Текст книги "Сладкий роман"

Автор книги: Мила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Уф!! Прямо из люка я вынырнула на круглую площадку величиной с танцевальный пятачок в тесном ресторане. Каменный пол, шесть каменных прямоугольных колонн с зубчатым верхом чуть выше человеческого роста. Между ними металлический парапет и длинный флагшток, на верхушке которого трепетал желтый вымпел с изображением башни и какими-то цифрами. Переводя дух, я прильнула к барьеру и вцепившись в поручни, отпрянула назад – голова кружилась, в висках стучало. За спиной, мягко придерживая меня "бесконтактным" объятием, кто-то стоял.

– Майкл! Вы напугали меня.

– Это вы устраиваете представление – летите как сумасшедшая! Каково мне – подумают, что хочу избавиться от сестренки и стать единственным наследником! Следи теперь за вами и следи, а то и под суд загремишь!

– А это идея! У вас ещё есть пара секунд, пока появятся наши друзья. Смотрите, совсем просто, – я прислонилась спиной к парапету и запрокинула вниз голову. – Толкнул ненароком – и остался полным хозяином!

– Идиотские шутки. – Майкл резко дернул меня за руку и строго посмотрел в глаза. – В вас поразительно сочетается взрослость и инфантилизм. Вы не успели растратить детство, Дикси...

– Просто бешусь от радости! – Я воздела руки и закружилась в потоке ветра, треплющего мои волосы, над холмами, лугами, над неоглядным, до закругляющегося горизонта, цветущим миром.

Мимо нас стрелой проносились ласточки.

– И почему люди не летают? Майкл, вы должны знать, – отчего люди не летают как птицы? Вот так бы вздохнуть глубоко, глубоко, встать на цыпочки...

– Вы читали Чехова? – голос его прозвучал глухо.

Он сидел на корточках, прильнув спиной к каменному столбу и сжав ладонями голову. На мизинце, прицепившись дужкой, болтались новые очки. На верхней губе выступили капельки пота.

– Не открывайте глаза, господин Артемьев, у меня есть нюхательный карандаш с ментолом. Вот так, – вдохните поглубже. – Засуетился над ним подоспевший Кристиан.

Майкл отвернулся – он решительно не хотел запускать свой крупный нос в ингалятор Хладека.

– Пустяки. Я давно не бегал. Уже все прошло. – Он встал и склонился за барьером, будто так легче дышалось.

– Хорошо еще, что я догадался отослать старика вниз. Он признался, что уже десять лет не забирался на Вайсертурм... Красота! – огляделся вокруг Кристиан. – А у меня только два деда, и оба – не бароны, – вздохнул он, сразу погрустнев.

Наверно, все время думает, почему это ему, бойкому, расторопному, смышленому, с этаким бежево-розовым шелковым бантиком у воротничка – не везет. А фартит черт знает кому – российскому недотепе, купившему вчера джинсы на дешевой распродаже, и дамочке, которая и без того, одним своим прекрасным местом, может подцепить любого музейного аристократа.

– А у вас, Дикси, наверно шесть цилиндров. Неслись вверх, как Анита Экберг в "Сладкой жизни"... – проворчал Майкл, отдышавшись.

– Ну вот, поняла, вы похожи на Мастрояни, когда он изображает чудаков! Ну, знаете, таких растерянных, чудаковатых гениев, ? обрадовалась я.

– Последнее, точно, про меня... – Майкл грустно улыбнулся и опустил близорукие глаза.

– Ну ладно, господа, я могу считать экскурсию завершенной. – Хладек радовался, будто речь шла о его наследстве. Наверно он получает приличный процент от подобных операций. – Я могу помочь спуститься кому-либо из вас? – Чувствуя себя юным и спортивным, он победно посмотрел на "хозяев".

– Отнесите, пожалуйста, меня вниз, – попросил Майкл. – Фрау Девизо, вы не понадобитесь. Она собирается воспользоваться выросшими крыльями.

Майкл совершил прощальный панорамный обзор своих владений и подмигнул мне:

– А знаешь, сестренка, как шутка эта история с наследством не так уж плоха.

ОТПУСТИТЕ МЕНЯ!

Еще в замке мы подумывали о том, чтобы отметить это событие вечером в ресторанчике, но по дороге я не в шутку размечталась о кровати. Нет, не в смысле сексуальной разрядки – об одиноком спокойном сне в своем довольно комфортабельном номере.

