Текст книги "Шедевр"

Автор книги: Миранда Гловер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– М-м?

– У меня для тебя маленький сюрприз.

Я вопросительно посмотрела на него.

– Я полечу с тобой.

– Но ты не можешь, – ответила я первое, что пришло в голову.

Эйдан чуть смутился, но его голос звучал так же решительно.

– Я думал, ты будешь рада. Мне надо провести переговоры с Грегом. Так что, если я понадоблюсь тебе – я буду рядом.

– Мне не нравятся сюрпризы. Они не оставляют мне времени на подготовку, – сурово сказала я. – Я должна сама сделать по крайней мере эту часть проекта. Ты ведь понимаешь, что это мой эксперимент.

Голос Эйдана прозвучал несколько раздраженно:

– Подумай вот о чем. Я отдаю тебя коллекционеру на целую неделю. И я сам везу тебя. Это не такая уж редкость для столь дорогого произведения искусства.

Я вдруг почувствовала, что меня загнали в угол. Это был мой собственный проект.

– Может, ты и мой агент, Эйдан, но ты, черт подери, не являешься моим владельцем, – прорычала я.

Он молча смотрел в окно. Затем у него зазвонил телефон.

– Алло? – произнес Эйдан, и я ощутила, как его тело напряглось. – А, Бен. Поздравляю тебя. Она здесь, передаю трубку.

Он дал мне телефон. Мое сердце стучало в бешеном ритме.

– Привет, Эстер. Я рад, что смог предложить достаточную сумму.

Мне было странно слышать этот незнакомый голос, такой далекий, но вместе с тем четкий и уверенный.

– С нетерпением буду ждать встречи, – ответила я, – что мне делать, когда я прилечу в Нью-Йорк?

– Я пришлю машину. Не стоит ни о чем беспокоиться.

В трубке послышались чьи-то голоса. Бен с кем-то быстро говорил.

– Извини, Эстер, мне надо идти, – сказал он. – Приятного полета. Увидимся, когда ты приедешь.

Он повесил трубку прежде, чем я успела что-либо ответить. Я молча протянула телефон Эйдану и уставилась на дождь.

Во время полета я то спала, то смотрела в иллюминатор направляющегося на запад самолета; небо превращалось из серого в угрожающе-лиловое. Эйдан не обращал внимания на мое настроение, он был занят воскресной прессой, которую изучал от корки до корки. Не то чтобы я не хотела видеть его рядом, но ведь предстоящая неделя посвящалась серии «Обладание», а не нашим отношениям. Меня всегда возбуждала мысль оказаться в совершенно неизвестной обстановке. А вместо этого Эйдан, казалось, уже обо всем договорился, и мне остается лишь следовать его планам.

Хотя эти мысли вызывали во мне разочарование, но, когда мы прилетели, в аэропорту уже толпились журналисты и мне было приятно выйти с Эйданом под руку. К нам приблизилась охрана, чтобы сопровождать до ожидающего нас автомобиля.

Мы въехали на территорию Манхэттена, миновали его деловую часть и неожиданно очутились на грязноватой темной улочке, где повсюду валялся мусор. Наконец мы остановились рядом со зданием, похожим на офис. Это был неизвестный мне сверхсовременный производственный район, что-то среднее между Челси и Вест-Вилладж. Я была удивлена, что богатый человек может жить тут. Наверное, ему просто нравится северо-восточная часть города, расположенная недалеко от Хэмптона, где можно проводить выходные.

Все здания походили на промышленные предприятия и выглядели одинаково. Но, как и Лондон, Нью-Йорк всегда что-то скрывает за видимой оболочкой.

Эйдан крепче обнял меня, и я обнаружила, что отвечаю ему тем же. Затем он ласково заговорил:

– Все нормально?

– Конечно.

– Позвони мне, если возникнет необходимость.

– Не возникнет.

Он крепко поцеловал меня.

– Ну, по крайней мере, ты знаешь, как со мной связаться.

– Увидимся в аэропорту в следующее воскресенье, – уверенно ответила я, когда водитель открыл мне дверь.

