Текст книги "Круиз 'Розовая мечта'"

Автор книги: Мила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

– Нет, правда! Обалденная красота – просто как картинка! – Присела на деревянный парапет Ирочка. – Аж башка кругом идет – столько всего на свете! А камни, на которые солнце падает, словно раскалены изнутри, светятся, как угли... Елки зеленые, снег синий-синий, а вон там – лиловый! Вот рассказать кому-то – и не поверят... – Печально вздохнула она.

Я прикрыла глаза от обиды. Мне до жути хотелось, чтобы рядом сидел Юл. У ног, положив русую голову на мои колени. И думали бы о том, что блаженные часы проходят, мучая непостижимой потребностью хоть как-нибудь и хоть что-нибудь сохранить, противопоставить нашу радость и скорбь "реке забвения", уносящей все прекрасное, невероятное, чудесное в бесконечную пустоту небытия.

– А где-то вон на том склоне сейчас носится, как дух гор, наша Лара... Сумасшедшая!.. – Сказал Сергей, не стараясь даже скрыть грусти и озабоченности. Еще, как мне показалось, – восхищения.

– Нет, нет, ребятки, Ирочка права, – мы – дети городских трущоб. Такая махина, такое богатство и великолепие не вмещается в душу, распирает её, что-то от меня требует... Ответственности перед чем-то... Или любви... Встав рядом с Ирой, Толя крутил лысой головой под нелепым капюшоном, пытаясь объять необъятное.

Колоссальный небесный купол, накрывший угасающий, покойный, драгоценно-разнообразный мир. Солнце почти опустилось за снежные хребты, наполняя пространство отблесками расплавленного золота. Лиловые бархатные тени и алеющие в закатных лучах склоны, темная зелень еловых рощ и снежные, ледяным блеском лоснящиеся завалы – все требовало от нас какого-то ответа, участия... Но чем, чем ответить этой величественной и трогательной красоте?! Не аплодировать же, как солистке, взявшей невозможно-трудную ноту!..

У меня невыразимая прелесть мира всегда вызывала бурную потребность любви. Только она одна могла стать вровень с небесными дарами, преподносимыми нам жизнью. И только любовью, переполняющей душу радостью и благодарностью, дано нам расплачиваться за право существовать на этом свете..

Сергей, кажется, чувствовал нечто похожее. Его прищуренные глаза обшаривали величественную панораму с мрачной решительностью.

– Вот это вот все (он кивком головы обозначил объявшую нас земную юдоль) – это, именно это и есть единственный аргумент "за".

– Ты имеешь в виду преимущества времяпрепровождения в горах над сидением в московской конторе? – Лениво уточнил Толя, почему-то тоже погрустневший.

– Я хотел сказать, что присутствие в этом мире могучей, мучительно-невыразимой красоты свидетельствует о существовании чего-то более сложного и загадочного, чем материалистическая теория эволюции белковых тел. – Скороговоркой, как для бестолковых студентов, отчитался Сергей. Похоже, он не был расположен к беседе. Но Толя не был молчуном.

– Да кто о ней всерьез вспоминает? О теории белковых тел? Даже в школе вовсю критиковали Дарвина и догмы "исторического материализма".

– И штудируют Библию... – Без энтузиазма уточнил Сергей.

– А ты знаешь, Славочка, что твой муж – воинственный атеист? Оживился Толя, почуяв возможность горячей дискуссии.

– Я не атеист, а безбожник. Это совсем разные вещи. – Вдруг завелся Сергей. Он, казалось, размышлял вслух. – Я не отрицаю какого-то верховного начала над земным бытием – небесного, Вселенского, – не знаю... Не знаю, что это – первичный атом, породивший мир и неведомый излом времени, вселенский разум или некий глобальный компьютер, просчитывающий варианты миров и цивилизаций – не знаю. Да не очень интересуюсь. Однако порой, как и каждый из живущих, ощущаю это могучее Нечто – не умом, нет, не умом. И, увы, не душой... Поскольку в бессмертную душу не верю...

