Текст книги "Корм"
Автор книги: Мира Грант
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Последнее, что увидела, – цепочку зеленых огоньков, потом глаза закрылись, и все исчезло.
…когда я ушел из традиционных СМИ в онлайн-журналистику, мне бессчетное количество раз задавали один и тот же вопрос: «Почему?» Почему бросил успешную карьеру и сунулся в совершенно новую для себя область, где все профессиональные навыки не только вызовут насмешки, но и серьезно помешают? Почему человеку в здравом уме и твердой памяти (а меня именно таким обычно и считают) вздумалось вдруг так поступить?
У меня обычно была готова на этот случай красивая и удобная отговорка: мол, захотелось испытать себя и я твердо верю в необходимость рассказывать людям правду. Хотя последнее утверждение, безусловно, верно – я действительно считаю, что людям необходимо рассказывать правду, и именно этим и занимаюсь по сей день.
Я женился рано. Ее звали Лиза – умная, красивая, мы были безумно влюблены. Обвенчались еще студентами. Я собирался стать журналистом, а она – учительницей. Но с преподавательской карьерой пришлось повременить: ведь спустя три дня после выпуска мы получили положительные результаты теста на беременность. Мы очень обрадовались этим результатам. Пожалуй, последний раз в жизни нас порадовали результаты теста.
Наш сын, Итан Патрик Казинс, родился пятого апреля 2028 года. Весил восемь фунтов и две унции. Стандартная медицинская проверка выявила повышенный уровень Келлис-Амберли. Собственная мать, сама того не ведая, обрекла его еще до рождения. Последующее обследование показало, что в ее яичниках находились вирусные резервуары. На ее здоровье это никак не влияло, а вот нашему сыну повезло меньше.
Я счастливый человек: я прожил вместе со своим сыном девять прекрасных лет, хотя приходилось все это время соблюдать многочисленные предосторожности и карантинные нормы. Он любил играть в бейсбол. Перед своим последним Рождеством написал в письме Санта-Клаусу: «Пожалуйста, подари мне лекарство, чтобы мама и папа больше не расстраивались». Спонтанная амплификация произошла спустя два месяца и шесть дней после его девятого дня рождения. Мертвое тело при посмертной проверке весило шестьдесят два фунта и шесть унций. Лиза покончила жизнь самоубийством. А я? Я сменил профессию.
Но выбрал такую, где можно по-прежнему говорить людям правду.
из блога Ричарда Казинса«Другая правда»,21 апреля 2040 года.
Девятнадцать
Я проснулась в белой комнате, на белой кровати и в белой пижаме. Белый запах хлорки щекотал нос. Села на постели и тут же, ахнув, инстинктивно зажмурилась: на потолке ярко горели лампы. Только потом до меня дошло: я же лежала на спине с открытыми глазами, смотрела прямо на них, но совершенно не чувствовала боли. Пониженная чувствительность – один из ранних признаков амплификации Келлис-Амберли. Люди из ЦКПЗ поэтому на нас напали? Я в какой-нибудь мерзкой лаборатории? Про них ходило столько разных слухов, может, кое-что из этого и правда?
Осторожно потрогала лицо. Пальцы нащупали тонкую полоску, которая закрывала глаза и крепилась на переносице и висках; невероятно легкий пластик, почти не ощутимый. Знакомая штука – их уже лет пятнадцать используют в больницах: защитный поляризованный блокиратор ультрафиолетовых лучей, специально для страдающих ретинальным КА. Они баснословно дорогие (одна такая добавит к счету за госпитализацию долларов пятьсот, и это с учетом страховки) и очень хрупкие. Зато просто потрясающе фильтруют свет – ничего лучше ученые пока не придумали. Я немного успокоилась: значит, не амплификация. Меня всего-навсего похитил ЦКПЗ.
Слабое утешение, но все же.
Кроме меня в комнате никого не было. Белая кровать, белое постельное белье, белая тумбочка со специальными резиновыми накладками на уголках (такую не удастся использовать в качестве оружия) и огромное темное зеркало во всю стену. Я прищурилась – за стеклом просматривался пустынный коридор. За мной никто не наблюдал. Еще одно очко в пользу моего «не-зомби» состояния. Зараженного обязательно караулили бы охранники, хотя в принципе логичнее было бы сразу пристрелить.
