прямо над тем местом, где гниет мой гребаный кусок дерьма – дед.

Я не чувствую угрызений совести; ублюдок мертв, и скатертью дорога. Теперь он может смотреть, как я трахаю свою девушку на его могиле.

Он думал, что при жизни был могущественным, что никто не мог остановить его террор, а теперь он бессилен что-либо сделать.

Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь губами к губам Беннетт: она стонет мне в рот, когда я прижимаюсь языком к ее зубам, заставляя ее открыться мне.

Наши языки сливаются в похотливом танце, и когда я отстраняюсь, мы оба задыхаемся и отчаянно хотим большего.

Моя рука тянется к ее горлу, и я сжимаю его, оказывая как раз нужное давление, чтобы перекрыть ей доступ воздуха, заставляя ее умолять о большем.

– Эзра. – Она стонет. Блять, как же я люблю, когда она стонет мое имя.

Я толкаю ее назад, так что она оказывается на спине, и снимаю с нее ночную рубашку, бросая ее на пол. Она лежит, полностью раскинувшись, в одних крошечных черных трусиках. Я смотрю на ее богоподобное тело, и сжимаю кулак, уверенный, что, наверное, могу кончить от одного только взгляда на девушку.

Схватившись за тонкий материал на ее бедре, я срываю с нее трусики одним быстрым рывком. Я подумываю запихнуть их ей в рот, но не решаюсь. Я хочу услышать, как она будет кричать.

Тихий возглас удивления срывается с губ Беннетт.

– Насколько мокрая моя маленькая птичка? – Спрашиваю я, скользя пальцами между влажных складочек ее киски.

– Такая мокрая. – Мурлычет она, извиваясь на холодном камне.

Я поднимаю свои блестящие пальцы, подношу их ко рту и слизываю ее соки.

– Блять, Беннетт, ты вся мокрая. – Стону я. На вкус она как гребаный рай и ад вместе взятые. Грех, политый сиропом. – Чей член ты хочешь?

– Твой. – Ее дыхание становится более прерывистым.

Я ввожу в нее палец, когда она выгибает спину.

– Хорошая девочка, скажи мне, кому ты принадлежишь?

Она крутит бедрами, желая большего. Моя маленькая грязная шлюха. Я делаю одолжение, вводя еще два пальца в ее умоляющую киску.

– Тебе… Эзра… Я принадлежу тебе.

Эти слова похожи на гребаный наркотик.

Я ввожу и вывожу из нее пальцы, а свободной рукой щиплю ее за сосок. Она выглядит чертовски сексуально, пока я трахаю ее пальцами.

Ее ноги раздвигаются шире, и с последним толчком ее влагалище сжимает мои пальцы, когда она кончает. Она вскрикивает, ее ноги дрожат от толчков.

Я убираю пальцы, когда она протестующе стонет, но прежде чем она успевает сказать хоть слово, я шлепаю ее по киске, заставляя снова вскрикнуть.

Ее бедра начинают приподниматься, и это все приглашение, которое мне нужно, – я срываю с себя кожаную куртку и рубашку, расстегиваю джинсы и высвобождаю свой твердый как камень член. Беннетт приподнимается на локтях, разглядывая мой член.

– Я никогда не привыкну к твоему размеру. – Она тяжело дышит, когда садится и обхватывает своей маленькой ручкой мой член, ее пальцы не могут обхватить его полностью.

– О, привыкнешь. – Ухмыляюсь я. Мои глаза закатываются, когда она начинает накачивать мой член. Сильно и туго. Я чувствую, что балансирую слишком близко к краю, хожу по натянутому канату, поэтому, прежде чем она сможет продолжить работу с моим членом, я толкаю ее обратно на холодный, твердый камень, разводя ее ноги так широко, как только возможно.

Без предупреждения, одним сильным толчком я погружаюсь в ее горячее, тугое влагалище, даже не давая ей времени привыкнуть, прежде чем начать свои карающие толчки.

Она вскрикивает, но я накрываю ее рот своим, заглушая ее крики.

Поворачивая ее бедра, я трахаю ее жестко и глубоко. Как будто это последний трах в моей жизни, и я отчаянно цепляюсь за каждую секунду.

Ее руки лихорадочно обшаривают холодную могилу под ней в поисках чего-нибудь, за что можно было бы ухватиться, но не находят ничего, кроме гладкого, холодного, мертвого камня.

– Ты принимаешь мой член, как хорошая маленькая шлюшка.

– Да. – Ее голос отчаянный и нуждающийся, и мне это чертовски нравится. Наклоняясь, я прижимаю большой палец к ее клитору, массируя, продолжая с силой вбивать в нее.

Ее стоны медленно переходят в крики, и я знаю, что она близко.

– Прикоснись к себе, маленькая птичка, позволь мне увидеть, как ты получаешь удовольствие, когда кончаешь.

Она мгновенно подчиняется, ее рука заменяет мой большой палец, лаская пучок нервов.

Пока она так сосредоточена на своем удовольствии, я другой рукой вытаскиваю свой перочинный нож из заднего кармана джинсов, которые все еще сидят чуть ниже моей задницы.

Ее бедра приподнимаются.

– Вот и все, Беннетт, кончай для меня, детка.

Я вижу ее испуганный взгляд, когда она замечает блеск моего лезвия, и в этот момент ее настигает оргазм.

Чувствуя, как ее внутренние стенки выжимают из моего члена всю гребаную жизнь, я вдавливаю холодную сталь в плоть ее бедра. Она плачет громче, когда я быстро работаю, вырезая букву "Э", а затем "С" на ее коже. Рана, не слишком глубокая, но останется шрам. Клеймя ее как мою навсегда.

Когда я заканчиваю последнюю строчку, мое тело дрожит, а член набухает внутри нее. Оргазм настолько мощный, что мне кажется, что я в нескольких секундах от потери сознания.

Плотское рычание вырывается из моего горла, когда я опустошаю себя внутри нее, толкаясь так глубоко, насколько мой член физически способен войти. Эта тугая маленькая киска высасывает из меня все до последней капли.

Когда я вытаскиваю член, то чувствую, как мое семя вытекает из ее киски и скапливается на могиле деда. Большое, старое "пошел ты" мужчине, который сейчас горит в аду.

Когда мы спускаемся с кайфа, Беннетт поднимается на ноги, чтобы осмотреть повреждения, нанесенные ее бедру.

– Эзра, какого хрена?

Она проводит указательным пальцем по легкой струйке крови, сочащейся из букв, которые я только что вырезал.

Я осторожно провожу пальцами по размазанной крови из раны и по буквам. Беннетт тихо шипит сквозь зубы. Отдернув пальцы, я сую их в рот, ощущая на языке медно-теплый вкус ее крови.

– Ты – моя маленькая птичка, и теперь об этом узнает весь мир.

Ее глаза расширились от шока. Я не могу определить, похоть это или чистый ужас на ее лице, но когда она спрыгивает со склепа, ее губы прижимаются к моим в карающем поцелуе, и я почему-то подозреваю, что сейчас этот ужас не может быть дальше от истины.