– Нормальная интеллигентская установка. – Успокоил Сергея Толя. – Ты веришь сердцем своим в высшую мудрость, а не в бородатого дяденьку на небесах, правящего людскими судьбами, карающего и вознаграждающего... Даже матерые религиозные философы сегодня уже признают, что идея ада порождение фантазии садиста-маньяка, и никакого отношения к идее божественного возмездия не имеет.

– Не о дяденьке, то есть Боге-отце или сыне или святом духе речь... Ты правильно заметил, Толя, дело в высшей мудрости, справедливости. Некоем глобальном замысле существования человечества. Вот их-то я и не вижу – ни мудрости, ни справедливости, ни возмездия. Как ты помнишь, Иван Карамазов не мог принять идею справедливого Бога из-за страдания ни в чем не повинных людей. – Массивная фигура Сергея вырисовывалась на фоне меркнущего заката. – Он не мог объяснить с позиций веры в Бога-отца и заступника ни одной слезиночки замученного ребенка. А мы благополучно существуем в мире, где истязание человека – невинного ребенка или пусть даже изрядно погрешившего на своем веку старика – норма. Достаточно посмотреть один выпуск теленовостей, чтобы умом тронуться: войны, эпидемии, болезни, катастрофы куски мяса, обломки жилищ, истерзанные останки того, что было рождено для жизни, добра, радости... А мы спокойно ужинаем и при этом – с крестом на шее и с верой в свою бессмертную душу и некую высшую справедливость!

– Ошибаешься, дорогуша моя, человек является в этот мир не для удовольствий, а для страдания. И поэтому-то вся эта красота лишь намекает на возможность совершенного бытия... А мы превратили замысел Божий в сплошную кару и ад. – Толя инстинктивно коснулся груди в том месте, где висел нательный крестик.

Сергей подсел к нему и крепко сжал плечо в дутой изумрудной куртке.

– Кто сделал земной ад, кто? – Я, ты, она? Или миллионы других, рожденных с изначальной жаждой жизни, радости, милосердия, и обреченных на мучения и смерть.

...Мне было лет четырнадцать и я уже знал о конфликте Бога и Сатаны, а также о принципах возмездия за прегрешения, искупления грехов страданием. Моя мать не была очень набожной, но иконку дома держала и тихонько на ночь, думая, что я сплю, шептала что-то горячо и просительно. Может, прибавку к зарплате, а может для меня праведный путь вымаливала...

По голосу Сергея я чувствовала, что он попал на больную тему.

– И вот результат! Твоя мама и мечтать не смела – сынок уважаемый человек, прекрасный специалист, богатей, счастливый семьянин! Ты бы хоть свечку на Пасху или рождество ставил, безбожник... Ну, хотя бы на всякий случай. – Серьезно посоветовал Толя.

– А у Лары на шее синенький брелок с каким-то золотым божеством висит. Она говорит, что никогда с ним не расстается. Это кто – святой дух? Обратилась к нам Ирочка.

– Это Будда, детка. – Нехотя объяснил Толя. – У Лары надежный защитник.

– А я в православной церкви недавно окрестилась. На Октябрьской площади, за худсалоном. У нас в ансамбле все девчонки там крестились. Я даже крестной у Таськи была. И теперь всегда крестик ношу. – Она вытащила из-под свитера и показала золотой крестик. – Очень даже помогает. И там, в Стамбуле, и вообще... в личной жизни... А ничего, что он католический?

– Ничего, ничего, детка. – Успокоил подружку Толя. – Это уж все равно. Как говорят, "из одной бочки разливают" – что религии, что богов.

– Я не досказал. – Спокойно продолжил Сергей, не обратив внимания на треп Толика. – Тогда, в четырнадцать, я понял ужасную вещь. От моей догадки мне стало не по себе и я стал приглядываться к жизни очень внимательно, ожидая, что меня переубедят... Жду до сих пор. Только, видно, зря.

– Так что же все-таки произошло? Что ты тогда понял, муж? И почему я об этом узнаю только сейчас?.. Эх, жены всегда узнают все самое главное в последнюю очередь... Давай, выкладывай начистоту. Я все пойму и прощу. Честно. Присягаю на последних лучах солнца!.