Несколько ламп над моей головой излучали неяркий свет. Звуки казались смутно знакомыми. Подумав, я узнала их. Это был грохот пустых холодильников, находящихся в грузовиках, которые стояли вдоль улицы и ждали, пока в них загрузят мясо для завтрашней торговли. Этот район напоминал лондонский Смитфилд. В воздухе даже ощущался тот же отдающий железом запах запекшейся крови.

Здание было слишком низким для Манхэттена – всего пять этажей. Водитель позвонил в дверь, пока Эйдан помогал мне выгрузить из багажника сундук и чемоданы. Через минуту дверь открылась. Высокий худощавый мужчина с густыми каштановыми волосами выжидательно смотрел на меня.

– Вы Бен Джемисон?

– Заходите.

Я помахала Эйдану, испытав облегчение, когда машина уехала. Просторный пустой холл, на стенах которого висели почтовые ящики, освещала одна лампа. В воздухе чувствовался едва различимый запах масляных красок. Должно быть, помещение служило студией. Я сразу же почувствовала себя почти как дома.

– Бена сейчас нет. Меня зовут Джо, я его менеджер.

Говоря это, мужчина взглянул на груду чемоданов позади меня. Я испытала легкое разочарование и удивилась своей наивности. Этот хипповатый парень конечно же не мог быть крупным представителем финансовых кругов США, владельцем мультимиллионного состояния.

– Что это за место?

– Это студия, в которой работают двадцать два художника, известная под названием Артден, – сказал Джо. – Бен является ее владельцем и выплачивает ежегодную стипендию студентам, которые здесь занимаются. Но у вас будут отдельные апартаменты в пентхаусе. – Он посмотрел вверх. – Давайте туда поднимемся. Сюда, пожалуйста.

Не обращая внимания на мои протесты, Джо взял пару моих чемоданов и произнес:

– Нам нужно преодолеть три лестничных пролета. Следуйте за мной.

Я посмотрела на сундук, одиноко стоящий посреди холла.

Он перехватил мой взгляд.

– Не беспокойтесь, с ним ничего не случится. Я тут же вернусь за ним.

Наши шаги по каменному полу отдавались эхом в пустом холле. Мы подошли к лестнице и начали подниматься.

– Мы все смотрели вашу продажу по кабельному телевидению. Это было действительно круто.

Похоже, моя популярность опережает мое появление.

– Спасибо. Кто-нибудь знает о том, где я остановилась?

– Нет-нет. Пресса пока не в курсе. Думаю, им понадобится некоторое время, чтобы сложить дважды два. – Джо остановился, обернулся и с улыбкой посмотрел на меня: – Им и в голову не придет, что Бен мог привезти произведение искусства стоимостью миллион долларов сюда, в студию.

Голос Джо звучал равнодушно. Очевидно, его не очень занимает вопрос о моем соответствии потраченным деньгам. Меня это только порадовало: мне нужно было какое-то время побыть в одиночестве, чтобы прийти в себя и подготовиться к представлению. Мы остановились у черной крашеной двери, и Джо вставил в замок большой железный ключ. Замок с треском поддался, и мы очутились в темной комнате.

– Что ж, если вам что-нибудь понадобится или если возникнут какие-либо проблемы, позовите меня. Комната одиннадцать. Я спущусь за сундуком.

Джо зажег свет. Я вошла, а он повернулся и стал спускаться по лестнице.

Это была просторная студия с двумя красными диванами и черным шерстяным ковром посередине. Остальная часть темного пола из красного дерева была натерта до блеска. На высоких окнах красные жалюзи в тон диванам были наполовину открыты; сбоку висели тяжелые бежевые портьеры. С улицы в комнату светили красные и зеленые неоновые лампы. Я не знаю, чего я ждала, но теперь понимала, что не совсем этого. В воздухе чувствовался легкий запах масляных красок и пчелиного воска. Должно быть, здесь недавно убирали.

