Текст книги "Тайна царствия"

Автор книги: Мика Тойми Валтари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Пока он говорил, я продолжал лакомиться пирожными и вином, которое под конец ударило мне в голову.

– Сколько слов сказано и с каким выражением ради дела, которое, по твоим же словам, ничего не стоит! – сказал я с улыбкой.

– Поверь мне, мессиям отведено лишь определенное время – продолжал он. – Вечен лишь наш бог, и храм еще веками будет собирать всех иудеев. У нас есть все причины возблагодарить римлян за то, что благодаря нашей религии мы занимаем отдельное место среди всех прочих народов и за то, что они позволили нам самоуправление. Императоры Август и Тиверий проявили великодушие, прислушавшись к нашим сетованиям, и мы признательны им за то, что наше положение обрело устойчивость. По правде говоря, с тех пор как Рим взял на себя обязанности по управлению цивилизованным миром, наша ситуация несравненно улучшилась: если бы нам пришлось содержать постоянную армию, что необходимо для каждой свободной страны, то она могла бы истощить все наши запасы непрерывными войнами с завистливыми соседями. При существующем порядке у нас есть солидный гарант неприкосновенности каждого большого поселения, будь то даже в таких далеких провинциях, как Галлия, Британия или берега Скифии; подобное покровительство способствует процветанию нашей репутации хороших коммерсантов, о которой известно даже варварам. Лично я, развлечения ради, посещаю часть свободного времени поставке орехов в Рим. Единственной черной тенью представляется то, что никому из нас не удается стать судовладельцем: не знаю почему, но только морские волны не привлекают к себе людей моей нации и не внушают им доверия! Все верующие, у которых есть такая возможность, прибывают в Иерусалим для приношения жертвы в храме; поступающие без конца жертвоприношения и дары образуют несметные богатства. Теперь тебе должно быть понятно, что мы не можем допустить, дабы народ увлекся мечтаниями о каком-то там царстве!

Было ясно: этому приверженцу синедриона очень хотелось заставить меня разделить его убеждения.

– Однако, несмотря ни на что, мы постоянно живем на краю гибели! – сказал он, наклонившись ко мне. – Достаточно, чтобы какой-то алчный прокуратор провозгласил для себя девиз «Разделяй и властвуй!» и стал поддерживать тех, кто домогается власти, как тут же по всей стране вспыхнули бы бунты и восстания, позволившие ему завладеть частью или даже всеми сокровищами храма. Хотя, даже если не иметь в виду наших интересов, для Рима намного выгоднее поддерживать существующий порядок дел и оказывать помощь синедриону, который не вмешивается в политику. Дабы ты лучше понял, что это такое, скажу, что наш синедрион чем-то похож на римский сенат. В него входят первосвященники, наиболее эрудированные скрибы и группа влиятельных жителей, именуемых старцами; последние – не обязательно люди пожилого возраста, они полноправно участвуют в делах Совета благодаря состоянию или влиятельности своего рода. Простонародье же не имеет никаких политических образований, а значит не может вмешиваться в дела правления. Вот почему мы должны в самом зародыше пресекать попытки усилить влияние народа или восстановить монархию, даже если они кажутся не опасными, прикрываются нашей верой или любовью к ближнему.

Мое неприязненное молчание заставляло банкира быть более словоохотливым и искать в свою пользу новые доводы так, как ищут оправдания.