По-моему, предложение разойтись по домам мужчины встретили с облегчением, и мы расстались на Опернплац, откуда каждому было удобно добираться восвояси. Майкл нырнул в метро, я, отказав в проводах весьма огорченному этим обстоятельством Кристиану, остановила такси и через пятнадцать минут плескалась под горячим душем. От этого занятия меня оторвал телефонный звонок того рода, для которого заранее готовишь длинное ругательство.

– Сол?.. Вытащил меня из ванны, чертяка. Что случилось? Отчего трезвонишь, как на пожаре? Ах, да, я и забыла. Ты бы обалдел, – сказочный замок! Конечно, весь в "пыли веков", но Буше и Рембрандт и прочие исторические раритеты целехоньки! Спасибо, хотя ещё рано поздравлять. Теперь мы должны с кузеном отправиться в Москву. Представляешь, удовольствие? Нет, не очень противный. Квазимодо тоже умел вызывать расположение дам, особенно, в исполнении Энтони Куина. Что? Погоди, Сол, я хотя бы оботрусь и присяду, на редкость сногсшибательный день...

Я воспользовалась паузой, чтобы быстренько отреагировать на фразу Сола. Но соображать сегодня мне, видимо, было противопоказано. Усевшись на диван, я тупо уставилась в трубку: Соломон уверял, что намерен заснять всю эту историю, которой я должна придать романтический характер.

– И к чему вам такое? Убеждена, что это совсем не тот случай. Наследство, конечно... Но, понимаешь... Что значит "не обязательно заходить далеко"? Какова вообще моя задача: совратить Майкла, скомпрометировать, убрать с дороги или просто оставить с подарком нереализованной страсти на всю жизнь?.. Не знаю, сколько ему лет...

– Посмотри в паспорт. Да это и неважно, – горячился Сол. – Вообще, это уже детали, которые заиграют сами, когда ты выстроишь основное действие. Понимаешь? Этот мужик заинтересовал "фирму". Может выйти отличный сюжет. От тебя ничего не требуется, – слегка покрутись перед ним и всякое такое. А, не мне тебя учить! Действуй, я вылетаю.

– Постой, у него, кажется, послезавтра кончается виза.

– Тогда приготовь на завтра что-нибудь горяченькое. Да нет, ты не поняла, – ни в коем случае не постель. Речь идет о лирическом чувстве... А значит, – тянуть и тянуть, пока не взвоет.

Я в задумчивости повесила трубку. То им подавай "грязный бордельчик", то "Лебединое озеро". Кстати, что у нас сегодня в опере? Пролистала газету, задержавшись над объявлениями концертов. Нет, лучше в оперу. "Травиата", старенький спектакль с молодежным составом. Сойдет. Я отыскала в справочнике отель кузена.

– Майкл? Это Дикси, извините. Можете обтереться, я подожду. Как в мыле? Хорошо, жду. – Вытащила мужика из-под душа, конечно, ему до своей гостиницы ехать дальше, да ещё на метро.

– Алло? Блиц-помыв российского аристократа и австрийского барона завершен? Вы в самом деле успели ополоснуться? А если так, то пора одевать фрак. Нас ждут в Опере.

Вместо восторженных благодарностей я услышала растерянное мычание.

– У вас уже назначено свидание? Или вы не прихватили бабочку?

– Как вы догадались? Я хотел... но думаю, зачем... Разве нельзя пойти в моем черном костюме?

– Отлично. Этот черный костюм как раз для "Травиаты". Спектакль идет без возобновления двадцать лет, так сказать, патриарх сцены. В ложу-бенуар не пойдем, а то задохнемся от пыли.

– Вам действительно мой костюм показался таким старым?

– Признайтесь, что вы придерживаете его для посещения похорон

– И свадеб!

– Жуткая фантазия! Ну, хоть на собственной свадьбе вы были...

– Я был в нем. Костюм я приобрел к собственной свадьбе, семнадцать лет назад. Это имеет отношение к визиту в Оперу? – обиделся он.

– Имеет. Я срочно должна отыскать свой подвенечный наряд. Жаль, в Париж слетать не успею... Ладно, времени совсем мало. Встречаемся у центрального входа того самого здания, которое вы полтора часа назад определили стилем исторического ренессанса. Постарайтесь меня узнать – я буду в декольте и с клешней краба на шее.