В комнате было три двери. За первой дверью, оформленной в японском стиле, оказалась большая ванна, душ, туалет и умывальник. За второй дверью находилась крохотная, но уютная кухня; а за третьей – маленькая белая спальня, большую часть которой занимала кровать, застеленная кремовым льняным бельем и покрытая темно-синими шерстяными одеялами. В вазе на ночном столике стоял букет алых роз. Не наблюдалось никаких следов пребывания Бена Джемисона, и было не похоже, что он сегодня вообще придет. А часы показывали уже десять вечера. В Лондоне сейчас три часа ночи. Джо постучал в дверь, внес мой сундук и ушел.

Я приняла душ, легла в постель и выключила свет. Но мне не давало заснуть нарушение биоритма, связанное с переменой часового пояса, а также последние события, бесконечно проплывающие перед глазами. Я попыталась сосредоточиться. Все идет отлично. Пресса осыпает меня похвалами, а уплаченная сумма превзошла самые смелые ожидания. Но перелет с Эйданом и его незримое присутствие отравляли мне все удовольствие. Может, все дело в том, что я устала после дороги и вечеринки, на которой злоупотребляла спиртным? Я ощущала себя совершенно измотанной. Люблю ли я Эйдана? И имеет ли это вообще какое-то значение? Чему посвящен мой проект? Кому или чему я служу на самом деле? Наконец я оставила попытки заснуть и вернулась в студию. Послышалось какое-то жужжание. Я заглянула под один из стеллажей и нашла там увлажнитель воздуха. Похоже, его установили тут недавно. Бен Джемисон, наверное, воспринимал меня как настоящее произведение искусства. Я увидела свое подсвеченное неоновыми огнями отражение в окне: длинная черная футболка, гольфы.

Я открыла сундук. Внутри находились семь костюмов моих героинь, расположенные в порядке очередности. Я по одному вытащила их и выложила в ряд на полу. Сначала Мари, потом Кристина, Изабелла, Мария, Викторина, Фрэнсис и, наконец, Юдифь. Взглянув на костюмы, я тут же успокоилась. Я решила, что не позволю Эйдану вмешиваться и мутить воду. Эта неделя будет полностью посвящена реализации проекта, а Эйдан может немного подождать. Все будет так, как я задумала. Я смогу предстать перед Беном в качестве дорогого товара, такого же ценного, как выбранные мной шедевры. И, как и мои героини, я покажу, что главное находится внутри, а не на поверхности. Я достала из сундука стопку бумаг – сценарии к представлениям. Каждое выступление длится примерно семь минут. Некоторые происходят в тишине, к другим требуется музыка и комментарии. Кассеты лежали в сундуке рядом с волшебными костюмами Петры. Осталось лишь найти место для представления. Надеюсь, Бен Джемисон сможет это сделать. В конце концов, он очень влиятельный человек и справится с требованиями, оговоренными в контракте. Окончательно успокоившись, я почувствовала, что мое настроение постепенно поднимается. Я приехала сюда, чтобы работать.

На одной из нижних полок нашлись листы бумаги, а под стеллажом – шелковые подушки. Я уселась, скрестив ноги, посреди комнаты, почувствовала себя уютнее и зажгла сигарету. Затем взяла лист бумаги, написала сверху: «Сделка», помедлила, затем принялась рисовать. Черной ручкой я изображала диаграммы, эскизы будущей продукции, стрелочки, цифры и буквы, пока весь лист не был заполнен плотной сетью бесконечных линий, схем и подсчетов. В левом верхнем углу я написала дату своего рождения. Возле следующих дат, связанных между собой стрелками, были нарисованы маленькие фигурки людей или мест вместе с каким-нибудь словом или фразой. В правом нижнем углу рисунок завершался изображением большого надкусанного яблока рядом с расчетом: «665000 фунтов стерлингов/140 фунтов = 4750 за фунт». Это была моя стоимость.

Когда я закончила работу, в окна уже пробивался слабый свет. Железные батареи на противоположной стене заработали, трубы с шипением разогревались. Я положила рисунок и медленно поднялась. Мое тело затекло. Я потопала ногами, чтобы кровь прилила к ним. Затем я упала на кровать и, наконец, провалилась в сон.

