Текст книги "Варьельский узник"

Автор книги: Мирей Марк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Около полуночи в субботу, в полном соответствии с переданными ему предписаниями, Эммануэль направился в покои Проклятого. Сальвиус увязался за ним. Он сгорал от любопытства, желая посмотреть, как снимается Зеленый браслет. Когда они вошли, узник что-то писал. При их появлении он резко вскочил, поскольку согласно распоряжению Трибунала не имел права сидеть без разрешения в присутствии сеньоров. Перо выпало у него из рук, и чернила растеклись по бумаге.

– Я решил не возиться с чертежами,– обратился к нему де Лувар,– Думаю, вы сами покажете мне, как открывается браслет.

Юноша кивнул. Необходимость произносить что-то, кроме: «Да, монсеньор» и «Нет, монсеньор»,– явно доставляла ему неудобство. Он протянул руку и глухим низким голосом принялся давать короткие указания:

– Надо приподнять пластинку и вставить трилистник... Надавите... Теперь можете разомкнуть звенья...

Сальвиус зачарованно смотрел на механизм.

– Далее приподнимите эти кольца и как можно дальше отведите их вправо... Два других – влево. Теперь опустите их на место. Все.

Замок открыт.

Между звеньями появился небольшой зазор. Эммануэль нажал на него пальцами с двух сторон и снял браслет. На запястье юноши не было видно никаких ран, кожа даже не покраснела. На краткий миг его лицо озарилось радостью. Но всего лишь на миг. В следующую секунду оно вновь стало непроницаемым. Он опустил голову. С этой минуты казалось, его интересует только чернильное пятно на бумаге.

На внутренней стороне браслета в углублениях виднелись два маленьких зубчатых колесика и крошечная ампула, наполненная зеленоватой жидкостью. Эммануэль положил дьявольское изделие на стол, и Сальвиус тотчас бросился к нему, дабы рассмотреть поближе:

– Это очень любопытно... Смотрите, сеньор!

Это кровь камней, я читал о ней в священных книгах. Какая филигранная и сложная работа! Взгляните на эти колесики. Единственный ювелир, кто мог бы это сделать... Потрясающе! Воистину удивительное устройство! – Он поднял глаза на юношу и замолчал, несколько смутившись.

Эммануэль взял браслет и положил его в футляр, где тот согласно постановлению Трибунала должен был храниться в День Благодарственного Молебна.

* * *

На следующий вечер в воскресенье Эммануэль вошел к Проклятому один. Узник уже приготовился отойти ко сну, надел длинную ночную рубашку, на плече у него висел ночной колпак.

«В таком виде убийца скорее похож на послушника из монастыря»,– глядя на него, подумал де Лувар. Он открыл футляр и достал «чудесное изобретение», столь заинтересовавшее лекаря. Юноша взял браслет и сам надел его на запястье, затем протянул руку. Сеньор проделал необходимые манипуляции. Когда золотая пластинка встала на место, раздался тихий щелчок.

* * *

– Знаете все-таки наш узник – очень странный молодой человек,– поделился Сальвиус своими впечатлениями с сеньором.– Он почти не говорит со мной и ни разу не посмотрел мне в глаза. А вам?

– Один раз. Но тут же отвел взгляд. Похоже, глаза ему нужны лишь затем, чтобы не натыкаться на людей,– ответил ему Эммануэль, улыбаясь.

Но время шло, и постепенно узник начал обращаться к Сальвиусу с просьбами и вопросами. Он попросил бумагу, чернила и книги. Потом вдруг заговорил о северном климате и спросил у лекаря, где ему разрешено бывать и какие его просьбы обязана исполнять охрана.

– И все-таки, он сумасшедший или нет, как тебе кажется? – не переставал спрашивать Сальвиуса Эммануэль.

В ответ тот лишь печально качал головой:

– Не знаю, сеньор. В самом деле не знаю.

– Было бы гораздо лучше, если бы он совершил убийства в приступе умопомешательства...