Опрометчивое заявление насчет декольте... Вечернее платье я, конечно, прихватила, – таков уж джентльменский набор путешествующей парижанки: одежда для любви, одежда для удовольствия, одежда для развлечения с любовью и удовольствием. Но мой вечерний туалет был не из тех, что попадают в описания светской хроники. Для "Травиаты" и гида русского кузена сойдет. А вот будут ли билеты? Туристический сезон уже начался, правда, спектакль старый. Я забивала себе голову глупостями, нарочно отодвигая необходимость обдумать указания Сола, сводящиеся к следующему: заморочить мужику голову, но не тащить в постель. Ну что же, два дня в таком режиме я выдержу, а потом вернусь домой и позвоню Чаку.

ВЛЮБЛЕННАЯ ТРАВИАТТА

Майкла я увидела сразу. Его невозможно было не заметить среди респектабельных людей, толкущихся у входа. Некоторые дамы умудрились накинуть меха. Мои плечи были абсолютно голы. Правда, небрежно через одно из них переброшен шелковый кружевной платок, такой огромный, что тяжелые кисти чуть не волочились по мостовой. В него можно будет закутаться и двоим, если вдруг после спектакля выпадет снег. Черное кружево, черное, гладкое, удлиненное платье с открытыми плечами и будто свалившимися ниже запястий длинными рукавами. В качестве украшений, конечно, жемчуг – скромно и прилично. Рядом с таким кавалером было бы странным стараться привлечь к себе внимание. Но когда я выпорхнула из такси, чуть не прищемив дверцей кисти платка, на помощь мне бросились сразу два господина из ряда приличных вечерних прохожих, и стоило бы моему глазу лишь слегка стрельнуть легкомыслием, оба они, не раздумывая, последовали бы за роскошной незнакомкой.

Увидев меня, Майкл рванулся, как собака, ожидавшая хозяина, и разве что не завизжал от радости. В его руке была маленький ирис на длинном стебле.

– Вот. Не знал, какие цветы вы предпочитаете.

– Камелии. Естественно, сегодня – камелии!

– Фу, дубина, – искренне огорчился он, хлопнув себя по лбу и взъерошив едва поднимающуюся над ним волнистую поросль. – Маргарита Дюплесси украшала этими цветами себя и свои покои в любое время года, даже когда стала больна, бедна и нелюбима... – Он вдруг в недоумении уставился на мою шею. А где крабья клешня?

– Пошутила. Это амулет, влияющий на скорость передвижения. С его помощью я одолела сегодня Белую башню. Но, видимо, в Опере бега отменяются.

– Со мной ни в чем нельзя быть уверенным. Ведь упустил же я из виду камелии!

– Майкл! – я схватила и сжала его руку, тоскливо заглянув в глаза. Майкл! Это невозможно забыть! Нет, не про камелии. Про наш замок! Теперь мы сможет украшать свои покои чем захотим, – клавесинами, ирисами, геральдическими лютиками.

Мы радостно засмеялись и обнялись, как играющие дети.

– Дикси, постойте! Смотрите сюда, – Майкл за руку оттащил меня на край тротуара и восторженно уставился на фасад Оперы. – Видите? Лоджии украшены фрагментами из оперы Моцарта "Волшебная флейта". Построено здание в 1861 году – как раз, когда в России было отменено крепостное право, то есть практически рабство! А пять скульптур наверху аллегорически изображают пять муз искусства. Вы помните, как их зовут, Дикси?

– Что за экзамен, Майкл! Я всего лишь киноактриса и знаю Аполлона, Бахуса и Венеру.

– Грация, Комедия, Фантазия, Героика и Любовь! – торжественно доложил Майкл. – А вам не кажется...

– Кажется, что мы опоздаем на спектакль, – оторвала я его от интересной лекции, направляясь в кассу

К счастью, аншлаг явно не намечался. Остались билеты из самых дорогих и неудобных. Майкл приуныл у плана зрительного зала с указанием цен над каждой зоной.

– Дикси, мне так хочется погулять по Вене, честное слово. "Травиату" я хорошо знаю... – взмолился он.

– Что, жадничаете, кузен? Пожалуйста, ложу номер 7, – сказала я кассирше.