Я смогла заглянуть за «зеркало» только благодаря ретинальному КА. Для обычных людей подобное стекло непроницаемо, и невидимые врачи могут спокойно наблюдать за ситуацией. В прошлом остались тяжелые мониторы и громоздкое оборудование, теперь в палатах вы найдете только гладкие поверхности, ячеистые сети для сенсоров и невидимые беспроводные датчики. И пациентам удобнее, и докторам не надо лишний раз входить в комнату, где больной каждую минуту может подвергнуться амплификации. Профессия медика и так считается не самой безопасной, и многие выбирают что-нибудь понадежней, например, журналистику.
Хотя в данный момент вряд ли бы назвала свою работу безопасной. Я закрыла глаза. И сразу же увидела перед собой Баффи с потемневшими из-за вируса радужками, Баффи, которая перестала быть собой. Наверное, теперь я буду всегда ее видеть. Всю жизнь.
Келлис-Амберли – наша реальность. Мы живем и умираем, а после смерти пробуждаемся и бродим, набрасываясь на бывших друзей и любимых. Исключений нет. Родителям пришлось застрелить родного сына – казалось бы, это должно было наложить отпечаток на всю семью. На самом деле мы с Шоном тогда были еще слишком маленькими и ничего толком не понимали. Для нас вирус стал просто фоном, частью повседневной действительности. Не будь его, мы просто по-другому проводили бы время, не тыкали бы ни в кого палкой. Баффи и Чак – первые близкие люди, которых у меня забрал Келлис-Амберли. Инфекция затронула судьбу моих родных, она убивала наших знакомых, например, охранников в Оклахоме или Ребекку Райман (хотя ее мы знали только по фотографиям). Но меня это никогда не касалось напрямую. Раньше, до Мемфиса.
Я открыла глаза. Страдай не страдай, а мертвых уже не вернешь. Надо разбираться с тем, что происходит здесь и сейчас. Нас по непонятным причинам усыпили и доставили сюда сотрудники мемфисского ЦКПЗ. Забрали одежду, оружие и записывающие устройства. Даже сережки-мобильники. Даже очки. Хотя вместо них у меня был теперь удобный блокиратор, я все равно чувствовала себя практически голой.
Мать говорила: женщина никогда не бывает по-настоящему голой, ведь у нее всегда имеется при себе плохое настроение и сердитый взгляд. Золотые слова. Я встала с кровати, подошла к двери и потянула за ручку.
Не заперто.
Не факт, что это хорошо.
В коридоре тоже никого и ничего – белые стены, белые полы и яркие лампы. Через каждые десять футов по обеим сторонам – такие же фальшивые зеркала, как и у меня в палате. Изолятор. Час от часу не легче. Я поправила на носу блокиратор (нужды в этом особой не было, но привычный жест меня чуть успокоил) и двинулась вперед.
В третьей комнате слева обнаружился Рик – лежал поверх покрывала в точно такой же белоснежной пижаме, как у меня. Мальчики или девочки – ЦКПЗ без разницы. Я постучала по «зеркалу», а потом открыла дверь и вошла.
– А обслуживание номеров у них тут имеется? Жизнь бы отдала сейчас за банку колы. Только потом хорошо бы воскреснуть.
– Джорджия! – Рик вскочил, в его голосе мешались радость и облегчение. – Слава богу! Когда я здесь проснулся, один, то испугался…
– Чего? Что кроме тебя не осталось никого живого? Извини, приятель, такое счастье тебе не светит.
Я прислонилась к дверному косяку и пригляделась к Казинсу. Никаких видимых травм или ранений. Хорошо. А то вдруг придется спешно выбираться отсюда.
– Когда я зла на кого-то, то становлюсь бессмертной.
– Ух ты.
– В смысле?
– Значит, ты никогда не умрешь. – Он замолк, а потом показал на свои глаза. – Джорджия, ты не…
– Точно. – Я легонько дотронулась до блокиратора. – Специальный пластик. Не пропускает ультрафиолет. Последние разработки в этой области. Даже лучше, чем мои очки, только все стало чересчур ярким.