34

Высокий пронзительный звук, скрежет металла – грузовик опустошает кузов.

… Я не сразу вспомнила, где нахожусь. Затем до меня донеслись знакомые звуки Нью-Йорка: беспрерывное гудение автомобильных сирен, отдаленное жужжание и грохот города. Я встала, прошла в студию, и, перешагнув через разложенные на полу костюмы и вчерашний рисунок, подошла к окну и открыла шторы. Неяркое солнце освещало здания. Последний, загруженный мясом грузовик уезжал по узкой улочке; я проспала всю их торговлю. Из вентиляционного отверстия в центре улицы поднимался пар; вдоль дороги валялись картонные коробки. Твердый снег под одной из коробок был красным от вытекавшей из нее струйки крови.

В холодильнике я нашла соки, йогурты и фрукты. Я с жадностью набросилась на них, потом предприняла безуспешную попытку найти кофе. Затем я затащила сундук в спальню и по очереди развесила все костюмы в гардеробе, оставив один из них. Я с усилием затолкала сундук, в котором теперь оставались украшения и аксессуары, в шкаф к платьям. Потом я приготовилась к своему второму представлению. Сегодня день Кристины Датской. Я не знала, когда Бен захочет посмотреть представление, но подготовила видеокамеру и ноутбук. Если покупатель не предложит ничего другого, сценой для выступления виртуальной Кристины послужит эта студия.

Я выложила ее черное тяжелое бархатное платье, семь кружевных вуалей и молитвенник. Костюм Кристины был полной противоположностью наряду Мари Маркоз, женщины в красном, который я продемонстрировала позавчера. Я хотела сыграть на контрасте. Мари выставляла все свои прелести напоказ, в то время как Кристина во время своего виртуального представления будет одета скромно. Она олицетворяет политику и неудовлетворенное желание, что является прекрасной метафорой моего недельного заточения у могущественного и богатого человека, который может купить все, что ему вздумается. Гольбейн в достаточной степени показал внешнюю и внутреннюю красоту своей модели, чтобы зритель был ею очарован, но сама Кристина выглядит крайне сдержанно. Я внимательно посмотрела на репродукцию. О чем думала Кристина, позируя для придворного художника? Может, Гольбейн немного приукрасил реальность, чтобы угодить своему королю и покровителю? Ведь художнику платили за его работу, – как знать, возможно, он рассчитывал получить внушительное вознаграждение за портрет потенциальной королевы? С другой стороны, Гольбейн не собирался разочаровывать короля Генриха VIII. Он не изобразил Кристину писаной красавицей, но наделил ее тем таинственным взглядом, который делает ее похожей на Мону Лизу. Понятно, почему она оказалась первой и самой желанной в списке возможных невест Генриха. Но политические ставки оказались очень высоки. Хоть и доподлинно известно, что Генрих VIII всегда добивался приглянувшихся ему женщин, была ли Кристина разумным выбором для короля, так дерзко пренебрегавшего законами Рима?

Надеюсь, мой коллекционер понимал, что делает, когда покупал меня. Неделя уже началась. И у меня не было ни малейшего представления, как дела пойдут дальше. Раздумывая над тем, чем заняться дальше, я прилегла на кровать, взяла телефон и стала проверять сообщения. За это время ко мне поступило три звонка. Один от Петры. Я позвонила ей в Париж. Подруга проводила время со своим немцем, и настроение у нее было отменное.

– В Европе ты произвела настоящую сенсацию, – радостно сообщила Петра. Надеюсь, запись аукциона станет достойной частью всего представления, из которого потом смонтируют фильм.

– Только послушай, – продолжала она. – Мы уже получили сотню звонков. Все хотят заказать такое же платье.

Петра была явно поражена такой реакцией публики. В конце концов, ее жизнь тоже проходила на виду, и для успешной карьеры требовалась известность. Она самозабвенно работала для этого проекта и заслуживала всех наград и преимуществ, которые за ним последуют.