– Как римлянин ты признаешь лишь простые образы, и не можешь себе представить, какое огромное влияние оказывает· истинная религия. Она представляет собой нашу силу и в то же время является источником наибольшей опасности, поскольку возмутители спокойствия постоянно прибегают к нашим Писаниям, дабы оправдать свои действия. Конечно, ты мог бы возразить, что этот Иисус из Назарета, которого распяли накануне Пасхи, был праведником, небывалым исцелителем, великим пророком и не представлял собой никакой опасности! Не стану тебе возражать! Однако именно безобидный и честный человек, который собственной личностью и обещаниями лучшего будущего привлекает на свою сторону людей, представляет собой наибольшую опасность! Не имея политического образования и полагая, что действует во всеобщих интересах, он становится превосходным орудием в руках тех, кто рвется к власти! А им наплевать на то, что они могут уничтожить сложившуюся общественную систему и погубить нацию, передав ее в руки римлян! Единственная их забота – удовлетворить собственные амбиции и пусть даже на короткое время захватить власть! Поверь мне, каждый человек, выдающий себя за мессию, – политический преступник, и какими искренними не были бы его речи, он заслуживает смерти!

И словно опасаясь, что его слова выглядели не очень убедительно, он поспешил добавить:

– В любом случае, он виновен в богохульстве, что по нашему закону считается преступлением. Признаю, для таких людей, как мы, закон – не самое главное, однако, честно говоря, если бы этот Иисус хотя бы еще один раз вошел в храм, мы стали бы свидетелями больших беспорядков, зачинщики которых, используя его как щит, извлекли бы выгоду из ситуации и попытались бы захватить власть, а тогда пролилось бы немало крови! Пришлось бы вмешаться римлянам, и кто может предвидеть, что бы из этого вышло? Ликвидация нашей политической автономии! Пусть лучше умрет один человек, чем погибнет вся нация!

– Я уже однажды слышал эти слова – заметил я.

– Тогда забудь их! – был его ответ – Нам нечего радоваться его смерти. Наоборот! Я сам испытываю грусть, думая о нем, потому что не считаю его плохим человеком. Жаль, что он не остался в родных краях! Там, в Галилее, с ним ничего дурного не случилось бы, потому что его защищали даже сборщики налогов, и поговаривали, что даже сам комендант гарнизона в Калернауме был в числе его друзей.

Я понял, что совершенно бесполезно говорить о воскресении назаретянина; подобные речи лишь уронили бы меня в глазах моего собеседника, который счел бы меня человеком, неспособным к здравому рассуждению.

– Ты убедил меня, – сказал я после непродолжительного молчания, – и теперь я вижу, что по политическим соображениям его смерть была необходимой. Однако у меня есть привычка во время путешествий собирать информацию о всевозможных достопримечательностях: это позволяет мне затем развлечь своими рассказами друзей и даже иногда узнать что-то новое. Кроме того, меня весьма интересует вопрос чудодейственных исцелений. Как-то в молодости, в Антиохии, мне пришлось видеть сирийского мага, довольно искусного в этом деле. В Египте также существуют места паломничества, где творят подобные чудеса. Мне очень хотелось бы познакомиться с одним из исцеленных этим человеком, чтобы понять его методику.

И я воскликнул, словно мне в голову пришла неожиданная мысль:

– Лучше всего было бы познакомиться с одним из его учеников! У меня появилась бы информация из первых рук о том, что они о нем думают и каковы были его намерения.

– Они где-то прячутся или вернулись искать убежища в Галилею, – ответил мне Арисфен, и мне показалось, что в его голосе проскользнули нотки раздражения – Насколько я знаю, у него было двенадцать самых близких учеников, и один из них выдал синедриону место их ночного прибежища. Все они – кроме некоего Иоанна, выходца из хорошей семьи, получившего образование и даже изучавшего греческий – люди, не занимающие достойного положения в обществе: рыбаки с Тивериадского озера или что-то вроде того. Похоже, к ним присоединился один сборщик налогов, но они не представляют собой ничего интересного, от них ты немногое сможешь узнать. И все же…

Он на секунду умолк, посмотрел на меня и добавил:

– Хоть я не могу тебя понять, ведь ты мог бы прекрасно провести время в Иерусалиме, однако если ты испытываешь некоторое любопытство, у нас есть один член синедриона, Никодим, который мог бы быть тебе полезен. Этот человек – набожный эрудит, посвятивший всю свою жизнь изучению Писания. За ним; не замечено ничего дурного, хоть он и защищал на совете Иисуса. Я думаю, он слишком наивен, чтобы занимать столь важный пост! Кроме того, он не присутствовал на ночном заседании синедриона, потому что ему, конечно же, не хватило бы смелости приговорить назаретянина к смерти.