– Постойте, что вы делаете! Я купил эти очки... Ах, зачем я только подошел к прилавку с джинсами! Там, прямо у моего отеля целый базар дешевых вещей... – заметался в панике некредитоспособный наследник поместья.

Я расплатилась и торжественно повертела перед носом кузена билетиками.

– Во-первых, мне хочется покутить (мелькнула мысль приложить эти билеты в "финансовый отчет" Солу), во-вторых, нельзя сидеть в таком костюме где-нибудь на галерке. А, в-третьих, это серьезно – я теперь чертовски богата!

– Перестаньте, перестаньте, Дикси! Вы спугнете фортуну. Мне все время кажется, что вот-вот сообщат о какой-нибудь ошибке... Ведь все это не может произойти со мной... Я – неудачник. И это известно всем.

– Ничего себе! Мне кажется, мужчины, глазеющие сейчас на вашу даму, думают обратное! Вы даже не оценили мое платье...

– Платье, платье... Чудесное платье, – рассеянно проговорил Майкл, озирался вокруг. Мы поднимались по широкой парадной лестнице, миновав роскошное фойе с буфетными столиками, на которых среди ваз, полных разнообразной фуршетной закуски красовались ведерки с шампанским. Вовсе стороны расходились залы с витринами, хранящие музейные ценности сценические костюмы, балетные туфельки, дирижерские палочки знаменитостей.

Мне приходилось крепко держать кузена под руку, кидавшегося то туда, то сюда, как выведенная на прогулку собачка.

В ложе мы оказались одни. Внизу, в партере, среди пестрого ковра вечерних платьев с порхающими над ним мотыльками вееров словно побитые молью плеши зияли пустые кресла.

– У вас странные духи, – принюхался, пододвигая ко мне кресло, Майкл.

– А у вас – странное чувство юмора. Это моющая жидкость с дустом, которой опрыскивают драпировки. Приблизьте-ка свой натренированный нос вот сюда. – Я подставила шею. – Что?

– По-моему, "Коко Шанель". Только вы явно не злоупотребляете духами.

Я прищурилась на моего загадочного спутника:

– И Буше вы узнаете с полувзгляда, и Верди любите, с клавесинами на короткой ноге, и Феллини вам известен, и в парфюмерии вы спец. У самого тоже одеколон от Кристиана Диора, и очки себе выбрал не самые плохие. А костюмы такие вам специально выдают в КГБ, чтобы разыгрывать легковерных иностранцев. "Мол, российские мы ребята, консерваторы, скромняги".

– А вы неплохо информированы, – усмехнулся он. – Любите фильмы про Джеймса Бонда и русских шпионов?

Ни за что не проговорюсь, что уже лет пять дружу с российской эмигранткой из Риги, и знаю куда больше о его родине, чем успела выложить.

– Вот, кажется, начинают! – он подался вперед, высматривая дирижера, раскланивающегося публике.

Люстры медленно погасли, светились лишь занавес и оркестровая яма, в которой зарождалась и росла, набирая мощь, нестареющая, щемяще знакомая музыка. Кузен замер за моим плечом, стало ясно, что в подобном священном самозабвении он собирается провести весь спектакль. Я подавила зевок и унеслась в свои мысли, рассеяно глядя на сцену..

В покоях куртизанки вовсю гуляет "полусвет" – хохочут и поют подвыпившие гости Виолетты, сияют свечи, звенят бокалы, ломятся от бутафорских яств и цветов массивные серебряные вазы. За хором, изображающем нарядную публику, ходуном ходит матерчатый задник вместе с нарисованными на нем колоннами и окнами. На авансцену выдвигаются герои для исполнения дуэта, оба с бокалами в руках и хорошо заметным под игривой непринужденностью волнением. Они совсем молоды и я вижу, как сверкают в лучах прожектора глаза певицы. Ее голос рассыпается хрустальными колокольчиками, а рука, протянутая Альфреду, слегка дрожит. Да она влюблена! Меня не проведешь – эта девочка без ума от своего партнера. Парень совсем не плох и если бы не грубый сценический грим, придающий его облику нечто гомосексуальное, не эти алые губы и подведенные глаза, он мог бы, наверно, вызывать какие-то чувства... Я прислушалась – в голосе певца ощущался трепет подлинного чувства! Мне захотелось поделиться своими впечатлениями с соседом. Майкл сидел вполоборота к бархатному барьеру чуть сзади меня, так что я не видела его лица.