Несмотря на то что юноша ежедневно проводил в кабинете Эммануэля положенные протоколом два часа, его поведение не внушало опасений и ничто не намекало на кровожадность и безумие. Прислонившись к стене, узник неподвижно стоял и ждал истечения срока. Он был настолько спокоен и сдержан, что казалось, будто он приходит сюда по доброй воле. Оставалось загадкой, понимал ли Проклятый на самом деле, что происходило вечерами в кабинете.

Как правило, весь день Эммануэль проводил на ногах, управляя владениями и вникая в каждое дело. Вечерами же он принимал у себя посетителей: начальника охраны, управляющего, бургомистров и прочих. Иногда к нему заглядывал Сальвиус – в своей манере, без предупреждения—то на пару минут, то на пару часов, как всегда, в любой момент готовый начать дискуссию на любую тему, будь то выращивание бобов или расположение небесных светил. Узник, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к разговорам. Во всяком случае, его лицо оставалось непроницаемым, как если бы окружающие говорили на иностранном языке. Даже когда однажды вечером Шевильер и Ульмес поспорили о том, есть ли шансы выжить у маленького принца Систели в лесах Бренилиза, и разгорячились настолько, что чуть было не подрались, юноша не удостоил их даже взглядом.

Казалось, лишь браслет мог заставить его проявить хоть какие-то чувства. Эммануэль ни разу не был свидетелем тех мучительных приступов боли, о которых рассказывал ему Сальвиус, но он наблюдал вечерами небольшие, менее сильные: юноша внезапно весь сжимался и сильно бледнел, лихорадочно пытался высвободить связанные за спиной руки, потом замирал на несколько минут, не двигаясь, едва дыша. Иногда приступ длился дольше, и тогда несчастный издавал глухие стоны. Когда боль отпускала, он, покачиваясь, отступал на пару шагов и в изнеможении прислонялся к стене.

– Фактически, предсказать действия браслета невозможно,– рассуждал Сальвиус.– Видите эти зубчики? По семь маленьких и по одному большому на каждом колесе? Случается, два зубчика двух колесиков попадают друг против друга, и тогда из сосуда выделяется маленькая капля жидкости. Но это – пустяк, ничто, по сравнению с тем, когда рядом оказываются два больших зубца. Полагаю, именно тогда несчастный страдает больше всего. Не могу сказать точно, по какому принципу движется механизм. Возможно, движения тела или ток крови заставляют его вращаться, а может, в самом деле, как написано в священных книгах, кровь камня обладает собственной волей.

* * *

В первые дни заточения узник ни разу не покидал свои покои, выходя только на вечерние аудиенции у сеньора. Но спустя две недели ранним утром он набрался, наконец, храбрости и поднялся на крепостную стену. Стоя наверху, Проклятый долго смотрел на море. Со временем осужденный стал интересоваться и происходящим вокруг: наблюдал, как в тесноте замкового двора осторожно передвигаются крестьянские телеги и экипажи аристократов, иногда заходил в воинские казармы, часто наведывался на конюшню. Было заметно, что он очень любит лошадей. С солдатами, которые не носили золотого колье на шее, узник имел право заговаривать первым. Эммануэль с изумлением услышал однажды, как юноша весело, в красках и деталях, рассказывает маленькому барабанщику историю об осаде Иллири. Ребенок слушал его с нескрываемым восторгом, широко раскрыв глаза.

– Понимаешь, они слишком близко подвезли ко рву...– и тут он осекся, заметив приближающихся к нему сеньора и капитана Сент-Люка.

Увидев, как Проклятый покраснел от смущения, маленький барабанщик на всякий случай поспешил убраться подальше.

– Вы слишком молоды, чтобы быть участником осады Иллири,– добродушно заметил капитан.

Эта шутка заставила юношу покраснеть еще больше:

– Мне о ней много рассказывали.

Его голос снова стал голосом заключенного – глухим и низким. Он торопливо встал и исчез в глубине конюшни в сопровождении охранников. Капитан задумчиво посмотрел ему вслед:

– Чего-то я не понимаю во всей этой истории! Сколько лет он должен нести свое наказание?

– До самой смерти,– Эммануэль помолчал секунду, затем спросил: – Как, по-вашему, он – сумасшедший?