– В нашей компании дворовой шпаны был один гаденыш. Лживый, жестокий, завистливый... Маленький и визгливый... В общем, что называется – ублюдок. Так мы его и звали. Отобрать у старухи кошелек или авоську, которую та волокла из магазина, было для Ублюдка особым удовольствием. Как и мучительство кошек. Да не каких-нибудь, бесхозных, а любимых, бабулькиных. Вот такую отраду одинокой жизни он старался изловить и с отрубленными лапами или размозженной головой под дверь хозяйки подбросить.

– Ой, Сережа, ну к чему это нам сейчас? Каждый уже повидал в своей жизни достаточно жути. Если я начну про больницу рассказывать или Толя про Афган... – Содрогнулась я от пробежавшей по спине дрожи.

– Я объясняю, как стал безбожником. – Упрямо продолжил Сергей. Ни балагурить, ни благодушничать он почему-то сегодня не хотел. – Короче, Ублюдок попал под грузовик. И с развороченным брюхом был доставлен в Склиф. День лежит, два, неделю. Врачи удивляются – на редкость живучий паренек попался. Маманя его, работавшая в чистопрудной "стекляшке" уборщицей, явилась в наше чердачное логово и, заливаясь слезами, прямо посреди битого стекла на колени бухнулась. "Сходите, говорит, к сыну, ребята, Христом Богом молю. Он вас кличет". А тетка была никудышная – алкашка и скандалистка первая на весь переулок. С мужем, таким же подонком, чуть не каждый день дралась. Участковый мент к ним чаще деда родного заходил... Не знаю, что нас пробрало – пошли мы в больницу, с апельсинами и книжкой "Петровка 38". Все честь-честью. Вроде даже цветочки прихватили – смех! Дежурный врач нас подозрительно осмотрел и сказал: "Посещения строго запрещены". А потом уже вслед окликнул: "Эй, братва! Давайте живее, пока главный на операции".

И увидели мы его – трубочки, иголочки, бинты... Лицо крохотное, остроносое, как у белки, а в глазах – страх... Такого страха я ещё ни у кого не видел. Хочет что-то сказать, а губы синие-присиние, еле шевелятся. Я нагнулся к нему: "Не дрейфь, скоро будешь мячи гонять". Он посмотрел мне в глаза так, словно узнал разгадку всех загадок и стал самым взрослым и умным. Ему даже удалось оторвать голову от подушки, чтобы приблизить к моему уху пересохшие губы. – "Кошкам очень больно. Я знаю".

Дома я поведал матери о посещении Ублюдка.

– А здесь уже весь двор вздохнул с облегчением: наконец-то, говорят, этого мерзавца Бог покарал. – Сказала мать и почему-то заплакала. – Ведь он этих кошек от зависти мучил... Сам знаешь, какая у Лавкиных семья – что ни ночь – настоящая бойня. Леха старух ненавидел за то, что они кошек любили. По нему-то самому, убогому, пока под колеса не попал, никто слезиночки не обронил, никто добрым словом не пожаловал.

– Так почему же тогда его Бог покарал-то? Почему не тех, кто виноват? – Спрашиваю я маму.

– А нету, сынок виновных. Либо, наоборот, все мы кругом виноваты. Уж и не знаю. Видать, жизнь так придумана...

Сергей смял и отшвырнул сигаретный коробок. Интересно – пустой или едва початый – ведь он уже третий раз бросал и продержался почти год до этих самых швейцарских дней. И вдруг снова – "Мальборо"!

– Так вот. Умер Ублюдок. Но ещё недели две продержался – удаляли у него то почку, то ногу, в которой началась гангрена, – то ещё чего-то... Я тогда просто озверел – понял: нет такого ни у кого права, чтобы человека мучать. Особенно у того, что считается Отцом нашим, заступником, защитников, справедливым и мудрым. Зачем же ты, мудрейший и добрейший, человека зверем делаешь, а потом к нему счет предъявляешь? Это по-нашему называется подставить. И занимаются такими делами самые презренные и никудышные. – Он достал новую пачку и с удовольствием закурил.

Все это мне очень не понравилось. Словно не отдыхаем, а прямо на передовой перед боем в окопе философствуем.

– Говорят, кого Господь полюбит, тому и посылает испытания. Как бы душу его тренирует, совершенствует... Мне один знакомый кандидат наук объяснил. – Солидно вставила Ирочка.