– Господин Артемьев, Майкл! – шепнула я.

Никакого ответа. Может быть, русский гость уснул, утомленный впечатлениями и музыкой? Я насторожилась. Нет, слушаем, чуть посапываем... Что это? Или я ослышалась – из уст Майкла вырвалось возмущенное хрюканье.

– Солист не взял верхнее "до"? Или у хористки стрелка на колготках? Оглянулась к москвичу я.

Майкл покраснел как школьник, застуканный со шпаргалкой.

– Оркестр очень приличный, хотя в программе сказано, что сегодня занят почти сплошь молодой состав. Дирижер крепкий, педантичный, но без полета. Хотя, возможно, ещё оперится. Легкость, свобода чаще всего приходят с опытом. И солистка вполне тянет. Пусть не добирает вокала, зато хорошенькая и что-то живое в глазах, вроде даже влюбленность...

– А по-моему, все это зрелище – жуткая архаика! Так и несет нафталином. Заметили, бедняжка Виолетта чуть не завалила кулису. Все дрожит, качается, и такая пыль витает – брр! – Мне почему-то стало обидно, что Майкл заметил влюбленность актрисы.

– Вы киношница. Там, конечно, все чище, натуральнее. Документ крупного плана. Точность детали. А вот возьмите, дотяните эту концовку в дуэте... Хорошо! Молодцы, чисто, точно! – Он захлопал как раз в нужный момент, на долю секунды опередив зал.

Вообще, создавалось впечатление, что Майклу, как по сценарию, было известно, где ставить точки, где замереть, а где и пошептаться.

– Дикси, – шепнул он мне в щеку, – откуда такое имя? "Dixi de visu" это же что-то похожее на латинскую фразу, означающую "высказывание очевидца", если не ошибаюсь.

– Ну, вас ничем не удивишь. Девизо – фамилия моего деда, француза. И отец, конечно, как человек чрезвычайно начитанный и окончивший с медалями несколько учебных заведений, не мог удержаться, чтобы не назвать своего ребенка Дикси. С юмором у него было неспокойно. Вообще Эрик шутить не любил, и другим не давал.

– А Дикси Девизо вышло очень красиво. Хорошо, что не родился мальчик. К нему бы из-за одного имени приставали "голубые" – звучит гордо, но с тайным призывом.

– Вы действительно так думаете? Нет, не по поводу призывности моего имени. Вы думаете, что иметь дочерей приятно? – взвилась я, задетая за живое.

– Я имел ввиду вполне конкретную дочь – вас, Дикси. И убежден, что для любых родителей это большой приз.

Майкл дотронулся до моей руки, придерживающей на колене ирис.

– Дайте цветок. Я специально выбрал желтый, в честь нашего фамильного геральдического лютика. – Он отломил стебель и, аккуратно воткнул цветок узел моих стянутых на затылке волос. – А теперь вы – "дама с желтым ирисом". Дикси, давайте сбежим?

– Вы, кажется, были в восторге от постановки? – обомлела я.

– А вас раздражала пыль. Надеюсь, на улицах не слишком свежо? Я оставил дома автомобиль.

ГУЛЯТЬ ТАК ГУЛЯТЬ!

На улицах было великолепно. И почему-то шкодливо на душе, как-будто прогуляла урок. Именно, – прогуляла и сбежала в Пратер.

– Майкл, у меня идея – я провожу вас домой, – сказала я нарочито-интимным голосом, насладившись метнувшимся в его глазах страхом. Страхом недоверия. И чтобы совсем не сбивать с толку беднягу, добавила, Мы пойдем кататься на каруселях. Ведь Пратер у вас под боком, а мне неловко ходить в такие места одной.

– У вас нет детей? – серьезно спросил Майкл.

Я со вздохом пожала плечами.

– Тогда на сегодняшний вечер я вас удочеряю. Или нет, буду вашим заботливым дядюшкой. Сам-то я, наверно, спасую перед опасностью рассмотрел уже, какие там жуткие пыточные аппараты громыхают... И еще: в метро мы не поедем. В Вене чудесное метро, но я не видел там ни одной женщины в вечернем туалете. Тем более, такой ослепительной.