– Ага. Так у тебя карие глаза.
– Да.
– Не знал. – Рик пожал плечами.
– Век живи – век учись. Так ты тут меня ждал? Шона видел? – спросила я нарочито веселым голосом.
– Нет, я же говорил, очнулся в полном одиночестве. Вообще никого не видел с того самого момента, как нас заклофелинил ЦКПЗ. Ты знаешь, какого черта тут вообще происходит?
– Думаю, они клофелину предпочитают рогипнол. В данную минуту меня гораздо больше интересует, где мой брат.
– То есть, – задумчиво протянул Рик, – поиски брата тебя интересуют больше, чем поиски правды?
– Шон – единственное, что для меня важнее правды.
– Но его здесь нет.
– И именно поэтому мы отправляемся его искать. Пошли.
Надо отдать Рику должное – спорить он даже не пытался.
– Двери не заперты, а значит, нас не считают зараженными.
– Или мы оказались в эпицентре вспышки вируса, и они просто запечатали все здание.
– Какой потрясающий воображение оптимизм.
– Как всегда. – Я криво улыбнулась.
– С каждым днем все лучше понимаю твоего брата.
– Сделаю вид, что этого не слышала.
Абсолютно пустой коридор, ряды одинаковых дверей в обоих направлениях. Я нахмурилась.
– Рик, ты представляешь себе стандартную планировку таких вот учреждений?
– Да.
В ответ на мою вопросительно поднятую бровь Казинс лишь пожал плечами.
– Мы с Лизой часто бывали в подобных местах.
– Понятно.
Повисла неловкая пауза.
– И куда идти?
– Налево. Все изоляторы ЦКПЗ обычно строятся по одинаковой схеме.
Логично. Зомби не способны анализировать и запоминать информацию, а в случае чего выжившие сотрудники точно будут знать, куда бежать. К тому же нельзя забывать про стадный рефлекс: люди, которые подверглись заражению, но еще находятся в сознании, бросятся к выходу и угодят прямиком в воздушный шлюз. А там, если результат анализа положительный, их пристрелят.
Я поспешила вслед за Риком, и тот оглянулся на ходу.
– Уверен, с Шоном все в порядке.
– М-м-м.
– Если бы у него случилась амплификация, мы бы заметили характерные признаки. Уж по крайней мере почувствовали бы запах дезинфектантов.
– М-м-м.
– Пользуясь возможностью, хочу сказать, не для протокола, у тебя очень красивые глаза, зачем прятать их за жуткими контактными линзами? Голубой цвет тебе не идет.
Я бросила на него взгляд исподлобья.
– А где обычное «м-м-м»? – улыбнулся Рик.
– Прости, когда я не знаю, где Шон, то начинаю немного нервничать.
– Джорджия, если это называется «немного нервничать», не хотел бы я с тобой встретиться, когда ты действительно волнуешься.
Я опять посмотрела на него исподлобья.
– А ты что-то слишком спокоен.
– Нет, – осторожно ответил журналист. – Это другое. Это шок. Будь я спокоен, я бы не боялся сейчас, что гибель Баффи вот-вот со всей силы стукнет меня по голове, как кирпич.
– Понятно.
На этот раз улыбка у Рика получилась натянутой и совсем невеселой.
– Об изоляторах ЦКПЗ я знаю из-за Итана. А о шоке – из-за Лизы.
Я не нашлась с ответом. Мы шагали по пустынному коридору, наши отражения белоснежными призраками мелькали в темных «зеркалах». Наконец впереди показалась стальная дверь: динамик переговорного устройства, рядом на стене висит анализатор.
– Как это мило.
– Переговорное устройство соединено с дежурным постом. А в анализатор вмонтирован передатчик, – пояснил Рик.
– Мило и практично, – признала я и нажала на кнопку. – Эгей?
– Джордж! – Голос у Шона был слишком уж бодрый; только я знала, что так он пытается скрыть горе и страх. – Решила вернуться в мир живых!
У меня камень с души свалился, я снова могла нормально дышать.