– Сомневаюсь. Он проводит много времени с солдатами и ведет себя более чем нормально, насколько это, конечно, возможно в его положении. Вы не думали отменить приказ о постоянном надзоре за ним? Парень кажется абсолютно безобидным.

– Если это и так, то только с недавних пор,– невесело пошутил сеньор.– Я не пожелал бы вам, капитан, оказаться с ним запертым на всю ночь в каком-нибудь южном замке.– И добавил, уже серьезно: – Он либо сумасшедший, либо чудовище. Одно из двух. Во всяком случае, у меня пока нет никакого желания выпускать его хоть на минуту из поля зрения.

* * *

Обычно двухчасовая аудиенция, во время которой узник неподвижно стоял, опершись о стену, со связанными за спиной руками, казалось, не причиняла ему больших страданий. Но сегодня это вынужденное бездействие было явно для него невыносимо. Временами он нетерпеливо вздрагивал, словно загнанный в клетку зверь, жаждущий вырваться. Можно было подумать, что юноша слишком увлекся фантазиями о битве под Иллири, воображая себя безумным всадником, в пылу битвы скачущим навстречу врагу. Не прошло и получаса уже ставшего привычным ритуала, как он начал выказывать первые признаки нетерпения. Казалось, преступник потерял всякое представление о том, где находится. Сначала он покачивал головой, словно откидывая со лба мешающие ему волосы. Потом принялся тихо насвистывать, глядя вдаль невидящим взором и отстукивая ритм ногой.

Эммануэль оторвался от письма и удивленно уставился на Проклятого. Чуть ли не в первый раз за все время он позволил себе так пристально смотреть на юношу. Свист становился все громче, пока, наконец, не превратился в мелодию военной песни. Допев до конца, заключенный так горестно вздохнул, что де Лувар не удержался:

– Впереди еще полтора часа.

Внезапно вернувшись с небес на землю,

юноша секунду смотрел на него непонимающим взором, потом густо покраснел и пробормотал:

– Простите, монсеньор.

Молодой человек, наконец, заговорил со своим тюремщиком во время аудиенции. Эммануэль поспешил закрепить успех:

– Думаю, вам лучше сесть у того окна. Из него видно море.

– Можно?

Услышав ответ, Эммануэль не мог поверить своим ушам:

– Конечно. Мне доподлинно неизвестно, какую цель преследовал Регент, но я не испытываю ни малейшего желания мучить вас.

На сей раз юноша не ответил. Он мягко, по-кошачьи, проскользнул вглубь комнаты к окну.

– Я сожалею, что согласно предписаниям вам не позволено читать во время наших встреч. Вы ведь любите книги, насколько я знаю.

– Да, монсеньор,—голос узника вновь стал низким и глухим.

Эммануэль улыбнулся про себя столь нарочитому равнодушию Проклятого и вернулся к своим бумагам.

В тот необычный вечер судьбы наших героев сплелись навсегда. Де Лувар занимался счетами, юный узник стоял у окна, задумчиво глядя на сверкающие в свете луны волны. Он думал о Флоримоне де Белькесе и стискивал зубы, чтобы не заплакать. В комнате царили полумрак и тишина.

А в дремучих лесах Бренилиза светловолосый подросток, стоя перед десятком солдат, крикнул, что он – наследный принц Систели, и рухнул на землю. Его кровь смешалась с грязью. Один из убийц довольно засмеялся.

Остальные стояли, молча наблюдая, как в липкой жиже раскисшей от влаги земли угасает последний отпрыск великого королевского рода. «Проверьте, умер ли он?» – раздался скрипучий голос. «Он мертв»,– донеслось в ответ. Еще долгое время, кроме солдат, об этом не будет знать никто, ни одна живая душа.

А далеко от Бренилиза, в столице Систели, сидя в тени мансарды, чародей Ральсуг раскладывал перед собой стебельки трав на тонком слое песка, и то, что они поведали ему, потрясло прорицателя.

А в лесах севера дикое племя Пуанта держало совет на священном холме. Рыжеволосый мужчина стоял перед собравшимися людьми и что-то говорил им об Эммануэле...