Майкл остановил такси и назвал адрес. Мы чинно разместились на заднем сидении.

– Для дядюшки вы выглядите слишком старомодно. Пожилые джентльмены здесь, как правило, форсят – предпочитают светлые, яркие тона, клетку, пестрые галстуки, элегантную стрижку. Принято подкрашивать седину и никого не возмутит маникюр, конечно, без цветного лака.

– Действительно, старость беспомощна и требует особого ухода. Тогда жалость и брезгливость сменяется уважением и даже определенным эстетическим чувством. Я успел заметить местных дам. Язык не поворачивается назвать их старушками. Право же, это даже красиво: достоинство долголетия.

– А молодых? Вы замечаете молодых? – на повороте я слегка пододвинула к нему бедро и навалилась плечом.

Он восстановил дистанцию, когда машина вырулила на ровное место.

– Сколько вам лет, Михаил Семенович?

Майкл в испуге схватился за грудь. Пошарив в верхнем кармане, с облегчением вздохнул:

– Уж подумал, что забыл в джинсах паспорт. Меня предупредили, что за границей нужно всегда иметь документ при себе. Тем более, что я сопровождаю даму в такое сомнительное место.

Я ловко выхватила из его рук красненькую книжечку с гербом Советского Союза. Майкл протянул руку за своим документом, но я не выпустила добычу.

– Нет уж, приличная дама должна хоть что-что знать о человеке, делящем с ней крышу замка.

Я раскрыла паспорт и присмотрелась к фотографии. Было темновато, но не рассмеяться я не могла: на меня смотрело испуганное лицо молодого Пьера Ришара в ореоле вьющихся волос.

– Это что, школьная фотография после выпускного бала?

– Позапрошлогодняя. Фотографировался для поездки в Словакию. А бланки ещё не успели заменить на российские, – протокольным голосом возразил он и отобрал паспорт.

Но я успела рассмотреть дату рождения. Моему "дядюшке" Майклу было всего сорок лет. Нет, вернее, исполнится в декабре. Значит, Козерог и на пять лет моложе Сола...

– Вы почему-то сразу решили, что я кандидат в пенсионеры и не составлю конкуренции как наследник. Долго ли проскрипит старичок! – Майкл расправил плечи, одернул пиджак и, заглянув в переднее зеркальце, поправил очки. Ничего, ничего. Это я от волнения так плохо выгляжу. Вот начну бегать по аллейкам нашей усадьбы, плавать в фонтане, а по ночам, при луне, играть на клавесине... Потом загуляю и в один прекрасный день представлю "племяшке Дикси" симпатичную девушку.

– А жену бросите? Или передадите товарищу?

– С чего вы взяли, что я женат? Может быть, русские носят кольца всегда? Вообще-то я – наполовину еврей.

– Вам прямо к центральному входу парка? – осведомился шофер.

– Да, пожалуйста, – ответила я и протянула сто тридцать шиллингов.

Майкл взял у меня бумажки, порылся в кошельке и добавил ещё 20. Потом достал записную книжку и что-то чиркнул.

– Записали номер машины на случай, если выболтали государственную тайну? – Я вышла, с удовольствием вдыхая запах ярмарки, детского праздника.

Аттракционы сияли огнями, все громыхало, светилось и пело. Толпа гуляющих двигалась к входу в парк, над которым в синем ночном небе крутилось гигантское колесо обозрения – символ и гордость Пратера. На выстроившихся вдоль аллеи лотках продавали всякую всячину, возбуждающую аппетит.

– Ой, тут есть даже соленые огурцы! – Удивился почему-то Майкл, засмотревшись на кисленькую снедь.

– Здесь это обязательное лакомство. Для тех, кого мутит после всех этих цирковых приключений. Вы не страдаете морской болезнью, Майкл?

– Я люблю соленые огурцы. Если они здесь выдаются в качестве антирвотного средства, я готов прокрутиться в какой-нибудь из тех отвратительных мясорубок. – Прищуренные глаза кузена опасливо устремились к вертящимся в сиянии разноцветных огней аттракционам.