– Приятно знать, что ты его еще не покинул. В следующий раз хоть записку что ли оставь.
– Боюсь, мисс Мейсон, это я виноват, – вмешался какой-то незнакомец; говорил он с явным южным акцентом. – Мы не оставляем в палатах ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Бумагу в том числе. Вы же понимаете – вынужденная мера.
– Джо? – нахмурилась я.
– Да, чертовски рад, что вы оба целы и невредимы.
Оба? Рик ни слова не сказал после того, как я нажала на кнопку. Внимательно вгляделась в потолок. Вот она – маленькая бесцветная полоска, слегка выделяется на фоне белоснежной плитки. Все еще держа палец на кнопке переговорного устройства, я посмотрела прямо на нее.
– Девчонки в старшей школе от вас, наверное, были без ума. Они обожают, когда за ними подглядывают.
– Джордж, не задирай парня. Зато я смог хорошенько разглядеть твою замечательную пижаму. Настоящий снеговик, как в том мультике. Ну, только у него не было ПМС.
– Через минуту снеговик тебя хорошенько отдубасит. Кто-нибудь может мне объяснить, что тут происходит? Пока я окончательно не вышла из себя.
– Джордж, дверь откроется только после анализа.
– Естественно.
Я шлепнула ладонью по диагностической панели и даже не поморщилась, когда в нее впились иголки. Какие-то из них я чувствовала, а какие-то нет. Толстые иглы ЦКПЗ использует скорее для достижения психологического эффекта: люди уверены, что их проверяют, только если ощутили привычную боль. А самые важные уколы производятся акупунктурными иглами, которые даже следов на коже не оставляют.
Над дверью зажегся индикатор: красный, и почти сразу же зеленый. Громко щелкнул замок.
– Я так полагаю, если Рик тоже попытается выйти, сработает сигнализация?
– Точно. Заходите в воздушный шлюз, дверь захлопнется, а потом он тоже сможет сдать анализ.
– Ясно.
Я кивнула Рику и вышла.
Если уж коридоры в изоляторе показались мне совершенно белыми и безликими, то герметичную камеру иначе как стерильной и назвать было нельзя: стены прямо сияли, отраженный от них свет резал глаза даже сквозь блокиратор. Я сощурилась и, пошатываясь, вышла на середину помещения.
Крякнул интерком.
– Стойте там, мисс Мейсон, – велел Джо.
– Закрыть глаза и не дышать?
– Именно, – в его голосе послышалось легкое удивление. – Всегда приятно иметь дело со знающими людьми.
– Слово «приятно» в данной ситуации не совсем уместно. Мне, возможно, станет приятно, когда я опять натяну свои штаны.
Ворчи не ворчи – быстрее одежду не выдадут, и Шона я быстрее не увижу. Я закрыла глаза, сняла блокиратор и глубоко вздохнула.
Знакомый запах хлорки и дезинфектантов. Из потолочных распылителей вырвалось прохладное облако и окутало меня целиком. Я задержала дыхание и стала считать про себя от двадцати до одного. Уже на семнадцати заработали вентиляторы, и мутная взвесь втянулась в маленькие люки в полу. Там ее обработают раскаленным воздухом, и все частицы вируса, которые уцелели во время химической обработки, погибнут. Образовавшееся в результате вещество сожгут. ЦКПЗ никогда не шутит с санобработкой.
– Мисс Мейсон, можете открыть глаза.
Я снова надела блокиратор. Над дальней дверью горел зеленый огонек, она распахнулась, как только я коснулась ручки.
За последние двадцать лет дежурные посты в медицинских учреждениях несколько изменились: теперь они походят на странный гибрид сестринской и военного КПП. На стенах тревожные кнопки, возле кулера большой шкаф с ружьями. На таком посту можно спастись, даже если повсюду свирепствует вирус. Когда воздушные шлюзы работают исправно и боеприпасов достаточно, тут можно продержаться несколько дней кряду. Так, например, случилось в Атланте: четыре медсестры, три доктора, пять охранников и восемнадцать пациентов почти целую неделю сидели в осаде. В конце концов к ним пробился отряд ЦКПЗ. Вспышка вируса тогда затронула весь район вокруг больницы. Про тот случай даже фильм сняли.