* * *

Однажды вечером в субботу, в конце января Эммануэль застал Сальвиуса и Проклятого вместе за столом, заваленным книгами и манускриптами.

– Я учу язык вельтов,– сообщил лекарь.

– Вы знаете язык вельтов? – удивленно обернулся Эммануэль к юноше.

– Да, монсеньор.

– У меня есть несколько старинных рукописей. Никто не смог их прочесть... Вы окажете мне услугу?

– Но... Да, монсеньор,– он хотел еще что-то добавить, но передумал и отвел взгляд.

Пробила полночь. Эммануэль снял с ремня трилистник и быстро, привычными движениями, освободил узника от браслета.

– Я ни разу в жизни не слышал ни единого слова на вельтском языке. Вы не могли бы произнести несколько фраз? – попросил де Лувар, укладывая дьявольское орудие в футляр.

Заключенный открыл книгу:

– Это поэтическая зарисовка, в ней говорится о волнах...– он помолчал немного, затем улыбнулся, закрыл книгу и начал говорить, сосредоточенно разглядывая свои руки. На слух язык вельтов оказался намного мягче и приятнее рокочущего систельянекого. Эммануэль разобрал одно похожее слово: «Систелема». Рассказ длился несколько минут. По паузам и интонациям можно было различить диалоги и описания. Затем последовала заключительная фраза, юноша замолчал на секунду и вдруг залился радостным смехом. Эммануэль и Сальвиус удивленно смотрели на него, не узнавая осужденного. Он смеялся как ребенок, его глаза лукаво блестели из-под непослушных белокурых прядей. Смех был настолько заразительным, что оба захохотали вместе с ним.

– Малина вассим Систелема ульмэ,– повторил узник, смеясь. Потом внезапно замолчал, пробормотав: – Прошу прощения, монсеньор.

– Не извиняйтесь,– ответил ему де Лувар.– Вельтский язык так забавен?

– Не совсем так, монсеньор. Все зависит от говорящего. Обычно,– Юноша вновь стал серьезен и спокоен.

Он заметил, что Эммануэль взирает на него с любопытством, и опустил глаза:

– Я переведу тексты, монсеньор.

– Если вам не трудно. В любом случае, эти рукописи никого не интересовали триста лет, и думаю, они могут подождать еще.

В коридоре сеньор и лекарь недоуменно посмотрели друг на друга.

– Может, наш преступник и в самом деле немного не в себе? – задумчиво протянул Сальвиус.– Над чем он так смеялся?

– Мне кажется,– ответил Эммануэль, улыбаясь,– он просто удачно пошутил над нами и, конечно, ни за что на свете не станет переводить эту колкость... Ты видел, Сальвиус? Он смеялся как ребенок.

* * *

На следующий день узника провели не в маленький кабинет, как обычно, а в большой зал. Кроме Эммануэля и Алексиса де Шевильера там было еще три человека, подданные владельца соседних земель – сеньора Ларви. При виде незнакомцев юноша на мгновение замер в испуге, но быстро взял себя в руки и встал чуть поодаль от де Лувара. Алексис де Шевильер дружелюбно улыбнулся осужденному, но Проклятый, казалось, не обратил на него внимания.

Сегодня собравшиеся мужчины не говорили о несчастной судьбе юного принца, скрывающегося в лесах Бренилиза от солдат Регента, хотя последнее время эта тема была на устах всех сеньоров северной Систели. Аристократы расположились вокруг разложенной на столе огромной карты, желая обсудить положение дел на севере страны. Владения Лувара и Ларви последними подчинились королевской власти. За их доменами простирались непокоренные и почти неисследованные земли, заселенные варварскими племенами. Время от времени дикари предпринимали набеги на селения. Правда, до последнего времени их вылазки были намного восточнее и не касались Лувара, поскольку невежественные ватаги боялись его солдат. Эммануэль несколько раз в год высылал отряды, укреплявшие пограничные аванпосты и тщательно следившие за любой активностью противника. Его передвижения отмечались на карте маленькими флажками. Речь шла о том, пришло ли время предпринимать срочные меры. Эммануэль ратовал за то, что не следует торопиться до тех пор, пока племена варваров не начнут объединяться.