– Я слышал о нем, – сказал я – Не тот ли это человек, который снял царя с креста и похоронил его? Говорят, чтобы окропить саван, он использовал более ста фунтов ароматизирующих веществ!

Слово «царь» привело Арисфена в заметное раздражение, однако он не стал меня поправлять.

– Да ты и в самом деле все знаешь! – шутливо заметил он. – Его поступок, как и то, что сделал Иосиф из Аримафеи, конечно же, был знаком протеста, однако мы закрыли на это глаза! Иосиф – всего лишь один из Старцев, тогда как Никодим – израильский раввин и должен был бы вести себя более осмотрительно и не допускать необдуманных поступков, даже если они продиктованы добрыми намерениями! Хотя, возможно, таким образом они хотели объединить вокруг себя существующую внутри синедриона оппозицию и тем самым ограничить власть первосвященника.

Эта мысль ему неожиданно понравилась, и он воскликнул:

– О! А я вовсе не был бы противником подобной политики! Наглость Каиафы достигла такой степени, что наносит вред нашей торговле. Право продавать предназначенных в жертву животных и обменивать деньги на территории храма он предоставил только своим родственникам. Ты не поверишь, но во дворе храма у меня нет ни одного обменного стола! Как знать, может этот простодушный Никодим проводит верную политику? То, что двор храма превращается в базар, неправильно и незаконно, однако конкуренция не повредила бы на рынке обмена денег. От этого выиграли бы и паломники, которым не пришлось бы так много терять от курса, установленного Каиафой.

Его дела меня не интересовали, и я прервал его:

– Мне хотелось бы встретиться с Никодимом, однако боюсь, что перед римлянином его дверь окажется закрытой.

– Да нет же, дорогой друг, то, что вы римлянин будет для него наилучшей рекомендацией! – возразил Арисфен. – Наши эрудиты почитают за честь, если римские граждане обращаются к ним за разъяснениями относительно нашей религии. Тебе достаточно представиться человеком, страстно желающим побольше узнать о Боге. Подобное стремление откроет тебе здесь все двери, не налагая никаких обязанностей. Однако если хочешь, я с удовольствием отрекомендую тебя ему.

Итак, мы договорились, что он отошлет раввину записку, в которой сообщит о моем пожелании, а на следующий день с наступлением темноты я зайду к нему.

Я взял немного денег, а остальные оставил в банке. Арисфен предложил мне услуги самого опытного гида, который мог бы открыть мне все потайные двери к предлагаемым в Иерусалиме удовольствиям, однако я ответил, что дал обет воздержания после истощающей зимы, прожитой в Александрии. Он поверил сказанному и выразил восхищение моей силой воли, сожалея, однако, что из-за этого, я теряю немало приятных минут.

Мы расстались как добрые друзья, и он проводил меня до порога, предложив в сопровождающие слугу, который громкими возгласами освобождал бы мне путь, от чего я также отказался, не желая привлекать к себе внимания. Наконец в последний раз он заверил меня в своей преданности. Он действительно оказался самым любезным из всех иудеев, с которыми мне приходилось встречаться, однако почему-то у меня не возникло к нему симпатии: его объяснения, лишенные предрассудков, пробудили во мне расчетливость мысли и недоверие.

Вернувшись в Антонийскую крепость, я узнал, что Клавдия Прокула неоднократно посылала за мной, и поспешил подняться на башню в занимаемые ею комнаты. Она как раз отдыхала: но быстро набросив на себя легкую шелковую одежду и шаль на плечи, вышла со своей подругой мне навстречу. Ее глаза оживленно горели, а морщины на щеках разгладились.