Шон, подлец, уже успел нарядиться в собственные одежки и теперь восседал прямо на столе с чашкой кофе в руках. Рядом стояли какой-то мужчина в медицинском халате, накинутом поверх костюма, и Райман. Сенатор, казалось, нервничал больше всех присутствующих. Мимо сновали медсестры и сотрудники ЦКПЗ. Они напомнили мне киношную массовку – эдакая одушевленная часть интерьера.
Райман первым меня заметил. На его лице отобразилось явное облегчение, он распрямился, быстрым шагом подошел ко мне и обнял. Я даже не успела понять, что происходит, только тихонько ахнула – с такой силой мужчина сдавил мои ребра. Обнять его в ответ не было никакой возможности. Сенатор еще крепче сжал объятия. Он явно не меня пытался успокоить, а успокаивался сам.
– Шеф, по-моему, ей дышать нечем, – медленно, растягивая слова, предположил Шон. – Ей все еще нужен кислород.
Дверь позади открылась и снова захлопнулась.
– А почему сенатор решил придушить Джорджию? – удивленно поинтересовался Рик.
– Посттравматический шок, – объяснил брат. – Возомнил себя удавом.
– Смейтесь-смейтесь, детишки. – Райман наконец-то разжал руки (я быстренько отступила подальше – а вдруг опять полезет обниматься). – Вы меня до смерти напугали.
– Сенатор, мы сами до смерти напугались. – Я продолжала потихонечку пятиться, пока не оказалась рядом с Шоном.
Брат положил руку мне на плечо. Простой жест, но зато какое я испытала облегчение. Прильнув к нему, я повернулась к незнакомцу.
– Джо, я правильно понимаю?
– Доктор Джозеф Уинн, мемфисское отделение ЦКПЗ, – представился тот.
А потом подошел и пожал мне руку. Хорошее рукопожатие, крепкое, но в меру.
– Передать не могу, как я рад наконец беседовать с вами лично.
– А я рада, что вообще могу беседовать. – Я нахмурилась. – А теперь может мне кто-нибудь объяснить, как так получилось? Вот я стою на шоссе, выполняю свой гражданский долг, а в следующее мгновение внезапно просыпаюсь в изоляторе ЦКПЗ? Было бы здорово получить назад свою одежду. Без нее я чувствую себя голой, а находиться голой в присутствии сенатора Соединенных Штатов не очень-то прилично.
– Забавно вышло, – отозвался Шон.
Я повернула голову и посмотрела на брата.
– И что ты подразумеваешь под словом «забавно»?
Он взял со стола небольшой сверток и передал мне – моя одежда и мешок с оружием и украшениями. Я прижала вновь обретенные вещи к груди, а Шон меж тем продолжил:
– Кто-то позвонил в ЦКПЗ на две минуты раньше тебя и сказал им, что мы все погибли в автокатастрофе.
Целую минуту я не могла вымолвить ни слова – просто молча таращилась на него, а потом повернулась к Джо и сенатору.
– Это правда?
– Ну, милая, – Джо явно было не по себе, – мы обязаны проверять каждый полученный звонок.
– Но у вас же были наши результаты. Вы знали, что мы не мертвецы.
– Результаты можно подделать. Мы сделали все от нас зависящее.
Я нехотя кивнула. По закону, отряд ЦКПЗ имел право пристрелить нас, стерилизовать территорию и сжечь трупы. Странно, что они вообще решили оставить потенциальных зомби в живых и взять анализ крови. Ведь это для них дополнительный риск. Никто бы и слова не сказал, если бы они нас прикончили.
– Почему же вы взяли нас живьем?
– Немногие, мисс Мейсон, – улыбнулся Джо, – могут так решительно и спокойно разговаривать с представителем ЦКПЗ при сложившихся обстоятельствах. Мне захотелось лично встретиться с таким человеком.
– Родители неплохо нас выучили. – Я помахала свертком с одеждой. – У вас здесь есть, где переодеться?
– Келли! – Джо остановил проходившую мимо женщину в белом халате.
Румяная, большеглазая, юная – совсем как Баффи. Да еще длинные светлые волосы, скрепленные заколкой. Я сглотнула комок в горле.