Гремели, перебивая друг друга, динамики – песенки, мяуканье, электронные завывания Кинг-Конга и шум морского ветра. Что-то металлическое лязгало, угрожающе свистело: идиотский клоунский хохот, усиленный динамиками, сменялся плачем. Маленькая девочка рядом с нами дернула за руку маму:

– Мицы лучше остаться в машине, боюсь, его может стошнить, – с опаской показала она на игрушечного кота.

Майкл потянул меня в темные кусты в стороне от центральной аллеи, по которой в обе стороны двигалась толпа, хрустя поп-корном, облизывая леденцы или мороженное. Я зацепилась каблуком о траву и чуть не упала.

– Да осторожнее вы, наследница! – прошипел Майкл. – Здесь полно полицейских.

Он прижался ко мне и выдохнул:

– Кошелек!

– Вы хотите купить жвачку или пластиковый нос? Не стесняйтесь, Микки, Дикси не обидит мальчика.

– Кошелек! Мне надо двести, нет, – триста шиллингов!

– Возьмите все. Вы же все равно собрались меня придушить.

Мы все ещё стояли в обнимку и для пущего страха Майкл вцепился в мое платье на уровне пупка, притягивая к себе.

– Фу, простите... – схватившись за лоб, он отступил. – Задурачился, Дикси. Рядом с этой детской площадкой так и тянет нашкодить... Правда, я не умею быть альфонсом. Дайте мне взаймы до Москвы, чтобы я мог не чувствовать себя "совком"... Ну, какой-никакой, а все же – мужичок. Почти барон. Дайте, Дикси.

Я протянула ему пять сотенных.

– Хватит?

– Еще я должен вам... за вчерашний кофе, за оперу, такси... ну, у меня там записано.

– Вы мелочный и скучный тип, – я решительно повернулась и двинулась к толпе.

– Постойте! А то я начну кричать и громко ругаться по-португальски.

– Почему по-португальски?

– Русский в этом районе вся торговая братия понимает. А португальцев здесь мало. Вот, смотрите: "Ambra di merdi!" – завопил он.

Тут же из-за кустов выглянул милый молодой жандарм в беретике набекрень, внимательно оглядел парочку и любезно осведомился:

– Фрау требуется помощь?

– Нет-нет! Все в порядке. Спасибо, – улыбнулась я и потянула упирающегося Майкла в строну.

– Что вы такое здесь орали? Это же общественное место, полно детей!

– Я не орал, а продекламировал. Это значит: "пахнет дерьмом". В любом суде меня бы оправдали. В тех кустах побывали собаки! Кроме того, знаете, почему я ушел из Оперы? Признаюсь: мне хотелось вырваться на сцену и допеть это... – Встав в позу, он исполнил финал арии Альфреда. Несколько хуже, чем Пласидо Доминго.

– У вас противный голос, – не удержалась я.

– Неправда, посмотрите, все оборачиваются! – Майкл раскланялся прохожим.

– О Боже, Майкл! Нас могут арестовать... Послушайте, дайте честное слово бойскаута или кто там у вас – коммуниста, что будете вести себя прилично. С вами дама в вечернем платье! Задумайтесь, Микки!

– Анита Экберг у Феллини в вечернем платье купалась в фонтане!

– Далась она вам! Это заслуга режиссера, сумевшего использовать индивидуальность актрисы настолько удачно, что люди из-за железного занавеса спустя тридцать лет постоянно упоминают её имя!

– Гениальный режиссер. Волшебная женщина. Чудесный фонтан! Ах, как студент Артемьев мечтал, до злых ночных слез, прогуляться у Треви, посмотреть "Сладкую жизнь" целиком, а не отрывки в разных телепрограммах! Я бы отдал все, чтобы вытащить мокрую Аниту из-под струй и катать её по ночному Риму... Вам не понять, Дикси. У дикарей свои причуды...

– Перестаньте злиться. Я не внучка Клары Цеткин и понимаю, что мать нашей Клавдии Бережковской, то есть баронессы, неспроста сбежала от большевиков.

– Это потом, – махнул он рукой.

– Для бесед у камина? Тогда скажите сразу – она была достойной русской буржуйкой или легкомысленной шансонеткой?

– Клавдия Бережковская была хорошей певицей. И абсолютно аполитичной, синеглазой барышней.