– Но мы могли бы...– горячо возражал ему Шевильер.

Он был молод и горяч до безрассудства. Ему не сиделось на месте, хотелось нестись во весь опор на орды противников под развевающимся знаменем Лувара. Эммануэлю же всякий раз приходилось охлаждать его пыл.

– Не теперь, Алексис. Вы же знаете, зимой племена без конца кочуют. Вы хотите отправиться на войну с ветром?

Эммануэль заметил, что юный узник с интересом рассматривает карту.

– У вас на юге карты такие же точные? – обратился он к юноше.

– Не знаю. Я никогда не видел карту всего острова.

– Можете подойти ближе.

Юноша осторожно приблизился к столу. Мужчины расступились, с любопытством глядя на него.

– Вот здесь – мои владения. Видите? На севере,– де Лувар указал границы на карте.

– Очень большая территория.

– А также крайне уязвимая. Дальше на север – совершенно неизученные земли. Мне понадобилось шесть лет только на то, чтобы исследовать границы.

– А где находится Бренилиз? Мы проезжали там в декабре.

Эммануэль показал ему Бренилиз, располагавшийся южнее, затем Варьель на самой южной оконечности острова и, наконец, в самом центре – столицу, из которой веером расходились дороги во все уголки острова.

– Какой он огромный! – выдохнул юноша.

– А вы думали, вся страна умещается в паре замков? – не удержался от насмешки Рульер.

Юноша ничего не ответил ему и молча отошел к стене.

* * *

– Он не знает самых элементарных вещей! – возмущался на следующий день Сальвиус.– Думаю, в детстве его учил монах, который пренебрегал всем, кроме книги Бытия. Наш узник знает наизусть всю литургию, свободно говорит на вельтском языке, который помнят разве что старейшие служители, но при этом впервые слышит о теории Сиверта! Я не могу поверить, как такое возможно в наше время! Возмутительное невежество! Мне не верится, что Проклятый знатного происхождения. Последний дворянчик с Воксельских гор знает больше, чем он!

– И, тем не менее, он из очень знатной семьи...

– Я знаю...

– Тебе не безразлична его судьба, Сальвиус? – улыбнулся Эммануэль.

– Да,– выдохнул лекарь.– Он весь – сплошное противоречие! Столько невежества при такой ясности ума и избытке здравого смысла! Ему так мало лет, но он уже безумен! Столько учтивости при такой гордыне! Он чрезвычайно раним, но поразительно храбр!.. Вы часто замечаете, как браслет мучает его?

– Не часто. Да у меня и нет особого желания наблюдать за чужой болью.

– Приступы случаются пять или шесть раз за день. И столько же ночью, я полагаю. По его виду понятно, что он на грани. Но он пытается не кричать, весь сжимается и замирает от боли. Если не знать, то можно сначала и не заметить.

– Да, я видел нечто подобное несколько раз.

– Когда же происходят сильные припадки, его выдержке можно только подивиться.

– Они долго длятся?

– Пять или шесть минут. Иногда чуть больше, иногда меньше.

– И как он?

– Никак. Сначала старается не кричать, терпит как можно дольше. Но такое мучение сломит любого. Подозреваю, не так много человек сможет перенести подобную боль молча. Он сопротивляется, ведет с браслетом настоящую войну и, на свою беду, никогда не теряет сознания. Воистину дьявольское наказание! Интересно, а на себе судьи его испытывали? Может, тогда убийц из благородных семей приговаривали бы к костру! Из милосердия.

– Возможно. Но мы с тобой – не Верховный Трибунал Систели, не нам судить.

Они стояли на стене крепости, глядя вслед удаляющемуся отряду во главе с капитаном Сент-Люком. Внизу под стенами море яростно билось о камни.

– Вы знаете,– внезапно спросил Сальвиус,– что в декабре он встречался с принцем?

– Проклятый? Где?

– В лесу Бренилиза, когда они ехали сюда с графом де Ривой. Наследник скрывался там в одном из монастырей. В Агатанже, надо полагать.

– И он виделся с ним?

– Он так сказал.

– Но как такое возможно?