– Марк! О Марк! – воскликнула она, взяв меня за обе руки. – Царь иудеев воскрес!

– Разве прокуратор тебе не рассказывал, что ученики Иисуса этой ночью похитили его тело? – спросил я – Об этом со слов шести легионеров был составлен официальный протокол.

Клавдия раздраженно притопнула ногой:

– Неужели ты вообразил себе, что Понтий Пилат мог бы признать то, что не нужно ни его кошельку, ни его спокойствию? А у меня в Иерусалиме есть друзья: разве ты еще не знаешь, что женщина, которую он избавил от семи демонов и которая постоянно следовала за ним, сегодня на рассвете побывала в его гробнице? Гробница оказалась пустой, однако около нее находился ангел в сверкающих, как солнце, одеяниях и с пламенным лицом.

– Если это так, то можно не сомневаться, что этой женщиной вновь овладели демоны, – сухо ответил я.

Поняв, в каком состоянии находится мой рассудок, я отчаялся: неужели он так помутился, а я уподобляюсь больной женщине?

– О Марк, и ты тоже! – расплакавшись, с упреком воскликнула Клавдия. – А я думала, что ты на его стороне! Мне даже говорили, что ты сам ходил туда смотреть и обнаружил пустую гробницу. Неужели ты больше веришь Понтию Пилату и каким-то солдатам, чем собственным глазам?

Слезы делали лицо Клавдии каким-то светлым; меня охватила волна нежности и захотелось ее утешить. Однако я понимал, насколько опасно было рассказывать обо всем увиденном рассерженной супруге прокуратора. С другой стороны, иерусалимские женщины, которые мечтали о воскрешении и рассказывали о видениях ангелов, по моему мнению, действовали на руку синедриону, представляя версию о воскрешении совершенно неправдоподобной.

– О Клавдия, не горюй! – принялся я ее утешать. – Ты же хорошо знаешь, что я серьезно изучал труды циников и мне действительно трудно поверить в сверхъестественное. С другой стороны я ничего категорически не отрицаю. Скажи мне, кто эта свидетельница, о которой ты говоришь, как ее имя?

– Ее зовут Марией, – ответила Клавдия, желая, чтобы мне передалось ее восхищенное настроение – Здесь это очень распространенное имя, однако эта Мария родом из Магдалы, что на берегу Тивериадского озера. Она богата и владеет голубятнями, которые пользуются превосходной репутацией. Каждый год она поставляет для храма тысячи жертвенных голубей без единого пятнышка. Она обрела дурную репутацию после того, как демоны вселились в ее душу; раввин из Назарета исцелил ее, она стала другим человеком и следовала за ним по всей стране. Я познакомилась с ней в одной благопристойной семье, и то, что она рассказала о своем Учителе, глубоко меня тронуло.

– Чтобы поверить ей, мне следовало бы услышать все это из ее собственных уст, – сказал я. – А что, если это просто экзальтированная женщина, желающая во что бы то ни стало привлечь к себе внимание?! Как ты думаешь, Клавдия, смог бы я ее увидеть?

– Разве грезить грешно? – воскликнула она – Мои собственные грезы преследовали меня с такой силой, что я даже предупредила мужа: не смей приговаривать к смерти праведного человека. Среди ночи появился посланец и сообщил мне, что он схвачен; меня настойчиво просили употребить все мое влияние на Понтия Пилата, чтобы он не отправил его на смерть, однако в этом тайном послании не было никакой необходимости – мои грезы были куда сильнее! Даже сейчас я по-прежнему убеждена в том, что мой супруг совершил самый необдуманный в своей жизни шаг, отправив его на крест.

– Ты думаешь, я смогу встретиться с этой Марией? – настаивал я.