– Джорджия Мейсон, доктор Келли Конноли, – представил нас Джо. – Доктор Конноли, вы не могли бы проводить мисс Мейсон в женскую раздевалку?
– Пошли, Рик. – Шон спрыгнул на пол. – Я тебе покажу мужскую.
– Буду крайне признателен.
Казинс взял со стола такой же, как у меня, сверток.
– Конечно, доктор Уинн, – согласилась Келли. – Мисс Мейсон, сюда.
– Спасибо.
Мы прошли по коридору (этот был выкрашен в приятный желтый цвет) к небольшой комнате с рядами металлических шкафчиков.
– Здесь медсестры переодеваются.
– Благодарю. – Я взялась за ручку и оглянулась на нее. – Обратно я сама дойду.
– Хорошо.
Но Келли не спешила уходить. Казалось, она что-то обдумывает. Мы переглянулись.
– Я читаю ваш сайт, – наконец решилась она. – Каждый день. А раньше, пока вы не отделились, читала вас на «Мостостроителях».
– Да? – Я вздернула бровь. – Чему обязана такой чести?
Девушка покраснела и сконфуженно пролепетала:
– Ваша фамилия. В университете я делала доклад о том, как Келлис-Амберли передается от животного к человеку. И нашла вас, когда искала информацию о… о вашем брате. Мне понравилось, как вы пишете, и я стала читать дальше.
– Ясно.
Келли покраснела больше и явно собиралась еще что-то сказать. Я молча ждала.
– Просто хотела сказать, мне так жаль.
– О чем?.. – нахмурилась я.
– Баффи?
Внутри все мгновенно оцепенело. Я постаралась дышать ровнее и спросила:
– Как вы узнали?
Девушка удивленно посмотрела на меня.
– Я видела сообщение, о том, что ее пост отправили на Стену.
– На Стену? Но как они узнали… боже мой, камеры.
– Мисс Мейсон? Джорджия? С вами все в порядке?
– А? – Я покачала головой и посмотрела на Келли (видимо, на какой-то момент перестала ее замечать). – Я просто… Не думала, что она уже на Стене. Спасибо. За ваши соболезнования.
Я повернулась, прошла в раздевалку, не дожидаясь ее реакции, и закрыла за собой дверь. Пусть считает меня грубиянкой. Я ведь журналист, а все журналисты грубияны. Имидж такой.
В голове, словно подхваченные ветром осенние листья, безостановочно крутились разные мысли. Я сняла белую пижаму и переоделась в свое. Времени понадобилась куча – пришлось тщательно развешивать по местам и рассовывать по нужным карманам все диктофоны, камеры и беспроводные передатчики. Иначе потом в них и за неделю не разберешься.
Баффи на Стене. Конечно же. Значит, семья Месонье уже знает, они послали туда ее пост. Баффи присоединилась к другим бесчисленным жертвам проклятой чумы, почему-то из-за этой простой мысли смерть девушки стала гораздо более реальной. И еще кое-что, кое-что важное: даже когда мы ото всех изолированы, мы остаемся на связи с окружающим миром. Камеры постоянно снимают. Это меня беспокоило.
Я сняла блокиратор и надела черные очки. В них я никогда не чувствую себя голой. Потом дотронулась до сережки.
– Махир.
И спустя несколько секунд услышала знакомый заспанный голос:
– Кто бы это ни звонил – надеюсь, новости хорошие.
– У тебя акцент сильнее, когда ты устаешь.
– Джорджия?
– В точку.
– Джорджия!
– И снова в точку.
– Ты жива!
– Чудом, и мы в отделении ЦКПЗ, так что долго разговаривать не могу.
Махир, умница, сразу же примолк.
– Ты должен скачать материал с внешних камер грузовика и моего мотоцикла; проверь, чтобы все скачалось, а потом сотри исходники.
– А зачем это?..
– Позже объясню. – Когда буду звонить не из правительственного здания, где наверняка все прослушивают. – Сделаешь?
– Конечно. Прямо сейчас и займусь.
– Спасибо, Махир.