– А как у тебя там дела? Как Бен?

Я рассказала Петре о том, что меня сопровождал Эйдан и что я еще не видела своего коллекционера. Она внимательно слушала.

– Не трать понапрасну нервы, Эстер, – наконец сказала она, – и не позволяй Эйдану вмешиваться. Он устроил продажу, осуществил удачную сделку; теперь осталась твоя часть работы.

Договорив с Петрой, я вернулась в студию и осмотрелась. Я заметила телефон, спрятанный под одной из полок. Я подняла трубку и услышала длинный гудок. Может, Бен позвонит мне сюда? Я находилась в нерешительности. Должна ли я сидеть и ждать? Я даже не уверена, что у него есть номер моего мобильного. Но мне страшно хотелось кофе, к тому же я начинала чувствовать себя здесь неуютно. Петра была права: я должна сама взять инициативу в свои руки и попытаться получить удовольствие от происходящего. Я набросила накидку из искусственного меха, наложила тени на веки. Я решила выйти на улицу, ощутить вокруг себя шум Нью-Йорка и исследовать окружающую территорию. Я нацарапала записку, на случай, если придет Джемисон, воткнула ее в дверь и вышла на улицу.

Холодный ветер ударил мне в лицо, словно это был чей-то крепкий кулак, а ноги заскользили по льду. У меня не оставалось выбора, кроме как завернуть в первое попавшееся кафе. Внутри было тепло, горел тусклый свет, в воздухе стоял запах некрепкого кофе и жареного картофеля, на экране над прилавком передавали бейсбол. Официантка приняла заказ, не отрывая взгляд от своего блокнота. Я вдруг поняла, что за много недель я впервые вышла куда-то в обычной одежде, не маскируясь. Я откинулась на спинку стула и посмотрела на обложку «Нью-Йорк Таймс», но мой ум был неспособен на чем-либо остановиться. Единственным, что бросилось в глаза, оказался прогноз погоды: холодный ветер и температура минус двадцать. Затем я заметила статью, занимающую абзац в последней колонке:

Живое произведение искусства приезжает в Нью-Йорк

Королева британского искусства Эстер Гласс прибыла в аэропорт JFK сразу после аукциона в Лондоне, в воскресенье. Говорят, что ее покупателем стал известный бизнесмен Бен Джемисон, выложивший за нее кругленькую сумму – один миллион долларов.

Я была шокирована тем, что заметка расположена на первой полосе, и почувствовала себя уязвимой. Я вытащила из кармана мобильный телефон. Пришло четыре сообщения: три от Эйдана, одно от Кэти. Я по очереди прочитала сообщения Эйдана. Первое было: «У тебя все в порядке?» Второе: «У тебя все в порядке? – 2» Третье: «Эй, Эстер, почему ты не отвечаешь?»

Мое первоначальное желание поговорить с Эйданом смыла волна раздражения. Прошло ведь всего несколько часов! Я резко выключила телефон, ничего не ответив Эйдану. Я уже говорила ему, что хочу пожить эту неделю сама. Я заставляла себя пить кофе в надежде, что кофеин взбодрит меня, затем расплатилась, взяла «Таймс» и вышла на улицу. Я было хотела пройти по улице дальше, посмотреть, что где находится, но затем отказалась от этой идеи. Воздух был настолько холодным, что обжигал мне кожу как кислота; к тому же я не хотела рисковать и разочаровать Бена в первый же день, когда должна принадлежать ему – виртуально или нет.

Я нашла записку там, где оставила, легла на мягкий черный ковер и закурила, глядя в потолок. Дом казался слишком просторным для такого плотно застроенного города, и в этом было что-то странное. Я не могла собраться с мыслями. Снова достав мобильный телефон, я перекатывала его в руках и подпрыгнула от неожиданности, когда он зазвонил. Это была Кэти. Она сообщила мне о том, что перед отъездом я обещала дать блиц-интервью «Хранителю».

– Я ответила на их вопросы в самолете, – соврала я. – Чуть позже я отправлю им интервью по электронной почте. Какие еще новости?