– Вы же знаете, согласно предписаниям, Проклятый обязан исповедоваться настоятелю каждого монастыря, мимо которого проезжает. Так вот, его преосвященство лично выслушал преступника, рассказ занял целый час. А Рива не удержался и проговорился, что ребенок, сидящий недалеко от них,– наследный принц Систели.

– И какой он?

– Расспросим об этом графа при следующей встрече. По словам нашего узника, это очень печальный светловолосый мальчик лет двенадцати или тринадцати с огромными голубыми глазами. Его судьба не менее трагична, чем у Проклятого, сеньор,– Сальвиус нахмурился и продолжил: – Я имею в виду то, что Регент никогда не допустит этого ребенка к престолу, а значит, тот не доживет до совершеннолетия. Подобная участь грозит и нашему узнику. На что можно надеяться, когда твоя судьба уже решена раз и навсегда?

– Но у принца, пожалуй, еще есть шанс. Удалось же епископам вырвать его из лап Регента.

– До сих пор он спасался лишь чудом! А чудеса не длятся вечно. Войска Регента окружили Бренилиз. Кольцо сжимается с каждым днем. Его ждет смерть, монсеньор, если, конечно, он до сих пор жив...

* * *

Узник пришел к Эммануэлю вечером того же дня и, поскольку не имел права заговаривать первым, молча протянул свиток. Его глаза лучились радостью. Он улыбнулся и уже собрался уйти, но де Лувар удержал его за руку:

– Спасибо. Не торопитесь, нам нужно это обсудить.

Они прошли в библиотеку. Эммануэль развязал ленточку и развернул свиток:

– Это поэма?

– Нет, монсеньор. Песня-плач. Я думал, что знаю все, но этот текст оказался мне неизвестен. Его сочинил во втором веке монах из Иллири.

Эммануэль внимательно прочел несколько строк. Речь шла о вымощенной камнем дороге.

– Забавный сюжет,– улыбнулся он.

– Но в этом и заключается суть...– начал было узник, но внезапно замолчал.

Эммануэль поднял на него глаза и помимо воли отшатнулся. Юноша, бледный как смерть, уставившись на него невидящим взглядом, застыл, прерывисто дыша. Несколько секунд он стоял вцепившись в край стола с такой силой, что у него побелели пальцы. Потом со стоном рухнул на колени. Не в силах больше сдерживаться, он скорчился у ножек стола и дико закричал. Де Лувар отпрянул от бьющегося в агонии тела. Он понял, о чем недавно говорил ему Сальвиус. В дверь со свечой в руке заглянула служанка. Она так испугалась, что, забыв обо всех правилах этикета, крикнула сеньору, широко раскрыв глаза от ужаса:

– Это – Проклятый?!

– Да,– коротко ответил Эммануэль.

Несколько секунд она, вся дрожа, смотрела на извивающийся на полу комок. Затем метнулась за дверь, словно ее преследовал дьявол. Вслед ей по коридору неслись раздирающие душу крики.

Через несколько минут все стихло. В комнату вошел мрачный Сальвиус. Вдвоем они молча смотрели на несчастного, медленно возвращавшегося к жизни. Минуту его еще сотрясали судороги, потом он затих. «Наверное, Сальвиус прав. Милосерднее было казнить беднягу. Слышал ли Регент когда-нибудь его крики?»

Наконец, юноша смог встать на ноги, уцепившись за край стола. Он был мертвенно-бледен и тяжело дышал, пытаясь восстановить силы. Осознание происходящего вокруг медленно возвращалось к нему. Несчастный забормотал извинения.

– Прошу вас, садитесь,– мягко прервал его Эммануэль.

Спустя несколько минут лекарь взял со стола перевод и принялся вслух читать его: «Вельты мостили камнем дорогу короля. Об этом будет песнь моя...» Эммануэль и Сальвиус принялись бурно обсуждать смысл текста. Узник молча их слушал. Постепенно его лицо становилось не таким бледным, а щеки даже покрылись легким румянцем. Еще несколько минут он болезненно вздрагивал, потом все прошло.

– Возможно, здесь говорится совсем о другом,– он обратился к ученому, поскольку тот не принадлежал к знатному роду, и юноша имел право заговаривать с ним первым.– Это иносказание, ведь именно в эпоху вельтов отдельные племена стали налаживать между собой связи.– Голос его стал приглушенным.

Де Лувар обернулся к нему, и юноша, как всегда, отвел взгляд.

– Сальвиус сказал мне, что в Бренилизе вы встретили принца?

– Да, но лишь мельком... Я не знал, кто он. Мальчик сидел на скамье в часовне и играл с палочками. Может, учился считать, я не знаю.

– Какой он?

– У него голубые глаза. Ему лет двенадцать, а может, и меньше. Трудно сказать.

* * *

В феврале Эммануэль со своими рыцарями предпринял два удачных похода на север.

По стране ползли тревожные слухи, будто кольцо, сжимающееся вокруг юного принца в Бренилизе, сомкнулось – войска Регента подошли вплотную к стенам Большого монастыря, а в январе решились на последний штурм. Регент мечтал о смерти наследника, в этом никто не сомневался, но многие не верили, что правитель запятнает свою честь убийством.

У самой крепости, прямо на берегу, поймали варвара и бросили его в клетку тюремной башни замка, обрекая на мучительную смерть от голода и холода.

Тогда же схватили разбойника и убийцу Робина де Витри, охота на которого длилась уже несколько лет. Эммануэль приговорил его к повешению.

Северная зима никак не хотела уступать свои права. Прошло еще немало дней, прежде чем в лесу из-под снега робко показались первые цветки шафрана.

В Луваре с нетерпением ждали первых караванов. Дороги острова в зимние месяцы становились непроходимыми, и торговля замирала до весны.

Малышка, ты помнишь, что такое караван? Мы однажды путешествовали с караваном. С нами тогда был Вольтиг, который отправился на поиски сундучка мадам де Кассаж. Помнишь песни, разговоры, новости, забавные истории?.. Караван – это празднование весны, моя девочка!

* * *

Вот уже три месяца прошло с того дня, как Проклятого доставили в Лувар. Возможно, тем самым его владельцу хотели оказать большую честь, но, совершенно точно, больших хлопот решение Регента никому в замке не доставило. За все время узник ни разу не нарушил ни одного пункта предписаний. Эммануэль со временем позволил ему свободно разгуливать в пределах крепостных стен, но, хотя и освободил от неусыпного контроля стражников, бдительности не терял. Он хорошо помнил все детали преступления, совершенного юношей, столь подробно изложенные в приговоре. Каждый раз, когда Сальвиус заговаривал о своих сомнениях, Эммануэль неизменно ему отвечал: «Может, ты и прав, Сальвиус. Но он точно сумасшедший».

Однажды вечером лекарь вошел к нему и по обыкновению завел разговор о преступнике:

– Он изменился, я знаю. Я успел хорошо его узнать за это время и просто не могу представить, как такой человек мог совершить описанное убийство. Сумасшедший не может столько времени прикидываться здоровым.

– Может, ты и прав, Сальвиус,– ответил Эммануэль,– но одно я знаю наверняка: тот, кто выкалывает глаза собственному отцу, а потом спокойно наблюдает за его смертью, не может быть здоровым человеком.

– Остается вопрос – а наш ли узник сделал это?

При этих словах Эммануэль пристально посмотрел на старика.

– Я никому бы не осмелился сказать такое, монсеньор, кроме вас,– понизив голос, продолжал лекарь.– Регент – мой господин, как и ваш, впрочем. И я должен служить ему верой и правдой. Но... вот уже три года, как он продолжает травлю юного принца в лесах Бренилиза. И никто не сомневается, что он убьет его, как только найдет. Если уже не убил во время последнего штурма в январе... Я хочу сказать, человек, способный на такое, способен на все!

– У меня есть убедительный довод против, хоть он и не делает чести нынешнему повелителю Систели. Однако уверен, ты со мной согласишься,– ответил Эммануэль.– Если бы наш узник чем-то сильно не угодил лично Регенту, тот вряд ли оставил бы его в живых.

– Вы правы, сеньор,– печально вздохнул Сальвиус.

– И потом, ты же сам знаешь, Проклятый никогда не покидал Варьель, он всего лишь сын вассала. Чем, скажи, он мог угрожать Регенту? Насколько мне известно, наш господин вмешался в это дело только в самом конце, уже при вынесении приговора. Это он настоял на замене смертной казни Зеленым браслетом. Процесс был публичным. Из Варьеля вызвали и опросили тридцать семь свидетелей... Не строй ложных иллюзий, мой друг! – Он помолчал минуту, затем продолжил: – И потом есть еще кое-что: любой узник рано или поздно начинает жаловаться своему тюремщику, желая вызвать у того сочувствие к себе и таким образом облегчить свою участь. Если бы Проклятый не был виновен, то непременно уже рассказал бы об этом тебе или мне. Какой несправедливо осужденный человек будет покорно сносить участь без того, чтобы хоть раз не обратиться с этим к Богу или к кому-нибудь еще?! Он буйнопомешанный, уверяю тебя.

– Вы правы, сеньор,– кивнул Сальвиус.– Но я все равно не могу его понять.

– Ну, в отцеубийство я лично легко верю. Но не понимаю, в чем причина таких зверств.

– Вы уважали своего отца?

Да,– улыбнулся Эммануэль,—но без труда могу себе вообразить трагическую историю непонимания и ненависти между сыном и отцом, которые, в самом деле, нередки. Я даже вполне допускаю, что можно нанести смертельный удар в порыве ярости, но вот все остальное просто выше моего понимания, Сальвиус. Он отрубил несчастному пальцы, вырезал глаза, долго мучил и потом всю ночь наблюдал за агонией. Всю ночь, Сальвиус! Ты можешь себе такое представить?! Говорю тебе, он безумен!

– Но в таком случае, почему его привезли сюда, а не упрятали куда-нибудь?

На этот вопрос Эммануэль ответил в привычной для себя манере:

– Я – не Регент, Сальвиус, не мне судить.

Лекарь бросил на стол карты и, задумчиво глядя на огонь, сообщил:

– Я приставил к нему нескольких хорошеньких служанок и расспросил ту, которая, похоже, больше всего ему понравилась.

Де Лувар расхохотался. Ученый обиделся и проворчал:

– Вы сами велели не спускать с него глаз, сеньор...

– Ну и что тебе сообщила красотка?

– По ее словам, он ведет себя как все нормальные мужчины. Разве что любезнее, чем они, и внимательней...

– Сальвиус, избавь меня от возникшего подозрения. Когда во мне проснулся интерес к служанкам отца, ты их тоже допрашивал?

– Нуда, сеньор... Я же был вашим воспитателем. И должен был за вами присматривать.

Эммануэль вновь разразился хохотом.

– Я помню свою первую женщину,– сказал он сквозь смех.– Она не была скромницей. Мне исполнилось пятнадцать... Скажи мне, она считала меня нормальным?

– Да, монсеньор... И ваш отец разделял со мной эту радость.

Я рассказываю тебе об этом, малышка, как о части моей истории. Может, ты не поймешь сейчас смысла этих слов, но запомни их. Чего стоит сердце мужчины, если оно не замирает в трепетном восторге, когда его рука нежно прикасается к женщине?

* * *

Первый караван прибыл в Лувар в начале апреля, и последующие две недели замок полнился народом. Потрадиции, после его прибытия вассалы со своими семьями собирались в замке господина. Гости развлекались на приемах и балах, проводили время на охоте, веселились, танцевали и вовсю флиртовали.

На время праздников Эммануэль обычно вдвое увеличивал число стражников крепости. Опытный воин, он хорошо знал, что племена варваров могут не устоять перед соблазном легкой добычи во время всеобщей радости. Его солдаты отрядами по двадцать человек днем и ночью патрулировали северные границы. К счастью, на этот раз все было спокойно.

В обычные дни де Лувару нравился аскетичный образ жизни. Но он никогда не отказывал себе в удовольствии повеселиться вместе со всеми в праздники. К тому же в этот раз васильковые глаза юной графини де Риан казались ему особенно прекрасными.