– Ни один мужчина не должен заговаривать с иудейкой, особенно если он чужестранец, – заметила Клавдия. – К тому же я не знаю, где ее искать. Признаю, что она легко впадает в экстаз, а ты со своим циничным складом ума можешь составить о ней ложное представление, однако мне самой это ничуть не мешает верить ее рассказу!

Воодушевление Клавдии начало спадать.

– А если я ее случайно встречу, позволишь ли ты мне сослаться на наши дружеские отношения и попросить ее рассказать мне по секрету о том, чему она была свидетелем?

Она проворчала в ответ, что мужчине труднее обрести доверие женщины, чем другой женщине, и что мужчины вообще никогда не способны понять женщин! С трудом она дала согласие на то, чтобы я сослался на ее имя, если вдруг мне посчастливится встретить ее подругу.

– Но если из-за тебя с ней случится хоть малейшая неприятность, ты будешь нести ответ передо мной! – угрожающим тоном завершила она.

На этом наш разговор был окончен. Не оставалось никаких сомнений в том, что супруге прокуратора хотелось, чтобы я разделил ее восторг по поводу воскрешения царя иудеев! Так или иначе, но мне приходилось в это верить самому, поскольку я обследовал плащаницу в опустевшей гробнице. Свое предназначение я теперь вижу в том, чтобы всеми силами попытаться пролить свет на случившееся.

Письмо четвертое
Марк – Туллии!

Продолжаю свое повествование в хронологическом порядке.

Антонийская крепость – это чисто оборонительное сооружение, и места в ней очень мало. У меня не было никакого желания задерживаться здесь надолго, поскольку я чувствовал себя объектом постоянного наблюдения. Да и сам прокуратор готовился покинуть ее и вернуться в свою официальную резиденцию в Кесарии. Я подарил ему приносящего счастье египетского скарабея, а его жене – александрийское зеркало; они заставили меня дать обещание навестить их в Кесарии во время моего обратного путешествия – Понтию Пилату не хотелось, чтобы я покинул Иудею до того, как он сумеет расспросить меня обо всем, что мне удалось узнать, а Клавдия потребовала с меня клятву рассказать ей все о воскресшем.

Я также преподнес значительную сумму денег коменданту крепости; мне хотелось сохранить с ним хорошие отношения, а в случае необходимости – найти прибежище в крепости, хотя я чувствовал, что в городе мне не грозит опасность при условии, что я буду соблюдать обычаи страны, в которой нахожусь, и не стану никого шокировать своими привычками.

Центурион Аденабар стал мне настоящим другом. Благодаря ему я устроился не на постоялом дворе, а неподалеку от дворца Асмонидов, в доме его знакомого сирийского купца. Мне давно известны сирийцы: они любят вкусно поесть, чистоплотны и честны до тех пор, пока речь не заходит об обмене денег.

Купец вместе со своей семьей жил на первом этаже, и каждое утро выставлял перед входом в дом столик с галантерейными товарами, У меня была возможность прямо по лестнице подниматься на террасу, где я жил, принимать посетителей так, чтобы никто этого не знал, о чем не преминули упомянуть Аденабар вместе с его другом. Жена и дочери галантерейщика приносили мне еду прямо в комнату, в их обязанности входило наполнять водой глиняный кувшин, свисающий с потолка; сыновья галантерейщика делали для меня покупки, носили вино и все то, в чем я нуждался.

Эта семья, едва сводившая концы с концами, казалось, была рада найти постояльца после отъезда всех чужеземцев, прибывших на праздник.

Устроившись в своем новом жилище, я дождался часа, когда придет ночь и на небе вспыхнут звезды, чтобы незаметно выскользнуть по наружной лестнице. Гончарная мастерская Никодима была так известна, что мне не составило труда ее найти. Дверь была оставлена приоткрытой, а во дворе меня ждал слуга.

– Тот ли ты человек, которого ожидает мой хозяин? – предупредительно осведомился он.

