Текст книги "Волшебная чернильница
(Повесть о необыкновенных приключениях и размышлениях Колобка и Колышка)"

Автор книги: Миколас Слуцкис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

За проделки человечков достается и Ластик-Перышкину, однако выясняется, что у Распорядкина есть тайная мечта…

Топоча клумпами, волшебник подбежал к зазвонившему телефону.

– Алло! Это квартира работника литературного фронта товарища Ластик-Перышкина?

– Да-да, Ластик-Перышкин слушает…

– Очень приятно! Вы-то мне как раз и нужны, уважаемый. Говорит общественный регулировщик уличного движения Распорядкин!

Трубка выскочила у писателя из рук и хотела забиться в глубокую щель, которая уже лет десять змеилась по стене прихожей. Резкий голос Распорядкина так и драл горло трубки.

Ластик-Перышкин шепнул чуткой трубке, что потом смажет ей горло пенициллиновой мазью. Трубка успокоилась, зато сам писатель дрожал, как осиновый лист.

– Вы, товарищ писатель, очевидно, не знаете меня? – басил по телефону Распорядкин. – Где вам, избранным, так сказать, знать всех смертных! Но, возможно, Раса иногда рассказывала вам о своем дедушке? Так я и есть дедушка… Трудная у меня внучка, ох трудная… И как вы только ладите – удивляюсь!

– Что вы! У вас замечательная внучка! – перебил Ластик-Перышкин как можно горячее. Ведь всем дедушкам нравится, когда хвалят их внуков – не устоит и Распорядкин. – Раса мне очень много рассказывала о вас. Она вас по-своему любит!

– Любит? Действительно? – треснул, раскололся густой голос Распорядкина, но затем стал еще более суровым. – Может быть, и любит плутовка, только вот не слушается. Такая мода теперь – не слушаться ни родителей, ни дедушек, ни бабушек! Я и звоню вам из-за того, что развелись всякие неслухи… Вот хотя бы и эти подозрительные личности, которых я был вынужден задержать на улице при исполнении своих почетных, чрезвычайно ответственных обязанностей… В один голос клянутся, что вышли из вашей чернильницы…

Неужели ваша чернильница, позвольте усомниться в этом, пассажирский поезд или воздушный лайнер? Ха-ха-ха!

Распорядкину очень понравились собственные сравнения, и он долго хохотал.

– О, это обыкновенная чернильница, но иногда она вдруг начинает расти… – кое-как удалось вставить Ластик-Перышкину.

– Послушайте, а вы случайно не больны? О каком таком росте вы говорите? Таких вещей в нашей стране не может быть – чтобы обыкновенная чернильница вдруг взяла и стала расти! Но если вы в самом деле не больны, то, может быть, ваша чернильница из эластичного материала, так сказать, из синтетики или кибернетики? Да, в научной области у нас имеются громадные достижения, можно похвастаться…

Писатель поспешил согласиться, хотя чернильница у него была из простого стекла, как все чернильницы.

– Вот видите! Но если даже предположить, что они из такой чернильницы, – продолжал Распорядкин, разделавшись с одной загадкой, – то, выбравшись из нее, они были бы, так сказать, синими… Вы пишете синими чернилами? Вот видите! Тем не менее один белехонький, а другой розовый, будто только что с курорта… Я говорю, может быть, они только прикрываются почетной чернильницей советского писателя?

– О нет, – поторопился рассеять его подозрения писатель. – Они не прикрываются. Они действительно из моей чернильницы. Однако, выйдя из нее, они помылись с мылом…

– Они любят мыться? – несколько поостыл Распорядкин. – А Расу мне приходится силой гнать к умывальнику!

Наступила хрупкая тишина, которую Распорядкин тут же расколол своим мощным басом:

– Допустим, что они из чернильницы, хотя это не самый лучший способ попасть в наш цветущий город. В таком случае я вынужден сообщить вам, что вышеупомянутые безответственные личности в течение пяти минут совершили шесть тягчайших преступлений. Едва не произошла жуткая авария… Что вы на это скажете?

Что мог сказать на это Ластик-Перышкин? Он боролся с бородой, которая так и лезла ему в рот.

– …без умысла… прошу простить… первый раз… неопытные экскурсанты…

Распорядкина не убедил этот лепет.

– Если уж выскочили из писательской чернильницы (пускай даже самовольно) неожиданные персонажи, вы обязаны ознакомить их с правилами уличного движения… И непременно снабдить удостоверением личности… Или же водительскими правами, если они интересуются техникой… Мы должны знать, кто они, так сказать: игрушки, электронные человечки или малолетние нарушители? В противном случае неизбежны недоразумения и преступления. На каждом шагу катастрофы с человеческими жертвами, да, да!

Ластик-Перышкин кланялся всем телом и поддакивал:

– Да, да… Я понимаю… Слушаюсь…

– На сей раз, из уважения к товарищу писателю лично, так сказать, я не дам хода этому делу… Разумеется, за молоко и яблоки придется заплатить. Я слыхал, что писатели гребут деньги лопатой, ха-ха! Может быть, это и несколько преувеличено, но из-за нескольких рублей не обеднеете… А нарушители должны дать письменное обещание, что никогда не сядут больше за руль.

– Прошу извинить, товарищ Распорядкин, – несмело вмешался писатель. – Вряд ли мои подопечные умеют писать…

– Вот видите, – приструнил его густой, строгий голос. – Выпускаете на улицы безграмотных персонажей… Не забывайте, в какой век мы живем, товарищ писатель! Век поголовной грамотности и синтетики, так сказать!

– Поголовной грамотности и синтетики, так сказать, – слово в слово повторил Ластик-Перышкин, чтобы лучше запомнить, в какой век он живет. Писатель клятвенно обещал больше никогда не выпускать на улицу неграмотных героев. Если даже будут со слезами проситься – сперва пусть выучат азбуку!

– А теперь вы посоветуйте мне, – голос Распорядкина вдруг дал трещину. – Трудно ли сделаться писателем? У меня накопилось так много материала, что я хотел бы познакомить всех, так сказать… Ведь не боги горшки обжигают? А?

Ластик-Перышкин заверил, что, действительно, не боги.

– Я знаю, вы, писатели, не очень-то любите молодых авторов, хе-хе! Не бойтесь, я только собираюсь… Пока что занят более важным делом – веду борьбу с нарушителями правил уличного движения, которых развелось видимо-невидимо… Так что писаниной заниматься некогда… Как-нибудь на досуге, когда времени будет побольше… Так, говорите, из вашей чернильницы персонажи сами выскакивают, так-таки берут и выскакивают?

– Да, да… – согласился писатель, лишь бы только быстрее отпустили бедных Колобка и Колышка.

– И положительные и отрицательные выскакивают? – проворчал Распорядкин обеспокоившись. – И без предупреждения, так сказать? Без спроса?

– Да, да! – уже более бодрым голосом подтвердил Ластик-Перышкин. – Отрицательные еще куда ни шло… Хуже всего, что какие-то сомнительные вылазят…

– А этих отрицательных и особенно сомнительных этих, – подчеркнул Распорядкин, – нельзя ли их за шиворот да обратно в чернильницу?

– Увы! – вздохнул Ластик-Перышкин. – Нельзя. А некоторые даже кусаются, когда пытаешься призвать их к порядку…

– И кровь течет? – упавшим голосом уточнил Распорядкин.

– Так и хлещет! Вот совсем недавно мне едва не откусили палец… Ой, болит!

Будущий писатель Распорядкин тяжело вздохнул на другом конце провода.

«Пожалуйста, милости просим в писатели… – смеялся в душе волшебник, приободрившийся от этого вздоха. – Перышком скрипеть – это тебе не на мотоцикле гонять, пугать шоферов и пешеходов! Заведешь у себя вот такую коварную чернильницу…»

– И вот такую бороду! – грубо перебила его мысли борода и, распустившись веером, мазнула писателя по носу.

Ах! Она еще больше выросла, стала еще пышнее.

Крот сплачивает ряды преследователей, а приятели находят неожиданную заступницу

Распорядкин знал все. Как ездить, как делать зарядку, какое удостоверение или справка необходимы человеку. Не знал он только одного – что его разговор с писателем подслушивал крот. Тот самый крот, который выкарабкался из чернильницы с телефонным аппаратом, похожим на табакерку, и связкой проводов. Тот самый крот, который вызвался преследовать друзей только для того, чтобы испытать новую технику. Пока Распорядкин объяснял писателю, до чего тот неосторожен со своими героями, крот проковырял когтями дырку в подземном телефонном кабеле и подключил к нему свой провод.

Когда Распорядкин наконец простился, Ластик-Перышкин услыхал в трубке какое-то попискивание. Он невольно прижал ожившую трубку к уху.

– Ишь, мотороллерами бросаться вздумали, – услыхал он злое ворчание крота. – Что будет, если все неучи заведут мотороллеры? Не останется пешеходов! Сегодня им мотороллер подавай, завтра самолет потребуют. А где уж тут ждать порядка, если каждый болван начнет уродовать технику?

Крот радовался, что напал на след друзей. От рас-суждений он быстро перешел к делу.

– Алло! Господин Зубарь? Если вас по-прежнему интересует беглец, пахнущий ржаным хлебом, то сообщаю: Колобка вот-вот отпустят.

– А ты не ошибаешься, мошенник? – грубо отозвался Зубарь. – И называй меня господином полковником. Отныне я – полковник. Увидишь, какое полчище собак под моей командой!

– Очень приятно, очень приятно, господин собачий полковник! Только я попрошу вас рычать потише, господин полковник… Услышит кто-нибудь. А что касается ваших сомнений, то хочу доложить: в наше время техника не ошибается!

– Не учи! Если врешь, берегись… Искусаю твоих детей! Гав-гав!

– В таком случае, я спокоен за них как никогда, господин полковник. Только зачем же лаять на своих?..

– Тоже мне свой нашелся! – прорычал Зубарь. – Впер-р-ред!

– Грубиян! Так-то он благодарит меня, – ворчал крот, распутывая провода. – Я ему помогаю безо всякого вознаграждения, порчу собственноручно изобретенную аппаратуру, а он грозит мне… Нигде нет справедливости, скажу я вам. За добро всегда платят злом!

Ах негодяй! Писатель хотел бросить трубку, но снова услышал голос крота:

– А теперь позвоню-ка спичкам, их атаманше Горячке. Думаете, от нее дождешься благодарности? Не дождешься… Алло! Алло! Полковник Горячка?

– Какой тебе полковник? – завизжала где-то вдали Горячка. – Я атаманша Горячка!

– Но пес Зубарь произвел себя в полковники… Я вижу в бинокль, как он пыжится! Хи-хи! У него на шее – крышка от чайника.

– А, уже успел? Ну, ладно. Тогда я буду генералом, если какой-то замухрышка Зубарь – полковник.

Спичек ведь больше, чем собак! А что бы мне повесить на себя?

– Если вы полагаетесь на мои технические познания, я бы посоветовал вам привязать пустую консервную банку. Будет и блестеть, и бренчать. И страх нагонять на всех. А сейчас я должен сообщить неплохую новость. Если вы все еще мечтаете о небольшом костре, на котором запылает Колышек, то двигайтесь к автоинспекции… Колышка вот-вот отпустят… Торопитесь, господин генерал!

Новоиспеченный генерал Горячка зашипела, что спалит кроту всю шерсть, если он врет, и скомандовала спичкам:

– Стройся! Огнеметы к бою!

Послав к чертям неблагодарную Горячку, крот выдернул провод и отключился. Что ж, благодарности он так и не дождался, но технику опробовал. Подземными тропинками он поспешил к месту предстоящих событий.

А Ластик-Перышкин не выдержал: принялся ругать коварного крота. Но хотя тот и не мог его услышать, борода все равно заткнула писателю рот. Не гневные слова, а только жалкие вздохи вылетали из-под клубящейся бороды. Никогда еще Ластик-Перышкин не чувствовал себя таким беспомощным.

– Бедные человечки… Такие могучие враги ополчились на них! А я даже не могу пристыдить этого крота… И все из-за бороды… Ах проклятая!

– Не волнуйтесь, уважаемый писатель! – услыхал Ластик-Перышкин чей-то милый голосок. Глянув в угол, он увидел грациозную серую мышку.

– Вы не можете помочь им, писатель, но я могу.

Мне ведь никто не пришил бороду! – проговорила мышка, низко кланяясь и глядя на писателя умными, преданными глазками.

Писатель уже не верил милым голосам. Он решил, что серая мышка насмехается над ним.

– Эй, Сивый, Сивый! – в запальчивости позвал он кота. – Где ты бегаешь, бездельник? Мыши вовсю шныряют, а ты?

Сивый даже не мяукнул. Исчез куда-то Сивый, не слышны его мягкие, нежные шаги. Мышка могла бы убежать, но она не торопилась, только улыбалась подкрашенными губками.

– Вы зовете Сивого? – обрадовалась она, словно услышала имя своего лучшего друга. – Весьма сожалею. Мы встречались на лекциях в аудитории, но я не думала, что он вам понадобится…

– Какие аудитории, какие лекции? Что ты мелешь? – вытаращил глаза Ластик-Перышкин. – Неужели я поверю, что ты и мой лодырь Сивый ходите на лекции?

– А как же, почтеннейший! – мышка взмахнула передней лапкой, как рукой, и блеснули покрытые не слишком ярким лаком коготки. – Ведь теперь все-все учатся, а многие даже в вузах! Разве вы не знаете?

В самом деле! Неужто он, Ластик-Перышкин, последним узнает обо всех переменах? М-м, надо бы почаще беседовать с котами и мышами…

– Скажите мне, милая мышка… – уже благосклоннее обратился он к гостье. – Простите, не знаю вашего имени…

– Ах, оно такое обыкновенное… Меня зовут Мечтышкой!

– Может быть, и обыкновенное, – согласился писатель, который привык однако к другим именам. – Так вы, милая мышка, и мышиное ремесло оставили? Уже больше не грызете книги, тетради, а?

– Само собой разумеется! Ведь такую мышь никто бы не принял в высшее учебное заведение… А культурные, образованные мыши давно сменили специальность. Неужели вы никогда не интересовались, кто стирает пыль с ваших книг? Вы погибли бы от моли, если б не…

– Если б не вы, Мечтышка! – подхватил ее слова писатель. В самом деле странно! Уже десять лет он не подходил к полкам с пылесосом, – терпеть не может шума этой машины! – а книга, какую ни возьми, пахнет, как новенькая.

– Спасибо тебе, Мечтышка, – ласково произнес Ластик-Перышкин – он был растроган. Кстати, вы замечаете, что последнее время, после выходок чернильницы, он стал довольно часто умиляться? Все реже и реже подумывает о доле башмачника, – вы заметили?

– Эх, чтоб ей провалиться! – писатель взлохматил бороду ладонью, показывая мышке, до чего он бессилен. – Даже рта не дает раскрыть – не суйся, дескать, не твое дело!

– Конечно не твое дело! – нахально буркнула борода.

– Я уже говорила, – деликатно напомнила писателю Мечтышка, как будто наглой бороды и не было. – Я могла бы вас кое в чем заменить… Безусловно, я только мышка, пускай и ученая…

Правда, от науки притупились зубы, – она скромно показала ровные зубки, – и когти уже не такие острые, – она выпустила коготки, покрытые красным лаком. – И все же я попробую помочь бедным скитальцам. Я могла бы дать им консультацию по некоторым вопросам…

Она была в туфельках на высоких и тонких-претонких каблучках. Красивая, милая Мечтышка!

– Пожалуйста, я вас очень прошу!.. – согласился Ластик-Перышкин. – Очень-очень прошу… Колобок и Колышек такие неопытные… Они ведь из сказки…

Он вдруг заколебался:

– А может быть, и вы, Мечтышка, из чернильницы?

Мышка усмехнулась:

– О, нет! Мне далеко до таких глубин! Я всего лишь скромная ученая городская мышка. Правда, я люблю литературу…

– И мое творчество… тоже?.. – покраснел Ластик-Перышкин.

– Разве иначе я посещала бы вас, если б не любила ваше творчество? – лукаво ответила Мечтышка. – А засим разрешите откланяться… Я спешу… Возможно, мне удастся добраться до автоинспекции раньше, чем ее окружат спички и собаки. До скорого свиданья!

Мечтышка – будущий психолог

Колобок и Колышек радовались. Вскоре они окажутся на свободе… Нельзя сказать, чтобы им было скучно с Распорядкиным. Нет! Они узнали множество вещей, которые раньше и во сне им не снились. И все-таки их манили улицы, теплое солнце, новые знакомства… Может быть, они опять найдут славного железного конька. Правда, они уже не оседлают его и не помчатся по городу. Им теперь известно, что для этого нужны водительские права. А может быть, снова встретят Расу? Посмотрят на нее издали, чтобы не поймала…

Вы, должно быть, уже поняли, что о Расе думал Колобок? Колышек мало интересовался ею.

– Сейчас, сейчас… – бормотал Распорядкин, сочиняя протокол.

Он писал, зачеркивал и снова писал, но недалеко ушел. Дело в том, что у него не было такого борзого перышка, как у нашего писателя. И такого бдительного, безжалостного ластика тоже не было. Когда пальцы немели, Распорядкин принимался за зарядку. И приятелей он заставлял топать на месте, размахивать руками. Неизвестно, до каких пор продержал бы он их в автоинспекции, если бы не маленькая мышка. Она посмотрела-посмотрела зоркими глазками, послушала-послушала чуткими ушками. Распорядкин, утонув в бумагах, не видел ее. Зато наши любознательные друзья не могли не заметить мышку. Тем более, что она была в туфельках на высоких каблуках, в берете с янтарным украшением и с блестящей сумочкой в руках.

– Может быть, вы голодны? – осведомилась мышка, вежливо приседая. Это была не обыкновенная мышка, а студентка Мечтышка. Вскочив в такси, она мигом добралась до автоинспекции. Хотя мышка и была студенткой, но за такси никогда не платила. Ведь она занимала так мало места! – присоседится к другим пассажирам и едет. – Могу угостить вас голландским сыром!

До сих пор Колышек ел только белый деревенский творожный сыр. Он охотно отведал бы голландского, но Колобок опередил его.

– Нам здесь так тоскливо. Мы и кусочка не смогли бы проглотить.

– Так почему бы вам не убежать? – поинтересовалась Мечтышка, многозначительно улыбаясь.

– В самом деле? Почему? – оживился Колышек.

– Нет, мы не станем убегать, – отмахнулся Колобок. – Он ведь обещал отпустить нас. А то опять погоня начнется…

Мышка задумалась, прикусив свою подкрашенную губку. Ее глаза заблестели, как две бусинки.

– Отпустить-то отпустит, да не скоро. Слишком долго пишет свои протоколы, – она презрительно махнула хвостиком в сторону Распорядкина. – А тем временем враги устроят вам засаду…

– Ты знаешь наших врагов?! – воскликнули оба преступника в один голос.

– Да, я кое-что слыхала, – скромно призналась мышка. – Поэтому советую вам не терять времени. И еще, если не хотите попасть в окружение, попросите, чтобы Распорядкин угостил вас горестями… Тут же отпустит!

– Что это за горести? – насторожился Колобок.

Мышка улыбнулась.

– Это такие конфеты, которых даже полевая мышь не станет грызть. Ужасно-ужасно невкусные… Бррр! – видно, когда-то, еще будучи полевой мышкой, Мечтышка отведала их. – А Распорядкину очень нравится, когда у него просят горести. Эти горести – его старая выдумка!

И пока Распорядкин в поте лица трудился над протоколом, Мечтышка, которая, видно, очень любила поболтать, шепотом рассказала им следующее:

– Когда-то, не очень давно, прислали на тетрадную фабрику нового директора. Пришел этот новый, осмотрелся и увидел груды ярких, как цветы, тетрадок. А тетрадки, желая понравиться директору, надели свои самые пестрые курточки и устроили праздник. Трудно передать словами, как это было красиво!

Солидно аплодировали толстые рулоны бумаги, даже чернью печатные станки и прессы довольно улыбались. Один лишь Распорядкин смотрел косо. Он-то и был этим новым директором, – Распорядкин!

Первым делом Распорядкин запретил тетрадкам веселиться. Чего, скажите, ждать от учеников, если их тетрадки вдруг пустятся в пляс?

Второе его распоряжение было еще более суровым:

– От ярких обложек портится зрение. Не разумнее ли изготовлять тетрадки одного цвета? Мне кажется, да!

Фабрика начала выпускать одноцветные тетрадки в серых, словно посыпанных пеплом, обложках.

Директор радовался, что навел однообразие и порядок. Только тетрадки не радовались.

Они, эти пепельные тетрадки, шелестели так скучно, что усыпляли школьников за партой. Сразу стало больше учеников, которые зевали и спали средь бела дня. Вскоре сонливостью заразились и учителя. Можете себе представить, как выглядели храпящие классы?

Когда выяснилась причина сна – скорбно серые, смертельно скучные тетрадки! – Распорядкина освободили от занимаемой должности.

– Но ведь ты рассказываешь нам про тетрадки, а не про горести! – перебил разговорчивую мышку Колобок.

– А откуда ты все это знаешь? – усомнился Колышек.

– Откуда? Хи-хи… – засмеялась Мечтышка. – Мы, мыши, везде бываем, все слышим, все видим… Значит, про горести вам уже не рассказывать, неинтересно?

– Интересно! Рассказывай!

Мечтышка продолжала:

– Представьте себе, Распорядкина уволили с тетрадной фабрики и тут же назначили на другую, чрезвычайно важную фабрику – конфетную! Почему? До сих пор не понимаю. Возможно, потому, что он привык быть директором, а все остальные привыкли видеть его директором? Мыши, едва узнав, что Распорядкина переводят на новое место, тоже стали собираться в путь-дорогу. Конечно не мы, студентки, а наши приятельницы, не столь обремененные наукой. Они-то нам все и рассказали потом. Конфеты тоже любили играть и веселиться. Подобно тетрадкам, они устраивали вечера самодеятельности. Конечно же, серьезному Распорядкину не по душе пришлось настроение конфет. Однако, помня свою прежнюю неудачу, он не запретил им танцевать и наряжаться. Но ему трудно было смириться с тем, что конфеты такие сладкие. Какую только конфету, дорогую или дешевую, не попробует– каждый раз болят зубы. А нельзя ли изготовлять другие конфеты? Ну, чтобы совсем-совсем были не сладкие? С начинкой, скажем, из соли или перца? В самом деле, раз есть сладости, то почему не может быть горестей? И зубная эмаль у детей не портилась бы!

Как задумал Распорядкин, так и сделал. Стала фабрика выпускать горести.

Опять неудача! Никто не хотел эти горести покупать!

А кто купит и лизнет, тот так скривится, что целый день не может скулы свести.

Сняли Распорядкина и с конфетной фабрики, которая снова стала выпускать сладкие сахарные и шоколадные конфеты. Куда же теперь Распорядкина девать? А тут как раз ему стукнуло шестьдесят, и все обрадовались: пускай идет на пенсию, как все пожилые люди! Отдохнет, расскажет шалунье-внучке тысячу сказок. А шалунья она оттого, что растет без отца. Давно умер ее папа.

Вышел Распорядкин на пенсию, но, представьте себе! – Раса его не слушается. Он не знает сказок, не умеет их рассказывать, у него нет ни бороды, ни усов. Не за что дернуть, когда наскучит своими наставлениями и ежечасной зарядкой.

– С Расой мы знакомы, – оживился Колобок.

– Ну, если вы знаете Расу, то вам понятно, почему они не могли ужиться. Не добившись ничего от внучки, Распорядкин купил себе старый мотоцикл и записался в общественные регулировщики уличного движения. Днем и ночью носится на своем расхлябанном мотоцикле, ловит правых и виноватых!

– Но мы действительно были виноваты! – вздохнул Колобок.

– Не знали правил! – легкомысленно объяснил Колышек.

– Если вы не знали, то вина еще не так велика, – утешила их мышка. – Попросите горестей, и Распорядкин вас отпустит. У него все карманы набиты этой отравой, а никто не ест!

Друзья так и сделали. Правда, угостить их горестями попросил не Колобок, а Колышек.

– Ах, вам горестей? – удивился и обрадовался Распорядкин. – Дам, дам, сосите на здоровье.

Но тут же спохватился:

– А откуда вы, так сказать, слыхали о моих горестях? Ведь вы же из чернильницы?

– О, мы давно мечтали о горестях! – тараторил Колышек, повторяя за Мечтышкой все, что она нашептывала из-под стола. – И не только мы – все-все обитатели чернильницы!

– Все? Правда, все? Ну, тогда я быстренько… Раз, два, так сказать, закончу, и получите по пачке горестей.

Накарябав еще несколько предложений, он дал друзьям подписать протокол. Колышек поставил три крестика – так расписывалась старуха, которая семь лет качала его в зыбке. Колобок, внимательно наблюдавший, как водит пером Распорядкин, почувствовал, что может и сам начертить что-то в этом роде.

– А говорили, ты неграмотный, – подозрительно покосился Распорядкин.

– От вас научился! – порадовал его Колобок. Сам того не зная, он был на редкость способным к науке.

Мечтышка даже присвистнула от удивления. Неплохой студент мог бы получиться из этого хлебного человечка!

Удовлетворенный Распорядкин достал из ящика стола две туго набитых пачки – по одной на каждого нарушителя правил уличного движения.

– Ну, а теперь – марш! – скомандовал он подтягиваясь. – Не ешьте сладости – только горести, каждый час делайте разминку – и никогда не будете нарушать правила уличного движения!

– Видали? – Мечтышка довольно улыбалась крашеными губками. – Главное – изучить характер… Есть такая наука – психология… Я, видите ли, будущий психолог! Но для вас теперь не это важно. Самое важное для вас сейчас – помнить, что эти горести ни в коем случае нельзя есть! Да, да! До свиданья! Ауф видерзеен!

Мышка Мечтышка знала еще немецкий и английский.