...Мы обходили парк, рассматривая аттракционы и выбирая подходящий, с учетом возраста, экипировки и личных пристрастий. Меня влекла вода, совсем как Аниту Экберг. Но признаваться в этом теперь не хотелось. Майкла тянуло в воздух – ко всяким летучим парашютикам и каруселям. И мы оба "запали" на "крутые виражи". Желающих, кроме нас, не было. Парень, обслуживающий аттракцион, взял у нас билетики и с сомнением оглядел "прикид". Но ничего не сказал. Конструкция из металлических рельсов и труб высотой с трехэтажный дом, напоминала экспонат выставки модернистов 30-х годов крученый металл, а в нем, в лабиринте извивающихся рельсов маленькие санки на двоих. Мы с трудом втиснулись в "авто" – Майкл у руля, я за его спиной, и пристегнулись ремнями. Парень отошел к стенду и нажал кнопку. Мы понеслись с грохотом и лязгом вагоноремонтного цеха. Я зажмурилась и вцепилась в плечи кузена.

– Держитесь лучше за поручни, я могу вылететь, – гаркнул он сквозь лязг.

И тут мы действительно рухнули. Чертовы шутники! Оказывается, закрученная дорожка имела неожиданный провал, в который наша посудина загремела с шумом металлолома, сбрасываемого экскаватором на свалку. Я лязгнула зубами, чуть не прикусив язык, и сильно ударила колено о спинку переднего кресла.

Мы выгрузились под насмешливым взглядом парня, радостно улыбаясь, нырнули в кусты, и только тут зло посмотрели друг на друга. Майкл согнулся в три погибели, потирая зад. Я занялась коленями. Мы ныли и охали, как побитые собаки, изнемогая от желания подраться.

– Это вас, дорогой друг и товарищ, потянуло продемонстрировать мужскую доблесть!

– Я только сопровождал даму, рвущуюся к острым ощущениям.

– Уж слишком острым, – на моем колене, под рваной дырой тончайших колготок, алела ссадина. Я жалобно ойкнула, вытянув ногу.

– Колготки оплачивать не стану. Вы уже здесь, наверно, не в первый раз раскалываете таким образом своих кавалеров, – буркнул Майкл. – И вон, глядите-ка – подол платья оторвался! Это не от Версачи ли? Ах, очень сожалею... Но вы уже в Оперу явились в рваном... Бедный мой, хрупкий, нежный копчик!

– Я в рваном? – раненым коленом я пнула кузена под больной зад.

Он взвыл, но, ловко извернувшись, ухватил мою ногу. И крепко держа за щиколотку, серьезно предупредил:

– Следующую пытку выбираю я. В конце концов, я гость, и оплачиваю билеты!

Но смотрел Майкл как-то так, что ногу я не выдернула, а лишь слабо покачнулась, теряя равновесие. Он опустился в траву, склонясь над моим ранением и вдруг прильнул к нему губами:

– Это всего лишь антисептическая предосторожность. Надо слизнуть грязь. Вы разве не катались на велосипеде и не имеете опыта падений?

Я не ответила. Может, это ему, а не мне Сол дал указания поухаживать? Во всяком случае, давненько никто не лизал мне поцарапанные коленки в темных кустах парка аттракционов.

Майкл тоже приумолк и посерьезнел. Не глядя друг на друга, мы вышли на запах гамбургеров и с удовольствием съели по одному, запивая пивом. Порция мороженого взбодрила меня окончательно.

– Ну что, вы завершили ужин? Нам пора, – поднялся Майкл.

– Как? А обещанные качели? – огорчилась я.

– Не качели. Я присмотрел для вас нечто подходящее. Чуть хуже, чем Федерико для Экберг.

Вокруг "Ниагары" собралась толпа и даже выстроилась очередь за билетами. Но Майкл протолкнулся вперед и тут же вынырнул с жетонами.

– Вы показали им советский паспорт?

– Нет, я сказал, что сопровождаю голливудскую звезду, а нас снимают скрытой камерой. Вы знаете, что это за штука?

– Понаслышке. Только, чур, я сяду впереди!

Большая надувная лодка вначале раскачивалась на бурной порожистой реке под фонограмму бьющихся волн и завывание ветра, а потом, подкатив к самому краю водопада, обрушивалась вниз с водяным потоком. Зрители восторженно визжали под каскадом брызг. Несколько секунд покачиваний в спокойном озерке – и вы снова на суше, ловко подхваченные из лодки ассистентами аттракциона в мокрых тельняшках.