Вслед за ним я поднялся по лестнице на террасу. Звездное небо Иудеи было таким ясным, что не понадобилось освещать мне путь. Наверху на подушках восседал почтенного возраста человек, любезно приветствовавший меня.

– Ты ли тот человек, что ищет Бога и о котором мне сообщил банкир Арисфен?

Предложив мне присесть рядом с ним, он монотонным голосом заговорил о Боге Израиля. Начал он с рассказа о том, как было создано небо и земля, затем поведал, что Бог взял горстку пыли и сотворил из нее человека по своему подобию.

– Израильский раввин, мне все это известно из ваших святых книг, – в нетерпении прервал я его – Я пришел к тебе, чтобы ты рассказам об иудейском царе, Иисусе из Назарета. И тебе это хорошо известно, поскольку ты принимаешь меня ночью и на террасе.

– Его кровь пала на меня и на мой народ, – сказал он дрожащим голосом. – Из-за него моя душа исполнена боли и ужаса. Приход его был Божьим промыслом, поскольку никому не дано совершить ничего подобного.

– Он был чем-то большим, нежели просто раввин, и я, хоть и чужестранец, весь содрогаюсь при мысли о нем, – заметил я. – Ты, конечно же, знаешь, что он воскрес, несмотря на то что сам обернул его тело в саван и затворил в гробнице накануне шабата.

Никодим устремил свой взгляд к свету звезд.

– Даже не знаю, во что мне верить! – жалобно протянул он. Тогда, указав ему на небосвод, я спросил:

– Был ли это Мессия, о приходе которого возвещали пророки?

– Не знаю, – ответил он, – ничего не могу понять, я недостоин быть израильским раввином. Как утверждали члены синедриона, пророк не должен был явиться из Галилеи, однако мать Иисуса, с которой я недавно познакомился, говорит, что он родился в иудейском Вифлееме во времена Ирода Великого. А в Письменах сказано, что Спаситель должен прийти из Вифлеема. Свершилось все, что предсказывали пророки, даже то, что на кресте ему не переломят кости!

Он стал напевать мне пророческие псалмы, а затем перевел их смысл. Я прислушивался к его беспрестанно повторяющемуся пению, а затем нетерпеливо произнес:

– Мне безразлично, исполнились или нет предсказания ваших пророков! Для меня важнее всего знать правду о его воскресении, потому что если он действительно вернулся к живым, то любой государь по сравнению с ним – ничто, а мир еще никогда не видел равного ему человека. Я вовсе не стараюсь заманить тебя в какую-то ловушку – уже никто не сможет сделать ему ничего плохого. Отвечай же! Мое сердце готово вырваться из груди, настолько я желаю узнать правду!

– Мне говорили об этом, но я не знаю, чему верить! – признался старик полным сомнения голосом. – Прошлой ночью, опасаясь преследований, его ученики собрались в одном уединенном месте. Большинству из них не давал покоя страх. И тогда Иисус из Назарета явился им и показал раны на руках, на ногах и в боку. Он еще дунул на них и исчез из комнаты так же, как и появился. Вот что мне рассказали, но должен признаться, что мне трудно в это поверить!

В темноте мое тело охватила дрожь.

– Расскажи мне о его царстве, что он о нем говорил? – взмолился я.

– Когда он в первый раз приехал в Иерусалим на праздник Пасхи и очистил храм, я тайно виделся с ним. С тех пор я не могу забыть то, что он мне сказал, хотя не понял этого ни тогда, ни теперь. Он заявил, что никому не дано попасть в его царство, если он не родится заново.