– Джорджия? Я очень признателен тебе за то, что ты до сих пор жива.
– Я тоже, Махир, – улыбнулась я. – Раздобудь материал и немного поспи.
Мы разъединились.
Поправив воротник куртки, я стерла с лица улыбку и вышла из раздевалки. Камеры. Как я могла про них забыть?
Наши внешние камеры работают постоянно. Иногда мы потом просматриваем материал и находим что-нибудь важное. Например, однажды Шон, глядя на снимки обычной с виду разделительной линии на шоссе, вычислил свору зомби, которая охотилась неподалеку от городка под названием Колма. Надо рассчитать угол, под которым были сделаны выстрелы; возможно, сможем найти убийцу. Если, конечно, этот неизвестный злодей не успел уже добраться до наших жестких дисков. И если Баффи не поведала своим «друзьям» о нашей страсти к постоянной записи.
Я чувствовала себя специалистом по заговорам. Ну и ладно. Ведь происходящее действительно сильно смахивает на заговор.
У Рика с собой было меньше оборудования, так что, когда я вернулась на пост, все ждали только меня. Казинс умудрился раздобыть где-то кружку кофе. Я посмотрела на него с завистью, но тут Шон протянул мне холодную и запотевшую банку колы.
– Ты истинный бог.
– Сегодня-то я бог, а вот завтра, когда ты будешь оттаскивать меня от моих мертвецов, снова превращусь в идиота, так ведь?
– Точно.
Я открыла банку и сделала большой глоток.
– В ЦКПЗ все хорошо с напитками, я смотрю.
– Стараемся, – согласился Джо.
Я уцепилась за эту фразу, чтобы начать интересующий меня разговор – опустила банку и посмотрела ему в лицо (теперь-то из-за очков моего выражения не разобрать).
– Вам сообщили по телефону, что мы мертвы?
– Судя по записям, они звонили за две минуты до вас. Мы с вами как раз общались, когда мне вывели информацию на монитор.
Так, понятно, почему он стал спрашивать подробности.
– Звонивший назвался? А номер его зафиксировали?
– Боюсь, что нет.
– Это был анонимный звонок, – встрял Шон. – С одноразового мобильника.
– То есть номер есть…
– Только он ничего не дает.
– Класс. – Я не сводила глаз с Джозефа. – Доктор Уинн…
– Просто Джо. Если уж воскресли из официально зарегистрированных мертвых, так уж, пожалуйста, зовите меня по имени. – У меня на лице, видимо, было написано откровенное изумление, потому что мужчина усмехнулся: – Когда ЦКПЗ получает сообщение о том, что у кого-то положительный результат, этот кто-то официально считается мертвым, пока мы не опровергнем подобное заявление и не докажем, что это обман. Стандартная юридическая мера предосторожности.
– Потому что никто обычно не обманывает ЦКПЗ.
– Нельзя так делать, и поверьте, мисс Мейсон, когда мы найдем виновных, мы им хорошенько это втолкуем.
Джо помрачнел. Вполне понятно. В ЦКПЗ в основном работают люди, главная задача которых – помогать другим. И большинство из них искренни в этом желании. Если кто-нибудь и сумеет найти лекарство от Келлис-Амберли, это наверняка будут сотрудники Центра. У них ведь огромные финансовые ресурсы и поддержка по всему миру. Юные идеалисты бьются не на жизнь, а на смерть за должности в ЦКПЗ. Туда берут только лучших. В этой организации работают очень гордые люди, которые не потерпят позорного пятна на своей репутации.
– Держу пари, анонимный звонок сделал тот же человек, который прострелил наши шины.
– Мисс Мейсон…
– Пожалуйста, зовите меня Джорджией.
– Джорджия, я бы не стал делать поспешных выводов. ЦКПЗ нечасто пытаются обмануть, а чтобы при этом автоколонну обстрелял снайпер…
– У нас есть результаты баллистической экспертизы?
Лицо Джо стало непроницаемым.
– Боюсь, эта информация не подлежит разглашению.
Я оглянулась на Раймана, но он тоже безучастно уставился куда-то поверх наших голов.
– Сенатор?
– Прости, Джорджия. Доктор Уинн прав, информация напрямую связана с полицейским расследованием и засекречена.
Слава богу, очки скрывают выражение моего лица. Только Шон, наверное, догадался, как я разозлилась.
– То есть засекречена для прессы.
– Джорджия, послушай…
– Вы серьезно? Получается, будь я простым рядовым обывателем, вы бы ответили на вопрос? Но я работаю на новостном сайте.
Молчание Раймана было красноречивее слов.
– Питер, черт подери. Мы гибнемради вас, а вы не хотите рассказать, какие они использовали пули? Почему? Если мы репортеры, так, значит, по определению лишены здравого смысла? Так? Сразу же побежим устраивать панику? Потому что погиб наш собственный журналист, а мы, вот те раз, можем на это только написать: «Смерть – отстой!», чтобы никто ничего не заподозрил.
Я хотела подойти к сенатору, но Рик и Шон удержали меня за руки.
– К черту вас. – Я сплюнула на пол, даже не стараясь вырваться из их хватки. – Я была о вас лучшего мнения.
Райман изумленно покачал головой.
– Джорджия. Она мертва. Баффи мертва. Чак мертв. И ты чуть было не погибла, вы все. Чудо, что вы сейчас стоите здесь, что вас не пристрелили и не сожгли. Чудо, что ты сейчас кричишь на меня. Я просто не хочу, чтобы вы тотчас ринулись обратно и погибли! Джорджия, я не потому скрываю информацию, что ты журналист. Я не хочу, чтобы ты умерла.
– При всем моем уважении, сенатор, думаю, подобные решения должны принимать мы сами.
Я стряхнула руку Шона. Рик тоже меня отпустил. Мы трое молча смотрели на Раймана, но тот отвернулся.
– Джорджия, я не хочу, чтобы ваша смерть была на моей совести. На совести моей кампании.
– Тогда, сенатор, мы изо всех сил постараемся не умирать.
Питер наконец поднял глаза. Лицо у него было мрачное – лицо человека, который в самый разгар погони за мечтой вдруг осознал, чего эта мечта может ему стоить.
– Вам вышлют отчеты. Наш самолет вылетает через час. А теперь прошу меня извинить.
Сенатор не стал ждать нашей реакции, а просто повернулся и вышел.
…первый раз, когда я встретил Баффи. Боже, да я тогда даже не понял, кого встретил. Так бывает. Мы с Джордж знали: если хотим попасть на «хороший сайт», нам нужен сочинитель. Вы же не можете просто прийти к ним и сказать: «Привет, ребята, у нас тут неполный набор, дайте-ка нам работу». Нам недоставало определенной детали. И этой деталью была Баффи. Только мы тогда об этом не знали.
В блогосфере устраивают виртуальные ярмарки вакансий. Мы с Джорджией вывесили объявление «требуется сочинитель», открыли свой интернет-стенд и стали ждать. Уже было собирались бросить это дело, и вдруг приходит запрос, неизвестная представляется как «Б. Месонье» и заявляет, что у нее нет полевого опыта, но она готова учиться. Мы тогда проболтали тринадцать часов подряд. И в ту же ночь наняли ее.
В жизни не встречал большей чудачки, чем Баффи Месонье. Она обожала компьютеры и поэзию, была истинным технарем (починит твой наладонник, когда ты даже не подозреваешь, что он сломался), любила старые телесериалы и новые фильмы, слушала самую разную музыку, даже такую, которая больше похожа на радиопомехи вперемежку с колокольным звоном. Очень скверно играла на гитаре, но зато всю душу в это вкладывала.
Найдутся такие, кто назовет ее предательницей. Возможно, одним из них буду я сам. Но она все равно была моим другом. Задолго до того, как успела совершить непоправимое. Я был рядом с ней, когда она умерла, и буду по ней скучать. Это самое главное. Она была моим другом.
Баффи, надеюсь, там, где ты сейчас оказалась, есть компьютеры, и дешевые телесериалы, и музыка, и смеющиеся люди. Надеюсь, ты счастлива там, по ту сторону Стены.
Мы скучаем по тебе.
из блога Шона Мейсона«Да здравствует король»,21 апреля 2040 года.