– А я думаю, моей мамке и так можно было путевку в рай выписывать женщина кроткая и сердобольная, мухи не обидела, сына-хулигана без мужа на ноги поднимала, интернатских голодных босяков своим харчем подкармливала... И за то ей – опухоль, внутренности пожирающая... Разве мало для каждого из нас просто смерти?!

– Это вот таким безбожникам, как ты, в бессмертие души не верующим, тело свое грешное, бренное в страхе оплакивать предназначается. А человек верующий идет навстречу концу светло и смиренно, чтобы очистившись от скверны, к вечной жизни возродиться. – Елейным голосом проворковал Толик, чтобы мы не заподозрили его в серьезном отношении к своим декларациям.

– Если кому-то вера облегчает существование в этом мире и уход приветствую и поддерживаю. Только это лекарство – не для меня. – Не поддержал гаерского тона приятеля Сергей. – Еще тогда, после Лехиной смерти, я понял – нету Отца всевышнего – заступника и благодетеля. Миром правит Сатана... А потом, становясь более взрослым и требовательным, собрал огромное досье злодеяний, преступлений против всего сущего, объяснить которые не могу ничем. Только торжеством хаоса, чистого зла.

Сергей встал у балюстрады, и подняв лицо к гаснущему небу, на котором уже светлела россыпь бледных звезд, произнес:

– Если и присутствует в существовании рода человеческого некий высший замысел, сценарий, то сочинен он не доброй силой...

Глава 23

После этого разговора никому не хотелось спускаться в бар и мы разбрелись по номерам. Лара так и не объявилась, Сергей не повеселел и не вспоминал о своих намерениях приласкать жену. Угрюмый и злой, он курил на балконе, а когда вернулся в комнату, тут же включил телевизор. Но программ переключать не стал – просто сидел перед мелькающим вопящим экраном, глядя перед собой невидящими глазами.

В начале одиннадцатого раздался телефонный звонок. Наскоро перебросившись с кем-то короткими фразами, Сергей стал одеваться.

– Лара нашлась. Мне необходимо прогуляться. Скоро не жди, постарайся уснуть, Бубочка. – Наклонившись, он чмокнул меня в лоб и исчез.

Я не успела даже подняться с кресла, в котором то ли дремала. то ли листала журнал. Но как только за Сергеем захлопнулась дверь, расслабленная сонливость прошла, в голове зажужжал рой вопросов. – Почему так поспешно занесло нас в эти края? Что за странная компания подобралась для спортивного отдыха? Почему Толик из всех бесхозных длинноногих девчонок выбрал в подруги Иру? Кто эти симпатяги Фошеры – секретные агенты, мафиози, случайные знакомые? И главное – какие чувства или дела связывают моего мужа с этой бойкой культуристкой?

Закутавшись в меховой полушубок, я вышла на балкон. Отель, дремавший после обеда, пробуждался для ночных увеселений. Издалека доносилась музыка, в номерах загорелся свет, отбрасывая на снег разноцветные блики. Внизу галдела и смеялась развеселая компания. Молодежь развлекалась, катая друг друга в больших санях с колокольчиками под высокими дугами. Я пригляделась – в сугробе барахталось несколько человек, затеяв шутливую потасовку. Взвизгнул девичий голос и тут я увидела его – того самого блондина, похожего на Юла. Он силой выволок из саней упирающуюся подружку и, схватив её в охапку, бросил в снег. Они катались среди елок, то ли смеясь то ли ссорясь, а с потревоженных снежных лап сыпалась сверкающая метель. Потом парочка притихла, тихо перебраниваясь, и я увидела высокий силуэт в раме светящегося подъезда – парень пронес мимо распахнувшего дверь швейцара свою драгоценную ношу. Держась за его шею, девушка прильнула к плечу, пряча лицо в разметанных волосах возлюбленного.

Я непроизвольно вздохнула – сквозь обиду и тоску прорвалась зависть. Через пару минут на соседнем балконе вспыхнул свет, послышались возбужденные голоса, смех. Не было сомнения, что это вернулись к себе юные счастливчики. Они говорили по-французски, но мне было ясно, что шутливая перебранка стремительно движется к бурному примирению. Внезапная пауза могла означать только поцелуй, а включенный затем магнитофон и звякнувшие кольца задергиваемых штор – переход к интиму.

Как ни странно, я не услышала ни рэпа, ни тяжелого рока. В комнате моих соседей пела Эдит Пиаф, и это казалось особенно обидным. Вот так проходила мимо жизнь – с чужими радостями, чужой музыкой и чужой любовью. Внушая себе, что и я здесь – далеко не одинока, а с любящим мужем, я забралась в ванну. Включила музыку и пышно взбила пену с привкусом пихты и талого снега. Двери я оставила открытыми, чтобы слышать поставленный в музыкальную установку диск Джо Дассена. В этом году на него здесь была ностальгическая мода и почти все наше путешествие озвучивал задушевный голос давно ушедшего обаятельного блондина.

Я не слышала, как вошел Сергей, и вздрогнула, увидев его рядом – он присел на край овальной ванны и поправил шпильку, сколовшую волосы на моем затылке.

– Потереть спину, Бубка?

Я сунула ему в ладонь пропитанную шампунем лохматую варежку. Губы Сергея прильнули к моей шее, а рука соскользнула к груди. От него пахло коньяком, сигаретами и незнакомыми духами. Я закрыла глаза, предоставив "банщику" полную свободу. Он явно терял голову от возбуждения и я побоялась, что эта ванна не выдержит двоих, если Сергей рухнет в воду. Как-никак – вес 90 кг и рост 187, да и я не Дюймовочка-Ассоль. Он тоже вовремя спохватился.

– Жду тебя в спальне, только, пожалуйста, побыстрее. – Шепнул он мне на ухо, тихонько прикусывая мочку.

Ну уж нет! Я ждала целых три дня. И весь сегодняшний вечер – одинокий и печальный. Пусть потомится в мечтах, а я постараюсь оказаться на уровне.

Я долго возилась, втирая в кожу миндальный лосьон, расчесывая волосы и, наконец, облачившись в самую соблазнительную ночную рубашку и прыснув любимые духи, явилась к ждущему меня мужчине.

В терракотовом свете прикроватной лампы торс спящего Сергея казался богатырским. Он даже не успел раздеться, рухнув поперек постели. Я присела рядом, откинув с его лба влажные пряди – лицо казалось спокойным и вполне счастливым. Я попыталась снять с него рубашку, рассчитывая, конечно, ненароком разбудить мужа. Он резко поднялся, сел, мотая головой, и тревожно уставился на меня:

– Я долго спал?

– Минут двадцать, не больше.

– Фу! Прости. – Он протянул ко мне руку и медленно спустил с плеча бретельку. – Потрясающе соблазнительная женщина.

Мы помолчали. А поскольку заявление Сергея не повлекло за собой дальнейших действий. я поправила кружева и набросила на плечи пеньюар. В комнате было довольно прохладно.

– Сережа, что-то не так? Что-то случилось с Ларой? Мне показалось, ты вернулся с прогулки умиротворенный.

– Да, все обошлось. Мы посидели с Фошерами в баре.

– Милый, я привыкла ни о чем не спрашивать, но здесь я рядом с тобой и чувствую какое-то напряжение... Ты ведь не зря сегодня вспоминал Сатану.

Сергей обнял меня, но не как женщину, дающую утоление плотскому зову, а как близкое и дорогое существо. Существо – среднего рода. Нечто хрупкое, жалкое, требующее заботы и внимания. Я чувствовала, как он сдерживается, чтобы не выложить мне свои тревоги, не поделиться своими опасениями. Но я не имела права настаивать, – таковы условия игры. "Моя жена никогда, ни к чему не будет причастна. Запомни. Это важно". – Сказал он три года назад, получив назначение на загадочный пост руководителя неведомой мне службы. И я старалась не нарушать договоренность, часто сомневаясь: не значит ли это, что я оставляю его одного, без поддержки и возможности поделиться проблемами с самым близким человеком, человеком, который никогда не предаст.

– Может, ты хоть чуть-чуть объяснишь мне, что происходит? – Рискнула я задать вопрос.

– Происходит нечто важное. – Сергей смотрел в сторону.

– Это не обычный отдых?

– Это даже не обычная работа.

– Супруги Фошер не случайные знакомые?

Сергей обернулся и пристально посмотрел мне в глаза:

– Если совсем честно – я не знаю кто они. Не могу понять! – Он с силой постучал кулаком по лбу.

– А Лара? Что она для тебя значит?

– Я беспокоюсь за нее.

– Ладно... Допрос с пристрастием закончен. Давай спать, дружище... Только, пожалуйста, не вскакивай ночью курить.

День выдался солнечным и ярким. Даже сквозь темные очки снежные отроги под кабинкой фуникулера сверкали ослепительным блеском. Там, внизу, по накатанной лыжне скользили яркие фигурки лыжников. На пологом склоне дети и взрослые катались на санях, а чуть повыше, на трассе слалома, собралась высшая спортивная элита. Именно туда и спешила попасть Лара, которую мы с Сергеем взялись сопровождать. Нам хотелось полюбоваться горами с высоты и прокатиться на канатной дороге, где вместо вагончиков двигались над пропастью легенькие красно-желтые скамейки. Лыж мы брать не стали. Когда-то мы с Сергеем совершали обязательные воскресные вылазки в Серебряный Бор и с удовольствием пробегали по дюжине километров, нагуливая волчий аппетит. А на обед я заранее держала в морозилке собственного изготовления пельмени. Это был своеобразный ритуал: лыжи – пельмени – любовь.

Но теперь мы просто сопровождали Лару, чувствуя себя в кабинке фуникулера среди спортсменов в великолепной горнолыжной экипировке людьми второго сорта.

– Но вы хоть глянете, как я слечу вниз? – Кокетливо улыбалась Лара, заглядывая в глаза Сергею.

– Боюсь, от нас будет мало толку, если ты вздумаешь свалиться. Заметил он.

– Ни за что на свете не сделаю этого, если за мной будут наблюдать такие люди. На миру и смерть красна, а на глазах любимых друзей – вдвойне. Но победа все же слаще.

Почему-то мне не нравилась вполне невинная болтовня Сергея и Лары. даже раздражала. Не смешно, не остроумно и слишком игривый подтекст. Коллеги они или нет, но эта энергетически одаренная особа со всей очевидностью "положила глаз" на Сергея. А он и не пытался пресечь её заигрывания.

Я прильнула к стеклу, делая вид, что увлечена пейзажем, и с горечью вспоминала прошедшую ночь. После нашего разговора Сережа уснул (совсем как в рассказах Галины), а я ещё долго наслаждалась музыкой, игравшей за стеной, и представляла себе гибкое юношеское тело, слившееся с женским среди смятых, пропахших еловой смолой и любовью простыней.

...Группа слаломистов радостно приветствовала Лару и сразу же втянула её в разборку какого-то конфликта с дистанцией. Я не вникала, подставив лицо горячему, как на южном побережье, солнцу. Зато Сергей, активно перейдя на английский, кажется, чуть ли не притязал на миссию арбитра.

К счастью, лыжникам не терпелось продолжить соревнования и скоро мы уже наблюдали за скатывающимися вниз среди кордона красных флажков фигурами. Костюм Лары, светящийся васильковыми и алыми люминесцентными красками, плотно облегал её крепкую, играющую мускулатурой фигурку. Исповедь лады о её занятиях бодибилдингом явно понравилась Сергею. У меня женщины-культуристки всегда вызывали ужас и некоторую неприязнь. Как всякое извращение, связанное с чрезмерным вниманием к своему телу. К тому же, я была убеждена, что все они – качки женского пола – активные или потенциальные лесбиянки.

Но с Ларой я, видимо, просчиталась. Вот она уже готовится к старту, а Сергей, будто невзначай, похлопав её по спине, скользнул рукой по затянутому бедру и узкому крепкому заду. Я отвернулась.

– Хорошо идет! – Дернул меня за локоть Сергей. – Сумасшедшая баба! Такая жадность к жизни и потрясающая тяга к риску. Почему люди, особо жадные к жизни, так легко играют ею, а, доктор?

– Риск, как допинг, обостряет жажду жизни... А генетики считают, что у женщин подобного психофизического типа перебор с Y-хромосомой – переизбыток агрессивности и потребности к действию.

– Нет! Ларка – настоящая женщина. Добрая, жертвенная. Но смелая – до чертиков. – Подняв на лоб очки и щурясь, Сергей следил за крошечной пестрой точкой внизу. – Лара, похоже, удачно прошла дистанцию.

Теперь ей предстояло возвращение на канатной дороге.

– Надеюсь, мы можем покинуть зрительскую трибуну? – Я потянула Сергея к фуникулеру. – Знаешь, милый, мне не хочется болтаться на этих скамейках. Я далеко не такая отчаянная, как твоя Ларочка, и ветерок продувает. Может, позагораем вон на той площадке?

Он только грустно посмотрел на меня, улыбнулся криво – одним уголком губ и послушно поплелся за мной на специально оборудованный топчанами и зонтиками "пляж". Я выдержала на солнце не больше часа, демонстрируя снежно-белый купальник и спортивный костюм цвета фиалки. Сергей потягивал за столиком коктейль, терпеливо поджидая, пока иссякнет мой загарный энтузиазм.

Спустившись на остановку в вагончике фуникулера, мы поджидали пока появится микроавтобус с эмблемой нашего отеля. Предстояло приятное двадцатиминутное путешествие по крутому серпантину в компании пятерых немцев, оживленно обсуждавших транслируемый по радио хоккейный матч.

На деревянных перекрытиях под лимонным пластиковым козырьком автобусной станции возились, озабоченно курлыча, голуби. Серж отбросил недокуренную сигарету и попал в мазутное пятно, чернеющее на снегу. Мы оба смотрели, как теплился уголек сигареты, не решаясь воспламенить снег. Красный "аудио", круто развернувшись на автобусном пятачке, резко затормозил прямо перед нашим носом. Вид у Анатолия, выскочившего из чужого автомобиля, был, мягко сказать, озабоченный.

– Слава Богу, успел! – Он сгреб нас с Сержем в охапку и затараторил. Взял тачку у Жюля, сказал – смотаюсь за вином в Лаакс, там какой-то особый сорт местного производства водится...

Он кинулся к машине и выставил к нашим ногам сумки и чемоданы, в которых мы с удивлением узнали свой багаж.

– Это все, кажется, Слав? Серж, можно тебя на тет-а-тет?

Они отошли в сторону и через пару минут Толя, не попрощавшись со мной, умчал вниз на красном "аудио", а Сергей, подхватив сумки, поспешил к подошедшему автобусу. Мы уселись сзади, предоставив места впереди шумной компании немцев.

– Ну вот, детка, мы едем домой. Ты этого хотела? – Он обнял меня за плечи и прижал к себе.

– Что случилось? Серж, что там, в Москве? Я же вижу – у тебя губы синие... Что-то стряслось с Софкой? – вцепилась я в рукав пуховой синей куртки.

Он смотрел в окно с видом. скорее опустошенным, чем встревоженным, и это пугало меня больше всего.

– Не молчи, пожалуйста! Беда в Москве? – Я поперхнулась застрявшим в горле комом и машинально стерла меховой варежкой слезы. – Что стряслось?

– В Москве благодать. Стряслось здесь... Толя рассчитался а отеле, забрал наши вещи и предупредил администрацию, что супруги Баташовы отбыли ещё утром. Поняла?

Я согласно кивнула, ничего не понимая. Сергей отвернул рукав и посмотрел на циферблат своего любимого "Роллекса" – уже около часа в номере господина Кравцуна Анатолия Петровича лежит мертвая гражданка РФ по имени Ирочка.

Глава 24

Возвращение было мучительным. Сергей молчал и моя голова чуть не разрывалась от сотни невразумительных вопросов и версий. Роль безмозглой куклы в играх смелых, рисковых людей меня злила. Лара – вот достойный партнер и противник для настоящих мужчин.

Я сидела дома одна – отпуск, взятый на работе, ещё не кончился, а Сергей пропадал в своей конторе – очевидно, им пришлось выбираться из скверной истории. Жуткая судьба Ирочки не вписывалась в мои представления о благородных сражениях "бойцов невидимого фронта". Маленькая дурочка – как наивно хвасталась она покровительством своего золотого крестика и как старательно рвалась в "приличные дамы"...

Мне не хотелось ни с кем говорить, тем более, с Ассоль – я не знала, вправе ли разглашать информацию, и совершенно не собиралась обсуждать происшедшее в стиле светской сплетни.

Аська рассказала мне все сама.

– Ты давно дома? Отправилась погулять в Альпы, не предупредив меня! И до сих пор молчишь о случившемся! Ужас какой! – Атаковал меня её бодрый голос.

– Мы собрались неожиданно, всего на неделю. А что у тебя произошло? Я устроилась с телефоном на диване, готовясь к долгому разговору.

– У меня?! Это у твоего мужа произошло! Он что, тебя совсем за мебель держит?

– Ты же знаешь, Ася, я в дела Сергея не лезу. Из него каленым железом информацию не вытащишь, да мне и не интересно.

– Тебя совсем не удивило, что наша Ирка, то есть та малышка Игорька с "Зодиака", стала подружкой Толика? Ха! Я понимаю – Москва – город маленький, все время на кого-то натыкаешься. Но не до такой же степени...

– Кравцун курировал стамбульское дело с взятием заложников. Увидел длинноногую бедняжку, оказавшуюся на панели, то есть на улице, совсем без работы и помог ей куда-то устроиться... Разумеется, девочка отблагодарила своего покровителя. И, думаю, не слишком пострадала – они остались в швейцарских Альпах. Ах, там такая красота! Жаль, что Сергея срочно вызвали в Москву. – Выдала я официальную версию.

В трубке повисла тишина. Аська усиленно сопела, выбирая тон для следующей реплики.

– Ну, я не знаю... – Наконец послышалось на другом конце провода. – Не знаю, кто кому лапшу на уши вешает – ты мне или муж тебе? Понимаю, нелегко быть супругой очень молчаливого и со всех сторон засекреченного господина. Поэтому прощаю подруге невинную ложь. Не могу же я предположить, что Толик ещё не сообщил Сергею о происшедшем!

– Запомни: то, что известно господину Баташову, не всегда передают в средствах массовой информации. Да и я не любительница "бондианы" – покой дороже.

– Ладно, – примирительно вздохнула Аська, – будем считать, что мне новость птичка на хвосте принесла. Слышу от Аркадия – Игорь Рустамович на похороны собирается. Стала потихоньку выведывать – оказывается, с Ирочкой Котельниковой несчастный случай произошел. Ведь Игорь с ней после круиза отношения поддерживал. нуи рассказали ему подружки плясуньи, что нашли её соседи в однокомнатной квартирке по месту прописки уже холодную. Передозировка наркотика... Жуть какая-то. Вот, что значит группа риска – со всех сторон с травкой, с порошочком да со шприцами подкатывают. Удержаться трудно, если мозгов, как у птички... Бедная девочка... Совсем молоденькая ещё был шанс поумнеть и в люди выйти... Красотка, что ни говори. А ты что-то квелая. Каникулы не удались? – Тон Аськи звучал провокационно. То ли она знала больше, чем рассказала, ожидая откровений с моей стороны, то ли затевала другую интригу.

– Не очень-то удались. Я лыжница аховая. И снег не люблю. Здесь своего полно. да и компания, сама понимаешь, не самая веселая... Но ведь Толя с Ирой должны были на три дня позже нас приехать!

– Видимо, сбежали пораньше. Вернулась девочка в расстроенных чувствах – то ли он ей в супружестве отказал, то ли здесь, в Москве, кто-то из её хахалей поездкой огорчился... Не знаю... Если честно, уверена, что не без криминала. Не похожа она на самоубийцу, да и на наркоманку – больно жизнью увлекалась.

– А с новичками трагические ошибки чаще случаются. Но, скорее всего, действительно, не угодила кому-то девочка. Только не нашему "донжуану" сама догадываешься – Толя на африканские страсти не способен. – Я помолчала, вспомнив свою "любовную" эпопею в Альпах, и добавила. – Впрочем, не он один. Береги своего менеджера и охранника, а то придется за приключениями в турцию ездить.