В этот момент в моей памяти всплыли теории орфейцев и пифагорейцев, а также некоторых других философов, утверждавших, что человек рождается много раз, иногда даже в виде животного или растения: все зависит от его поступков в последней жизни. Я почувствовал разочарование, поскольку в том, что мне рассказал старик, не было ничего нового. Однако Никодим продолжал, и в голосе его не чувствовалось фальши:

– Тогда я его спросил: как человек может родиться еще один раз? Или он возвращается в лоно матери, чтобы увидеть свет вторично? И Иисус дал мне ключ к разгадке, пояснив, что никто не сможет войти в мое царство, если не будет рожден от воды и духа. Его слова о воде мне полностью понятны, поскольку немало людей уходят в пустыню и там, живя в небольшой общине и молясь, дожидаются своего часа, чтобы пройти крещение в водах одного из озер. Иоанн тоже пришел из пустыни и крестил людей в воде до тех пор, пока его не казнил Ирод Антипас.

Я прервал его:

– Те, кто проходит посвящение в тайны Изиды, во время церемонии должны входить в глубокие и темные воды, однако посвящаемых при этом поддерживают крепкие руки, чтобы они не утонули. Это – всего лишь символическая церемония и ничего более!

– Да, конечно, в погружении в воду нет ничего нового. Однако я спросил его, что значит возродиться духом, и вот слово в слово ответ Иисуса: «То, что родилось от тела, есть тело, то, что рождено отдуха, есть дух. Ветер дует повсюду. Тебе слышен его голос, но ты не знаешь, откуда он пришел и куда следует. Так происходит и с тем, кто рожден духом».

Никодим достаточно долго хранил молчание, пока я размышлял над этими словами. Небо Иудеи было покрыто звездами, а до нас долетал сильный запах сырой глины и тепло от печи для обжига. То, что я только что услышал, странным образом затронуло меня до самой глубины души, хотя я прекрасно знал, что это выходит за рамки моего понимания!

– Это все, что тебе известно о его царстве? – наконец поинтересовался я.

Никодим на минуту задумался.

– От его учеников мне известно, что, до того как начать свои проповеди, он уединился в пустыне, – продолжил он. – Там он провел в посте и бдении сорок дней и подвергся видениям и явлениям, которые используют силы земли, для того чтобы ввести в искушение постящегося. Однажды дьявол вознес его на самую высокую гору, откуда были видны земные царства во всем их великолепии, и пообещал ему обладание всем этим, если он падет к его ногам и станет поклоняться ему, отказавшись от того, ради чего он сюда пришел. Однако Иисус устоял перед этим искушением, и тогда приблизились ангелы и стали служить ему. Затем он вернулся в мир людей: читал проповеди, совершал чудеса и, наконец, набрал себе учеников. Вот все, что мне известно о его царстве; он не принадлежит к миру людей, и поэтому было преступлением приговорить его к смерти.

Упоминание об ангелах и видениях несколько смутило меня, ведь после продолжительного голодания и бдения любой человек, хоть немного способный к чувственному восприятию, может иметь различные видения, которые, впрочем, исчезают сразу же после того, как он начинает принимать пищу, питье и возвращается к нормальной жизни.

– А в чем заключается его царство? – неожиданно спросил я Никодима.

Воздав руки к небу, он в отчаянии воскликнул:

– Откуда это знать мне, человеку, слышавшему лишь шепот ветра? Увидев его, я уверовал в его царствие на земле. Он рассказал, что Бог послал его на землю вовсе не для того, чтобы вершить суд над миром, а для того, чтобы мир был спасен через него. Однако этого не случилось! Его распяли на кресте, и он умер постыдной смертью. А без него нет царствия.

Несмотря на то что сердце нашептывало мне совершенно иные слова, разум заставил меня произнести ироничным тоном:

– Немногое же ты слышал, израильский раввин! Лишь шепот ветра. И при этом даже не веришь до конца в то, что он воскрес.