– В британских газетах только и пишут, что о Бене Джемисоне.

– Что-то плохое?

– Нет. Они просто пускают пыль в глаза. Никто, кажется, ничего о нем толком не знает. И, к счастью, никому не известно, где именно ты находишься – во всяком случае, пока. А вообще, как он тебе?

Я объяснила, что еще не видела его.

– Не волнуйся, он, скорее всего, занят какой-нибудь миллионной операцией, – сказала Кэти со смехом. – И скоро появится.

– Да, но это обидно.

– Просмотри мои записи, – ободряюще сказала она. – Кажется, Бен хороший человек, вкладывает много средств в искусство. Это может помочь составить тебе общее представление о нем.

После разговора с Кэти я почувствовала себя лучше. Она знала мои слабые стороны и умела утешить. Ее спокойствие и доверие к Бену передалось и мне. Несомненно, он скоро даст о себе знать. Волноваться не о чем. Поэтому я сделала так, как сказала Кэти: достала записи и разложила их на полу. В окружении этого бумажного моря я обводила нужные мне детали, дописывала комментарии, формулируя собственное представление о новоприобретенном владельце. Множество газетных статей были опубликованы более чем десять лет назад. Бен был бизнесменом со скрытыми капиталами. Наши миры бесконечно далеки друг от друга. Бен Джемисон представлялся мне непостижимым. Было сложно установить, на кого он работает и каким образом заключает сделки. Одна газета даже утверждала, что эта загадочность является залогом его финансовой успешности. Другое издание приводило его слова о том, что его главная цель иметь дело только с миллиардерами. Бен находился за пределами моего жизненного опыта и понимания. Уплаченный за меня миллион показался мне после этого мелочью на карманные расходы.

Я еще раз бегло просмотрела вырезки, не особо обращая внимание на финансовую сторону. Я искала индивидуальные особенности Бена, качества его характера. Наконец я наткнулась на расплывчатую фотографию высокого темноволосого мужчины, сделанную на каком-то благотворительном собрании или деловом совещании. Затем я нашла портрет вполразворота, дающий более точное представление о Бене Джемисоне. Я разглядывала его правильные черты лица, проницательные глаза, волнистые черные волосы, посеребренные сединой. На нем была простая рубашка; руки сложены под подбородком, словно в молитве. На губах играла едва уловимая улыбка. За его спиной величаво раскинулся Манхэттен. Взгляд у Бена был какой-то волчий, словно он собирался кого-то растерзать. Наконец мне попались две заметки о коллекции произведений искусства Джемисона, одна в «Искусстве в Америке», другая в «Вашингтон пост». Как и говорил Эйдан, Бен владел раритетами послевоенного искусства. Я была приятно удивлена, узнав, что у него также имеется несколько работ Сони Мирч. Наконец у нас появлялись какие-то точки соприкосновения.

Как ни печально, но в составленном досье почти не содержалось сведений о личной жизни Бена. Ничего о жене или детях. Ему было за сорок; сын адвоката с Восточного побережья, родом из Кэмдена, Массачусетс. Образование получил в одном из старейших университетов Новой Англии. Отличные данные, чтобы сделать блестящую карьеру. А может, он гомосексуалист? Я взяла еще несколько листов бумаги и положила их справа от вчерашней диаграммы. Затем я написала вверху страницы: «Знакомство с Беном Джемисоном: 10 фактов». Я снова закурила, легла на подушку и стала думать о нем, наблюдая, как дым от сигареты растворяется в воздухе.

Чтобы выжить, художник порой вынужден продаваться таким богатым и влиятельным людям, как Бен. И, поступая так, мы надеемся сами стать значимыми персонами. Насколько я понимаю, Бен – типичный образец современного американского мецената. Зачем ему нужно владеть предметами искусства? Делает ли он это из филантропических побуждений или хочет таким образом поднять свое положение в обществе? А может, для того, чтобы его считали культурным человеком? И почему он захотел стать известным в британских творческих кругах, купив меня? Возможно, это было лишь рекламным трюком. Ведь теперь ему посвящена заметка на первой полосе «Нью-Йорк Таймс». Очень может быть, что в его глазах я – недорогая покупка и миллион долларов для него не деньги. Согласно информации, которой я владела, Бен Джемисон чрезвычайно, сказочно богат.

Раньше Эйдан всегда лично занимался финансовыми вопросами, предоставляя мне возможность создавать произведения искусства, а не заниматься их продажей. Но этот проект заставил меня оказаться в центре делового мира. Чему мне необходимо тут научиться? Я закрыла глаза. Меня начинало клонить в сон. Открыв глаза, я снова посмотрела вокруг. Что-то опять заставляло меня чувствовать себя неуютно. Может, в этой студии кто-то умер? Я удивилась, что мне в голову лезут такие мрачные мысли, постаралась прогнать их и снова осмотрелась.

И только теперь я их заметила: крошечные глазки камер, расположенные на потолке по углам комнаты. Почему я раньше их не замечала? Камеры являются одним из инструментов моей работы. Я в изумлении поочередно посмотрела в каждый глазок, раздумывая над тем, включены ли они сейчас. Я перевернулась на живот, затем набок. Камера медленно следовала за моими движениями. Я опять перевернулась, и объектив переместился вслед за мной. Я нервно засмеялась и обхватила голову руками. Он наблюдает за мной! Мой ум бешено заработал… интересно, а звуки он тоже слышит?

И тут до меня дошел полный смысл моего открытия: Бен Джемисон уже вступил во владение мной, он уже рассматривает меня как настоящее произведение искусства. Эта мысль потрясла меня. Я почувствовала себя в центре событий. Вопрос в том – каких именно событий? Мне всегда нравилось находиться на виду у зрителей. Но сколько их здесь? Один? Или целая компания? В любом случае я решила, что пора начать играть перед камерами. Я понадеялась, что он – или они – не заметили моего открытия. Лучше заставить их поверить, что я не подозреваю о том, что за мной наблюдают. Тогда будет по-настоящему интересно.

По-прежнему ни звука от Бена Джемисона. Но теперь, когда я заметила камеры, я и не ожидала другого. Он уже незримо присутствовал здесь. Возможно, он уже недоумевает, почему я не устраиваю свое первое виртуальное представление, а вместо этого слоняюсь вокруг и курю. Я взяла репродукцию «Кристины Датской» и поместила ее в центре привезенного мною коврика, на котором должно состояться представление. Теперь моя «сцена» была установлена. Я надеялась, что этого знака достаточно, чтобы понять, что я готова начать выступление. Затем я пошла в ванную и поискала там камеры. К счастью, там их не оказалось. И я воспользовалась одиночеством, чтобы принять ванну и подготовиться.

По просьбе Петры Дом Диора подготовил семь разных наборов косметики для каждого моего выступления, и сейчас я достала набор Кристины. Внутри лежал персиковый тональный крем для лица, помада клубничного цвета, зеленые контактные линзы и коричневая тушь. В драматической школе я выучилась всем тонкостям театрального искусства; я умела использовать свою внешность для творчества так же хорошо, как краски и кисти. Я наложила персиковый тон на лицо, придала зеленый блеск глазам и накрасила губы так, чтобы они стали розовыми и полными. Затем, глядя в зеркало, я медленно изобразила полуулыбку Кристины. В течение трех последних месяцев я пробовала накладывать макияж и имитировать выражение лица моих героинь. Я посвятила этому больше времени, чем всему остальному, потому что я понимала: главное – это выглядеть точь-в-точь как они.

Я осталась довольна своей внешностью и начала одеваться. Сперва хрустящая белая юбка, отороченная тонкими шелковыми оборками; потом длинное черное платье. Поверх собственных волос я надела светлый парик, потом набросила семь тонких черных вуалей, скрывших мое лицо. На моих пальцах теперь красовалось четыре кольца, из них одно – подарок Диора – золотое с рубином, на левой руке. Я взяла молитвенник Елизаветы I и медленно вышла в студию, словно на сцену. Пока я одевалась, небо за окном потемнело, и комната освещалась лишь неоновыми огнями. Я надеялась, что Бен смотрит на меня, но, чтобы быть уверенной в том, что он увидит представление, я включила свою камеру. Затем я зажгла все лампы и замерла в молчании посреди белого коврика, служившего мне сценой. Я способна часами оставаться без движения и не разговаривать – ценные способности, приобретенные в Академии искусств.

После того как по моим подсчетам прошло шестьдесят секунд, я плавно поклонилась, подняла голову и начала медленно поворачиваться; левая рука лежала на талии, сжимая молитвенник и демонстрируя кольцо с рубином; правую руку без перчатки я вытянула в сторону, и она скользила по воздуху как крыло бабочки. Описав полный круг, я пролистала книгу и остановилась на заложенной странице. Потом, громко и размеренно, принялась читать:

– Молитва за Мари Маркоз, мадам де Сенонн.

Господи, избавь нас от слепоты сердца; от гордыни, тщеславия, лицемерия; от зависти, ненависти и злобы; а также от жадности.

Я медленно закрыла книгу и сняла первую вуаль, потом повторила цикл шесть раз, произнося во время каждого короткую молитву о прощении для следующей героини, пока все они не были упомянуты. Наконец, я сняла последнюю вуаль, и перед камерами предстало лицо Кристины. Оставаясь абсолютно неподвижной, я изобразила ее тонкую многозначительную полуулыбку. Потом я еще раз поклонилась и не спеша прошла в спальню. Там я сняла костюм Кристины, стерла косметику и легла спать.

Во сне я свисала с потолка вверх ногами как летучая мышь и наблюдала за шестнадцатилетней Эстер Гласс, рисующей в своей комнате на Мейда Вэйл. На ней не было ничего, кроме тернового венка на голове. У нее был распухший живот – большой, гладкий и круглый. Раздался стук в дверь, и, когда она открылась, в комнату вошла Кристина под руку с Кенни Харпером. Оба истерически смеялись. Потом, когда Кенни направился ко мне шестнадцатилетней, Кристина упала на пол и принялась кататься из стороны в сторону, держась за живот; по ее щекам катились слезы счастья. Когда она заметила, что настоящая я наблюдаю за ней с потолка, ее лицо побледнело, и она стала абсолютно неподвижна. Зловещая улыбка растянула ее губы, когда я начала падать к ней.

35

Я проснулась неожиданно. Сон рассеялся прежде, чем я успела разобраться в нем, но с наступлением утра некоторые его подробности всплыли в моей памяти. У меня было чувство, будто я стала свидетельницей чего-то такого, что не должна была – и не могла – видеть, и я занервничала. Может, опять появится Кенни со своими сенсационными заявлениями в прессе? Я позвонила Кэти, чтобы выяснить, что пишут обо мне в утренних газетах, но она заверила меня, что все в полном порядке. Наверное, я испытывала беспокойство из-за камер, наблюдающих за мной. Интересно, смотрел ли Бен Джемисон, как я сплю?

Я постаралась отогнать эту мысль и провела утро за просмотром кассеты с вчерашним представлением. Оно получилось таинственным и неоднозначным. Я с радостью отметила, что мое сходство с Кристиной Датской было неоспоримым, а общий эффект – пронзительным: она словно говорила с того света. Тем не менее фильм нужно тщательно отредактировать. Выступила я неплохо, но все происходило слишком медленно. Я решила, что следует сократить некоторые молитвы и наложить музыкальный фон, чтобы они выглядели так же абстрактно, как и все остальное. За работой я не заметила, как прошло четыре часа. Но я ведь здесь для того и нахожусь, чтобы создавать серию «Обладание». Я занималась своей работой и была счастлива. Торопиться мне некуда. Все, что мне остается – это ждать следующего шага моего владельца. Когда, наконец, результат меня удовлетворил, я закрыла файлы и выключила ноутбук. Потом я вышла из студии и отправилась в кафе на обед.