– Нет, никакой я не израильский раввин! – униженно пробормотал он – Я – самый ничтожный из сынов Израиля, а моя душа исполнена боли. Но кое-что я могу тебе дать. После того как сеятель бросил в почву зерно, он больше не заботится о нем: зерно прорастает, а ветер и дожди помогают выбиться из земли нежному побегу, который продолжает тянуться вверх даже тогда, когда сеятель отдыхает, ожидая периода жатвы. То же случится со мной и с тобой, если ты этого действительно желаешь. Возможно, в меня было посеяно такое зерно, и оно начинает давать свои всходы. Возможно, такое же зерно находится и в тебе, в назначенный час оно начнет давать свои плоды. Мне остается лишь ждать, признав, что понял я очень немногое и что вера моя хрупка.

– Но я не собираюсь ждать, – лихорадочно возразил я, – Разве тебе не ясно, что полученное сегодня впечатление еще не стерлось из нашей памяти, а каждый прошедший день уносит его частицу? Помоги мне встретиться с учениками Иисуса! Думаю, им он поведал тайну своего царствия. Душа моя горит, и я готов поверить во все, лишь бы мне доказали истинность произошедшего!

Старик глубоко вздохнул:

– Страх, смущение и разочарование переполняют души одиннадцати его учеников. Это простые люди; они молоды и лишены жизненного опыта. Когда он был еще жив, то обсуждая между собой его учение, они распределяли посты в будущем царстве, не переставая «пророчествовать» на этот счет и не обращая никакого внимания на то, что говорил их Учитель; до самой последней минуты они надеялись на земное царствование! Так было и в последнюю ночь перед тем, как его схватили. Тогда он разделил с ними пасхального ягненка по обычаю тех, кто дожидается этого праздника в пустыне, и принес клятву, что не станет пить от плодов виноградника до тех пор, пока они вновь не встретятся вместе в его царстве. Думаю, именно поэтому он отказался от опьяняющего вина, которое перед распятием предложили ему иерусалимские женщины. Однако это обещание вселило в наиболее наивных из его товарищей уверенность в том, что он призовет на помощь целый легион ангелов, которые станут сражаться за него, и заложит царство, в котором каждый из них будет править одним из израильских племен, Теперь ты понимаешь, что они все еще не постигли его учение. Эти бедные необразованные люди не знают, как применить его, несмотря на то что находились рядом с Учителем и были свидетелями всех его деяний. Они опасаются за собственную жизнь и не показываются на людях. Если ты повстречаешься с ними, тебя удивят их рассказы и ты смутишься еще больше, чем они сами.

Мне никак не удавалось этого понять.

– Почему он выбрал своими единственными спутниками и учениками простолюдинов? – раздраженно спросил я. – Если он мог совершать такие чудеса, о которых мне приходилось слышать, то почему же не пригласил более образованных людей?

– Сейчас ты затронул самый больной для меня вопрос, – признался Никодим – Он не призывал к себе ни мудрецов, ни эрудитов, а лишь бедняков, униженных и угнетенных. Мне сказали, что однажды, обращаясь к толпе, он заявил, что нищие духом – блаженны, поскольку именно им принадлежит его царство. А перед мудрыми и богатыми он воздвигал дополнительные препятствия. Я мог бы стать одним из его сподвижников, но для этого мне требовалось покинуть семью, продать имущество, а деньги раздать нищим! Он выдвигал такие жесткие условия, что никто из нас не смог пойти за ним. И все же у него было несколько богатых и влиятельных друзей, тайно помогавших ему, а также немало знакомых, о которых не знали даже самые близкие ему люди, если он не считал нужным сам известить их об этом.

– Я хотел бы познакомиться с одним из них, – не унимался я. Однако раввин столь же настойчиво воспротивился моему желанию.

– Я полностью уверен в том, что ты не лазутчик, подосланный римлянами, но пойми, они пребывают в страхе и не смогут доверять тебе. С другой стороны, ты и сам не поверишь им, когда увидишь столь униженное их состояние. Если бы они тебе рассказали, что увидели в наглухо закрытой комнате воскресшего Сына Божьего, ты подумал бы, что в приступе отчаяния они выдумали эту сказку, чтобы спасти собственное лицо!

Он с горечью усмехнулся и добавил: